Глава II. Доверие и печать (1/1)

Йошицугу шагает к Сакону нехотя, уже предвкушая, что осмотр станет для него истинной пыткой. Ещё никому, кроме старика-целителя и двух самых близких сущностей — матушки и Такаторы, — не показывал он своего тела после того самого дня. Даже Мицунари, ни просьбами, ни уловками, не сумел и под рукав заглянуть, не говоря уже обо всём остальном. Лис готов безоговорочно доверить себя змею; засыпая от яда по меньшей мере раз в месяц, он позволяет другу видеть свои неизменно беспокойные сны; сны, в которых чаще всего и положенного мелькает Сакон и чуть реже — сам Йошицугу. Тем не менее Отани своей болью делиться не спешит. Не желает он волновать самую дорогую ему сущность понапрасну. У Мицунари без того забот хватает — и что-что, а раны забытого прошлого уж точно не достойны его внимания.К тому же кое-кто, кажется, серьёзно намерен эти раны исцелить.Каким образом Сакон собирается делать это без клейма, Йошицугу неведомо; в то, что волк с лисом смогут внезапно нарушить свои принципы и обоюдно согласиться на укус, вроде и верится, но как-то с трудом. Тем не менее ближайшие полчаса необходимо пережить — хотя бы во имя настойчивости волка, который, судя по всему, руководствуется в своём выборе не одной лишь привязанностью к Мицунари. Про Йошицугу порой говорят, что он способен чуть ли не мысли читать; вот только сам Йошицугу знает, что не каждого можно легко понять. И нередко сложнее всего выявить, что творится в душе самой что ни на есть открытой сущности, бесхитростной на первый взгляд… такой, как Сакон. Этот волк редко скрывает свои истинные чувства и истинные мысли — потому что просто не умеет. Или же… это у него стратегия такая? Прямолинейность — одно из самых подходящих средств, способных рассеять ложь. Если довольно долго говорить кому-то лишь правду, один-единственный искажённый факт не вызовет никаких подозрений. Возможно, именно таким образом Сакону удаётся до сих пор хранить в тайне свои чувства к Мицунари.Ведь лис, кажется, понятия не имеет, что волк по уши в него влюблён.Типичная привязанность лекаря к своему истинному повелителю — чувство, как правило, одностороннее. Но Сакону повезло: Мицунари, вопреки всему, тянется к нему в ответ, пусть почти и не осознаёт этого. Не прояви лис в своё время безрассудства, не распахни своего сердца, не выскажи истину волку в лицо — и последний ни за что не стал бы ему служить. А на такое открытое проявление эмоций, на попытку выразить, наконец, свои мысли верно Мицунари могло толкнуть лишь искреннее желание заполучить к себе в товарищи целителя, предназначенного ему самой судьбой.Странно, но Йошицугу не испытывает по этому поводу почти никакой досады. Змей верил, что будет жутко ревновать, когда на горизонте замаячат своего рода ?соперники?. Но то ли он привык к тому, что Мицунари притягивает к себе самых различных сущностей и частенько, сам того не желая, обращает их в друзей… то ли просто, как всегда, смирился с неизбежным… Однако теперь в его душе нет откровенной зависти. Даже к Сакону, который ближе и опаснее всех. Который действительно влюблён. Который умело держит себя в руках, однако рано или поздно всё равно может потерять голову, не в силах противостоять элементарной природе…Странно, но Йошицугу спокойно сдерживает свои чувства. Он получает от Мицунари столько тепла, сколько ему необходимо, — и не жалеет о том, что его друг слишком жаркий и оттого не может делиться с ним одним. Йошицугу довольствуется тем, что Мицунари до сих пор не додумался попросить Сакона помочь ему забыться — а целителю ведь достаточно просто коснуться его головы, чтобы погрузить в спокойный, не омрачённый кошмарами сон, — и не требует от судьбы большего. Не то чтобы змею будет всё равно, если волк проявит достаточно настойчивости и добьётся взаимности, однако…?Будь что будет. Я не в силах развернуть течение судьбы?.