Глава I. Просьба и разговор (1/1)

— Меня беспокоят его ожоги, — замерев у границы, признаётся Мицунари — честно, пусть и смотрит в сторону деревьев, дремлющих в полумраке вечерних сумерек. Сакон, нахмурившись, внимательно глядит на господина и жадно ловит каждое пропитанное горечью слово. — Как ты знаешь, они магические, а потому исцелить их просто так нельзя. Йошицугу не говорит об этом, однако я чувствую, что он испытывает боль. Чем жарче день, тем хуже он себя ощущает. — Кицуне протягивает руку к одному из охранных костров, и тот, будто живой, стремится к его ладони, почти касаясь. — Целитель, что ослабил в своё время его мучения, недавно покинул мир живых. Заклинание без создателя имеет свойство развеиваться со временем, и, если ничего не предпринять, Йошицугу… — Лис поджимает губы, а затем вдруг переводит сияющий волнением — или всё дело в кострах? — взгляд на своего вассала. Прежняя строгость испаряется из его голоса, уступая место надежде. — Сакон, ты ведь сумеешь помочь?Не приказ — просьба… даже мольба срывается со столь желанных для волка уст, и он сразу понимает: не исполнить или хотя бы не попробовать — никак нельзя. Сердце Мицунари действительно болит, болит вслед за телом Йошицугу — а Сакон просто не может сидеть сложа руки, когда его господин страдает. Пусть даже внешне волк обязан являть собой оплот беззаботного спокойствия — обязан во имя своего вечно серьёзного повелителя, — ничто не мешает переживаниям, молчаливыми призраками, обитать в его душе. Волк уже давно понял, что готов на всё, лишь бы Мицунари был счастлив. И сейчас волк тоже готов — смиренно поклонившись, сказать покорное ?да? в ответ, однако медлит, вспомнив, что их с господином разговор в первую очередь касается не кого иного, как Йошицугу.— А вы уверены, что он примет мою помощь? — спрашивает Сакон, помня, насколько этот змей не любит становиться причиной чужих хлопот. Волк уже слышит, как тот, в ответ на предложение помочь, срывается на тихое шипение или даже едва слышное ворчание; уже видит, как он протестующе дёргает плечом и прячет помрачневший от злости взгляд за тёмными прядями. Йошицугу обычно скуп на эмоции; тем не менее когда дело касается его самочувствия… и Мицунари, перед которым он, по его словам, находится в неоплатном долгу… да, если дело касается Мицунари… но это если.— Если намерения будут исходить от тебя одного, может получиться, — отвернувшись, по-деловому холодно произносит лис. Но ему не удаётся надолго сохранить подобный настрой. — Я пробовал начать разговор об этом, однако… однако даже к сути перейти не успел, как он ответил резким отказом, — к концу предложения голос кицуне сам собой обращается в шёпот, и дальше волку приходится буквально читать по губам: — Я стольким ему обязан, и теперь моё бессилие… выводит… — не в силах завершить мысль, Мицунари снова обращает взгляд на Сакона и добавляет: — Ты — моя последняя надежда. Лично я не знаю более умелого лекаря. И более упрямого.Волк усмехается.— Просто целители редко бывают ещё и воинами, готовыми рисковать своими жизнями на поле боя. Если хорошенько поискать по лесу…— Сакон, — уже настойчивее просит господин, продолжая глядеть прямо в глаза, и волк едва успевает подавить возникший в душе трепет… Нет, нет, не надо сейчас этого чувства. Если вырвется дрожью по телу — вызовет подозрения. А подозрений вызывать ни в коем случае нельзя. Нельзя Мицунари знать, что в него безнадёжно влюблён его собственный вассал. Пусть Сакона и нанимали как равного, ответа на свои чувства он не достоин сейчас — и не удостоится впоследствии. А потому не надо.Не надо терзать признанием ни себя, ни его.