4. Шлем (1/1)

?Это мне больше не понадобится.

Моими глазами на юге будешь ты?.– Нам нужно заручиться поддержкой всех соседей, даже Монтеня.

– Как ты договоришься с Монтенем, если берешь в союзники Уссуру? И те, и другие отвернутся от тебя.– Предоставьте это мне, айзенфюрст.До уссурской деревни, оккупированной Монтенем, они добираются уже верхом – так проще в случае нападения уйти от погони, а в Айзене нет дворянина, который брезговал бы сидеть в седле. Мороз колется, обжигает непривычную к этому глотку, и они едут небыстро, так, чтобы не тратить зря драгоценное дыхание. Их сопровождают наемники-айзенцы – ловкие ребята, которые шастают с одной стороны на другую, не боясь попасть под обстрел. Айзенцы вообще мало чего боятся, и хотя подобная ушлость Леонарду не по душе, он не может ими не гордиться. Закутанные в плащи и шарфы, обсыпанные инеем, они все время настороже – даже пролетающая птица заставляет их хвататься за мечи; Леонард бы принял это как жест паники, если бы не знал, насколько коварна Уссура. Матушке все равно, маг ты или нет, монтенец ты или айзенец, – она тебя не звала и будет выдавливать тебя со своей земли всеми возможными способами. Айзен она когда-то научила крепко, теперь пришел черед Монтеня.Монтеньский полк представляет собой удручающее зрелище. Как и наемники, они стерегутся каждого шороха; как и айзенцы, они предпочтут десять раз оглянуться, прежде чем ступить на тропу. Но если наемники делают это привычно, можно сказать, профессионально, то в монтеньцах видна паника. Пришедших с уссурской стороны Леонарда и Штефана долго допрашивают, хотя визит их был согласован заранее, и все же их проверяют и перепроверяют множество раз, пока Леонард не выходит из себя. ?Партизаны?, – коротко поясняет офицер и наконец кивает им, пропуская дальше, к командиру полка.Они ждут долго. Даже слишком долго, учитывая их положение. Леонард нервничает: без его присмотра айзенфюрсту может прийтись нелегко, она не настолько терпелива и дипломатична, чтобы он не оставлял ее в одиночестве без тяжести на душе. Сердце ноет, предчувствуя неприятности, и Леонард не может найти себе места. Штефан молчит. Беседует с наемниками временами, выспрашивает о том, что здесь происходит, рассказывает последние новости – разумеется, не посвящая их в цель своего приезда; Леонард нервно усмехается, замечая их разговоры, и представляет, как потом, позже, когда все закончится и начнется заново, они будут пересказывать гулякам в тавернах, что ручкались с самим императором. Штефан об этом не думает – или делает это намеренно, подобно Фишлеру [20], который старается быть поближе к своим подданным. Штефан ведь тоже из Фишлера, не стоит об этом забывать.– Стараетесь быть ближе к народу? – интересуется Леонард, когда Штефан возвращается с очередной беседы – гулянки, если уж начистоту. От него пахнет вином, но хмеля в глазах нет, и это странно. Леонард, который почти весь день провел в обществе монтеньского полковника и высших офицеров, смотрит на него обреченно: у него болит голова от высокопарных речей и заверений, и издерганные нервы реагируют на каждый неудачно брошенный взгляд.Вместо ответа Штефан выставляет на стол темно-зеленую пузатую бутылку, уходит на кухню и возвращается с двумя глиняными кружками. Молча разливает вино – щедро, не жалея.– Успокойтесь, – говорит он наконец, со стуком ставя кружку перед советником. – Если ничего сделать не можешь, надо это принять.

