Глава VIII. Мучения и неожиданность (1/1)

Два поцелуя да одна ночь в его объятиях — вот и всё, чего удалось добиться Йошицугу. Единственная попытка змея сжульничать предсказуемо оборачивается против него самого, и уже во время следующей встречи Сакон ведёт себя так, будто ничего и не было. Более того — он не желает выходить из роли ?только целителя?: отказывается замечать намёки, молчит в ответ на провокационные слова, старается как можно реже встречаться с подопечным взглядами. Пару раз Йошицугу не выдерживает и поддаётся соблазну прикоснуться к нему, ненароком — однако и это не срабатывает, ибо Сакон, чуть что, дёргается от него как от огня. Это обижает; Йошицугу нестерпимо больно даже несмотря на то, что он прекрасно осознаёт: ему всё равно не дождаться взаимности. Ненадолго в его душе успела поселиться надежда, что он сумеет вызвать если не любовь, то хотя бы влечение, завоевать если не правдой, то хотя бы хитростью… однако волк в очередной раз проявил свою непредсказуемость, доказав, что не так прост, как кажется.Он слишком упрямый, слишком принципиальный.И вместе с этим — слишком желанный…Недели тянутся друг за другом мрачными нитями, сплетаются в унылые узоры месяцев — и Йошицугу сам не замечает, как Сакон становится главной его заботой. Волк одолевает даже Мицунари: прежде змей не представлял своей жизни без друга, однако теперь понял, что любовь для него намного важнее. Йошицугу постоянно думает о целителе и злится оттого, что ничем не может расплатиться с ним за лечение. Ну действительно — чем он может быть полезен Сакону? Своим ядом? Тут должник скорее сам Йошицугу. Кроме того, волк и не думает снова предлагать укусить себя — а змей даже не смеет об этом заикаться, хотя раньше не выдерживал без ?жертвы? больше месяца. Кстати, о ?жертвах?… Порой Йошицугу искренне ненавидит себя, понимая, что в глубине души сердится на Мицунари. Змей дико ревнует к лису того, кто не доступен ему самому. А ещё хочет, чтобы Сакон был счастлив, и при этом прекрасно осознаёт, что тот видит смысл своего существования лишь в господине. Именно поэтому, несмотря на все старания, змей не может простить друга за жестокость и неспособность открыто ответить на чувства подчинённого.Не желая, чтобы горькая правда вырвалась наружу в самый неподходящий момент, Йошицугу постепенно отдаляется от Мицунари, нагружая себя огромным количеством дел, увеличивая продолжительность тренировок, а при появлении свободной минутки — пропадая в библиотеке; постоянная занятость позволяет ему заодно избавиться и от навязчивых мыслей о Саконе. Вскоре Йошицугу настолько изматывает себя, что даже перестаёт видеть сны — и, вопреки всему, радуется лишь больше, поскольку теперь защищён от ужасных кошмаров… и от грёз о любимой сущности, что порою настолько явны, настолько сладки, что не хочется просыпаться. И тем не менее чувства к волку не угасают; когда бы они ни пересекались, змей невольно задерживается на нём взглядом — намного дольше положенного; безотчётно алчет прикоснуться — хотя бы нечаянно, хотя бы рукавом… Йошицугу до сих пор прячет лицо и тело под тяжёлыми одеждами, полагая, что это поможет ему справиться с эмоциями — вот только от самого себя ему всё равно не скрыться, и это сводит с ума. А снова накапливающийся яд лишь всё усугубляет.Всё, что остаётся, — это сократить возможность встреч до минимума, дабы не испытывать лишний раз судьбу, которая явно против.Всё, что остаётся, — это отчаянно впитывать в себя прикосновения, которых с каждой неделей становится всё меньше; запоминать тепло, заботу и то ощущение надёжности, которое не отпускает, когда он рядом.Всё, что остаётся, — это представлять, как вожделенные губы касаются кожи горячими поцелуями, как сильные руки сжимают в объятиях, и, забываясь во тьме собственных покоев, испытывать дикий стыд.