Отвлекшись наконец от размышлений, Йошицугу заставляет себя ускорить шаг. Жажда побыстрее со всем разобраться становится сильнее, чем нежелание раскрываться перед волком. Вот только сердце всё равно замирает от неожиданности, когда змей слишком уж внезапно оказывается перед покоями целителя. Сакон сейчас там, внутри — Йошицугу это чувствует; он даже слышит, как размеренно бьётся сильное сердце волка и насколько ровное у него дыхание. Лекарь совершенно спокоен — и даже не вздрагивает, когда его посетитель осмеливается прошипеть:— Господин Шима.Целитель неспешно подходит к бумажным дверям и, помедлив, раскрывает их, точно так же неспешно. Йошицугу обычно раздражает неторопливость волка — и этот случай не становится исключением. Неужели нельзя просто взять и не испытывать чужое терпение?.. Тем не менее змей изо всех сил старается сохранить невозмутимый вид. Сегодня ему придётся пережить эмоции повнушительнее, и, если он сдаст позиции в самом начале, этой битвы ему не выдержать. Однако Сакон не спешит приглашать гостя внутрь, сначала внимательно взглянув прямо в глаза и спросив:— Ну что?— Я готов к тому, чтобы вы прямо сейчас меня осмотрели, — ровно произносит Йошицугу, спокойно глядя в ответ. — Однако не уверен, что это к чему-то приведёт.В душе вдруг возникает чувство, отдалённо напоминающее трепет: янтарный волчий взгляд сегодня кажется слишком уж непривычным. Нет в нём ни весёлых искорок, что загораются при очередной попытке пошутить над Мицунари, ни серьёзной сосредоточенности, которая отчётливо видна во время битв, ни миролюбивой отстранённости, заметной обычно в минуты спокойствия и тишины.Взгляд Сакона слишком непонятный, чтобы сразу сказать, о чём именно он сейчас думает.Отани всё ещё пытается догадаться до истины, до неприличного внимательно глядя в чужие глаза, когда целитель коротким кивком просит проследовать за ним внутрь. Ноги будто прирастают к доскам, однако Йошицугу всё-таки пересиливает себя и входит, невольно начиная покусывать губы и сминать ткань рукавов в ладонях; закрыв за собой дверь, он опускается на пол перед уже севшим целителем и устремляет взгляд на свои колени.Святые прародители, как же, на самом деле, страшно… Йошицугу вроде нельзя назвать трусом — сколько раз сражался он в битвах с самыми разными противниками, — однако теперь весь прежний опыт будто проваливается в никуда, заставляя уже заранее испытывать дикое смущение из-за своего внешнего вида. Из-за тела, изуродованного шрамами, которые он заработал по своей же глупости, не сумев вовремя остановиться, не сумев вовремя остановить… не сумев просто взять и послушать в тот день Мицунари… И ведь одно дело — снять одежды перед родным человеком, перед тем, кто в любом случае поймёт, в любом обличии примет… Но Сакон-то совершенно чужой!?Зря я пришёл сюда… зря… не нужно было этого делать… не нужно…?Змей робко оглядывается в сторону двери — и Сакон почти сразу одёргивает его недоверчивым:— Уже хочешь сбежать?— Нет, — изо всех сил подавляя нарастающие эмоции, ровным голосом гудит Йошицугу. Только не выдать страха, только не выдать трепета… — Скажите, а обязательно осматривать всё?Змей задаёт этот вопрос будто невзначай, но кончики его пальцев уже заметно подрагивают — настолько сильно желание услышать отрицательный ответ. К счастью, рукава достаточно тяжёлые, чтобы скрыть вырывающиеся наружу чувства.?Сакон, пожалуйста, пойми…?Но Сакон не понимает. Тяжело вздохнув, он прикрывает глаза и говорит:— Вообще-то, по-хорошему мне и правда нужно увидеть всё.Йошицугу холодеет. Теперь ему ещё сильнее хочется убежать. Зачем, зачем он вообще сюда пришёл? Всё равно ведь ничего дельного не выйдет! Это магические раны, от них не избавиться простой целебной магией! Нужно было всего лишь сделать вид, что он забыл о беседе… всего лишь сделать вид, что он слишком занят и не может найти времени, дабы прийти на осмотр…— Эй, Йошицугу. Ты весь дрожишь.