— Я сделаю всё, что в моих силах, господин, — кивнув, клянётся Сакон. Охранные костры окрашивают и без того рыжие волосы повелителя в пламенный, золотистыми всполохами касаются лица… Как же хочется, вслед за огнём, дотронуться — ведь здесь, сейчас, никто даже не увидит этого… Волк ловит самого себя за предплечье как раз в то мгновение, когда Мицунари приближается к нему на шаг. Лис смотрит доверчиво и едва заметно улыбается; подняв руку, легко, почти невесомо дотрагивается до рукава целителя. Не сравнить его отношения — с желаниями Сакона. Кицуне изящен и порой даже хрупок, хотя совершенно непреклонен; жесты и слова его неуловимы, хотя уверенны и тверды. За это волк его и любит; из-за этого — не смеет даже касаться без веской тому причины. Когда исцеляет — ворчащему и упирающемуся — редкую неприглядную царапину, то порой поддаётся слабости, но всё равно задевает лишь ненароком. И изо всех сил запоминает ощущения и тепло, которое разносится по телу быстрее времени из-за якобы нечаянной близости с желанной сущностью… с истинным повелителем, чей укус — высшая награда из возможных.Чьё клеймо — самая недосягаемая награда из возможных.А о недосягаемом, вестимо, мечтать даже смысла нет. Потому Сакон рад и тому подобию прикосновения — через ткань — которым одаривает его Мицунари. А ещё волк рад тому, что нужен — нужен тому, в ком заключается смысл его существования.— Спасибо тебе большое, — произносит лис, заранее, ибо верит: его целитель справится. И Сакон понимает, что теперь он обязан не попытаться излечить Йошицугу.Он обязан его излечить.***Взгляд у Отани откровенно скучающий; равнодушно наблюдая с террасы за Мицунари и Хидейоши, что беседуют в дальнем конце сада — наверняка что-то важное обсуждают, — он будто невзначай, совершенно бесстрастным голосом, спрашивает:— И когда же вы признаетесь ему в своих чувствах? — не дожидаясь, пока волк отойдёт от изумления, змей с лёгкой издёвкой добавляет: — Вы ведь так любите правду, господин Шима.Нижняя часть его лица, как назло, скрыта маской; но даже так Сакон может представить змеиную улыбку, которая наверняка сейчас пляшет на тонких устах. Волк не знает, как выглядит змей без одежд — по крайней мере пока; волк предполагает, что змей должен быть, подобно своему другу, до опасного красив — даже несмотря на покрывающие кожу следы от ожогов. Волк предполагает, основываясь на том немногом, что ему удается зацепить взглядом. Удивительно, но и серых спокойных глаз, обрамлённых тёмными ресницами; и гладких чёрных волос, спадающих по белоснежной ткани и отбрасывающих тени на бледные скулы; и тонких пальцев и хрупких запястий, что рядом с Мицунари всё-таки выглядывают на миг-другой из-под длинных рукавов… Удивительно, но и этого Сакону достаточно, дабы, поддавшись невольному порыву умирающего внутри художника, дорисовать портрет Йошицугу. Дорисовать, неизбежно добавляя чужие черты, которые некогда были непростительно близкими, даже родными, и до дрожи притягательными.Черты Укона.Сакон уже бросил попытки забыть о прошлом, при размышлениях о Йошицугу неизбежно опускаясь до сравнения с прежним напарником; раньше он раздражался и даже стыдился, однако поделать с собой ничего не мог. И в итоге, свыкаясь с тем, что Отани напоминает ему о Шигенобу, Сакон всё менее и менее бурно откликался на воспоминания, которые друг Мицунари, сам того не желая, пробуждал в его душе. И, лишь убедившись, что к самому Йошицугу он всё-таки равнодушен, волк позволил себе спокойно выдохнуть.Теперь же у Сакона есть прекрасная возможность окончательно оторвать друг от друга два образа, что сплелись — истинные змеи! — в его разуме; однажды осмотрев Отани, он больше не сможет видеть в нём призрака Укона… и начнёт видеть просто призрака. Призрака, обитающего параллельно с ним, по правую от Мицунари руку; призрака, с которым их свели всего лишь похожие отчасти — а может, и целиком — чувства к одной и той же пламенной сущности. Порой Сакону кажется, будто они с Йошицугу скрытно соперничают друг с другом; нередко волк даже готов поверить, что змей по-настоящему ревнует к нему своего друга