Мицунари, конечно же, чувствует, что друг намеренно его избегает, — и невольно закрывает своё сердце в отместку; змей всё хуже читает настрой лиса, всё реже понимает его мысли; редкие разговоры двух лучших друзей проходят всё напряжённее — и в итоге однажды Мицунари не выдерживает.— Я теряю тебя, Йошицугу, — с горечью признаёт он, когда они вдвоём направляются к господину Хидейоши — обсудить усиление мер безопасности. С недавнего времени возле границ часто возникают охотники, и повелитель очень сильно беспокоится по этому поводу. — Такое чувство, что ты… стал совершенно другой сущностью. Незнакомой, даже чужой. — Лис не смеет глядеть на товарища и делает вид, будто увлечён тонким слоем снега, что укрыл этим утром сад. — Что же с тобой творится?.. — выдыхает он с облачком пара.?А с тобой?? — так и хочется спросить Йошицугу, однако он сдерживает себя, понимая, что теперь они оба не могут быть окончательно откровенными друг с другом. Последние несколько недель состояние Мицунари вызывает лишь беспокойство: он кажется более уставшим, чем обычно; взгляд у него какой-то тусклый, и всё тело — напряжено, будто он вот-вот бросится в бой. До сегодняшнего дня Йошицугу успокаивал себя мыслью, что дело наверняка в обязанности, помимо всего прочего, играть роль ?связующего звена? между Тоётоми и Уэсуги — а именно между Хидейоши и Канецугу. Если учитывать, насколько Мицунари ?изматывает? этот слишком жизнелюбивый кирин… Было бы удивительно, будь лис в духе. Однако чуть позже Йошицугу пугается уже по-настоящему: когда господин Хидейоши заканчивает отдавать распоряжения, оказывается, что Мицунари не слышал ни одного его слова, всё время думая о чём-то своём. Повелитель нетерпеливо вздыхает, после чего обращается к Юкимуре за своей спиной:— Генджиро. Повтори-ка своему другу всё, что я сейчас сказал.Во взгляде тигра мелькает недоумение, однако он послушно кивает и, устремив взгляд на лиса, пересказывает всё почти слово в слово: о том, что необходимо позаботится об усилении охраны на границах, подумать, каким образом усовершенствовать действие защитного пламени, и так далее. Мицунари старается держаться холодно, однако с каждым мгновением смущается происходящего всё сильнее. А к концу речи Юкимуры Йошицугу даже изумляется, когда понимает, что его друг жутко хочет отвести взгляд, а лучше — вообще куда-нибудь спрятаться… но в то же время не в силах сделать ни второго, ни даже первого. Хидейоши с интересом наблюдает за своим подопечным, словно пытаясь что-то понять. — Сакичи, а ты, случайно, не влюбился? — наконец усмехается он. Мицунари едва не подпрыгивает на месте от его слов.— Г-господин?..— Да шучу же я, — смеётся Хидейоши. — Просто ты такой рассеянный, что мне аж тревожно. Не пугай меня.— Прошу прощения, я отвлёкся, — опускает взгляд Мицунари. — Подобное больше не повторится.— Эх… порой ты ведёшь себя как маленький. И совсем не умеешь лгать, — с непонятной обидой произносит господин. Йошицугу, к своему стыду, окончательно путается. Кажется, в последнее время он настолько погряз в попытках понять самого себя, что пропустил какое-то очень важное событие — и именно поэтому теперь не может собрать полноценной картины.Позор ?умелому стратегу?.— Я даже не думал лгать вам, господин. Я и правда отвлёкся, — твёрдо произносит Мицунари. Хидейоши неопределённо качает головой, а затем снова зовёт:— Генджиро. У меня для тебя сверхважное задание. — Юкимура тут же расправляет плечи, готовый к немедленным действиям, и обращает на повелителя пытливый взгляд. — Пока Мицунари будет выполнять свою часть работы, сопровождай его. И следи за тем, чтобы он не спал на ходу.Йошицугу замечает, как лис едва заметно поджимает губы, однако в ответ на слова — или, скорее, открытое неодобрение — господина терпеливо молчит. И тем не менее во взгляде его мелькает что-то ещё, что-то слишком неуловимое, а точнее — намеренно и тщательно скрываемое от всех вокруг. Мицунари будто разрывается между двумя совершенно противоположными эмоциями: он словно недоволен тем, что к нему приставили Юкимуру, но в то же время……Рад этому?