– Благодарю за мудрость, – скептически кивает Леонард. Впрочем, кружку берет: вино у монтеньцев неплохое. – Представьте, что ваш отряд попал в беду, а вас рядом нет. Вы знаете, что они в беде, но помочь не можете. Вы бы приняли?Он смотрит Штефану в глаза – и осекается. Потому что они выцветают, становятся блеклыми, хотя все так же спокойны; вот только он не отвечает – выхлебывает кружку в несколько глотков и, поднявшись, уходит в выделенную ему комнату.Потери – то, о чем не стоит говорить с айзенцем. Они все потеряли кого-то – и Штефан, и Леонард; но советник с этой потерей смирился и живет дальше, считая, что так сделали все. Однако, видно, не у всех получилось.Выпив кружку до половины, он тоже поднимается и подходит к двери. Она не закрыта полностью, и сквозь щель он видит, что Штефан сидит у окна, качая кружку в пальцах. Постояв немного, Леонард приоткрывает дверь и прислоняется к косяку.– Не показывайте этого, Штефан, – говорит он, глядя на мужчину серьезно и твердо. – Это слабость, по которой пройдутся сапогами, если только увидят. Никому нельзя об этом знать, запомните.Штефан внезапно усмехается и искоса бросает на него взгляд.– Вам можно, – отвечает он и салютует кружкой.И Леонард не знает, почему от этих слов его сердце ускоряет стук.Быть может, он просто давно никому не доверял – так, как сейчас доверяли ему.*Странно, но Леонард действительно успокаивается – смиряется, должно быть, как ему и советовал Штефан. Что не мешает ему, впрочем, встретить наконец-то прибывших монтеньских посланников с полным недовольства скепсисом, и только спокойный Штефан рядом не дает ему разразиться тирадой относительно неспешности его величества. Они не в том положении, чтобы требовать первостепенного внимания, и это понимают все, включая посланников. Их надменный вид – еще одна горькая пилюля, которую приходится проглотить.– Его величество Император-Солнце [21] выражает недоумение, – на монтеньском говорит посланник, улыбаясь со скучающей надменностью, – и недоверие к слухам, которые вы изложили в своем письме, месье Дресслер. Император сомневается, что у правителя Айзена могли отыскаться столь дальние родственники, которые заявили бы права на престол. В связи с этим он поручил нам отклонить вашу просьбу и сообщить, что отныне будет пристально следить за судьбой айзенского престола. Также император напоминает, что однажды Монтень уже проявил свою волю, когда происходящее в Айзене перестало его устраивать, и непременно повторит этот опыт, если в том будет нужда.Это унизительно. Краем глаза Леонард видит, как Штефан сжимает кулаки, когда он переводит обращение, и чувствует неодолимое желание самому взяться за меч. Но нельзя. Нельзя, дипломатия требует осторожности и выверенности каждого слова, и Леонард держит себя в руках.– Жаль, что его величество сделал столь поспешный вывод, – говорит он внешне спокойно, хотя внутри него закипает буря. – Право герра Шустера на наследование престола поддержано айзенфюрстами. В конечном счете, они вправе решать, кого ставить над собой владыкой, и если его величество это право хотел у них отобрать, ему стоило это делать значительно раньше. Если его величество император Леон не разделяет их уверенности, мы будем вынуждены обратиться к тем, кто ее разделит.