детства… в то время как тот даже не помнит их общего детства… тем не менее Йошицугу слишком уж быстро возвращается к себе равнодушно-непроницаемому, так что в его способность ревновать потом уже ничуть не верится. Йошицугу просто следует за Мицунари молчаливой тенью, зная, что никогда и ни за что его не покинет, повинуясь своей судьбе и не требуя ничего взамен. Его преданность поразительна; Сакон, лишь недавно поступивший на службу к своему истинному повелителю, втайне восхищается им. И именно поэтому не только из-за Мицунари… и не только во имя желания избавиться от дописанного до Мацукуры образа совсем не Мацукуры… но и просто ради самого Йошицугу, верного и смиренного, волк желает безвозмездно предложить свою помощь.Как начать разговор о насущном — решать лишь Сакону… думалось поначалу, однако Йошицугу в очередной раз его перехитрил, взяв слово первым и — без подготовки, но до преступного изящно — выдав непонятно откуда известную ему правду. Своим вопросом-замечанием он совершенно сбил волку настрой, и теперь Сакону приходится сильно постараться, чтобы не разозлиться раньше времени. Мицунари как-то отмечал, что ему по душе лёгкий нрав его целителя — однако рядом с откровенно выводящим из себя змеем даже самым легконравным личностям сдерживаться бывает крайне сложно.— Я не об этом хотел поговорить, — как можно спокойнее произносит волк, намеренно избегая обращений; теперь, когда змей ведёт в разговоре, жутко сложно говорить ему на ты. Немного поразмыслив, Сакон решает как раз таки с этим препятствием и разобраться: — Просил ведь звать меня просто по имени. Я не такой уж и старик.Сколько между ними? Сорок лет? Больше? Возраст Мицунари уже перевалил за полвека; Йошицугу должен быть если не его ровесником, то близким к этому. Сакон же тем временем подтягивается к сотне — вот только важна ли разница для тех, кому и тысяча порой не предел? Они с Отани уже успели застыть во времени, в тех образах, которые подходят им больше всего, — и нескоро седина тронет тёмные локоны обоих. К тому же, пусть Сакон и кажется старше — однако Йошицугу, со своим взглядом на жизнь, со своим умом, проницательностью и равнодушием, кажется, давным-давно его перестарел. Змей любит иногда пошутить, будто он ?уже мёртв?, и порой волку думается: в этой шутке есть доля правды. Точно так же, как порой думается, что Отани всегда известно всё и обо всех.А разве не удел всезнающих — предпочитать загадочно-скорбное молчание бессмысленным попыткам поделиться своей мудростью с другими?Однако на этот раз Йошицугу не молчит — не тот случай. Разговор принадлежит лишь двоим, и не отвечать собеседнику — откровенно глупо и невежливо. Запоздало Сакон понимает, что прямо сейчас трусливо ушёл от провокационного вопроса, и Йошицугу услужливо напоминает ему:— Вы так и не ответили, господин Правдолюб.Сердитый вздох едва не вырывается из груди, однако мимолётный взгляд Мицунари — тот всего на миг отвлёкся от своего господина, чтобы тут же исчезнуть вместе с ним из поля зрения, — заставляет собраться с силами и вытерпеть. Йошицугу знает, что может позволить себе многое; раз змею известно даже то, что волк изо всех сил прятал в глубине сердца, можно не сомневаться: он всегда найдёт сведения, пригодные для шантажа. Сколько раз Йошицугу обыгрывал Сакона в настольные игры; сколько раз обыгрывал его в жизни, заставляя поступать так, как нужно ему, — пусть и утверждал, будто ?это лишь воля судьбы?. Когда столь умело играют на чувствах, когда руководят так открыто, будто издеваясь, — это никакая не судьба. Это просто хитрый расчёт. Йошицугу хотел приставить к своему другу надёжного защитника — он этого добился. Пусть и не совсем честным путём.А волку теперь остаётся лишь молиться о том, чтобы змей наконец успокоился и начал проводить опыты на ком-нибудь другом.Или вообще больше никого не трогал.