Что ж, это так похоже на Мицунари — изо всех сил противиться искренней дружеской привязанности к кому бы то ни было. Один Канецугу чего стоит. Лис потому и ?изматывается?, что пытается сбежать от неизбежного. Жаль, что Наоэ — не Йошицугу, который в своё время ухитрился привязать Мицунари к себе слишком быстро и слишком крепко, так что тот даже опомниться не успел.?А если то же самое провернуть… с Саконом?? — вспыхивает в разуме предательская, опрометчивая, но вместе с тем такая заманчивая мысль… Сердито качнув головой, Йошицугу заставляет себя отвлечься на шаги Мицунари и Юкимуры, что уходят прочь.А вот змея господин Хидейоши почему-то отпускать не спешит. Йошицугу терпеливо ждёт, когда ему дадут задание, однако повелитель молчит, словно впав в задумчивость. Примерно через минуту он поднимается и начинает расхаживать туда-сюда по помещению. И, когда Йошицугу ощущает себя совершенно неловко, внезапно поворачивается к нему и спрашивает:— Что с вами со всеми происходит? Вокруг царит мир, однако ваши сердца, вижу, даже не собираются успокаиваться!Йошицугу поднимает на повелителя непроницаемый взгляд.— Вы говорите о нас с Мицунари?— Не только, Кеймацу, — Хидейоши опускается на пол перед стратегом, отбросив ненавистные ему формальности. — Юкимура вон то и дело вздыхает. Киёоки, — сердце пропускает удар, — будто в воду опущенный ходит… Только Канецугу один счастливый. Но это ведь Канецугу — я его вообще не счастливым ни разу не видел! — смеётся Хидейоши. И вдруг понижает голос: — Кстати, если встретишь его, уточни, когда он намерен ставить на нашу прекрасную медведицу новую печать. — Пару мгновений он размышляет, выкладывать ему тайну или нет, однако затем не выдерживает: — Хочу сделать Кай защитницей Хидейори.— Защитницей? Но это ведь так ответственно. Вы уверены, что стоит доверять ей наследника? — настороженно спрашивает Йошицугу. Хидейоши радостно улыбается.— Хидейори в ней души не чает. Она не сможет устоять.Пока Йошицугу размышляет, как именно связаны эти два предложения и зачем повелитель вообще ему обо всём рассказал, Хидейоши снова поднимается на ноги.— Так, теперь по поводу охраны, — задумчиво произносит он. — Было бы неплохо, находись ты всегда поблизости. Твоё чутьё очень полезно, однако ты в последнее время какой-то слишком неуловимый… Точно, я ведь с этого начинал, а потом сам же отвлёкся… Что у вас всё-таки происходит-то?— Полагаю, приближение зимы печалит тех, кто особенно любит тепло, — не моргнув, сочиняет на ходу Йошицугу. — Прежде времена были слишком неспокойными, чтобы нас это заботило, однако теперь, в годы затишья, мы начинаем волноваться из-за того, что ранее казалось незначительным. Например, из-за охотников, которые на самом деле рыщут возле наших земель уже довольно давно…— Да, точно, охотники, — неожиданно усталым голосом произносит Хидейоши. — Знал бы ты, как они мне надоели своей назойливостью… — Йошицугу чувствует облегчение, когда понимает, что сумел незаметно увести разговор от опасной темы. — Значит, так. Мицунари ответственен за границу, а потому будет возиться с пламенем. А вот тебе с Киёоки я хотел доверить более опасное задание…Сердце ухает вниз, и следующих слов повелителя Йошицугу уже не слышит. Он приходит в себя лишь тогда, когда раздаётся недовольное:— Да что с вами сегодня? Все слова летят в пустоту… Кеймацу, у меня нет второго Генджиро, чтобы он ещё и тебе всё повторял! И у меня… нет второго Генджиро, чтобы ещё и ты на него отвлекался, — не выдержав, хмыкает он.Йошицугу вздрагивает: кажется, в словах повелителя кроется намёк. Или даже не кроется… Или это даже не намёк, а уже прямое указание на что-то…?В голове — будто туман…?Змей беспомощно вздыхает — и Хидейоши взглядом даёт ему понять, что он свободен.— А как же…— Твой напарник уже всё знает, так что выясняй у него, — взмахивает рукой Хидейоши. — Делать мне нечего, только по два раза вам всё повторять. Что вы, маленькие, что ли?