– Нам известно о вашем визите в Уссуру, – надменно кивает посланник. – Но не думаете же вы, что император убоится этой угрозы? Эта дикая страна не в состоянии защитить вас, не обманывайтесь, месье Дресслер.– Его высочество наследник престола Штефан Шустер считает иначе.Штефан не реагирует на свое имя – продолжает сверлить посланников суровым взглядом чуть прищуренных глаз, и когда монтеньцы встречаются с ним глазами – вздрагивают. Леонард жалеет, что не видит выражения его лица, – должно быть, оно достаточно устрашающее для тех, кто не видел в деле охотников за чудовищами.– Вы слишком упрямы, месье Дресслер, – наконец произносит посланник, выпрямляя спину, – хотя, казалось бы, куда уж больше. Пытается стать вровень, понимает Леонард, но до широкоплечего, уверенного Штефана ему далеко. – Его величество устраивает нынешнее положение дел.– Не сомневаюсь. Но он все еще не император Айзена.– Это легко исправить, – улыбается посланник.– Так ли легко? Не обманывайтесь, герр посол. Если бы это было легко, его величество отправился бы в Уссуру прямым путем, через наши земли [22]. Однако что-то его остановило от этого шага. Должно быть, то, что Айзен еще представляет опасность. Монтень воюет уже на два фронта, и третий фронт ему не потянуть. А если его величество император Леон продолжит угрожать, мы отзовем своих людей не только из Уссуры, но и из Кастилии, где все еще стоит монтеньская армия. Передайте его величеству, что Айзену нечего терять. Пока мы предлагаем ему дружбу, но если он не примет ее, нам придется искать иных друзей.Посланник молчит, затем перекатывается с пятки на носок и расплывается в неприятной улыбке.– При всем уважении, полагаю, император захочет услышать голос того, кого вы представляете наследником престола. Есть ли у него голос? Или его голос – ваш голос, месье Дресслер?Штефан, когда Леонард ему переводит вопрос, хмыкает.– Как говорят наши уссурские друзья: не буди лихо. Я родом из Фишлера и знаю, что это такое. Передайте его величеству мое глубочайшее почтение и надежду, что он не будет будить чудовище из Шварцвальда. Нам нужно не так уж много.И хотя это за гранью самой жесткой дипломатической схватки – Леонард переводит все, что он говорит, до слова. Посланник уязвленно поджимает губы.– Я непременно передам ваши слова, но, боюсь…– Я надеюсь, что вы не станете принимать решение за императора, герр посол, – прерывает его Леонард, потому что терпеть и дальше это пренебрежение нет больше сил. – Мы заверяем его величество в глубочайшем уважении к нему и надеемся на взаимность.Они наконец раскланиваются, и, явно устрашения ради, посланник уходит дорогами Порталов прямо из комнаты, оставляя на деревянном полу уссурского дома темную кровь из раны мироздания. Леонард тяжело выдыхает и трет лоб.– Это было не совсем дипломатично. – Странно, но в голосе Штефана нет гнева или досады – только привычная, спокойная уверенность и далекая-далекая усмешка.– Иногда, чтобы дать отпор волку, надо показать ему зубы, – отвечает Леонард, хотя сейчас совсем не уверен в исходе дела. Император Леон не похож на гая Илью, он не любит тех, кто ему угрожает, – но и Айзен не выносит угроз. И если Монтень позволяет себе подобный тон, вполне возможно, что он просто забыл, насколько на самом деле зависит от своего соседа. О таком стоит напоминать – хотя бы изредка. Потому что Айзен стоит на коленях – но еще не мертв.И Леонард очень хочет надеяться, что не убил его только что.*Ответ приходит еще через неделю – и такой, что советник обессиленно опускается на ближайший стул. И смеется, прижимая письмо ко лбу. Все же и его нервам бывает предел.– Что там? – Штефан подсаживается рядом и хмурится обеспокоенно, но Леонард качает головой, давая понять: причин для волнений нет.– Если отбросить дипломатические разглагольствования, суть в том, что император Леон решил не вмешиваться во внутренние дела Айзена, – отвечает он и снова смеется. – Я всегда знал, что он слишком разумен для войны на три фронта. Даже генерал Монтегю не осилит такой разброс.Штефан улыбается вместе с ним – спокойно, едва заметно приподнимая уголки губ, но в его взгляде нет облегчения – только неожиданное покровительственное одобрение. Спину Леонарда продирает мурашками, когда он видит этот взгляд: когда-то на него так с высоты трона смотрел император Райфеншталь.– Вряд ли это надолго, – говорит Штефан, впрочем, серьезно. – Я слышал, Император-Солнце не любит, когда кто-то ему не подчиняется.