— Не вижу смысла сообщать ему об этом, — на удивление ровно откликается Сакон — наверное, потому что повторяет уже знакомый Отани ответ. Ответ, выданный некогда на прямое ?Когда вы собираетесь сказать Мицунари, что он ваш истинный господин??. Йошицугу едва слышно хмыкает — он тоже вспомнил ту ночь, — после чего заявляет:— Я не из-за старшинства обращаюсь к вам столь вежливо. Мне просто весело вас так называть, господин Шима.Сакон непонимающе хмурится, в очередной раз ощущая досаду из-за совершенно ясных, но в то же время исключительно загадочных слов змея. И сотня веков пройдёт — а он всё равно не научится понимать эту запутанную, противоречивую и совершенно непредсказуемую сущность. Однако сейчас ему просто необходимо как-то подобраться к ней.И волк решает перейти наконец к делу.— У целителей есть одна особенность… — будничным голосом начинает он. — Мы способны даже на расстоянии ощущать чужую боль…— Да ну? — Йошицугу удостаивает собеседника таким недоверчивым взглядом, что вымученная улыбка, которую волк до этого ещё пытался держать, мигом слетает с его лица. — Может, сразу скажете, что вам от меня надо, а, господин Шима? — устало просит змей. — Давайте сведём наше вынужденное общение до минимума.Не выдержав, Сакон начинает рычать — к счастью, пока лишь мысленно.?"До минимума" ему подавай… Не был бы он другом Мицунари, прямо сейчас бы его придушил — вот и был бы ему "минимум"…?— А если хотите убить меня, то хотя бы раз измените своей природе и не медлите, пожалуйста, — будто прочитав мысли волка, молвит змей. И, пока собеседник в очередной раз впадает в ступор, равнодушно бросает куда-то в сторону сада: — Я даже сопротивляться не буду. На меня как раз снизошло осознание никчёмности моего существования.Сакон окончательно путается в происходящем — однако затем вдруг замечает во взгляде Йошицугу… печаль, что сияет едва уловимо — и явно относится к Мицунари, за которым змей наблюдал буквально только что. Осознание — не резкое и болезненное, а накрывающее медленно-медленно — заставляет душу отозваться не чем иным, как сочувствием. Значит, вот в чём дело. Змей просто тоскует. Тоскует, не в силах напомнить лису, как много они значат друг для друга. Тоскует — и вымещает свою обиду на ближайшей к нему сущности.Вот дурачок. Мицунари ведь действительно им дорожит. Он даже порой указаниями наставника пренебрегает во имя своего друга — неужели Йошицугу слепой? Он ведь проницателен донельзя — так почему же отказывается видеть то, что происходит у него под носом??Хм…?Быть может, если Сакон сумеет исцелить Йошицугу, тот всё-таки поймёт?..От внезапно поглотивших его размышлений, волка отвлекает слегка угрожающее:— Господин Шима, будете молчать — покусаю. Во мне яда много, хватит на двоих.— Извини, — коротко и совсем не искренне отзывается Сакон. А затем вдруг озадачивается: — Подожди, в тебе ведь ещё есть яд…И почему он сразу не подумал?— Да ну? — в очередной раз откликается Йошицугу и снова переводит взгляд на волка — на этот раз уже слегка хмурый. — Вы намеренно меня доводите?Сакон хмыкает. Да неужели. Наконец-то в противовес настроению змея начало работать его извечное жизнелюбие.— За что ты меня так ненавидишь? — с улыбкой спрашивает он напрямую, до сих пор не в силах понять, почему ещё мгновение назад в его душе закипала злость, а теперь — будто испарилась. Глядя на Йошицугу, слегка сердитого, но уже не откровенно равнодушного, Сакон почему-то не может испытывать ничего, кроме умиления…— С чего вы решили, что я вас ненавижу?Голос Йошицугу кажется спокойным, однако слух волка улавливает в нём лёгкое изумление — что заставляет его улыбнуться ещё шире и, вздохнув, произнести:— Ладно, давай я уже скажу, зачем ты мне нужен, — слова даются на удивление легко, а когда на дне серого взгляда появляется намёк на искреннее любопытство — и того легче. Волк наконец-то берёт верх в разговоре — пусть сам не имеет ни малейшего представления, как именно ему удалось всё развернуть… Ну да и не важно оно сейчас. Главное — сказать, что: — Я хочу исцелить тебя от ожогов, змей.