Вот только Йошицугу обмануть не так просто, как Мицунари. В отличие от друга, который беспрекословно верит каждому слову наставника и не ищет в его речах подвоха, змей, даже с затуманенным разумом, способен заметить и наигранное возмущение в голосе, и неестественность в жестах, и лукавые искорки во взгляде господина.— Как прикажете. Прошу прощения за свою невнимательность. Впредь подобного не повторится, — склонившись, проговаривает Йошицугу, прежде чем уйти.Он беспомощно замирает на террасе, понимая, что не может прямо сейчас, так внезапно, пойти к Сакону. О встречах на закате он хотя бы заранее знает, а тут… Напрягшись, змей выуживает из закромов памяти что-то, очень напоминающее по звучанию ?ночь?. Кажется, именно тогда им необходимо будет исполнить указание. А сейчас только утро.Что ж, выходит, можно потратить немного времени на моральную подготовку.Сердце бьётся как бешеное, хотя ещё пару мгновений назад его будто сковало льдом; в груди горит от одного осознания, что именно грядёт. Ещё одна необходимость находиться рядом с ним… Больше всего Йошицугу боится того, что не сумеет полностью увлечься поручением и, как обычно бывает во время важных заданий, забыть обо всём, что не относится к делу. Он ведь воин, он ведь стратег, он ведь должен……Но получится ли?Йошицугу не выдерживает; обернувшись змеем, он ускользает прочь и прячется в саду, в самом укромном его уголке. Как же удобно, когда можно взять и скрыться — исчезнуть, будто и не было тебя никогда. Змей избрал оттянуть момент встречи с Саконом, дабы свыкнуться с волнующей мыслью: ?Мне снова придётся обременять его своим присутствием…?. Однако разум так и стремится отвлечься на что-то постороннее, на какие-то мелочи, глупости, сущие пустяки вроде воспоминаний о прошлом с Такаторой… Змей почти впадает в забытье, когда его приводит в себя внезапный шорох. Через пару мгновений Отани узнаёт осторожную поступь Мицунари — и уверенные шаги следующего за ним Юкимуры. Поначалу Йошицугу думает покинуть это место, однако тон друга — слишком лёгкий, чтобы быть правдой, — заставляет его замереть и прислушаться.— Это место — самое тайное в саду, — объявляет Мицунари уже известную змею истину. — Установи сюда источник колдовства, наложи пару наваждений — и враг не найдёт даже при должном старании. Конечно, мне совершенно не нравится этот замысел, однако лучшего придумать я пока, увы, не способен…Неслышно продвинувшись вперёд и выглянув из-за листвы, Йошицугу видит их обоих: один задумчиво осматривает землю вокруг себя, размышляя, что и как сделать, второй же не отрывает от первого искренне-восхищённого взгляда.— Уверен, господину Канецугу ваш план понравится, — с лёгкой улыбкой произносит Юкимура.Мицунари недовольно фыркает:— Кто бы сомневался. Наверняка опять начнёт говорить о ?великой силе дружбы и любви?… Хотя тут ни при чём ни то, ни другое…Юкимура задумчиво качает головой, будто что-то прикидывая.— Господин Мицунари… а если я стану посредником между вами? — наконец произносит он. Лис поднимает на него недоумённый взгляд. — Я ведь тигр и способен перенимать силы. Я мог бы взять ответственность на себя… если вы… согласитесь… — внезапно смутившись, он отворачивается. — Нет, простите, я не хотел этого говорить…Пару мгновений Мицунари внимательно смотрит на него, будто не веря своим ушам.И затем — Йошицугу даже отсюда видит это — его взгляд резко меняется. А ведь сейчас даже нисколько не вечер… Лис позволяет себе едва заметно улыбнуться.— Жаль, что ?не хотел?, — с напускной холодностью говорит он. И, внезапно приблизившись к Юкимуре, шепчет: — Я ведь уже почти согласился.Тигр так и замирает, однако Мицунари почти сразу отстраняется от него и, обведя рукавом траву под собой, невозмутимо произносит:— Канецугу с ума сойдёт от радости. Он ведь обожает, когда нам приходится делать что-то втроём.