– Никто из правителей этого не любит, – соглашается Леонард, откладывая письмо. – И вы тоже любить не будете, Штефан.Охотник по своей привычке негромко усмехается и отводит взгляд, рассеянно смотрит за окно, в бесконечную снежную зиму. А Леонард мысленно примеряет на него императорский наряд – дорогой расшитый камзол, мантию с меховой опушкой, регалии Штефана Первого, – и хмурится. Ему определенно пойдут латы из драхенайзена [23]; вот только пойдет ли ему трон, уживется ли он во дворце? Штефан – воин, как и все айзенцы, а политика – война лишь наполовину. И та ее половина, что состоит из интриг, козней и предательства, едва ли не самая грязная.

Штефан не похож на правителя, вдруг осознает Леонард. На воина, вставшего во главе войска, – пожалуй, это в нем и понравилось гаю; на человека, прошедшего многое и не привыкшего отступать, – конечно, и это в нем испугало монтеньцев. Но он не император – еще не император. До тех пор, пока он внимательно слушает и тщательно выполняет то, что ему говорят, – он всего лишь наемник, не более.?Понимаете ли вы, чего хотите?? – звучит в ушах отдающий металлом голос, и мысли вторят: не этого ли он хотел, подбирая кандидатуру? Достаточно понятливого, чтобы не перечить, достаточно умного, чтобы следовать плану, достаточно… пассивного. Того, кто не будет пользоваться властью, которую ему вручат. И лишь сейчас, будто прозрев, Леонард осознает: такой человек хорош до тех пор, пока они делают за него всю работу. Пока Фаунер ездит по Айзену и уговаривает айзенфюрстов, пока Леонард, как фигуру на доске, двигает его в сторону победы. Но объединенному Айзену не нужна простая фигура. Айзену нужен игрок.Может ли Штефан быть игроком, а не пешкой, Леонард не знает.– Надо восстановить Више, – произносит вдруг Штефан, отвлекая советника от мыслей. – Потом, после коронации. Отправить туда людей, отозванных из Уссуры и Монтеня, чтобы вычищали монстров и отстраивали города. Люди должны быть при деле. Немногие из них обрадуются возвращению на родину, их нужно чем-то занять. Платить жалование за каждый меч, за каждый взмах топора. Вы думали, где на это взять деньги? – Штефан вдруг поворачивается и смотрит на Леонарда с хмурой задумчивостью.

А Леонард улыбается. Он только что получил ответ на свой вопрос.Потому что игрок – не тот, кто планирует, как достичь цели, и даже не тот, кто знает, что делать в случае поражения. Игрок – тот, кто знает, что делать со своей победой.

– Разумеется, – отвечает Леонард с небольшой задержкой. И – уважительно наклоняет голову. – Ваше высочество.И видит в темно-карих глазах Штефана далекую, знакомую уже усталость.*Шлем Фишлера у меня, пишет Леонарду несколько дней спустя айзенфюрст Пёзен. По-моему, Фаульк даже обрадовался, что не надо больше его хранить. Редко вижу людей, которые не трясутся над своей властью. Кёнигрейх его поддерживает и без регалии, даже странно. Если такая поддержка будет у Штефана, за империю можно не беспокоиться.Подняв взгляд, Леонард сквозь прищур смотрит на Штефана – тот сидит напротив, машинально натачивая нож, и смотрит в огонь костра остановившимся взглядом. Сопровождающие их айзенцы обсуждают рядом что-то повседневно-свое, смеются негромко, стучат в холодной темноте кружками, предлагая выпить, но Штефан только дергает в ответ плечом. Он уже не похож на Фишлера – он рядом и одновременно не с ними, думает о чем-то, что им неведомо. Леонарду кажется, он знает – о чем. Перед его мысленным взором тоже разворачиваются будущие города Више, очищенного от чудовищ и пепла, оскалившегося в сторону Монтеня зубьями крепостных стен.Ты уверен в нем, советник? – спрашивает письмо последними строчками. Леонард улыбается и берется писать ответ.Я уверен, мой айзенфюрст.