Йошицугу реагирует именно так, как и предсказывал Сакон ещё вчера вечером: отшатывается и, невольно дёрнув плечом, шипит:— Ни за что! Я ведь сказал Мицунари, что не приму от него помощи! Хватит уже того, что он для меня сделал…— Змей, ты что, глухой? — шутливо ворчит волк и повторяет: — Я. Хочу. Исцелить. Тебя. Не ?Мицунари приказал мне тебя исцелить?, а ?я сам хочу?. Или передо мной ты тоже в ?неоплатном долгу??— Да вы что, за дурака меня держите? Думаете, я попадусь на эту глупую уловку? — искренне обиженным голосом откликается Йошицугу; действительно, когда дело касается его здоровья — он становится крайне чувствительным. — Я слышал ваш вчерашний разговор, так что не нужно мне врать. — Сакон вздрагивает. — Мне даже следить за вами не пришлось, слишком уж громко вы беседовали. Ради Мицунари вы готовы сделать что угодно. Именно поэтому я вас к нему и привёл. Однако лично мне ваше ?благородство? ни к чему.К концу реплики змей окончательно успокаивается, становясь привычно-бесстрастным. На несколько мгновений между ним и волком повисает тишина. Сакон задумчиво оглядывает нежные ветви сакуры, согреваемые яркими солнечными лучами. А затем ему в голову внезапно приходит мысль, которую он непременно озвучивает:— Верно, я готов на всё ради господина. А ты — один из лучших стратегов в лесу. Мицунари очень надеется на твою помощь. Вот только какой от тебя будет толк, если твоё состояние ухудшится?— У него есть вы, — равнодушно бросает Йошицугу, и Сакон тяжело вздыхает.— Меня может не хватить, — отвечает он, снова начиная поддаваться раздражению. — И вообще — ты свёл меня с моим истинным повелителем. Давай будем считать, что исцелением я расплачусь с тобой за это.— Нет, — категорично заявляет Йошицугу, и волк вдруг понимает, что ещё одного мало-мальски подходящего довода он просто не придумает. Вот тебе и выполнил просьбу Мицунари… вот тебе и уговорил непреклонного змея. Неужели пришло время сдаться??Ну уж нет!?В отличие от некоторых, у Сакона всегда есть крайняя мера. Грубая сила. И ради Мицунари он готов применить даже её.Ну, или хотя бы пригрозить… для начала.— Предлагаешь тебя силой лечить? — едва слышно рычит волк, не глядя на Йошицугу. И поначалу кажется, будто змей вообще решил проигнорировать сказанное… пока тонкие пальцы внезапно не хватаются за уголок рукава.— Вы правда настолько этого желаете? — недоверчиво… нет, неверяще и будто даже робко спрашивает Йошицугу, когда Сакон обращает на него изумлённый взгляд. Несколько мгновений волк молчит, не в силах выдавить из себя ни слова… однако затем берёт себя в руки и кивает. — Что ж. — Змей отстраняется, задумчиво отводя взгляд. — Кажется, вы хотите этого сильнее, чем я не хочу, так что мне просто придётся согласиться.Мгновение волк не может поверить своим ушам.А затем до него доходит, почему Мицунари, обращаясь к нему за помощью, заострил своё внимание на его ?упрямстве?.— Значит, ты позволишь осмотреть себя? — не в силах скрыть своего облегчения, спрашивает Сакон, и Йошицугу сначала даже вздрагивает — но затем, опомнившись, холодно роняет:— Сейчас?— Когда тебе будет удобно, — снисходительно прикрывает глаза волк. Он чувствует, что взволновал змея ожидаемым, но в то же время неожиданным вопросом, а потому теперь изо всех сил старается быть дружелюбным — снова поражаясь тому, как быстро его покинула прежняя злость. — Когда будешь готов, сообщи, — добавляет он и, не дожидаясь ответа, встаёт и уходит — желая исполнить волю Йошицугу и сократить время их беседы до минимума.Вот только, шагая по террасе, волк лишь усилием воли заставляет себя не оборачиваться.Ведь весь путь ему кажется, что проницательный серый взгляд прямо-таки пронзает его спину.