— Вы ведь сами говорили, что лишь объединёнными усилиями можно добиться высот, — робко замечает Юкимура. Мицунари пожимает плечами.— Да, но Канецугу склонен… преувеличивать значимость некоторых ценностей… толком не осознавая их сути… — не совсем уверенно пытается объяснить он. Тигр прерывает его мягким:— Просто эти ценности очень дороги господину Канецугу. Разве у вас нет того, чем вы дорожите?Внезапно осмелев, он осторожно касается плеча Мицунари — и тот, вздрогнув, поворачивается к нему лицом.— Но я ведь не кричу об этом при каждом удобном случае, — ворчит он — однако ворчит как-то скованно, будто совсем не желает спорить. Юкимура опускает руку, лишь кончиками пальцев касаясь его рукава.И после этого наступает тишина. Лис и тигр просто смотрят друг на друга, не шевелясь и не говоря ни слова.И тут Йошицугу внезапно осознаёт: ему просто нельзя здесь находиться. Он не имеет на это права. Молчание этих двоих — слишком сокровенное, слишком красноречивое — лишь им двоим и должно принадлежать.Это ведь не просто молчание — это самое настоящее… признание в любви?— Я ведь не рассказываю всем подряд, насколько мне дорог ты, — одними губами произносит Мицунари, подтверждая догадку Йошицугу. Юкимура рвано выдыхает, в глазах его — неверие вперемешку с беспомощностью. В следующее мгновение тигр вспыхивает и отворачивается от лиса.Будь змей в человечьем облике, он бы немедленно, вслед за Юкимурой, покраснел от стыда.Мысленно ругая себя — ?Нужно было уходить с самого начала!? — Йошицугу бесшумно добирается до своих покоев. И, оказавшись внутри, резко оседает на пол.Как. Так. Вышло?Когда Мицунари с Юкимурой успели полюбить друг друга? Почему Йошицугу не видел и намёка на это прежде? Неужели змей настолько замкнулся в себе, что не заметил даже таких сильных чувств, бьющихся в сердце лучшего друга? Более того, чувств невыраженных, а потому должных терзать его с двойной силой… Хуже любви невыраженной может быть только самый ужасный вид любви — любовь безответная.?Которой зачем-то угораздило заболеть меня… Какой же я эгоист, до самого конца не понимал, что именно мучит Мицунари?.Стыд накатывает на змея снова, на этот раз поглощая с головой, и будто сквозь сон Йошицугу слышит, как по имени его зовёт Сакон…?…Сакон??Он даже не заметил, как целитель приблизился к его комнате. К тому же… волк что, следил за ним, раз появился точно тогда, когда он возвратился в свои покои?..Как же много — мыслей, чувств, открытий, впечатлений… У змея резко начинает болеть голова. В другое время он, может, и разложил бы всё по полочкам — однако сейчас свою роль ещё играет усталость. В итоге, выбросив из головы все мысли и отмахнувшись от боли, Йошицугу принимает самый равнодушный вид.— Входите.— Мне тут стало известно, что ты задание прослушал, — слегка ворчливо замечает волк, закрывая за собой двери. Однако уже через мгновение становится ясно, что он с трудом сдерживает улыбку.— И кто же вам об этом сказал? — бесстрастно спрашивает Йошицугу. Сейчас он как никогда отчётливо осознаёт, насколько по-разному ощущает себя без Сакона — и рядом с ним. Когда волк поблизости, змею плевать на боль — которой, кажется, уже и нет вовсе, — а в душе так спокойно, так тепло, что хочется… улыбаться? — Неужто господин Хидейоши поделился?— Мне кажется, информатор вряд ли будет доволен, если я его сдам, — улыбается Сакон, и Йошицугу невольно задерживается взглядом на его губах. От одного воспоминания о тёплых волчьих поцелуях перед глазами мутнеет, так что змей даже не может прочесть интонацию целителя и определить, верна ли его собственная догадка насчёт господина Хидейоши. — С тобой всё в порядке? Ты побледнел.— Да куда же ещё бледнее, — ослабленным голосом произносит Йошицугу. — И так будто призрак… — он осекается, когда целитель протягивает руку к его лицу, — и уже в следующее мгновение испуганно отшатывается.Сакон закатывает глаза.— Да не дёргайся ты, — просит он и, приблизившись, прикладывает ладонь ко лбу змея; вторая рука крепко держит плечо. — У тебя ведь голова болит.