Слова звучат подозрительно тихо — и слишком близко. Йошицугу испуганно вскидывает голову — и только тогда осознаёт, что Сакон уже успел подобраться к нему и взять за плечи.— Тебе холодно? — спрашивает он и смотрит с неподдельным волнением.?Ага, конечно, холодно. Летом. Это же логично — мёрзнуть в лютую жару?, — хочется сказать Йошицугу, однако язык его не слушается. И непонятно, то ли дело в обезоруживающей тревоге, что читается на смуглом лице волка, то ли — просто в неожиданности его глупого вопроса…— Или ты настолько волнуешься? — добавляет Сакон — вдогонку мыслям Отани.Тот застывает, а затем резко дёргает плечом.— Всё в порядке, — он заставляет своё тело утихомириться — пусть и сделать это довольно тяжело. Ну увидит его волк и увидит — какая разница теперь, когда змей уже сидит здесь? Зачем он вообще поддался глупому страху… безмозглый. А ещё стратег. — Отпустите меня.Сакон послушно отнимает руки и извиняется. В скромно обставленной комнате — хозяин будто готов в любой момент сорваться и покинуть это место — повисает тишина. Однако Йошицугу не спешит нарушать молчания, заметив, что волк едва заметно хмурится и задумчиво трёт подбородок. Сакон всегда так делает, когда размышляет о чём-то крайне важном.— Скажи, когда тебя начали мучить боли? — наконец спрашивает он. Серьёзным тоном, требуя безотлагательного и честного ответа.Йошицугу решает сыграть в дурачка.— Какие боли? — невозмутимо спрашивает он, не видя смысла отвечать правдиво.Волк. Всё равно. Ему. Не поможет.Так что какой смысл?— Йошицугу, давай-ка мы с тобой вот о чём договоримся, — настойчиво просит Сакон. Теперь в его низком голосе появляются странно-убедительные нотки, на которые Йошицугу изо всех сил, но совершенно безуспешно пытается не обращать внимания. — Ты можешь лгать мне как воину, можешь недоговаривать как стратегу. Ты можешь водить меня за нос как слугу своего друга. Но давай целителю по имени Киёоки ты будешь говорить правду?Мгновение Йошицугу колеблется, не желая поддаваться решительно-упрямому взгляду, устремлённому прямо на него, однако затем, неожиданно даже для самого себя, опускает голову и тихо молвит:— В прошлом году.— И сколько же ты собирался об этом молчать? — продолжает допрос Сакон, безо всяких церемоний, словно желая лишний раз поиздеваться.…Поиздеваться ли??Да нет же, это глупость совершенная. Ясно ведь: он задаёт такие вопросы лишь потому, что правда… волнуется… обо мне??Сердце ненадолго замирает от этой странной мысли.— Йошицугу, — тихо и до обидного мягко зовёт Сакон. — Я прекрасно понимаю, что для тебя это тяжело. Раскрыть своё прошлое перед совершенно чужой сущностью… Поверь, одно то, что ты пришёл сюда, уже достойно восхищения. Но основной страх ты уже переборол. Теперь тебе остался последний рывок. Просто доверься мне на несколько минут.Отани вздрагивает. Почему-то простое, но такое доброе ?доверься? заставляет его откликнуться не чем иным, как изумлением.?Странно?, — думает он, поскольку пришёл сюда отнюдь не удивляться.А потом до змея внезапно доходит истина. Его ведь никто, никогда прежде, не просил… довериться.Не в силах скрыть своих чувств, Йошицугу поднимает голову — и беспомощно замирает под тёплым взглядом карих глаз. Святые прародители… Да, верно, волк сегодня не равнодушен, и не сердит, и не насмешлив — он… заботлив. Отани судорожно сглатывает, понимая, что прямо сейчас просто не может отвернуться от целителя. Прежде он был совершенно уверен: такого взгляда достоин только Мицунари — однако теперь… теперь, прямо в это мгновение, добрые глаза Сакона смотрят только на него… на испуганного змея, что строит из себя невозмутимую сущность — а на самом деле, словно малое дитя, страшится совершенной глупости…— Ну что, стало легче?— Нет, — отвечает Йошицугу.Назло.Сакон разочарованно вздыхает: его уловка не помогла. К тому же змею теперь и правда стало только хуже, а желание спрятаться куда-нибудь лишь усилилось. Волк потуже стягивает лентой чёрные волосы, после чего устало спрашивает:— Ну хотя бы до пояса-то ты сможешь вытерпеть? Обещаю сделать всё как можно быстрее.