— И что? — спокойно выдыхает Йошицугу, чуть ли не с вызовом глядя в глаза. Он зол на Сакона, жутко зол. Зачем волк снова позволяет ощущать своё тепло — после стольких недель равнодушия? Почему даёт надежду в самый последний момент, когда змей уже почти смиряется со своей судьбой…Судьбой…Мысль о том, что сущности вроде Мицунари даже не думают подчиняться судьбе, внезапно обретает для Йошицугу какой-то новый смысл… Однако он не успевает задуматься об этом, поскольку вдруг понимает, что именно собирается сделать Сакон.— Не смейте, — равнодушно бросает он, перехватывая руку волка и отводя от своего виска. — Вы не мой целитель. Ожоги — ещё куда ни шло, однако большего я вам не позволю.Вырвавшись из внезапно ослабевшей хватки, змей отодвигается. Взгляд его сам собой скользит по вороту, под которым прячется чужая метка, — скользит мимолётно, однако от Сакона это не укрывается.— Укус не значит, что я не имею права исцелять никого, кроме господина. Я ведь уже сказал, что желаю заботиться о тебе, — терпеливо возражает волк — будто ребёнку простейшие истины объясняет. Йошицугу обрывает его резким:— Не выражать ничего, кроме равнодушия — это вы называете заботой? Лучше совсем никак, чем так… — он сердито выдыхает — и уже через мгновение его голос становится холодным. — Давайте забудем об этом. Расскажите, что от меня требуется, а потом… я хотел бы остаться в одиночестве до… ночи, если мне не изменяет память.Некоторое время оба молчат, однако затем Сакон едва слышно говорит:— Прости, — и прежде, чем Йошицугу успевает сказать хоть что-то в ответ, переходит к сути: — Господин Хидейоши желает, чтобы мы отправились ночью… вроде как ?на разведку?.— ?На разведку?? А как же госпожа Нене? — не совсем понимает Йошицугу. — Она ведь намного быстрее и проворнее нас обоих, вместе взятых…— Госпожа Нене свою задачу уже выполнила. Она следила за охотниками некоторое время, однако точного их местоположения всё равно не выяснить. Они постоянно перемещаются и изо всех сил заметают следы. И откуда эти люди о нас так много знают… — задумчиво произносит волк, но быстро одёргивает себя. — Ладно, это неважно. Наша с тобой задача — найти охотников и припугнуть их. Госпоже Нене, конечно, нет равных в скрытности и проворности, однако… столь хрупкая особа вряд ли произведёт на нарушителей спокойствия должное впечатление. Нужно показать им, кто здесь главный, иначе они совсем обнаглеют.— А, ну да. Привидение прекрасно подойдёт для этой задачи, — скептически замечает Йошицугу. Сакон, вопреки всему, тепло улыбается в ответ.— Господин Хидейоши в первую очередь имел в виду твоё чутьё. Ты способен услышать охотников ещё задолго до их появления — именно это и ценно. ?Пугать? в основном буду я.— Да ну, вы ведь совсем не страшный, — всё так же спокойно говорит Йошицугу. — Я вот вас не боюсь.— Это потому что мы с тобой на одной стороне, — слегка напряжённо отвечает Сакон. — И ты до их пор умудрился не разбудить во мне зверя.Змей смотрит на волка, намеренно не скрывая своего интереса.— Мне кажется, или вы меня провоцируете? — спрашивает он. — Что же будет, если всё-таки его разбудить?— А то ты меня в битве не видел, — хмурится Сакон.Йошицугу склоняет голову набок.— И это вы называете ?зверем?? Видал я и пострашнее зверей, знаете ли.— Ой, да ну тебя, змей, — не выдержав, отмахивается Сакон. И, не меняя тона, просит: — Дай успокою боль.Волк пользуется тем, что словесная партия между ними уже началась — впервые за долгое время. Целитель сделал очередной ход — и Йошицугу ничего не остаётся, кроме как в ответ сделать свой.Вот только никто не говорил, что играть нужно обязательно по правилам… Это волк принципиальный — а змей даже самому себе ничего не обещал.— А что будет, если не дам? — невозмутимо говорит он, на всякий случай отодвигаясь чуть дальше от целителя. — Свяжете и будете лечить силой?Сакон окидывает Йошицугу оценивающим взглядом; в глазах его вспыхивает возмущение и вместе с тем — настоящий азарт. У Йошицугу аж сердце замирает — неужели он наконец…Однако целитель почти сразу берёт себя в руки и, поднявшись, незаинтересованно объявляет:— Не хочешь — не надо. Хватит с тебя того, что я ожоги против твоей воли лечу. Увидимся вечером, — с этими словами он разворачивается и уже собирается покинуть комнату — но Йошицугу, поддавшись внезапному порыву, дёргается в его сторону:— Стойте!Сакон замирает — нисколько не испуганно, будто предчувствовал, — и, обернувшись, выжидающе смотрит на Йошицугу. А змей тем временем даже не знает, зачем его остановил. Йошицугу охватывает дикое смущение, заставляя его выпалить первое, что приходит в голову:— Могу я укусить вас? Прямо сейчас?Сакон хмыкает.— А до завтра не дотерпит? — он пытается звучать строго, но, когда Йошицугу молча встаёт и делает шаг в его сторону, послушно склоняется. Змей беззастенчиво касается его шеи ладонями — и почти ненавидит совершенно равнодушный взгляд напротив.Разве нельзя хоть как-то откликнуться?.. Ведь ещё минуту назад в глазах Сакона было то, что Йошицугу так жаждет пробудить…Змей что, и правда безразличен волку? А как же то любопытство… тот интерес, что способен… при верном подходе… обратиться возбуждением?..Неужели всё это Йошицугу лишь привиделось?— Я больше не обману вас, обещаю, — даёт слово змей — в первую очередь самому себе. Волк молча кивает. — Сядьте, пожалуйста, — просит Йошицугу и опускается на колени одновременно с Саконом, после чего снимает маску. Склоняясь к плечу целителя, змей ненароком дотрагивается щекой до его шеи. Тепло… Святые прародители, как же хочется поцеловать его…Поняв, что снова не сумеет сдержать себя, змей отстраняется и качает головой.— Простите, — чувствуя, как краснеет от стыда, он спешит спрятать лицо за маской. — Простите, я передумал…Пару мгновений Сакон молчит, однако затем пытается развеять напряжение шуткой:— А мне казалось, это я непостоянный… — тем не менее говорит он как-то странно. Йошицугу резко вздрагивает, различив в его голосе… разочарование?И чем же именно он разочарован?..— ?В тихом омуте черти водятся? — слышали такое? — слегка дрожа, отвечает змей. — Я порой сам себя пугаю. Иногда понятия не имею, что сотворю в следующее мгновение. А из-за чувств к вам… окончательно теряю… — Сакон устало вздыхает, и Йошицугу спешит замолчать. Пару мгновений в комнате снова царит тишина, но затем змей, уже справившись с собой, бесстрастно добавляет: — Лучше бы вы сказали тогда, что совершенно ко мне равнодушны.Сакон горько усмехается.— То есть я ещё и виноват? — он пытается заглянуть Йошицугу в глаза, но тот опускает голову, окончательно прячась за волосами. — Ладно, увидимся вечером, — говорит волк — и змей слышит, как целитель, поднявшись, приближается к выходу… но в последнее мгновение замирает. — То, что я веду себя отстранённо, вовсе не значит, что… — он осекается. Йошицугу резко напрягает слух, боясь пропустить хоть слово. Помолчав, Сакон продолжает: — Да, меня привлекают красивые сущности. И умные люди мне интересны. Однако… я не имею права пользоваться твоими чувствами. Ты не ?очередная сущность?, что встретилась мне на пути. Тебе я хотел бы быть другом… Так что… моё равнодушие в первую очередь нужно мне. Знал бы ты, как порой тяжело… Особенно когда ты начинаешь… — он снова замолкает, так и не закончив мысли. Йошицугу тем временем уже едва дышит от изумления. — В общем, я не желаю играть с твоим сердцем. К любой — слышишь? — к любой сущности у меня рано или поздно угасает интерес. Не пробуждай то, что не может иметь достойного продолжения. Я не желаю портить наше товарищество любовью, — к концу речи волка в его голос прокрадывается едва заметная дрожь.?Быть не может… Так он всё это время…?Крепко зажмурившись, Йошицугу окончательно теряет связь с действительностью…А когда вскидывает голову, двери в его покои уже захлопываются.