Понимая, что у него нет ни выбора, ни выхода, Йошицугу кивает.— Ну и замечательно.Пока Йошицугу робко спускает верхнюю часть одежды, ненавидя себя за свою неловкость, Сакон растирает себе кисти, покрывая их тонким слоем целительских чар. К счастью, волк при этом отворачивается в сторону — иначе, под его взглядом, Йошицугу не сумел бы и пальцем пошевелить.— Я буду прикасаться к тебе лишь магией, — обещает Сакон, снова обращая внимание на змея; он намеренно смотрит в глаза, не спеша опускаться ни к подбородку, ни даже к щекам, желая подготовить, прежде чем приступать к самому важному.Йошицугу едва удерживается от облегчённого вздоха.Кажется, вот он — тот редкий случай, когда змей искренне благодарен волку за его неторопливость.Наконец, Сакон приближается к Йошицугу, и тот просто закрывает глаза, лишь усилием воли заставляя себя не вздрагивать и не пугаться; сначала он чувствует только, как внимательный взгляд скользит по его лицу, постепенно переходя к шее, плечам и груди; однако затем всё-таки ощущает, как сильная рука осторожно охватывает запястье. Окутанная магией ладонь кажется настолько приятно-прохладной, что тело так и норовит отозваться — но Йошицугу продолжает мастерски сдерживать себя.Ещё чего не хватало — откликаться на прикосновения Сакона.— Значит, ты обнял Мицунари и вонзил в него клыки, чтобы остановить, — задумчиво произносит целитель, медленно продвигая ладонь вверх, от запястья к локтю. Затем пальцы лекаря осторожно проводят по контуру шрама на правом плече — подарку от охотников. — Кожа пострадала только там, где ты касался одежды Мицунари и его самого… то есть вплоть до… губ, — уже шепчет он — как будто осознав, что мысли свои мог бы и не озвучивать. Теперь Сакон молчит. А Йошицугу, даже отойдя от приступа смущения и страха, никак не может заставить себя открыть глаза — ровно до тех самых пор, пока не понимает, что Сакон закончил осматривать его с лица и подобрался к спине. Зачем это ему? Поначалу змей затихает, будто ожидая ответа на свой вопрос — однако, почувствовав прикосновение к волосам, внезапно оборачивается и перехватывает чужую руку.— Не надо, прошу! — дав волю испугу, молит он. Но затем заставляет себя успокоиться и, уже тише, продолжает: — Вы ведь всё поняли верно. На спине ожогов нет и быть не может. Давайте на этом закончим…— Вижу, кое-кто разбирается в целительстве лучше меня, — нахмурившись, ворчит Сакон. Пару мгновений он не сводит сердитого взгляда с лица змея, однако уже вскоре вздыхает и мягко просит: — Йошицугу, отпусти руку. Клянусь, я не причиню тебе вреда.Несколько секунд змей умоляюще смотрит на волка, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. Но в итоге признаёт: теперь скрывать что-то просто бесполезно. То, что он прячет под намеренно отпущенными волосами, и правда похоже на ожог; более того, не рассказывать о подобном, возможно, даже опасно.— Тогда могу я сам?.. — шепчет змей. Дождавшись согласного кивка, он отпускает целителя и приподнимает волосы, позволяя взглянуть на заключённый между лопатками образ. Услышав судорожный выдох, Йошицугу снова позволяет тёмным прядям рассыпаться по спине: — Мицунари очень хотел его сберечь. И в итоге случайно запечатал во мне.— Кленовый лист?.. — недоверчиво шепчет Сакон, после чего молчит ещё пару мгновений.Йошицугу пожимает плечами:— Мицунари с детства их любил. Это типично для кицуне, знаете ли…— Я в курсе, — глухо произносит Сакон, а затем, опомнившись, объявляет: — Осмотр окончен. Можешь одеваться.Пока Йошицугу натягивает рукава, волк успевает снова сесть перед ним и стряхнуть колдовство с рук. Кажется, увиденное заставило его глубоко задуматься… и Йошицугу в очередной раз не в силах понять, о чём же именно размышляет волк. Отани вообще редко может прочесть этого целителя; вот только если раньше подобное раздражало, то теперь почему-то… будоражит.Йошицугу медленно качает головой, сгоняя внезапное наваждение. Точнее… о каком вообще наваждении может быть речь, если перед ним сейчас волк? Причём чистокровный, который даже унаследовать чарующей магии ни от кого не мог…Проходит около минуты, прежде чем Сакон наконец спрашивает:— И что же несёт в себе эта печать?— Не могу знать, — бесстрастно отвечает Йошицугу; теперь, когда всё окончилось, он ощущает себя невероятно легко. — Возможно, просто память, а может — нечто большее…А ещё змей чувствует, что благодарен волку. Жутко хочется сказать ему спасибо… вот только совершенно непонятно, за что именно.Решив не тратить много времени на размышления о том, что же вызвало столь неожиданное ощущение, Йошицугу просто добавляет:— Единственный способ выяснить истинный смысл печати — это вернуть Мицунари воспоминания. Вот только вы же понимаете, что подобного делать нельзя…— Да, понимаю, — слегка сурово откликается Сакон — разговоры на эту тему всегда портят ему настроение. — Я ничего такого и не требую. Просто спросил — вдруг тебе известно что…Йошицугу понимает, что пора уходить; он задел волка за живое, и теперь неплохо было бы откланяться. Единственное, что мешает змею просто взять и покинуть помещение, — это внезапно проснувшееся любопытство. Ещё полчаса назад Отани был уверен, что Сакон ничего не добьётся… однако теперь волк почему-то не спешит заявлять, что исцеление невозможно. Неужели это значит, что есть надежда?.. Конечно, змей, уже смирившийся со своей проклятой судьбой, не спешит за эту надежду хвататься. Но всё равно выжидающе глядит на волка, одними глазами требуя ответа. И, покуда целитель собирается с мыслями, внезапно отмечает, что прежде никогда не всматривался внимательно в его лицо.И даже не задумывался, что именно в нём видят представительницы противоположного пола.?Хм… А он ведь и правда красив?.Не так, как Мицунари, конечно, но по-своему, истинно по-мужски. Суровое лицо воина — но не бездумного убийцы, только и способного, что раскидывать всех вокруг; лицо того, кто осознаёт и причины, и последствия своих действий. Лицо, для которого и шрам — скорее украшение, пусть для целителя и странно отказываться лечить самого себя. Да и весь образ Сакона скорее располагает, чем отталкивает, ведь от него так и веет надёжностью и силой…Йошицугу вдруг понимает, как сильно ошибался, не желая ?доверяться? этому волку.Ведь если не он — то кто?..Змей уже начинает задумываться о том, насколько сильно Сакон отличается от Такаторы, когда вдруг слышит:— Признаться честно, я пока не знаю, смогу ли тебя исцелить, — волк говорит обо всём прямо, и Йошицугу мысленно благодарит его за это. Отани ненавидит, когда его жалеют. — Твой яд… да ещё эта печать… сбивают с толку. Мне нужно подумать. Возможно, получится найти решение…— Получится.Слова срываются с уст прежде, чем Йошицугу успевает себя остановить. Сакон глядит на него в искреннем изумлении. На мгновение змея охватывает дикое смущение, и он, сам не зная зачем, совершенно неуклюже спешит оправдаться:— Я… я имел в виду… вы находили выход и из более сложных ситуаций.— Я находил их как стратег, — тут же отводит взгляд волк. — Однако с целительством всё немного иначе.Чувство смятения покидает Йошицугу, и он заинтересованно склоняет голову набок. Странно, однако реакция волка кажется ему весьма любопытной…— Что ж, господин целитель. В любом случае спасибо вам.Слова эти звучат достаточно холодно, чтобы походить на издёвку. Йошицугу уже привык пугать других тогда, когда на самом деле хочет просто пошутить, и обижать равнодушием, в действительности желая скрыть свою растерянность. И Сакон тоже привык к его отстранённости, а потому нисколько не обижается. Это понятно по той добродушной улыбке, которой он одаривает Отани, прежде чем тот уходит.Вот только, покидая покои целителя, змей испытывает странную досаду из-за того, что его поняли неверно.