3. Латная перчатка (1/1)

?Мне это больше не понадобится.

Моей правой рукой будешь ты.

Приветствуй тех, кто явится в Айзен с миром?.– В любой политике, айзенфюрст, есть два контура: внешний и внутренний. И для Айзена сейчас внешний едва ли не важнее, чем то, что происходит на его земле. По сути не Айзен завязал Войну Креста [10], и не только император виноват в том, насколько она оказалась разрушительной. Нашим соседям была выгодна гибель империи, чтобы растащить ее богатство. И для того, чтобы империю возродить, придется обращаться к ним же.– В уме ли ты, Леонард? Обращаться к тем, кто нас уничтожил, чтобы возродиться?– Начнем с Уссуры, мой айзенфюрст. Уссурский гай [11] не претендует на земли по нашу сторону Драхенбергов [12], он не участвовал в войне и женат на Катрине Фишлер. Попробуем обратить его на нашу сторону.На самом деле Леонард мог бы отправиться в Уссуру один – если бы гаем был кто угодно, кроме Ильи Грозного [13]. Илья Николаевич не верит тому, чего не видит своими глазами, и не доверяет правителям, с которыми ни разу не встречался. Так или иначе он со всеми правителями знаком, со всеми беседовал, удивляя их одновременно начитанностью и жесткостью взглядов, и даже с последним императором Райфеншталем встретился незадолго до Войны Креста, посетив Айзен с официальным визитом. Леонард помнит его, особенно его взгляд – пронзительный, безжалостный, оценивающий; взгляд человека, который пережил слишком много, чтобы не мстить за это мирозданию каждым своим шагом. Но у Ильи Грозного есть слабость – он уважает таких же сильных, волевых людей, как и он, и именно из них набирает себе приближенных. Критически оценивая Штефана, Леонард не может не согласиться с тем, что для гая Ильи это будет лучший партнер в переговорах. И значит, надо рискнуть и взять его с собой.Штефан оказывается молчуном. Он внимательно слушает то, что рассказывает ему Леонард, – о придворном этикете, о том, как следует говорить с гаем и чем не злоупотреблять, и советник не смог бы его упрекнуть в невнимании, но ему все время кажется, что Штефан скорее терпеливо сносит его рассказы, чем действительно интересуется. Это задевает, раздражает, и в Леонарде поднимает голову подозрительность: Штефан согласился вступить в их с Пёзен игру слишком легко. Он не препирался и не требовал себе преференций; скорее – просто удивился, Леонард помнил, как дернулась рыжая бровь в скепсисе, стоило айзенфюрсту озвучить свое предложение. Но затем Штефан задал несколько уточняющих вопросов насчет своего будущего положения и – согласился. Так легко, будто принял новый заказ на уничтожение чудовища.А может, он именно так все происходящее и понимал – как заказ. Новый заказ, который ему надо выполнить и получить награду. И не сознавал, что этот заказ – навсегда.– Штефан. – Леонард подается вперед, силясь разглядеть лицо своего подопечного в темноте повозки. Они уже день как въехали в границы Уссуры, повозка идет легко – дороги достаточно накатаны, и скоро они будут в Павлове [14], а значит – надо подвести итоги и понять, не провалит ли все дело их с айзенфюрстом карта. Штефан, дремлющий под теплым, с меховой опушкой плащом, поднимает голову, и блик фонаря выхватывает его глаза – чуть прищуренные, но совсем не сонные. Леонард хмуро смотрит на него. – Скажите откровенно: вы понимаете, во что ввязались?Темнота скрывает лицо, но советник слышит тихий смешок.– Не беспокойтесь, герр советник, вы достаточно внятно все объяснили, – отвечает Штефан. У него красивый голос, вдруг замечает Леонард; вот так, в темноте, это особенно слышно. Низкий, густой, без хрипа, который так часто слышится у бывалых командиров – у тех, кому приходится много орать, отдавая приказы, луженая глотка часто приходит вместе с хриплостью голоса, будто он постоянно сорван. Но у Штефана голос молодой и спокойный, такой же теплый, как плащ, который накрывает плечи.– Я серьезно, Штефан, – все же давит Леонард. – Я хочу это услышать. Вы понимаете, что если все пойдет прахом, вы первым окажетесь под ударом? Понимаете, что если все получится, вы станете императором, и на ваши плечи ляжет ответственность за судьбу Айзена?Ему важно услышать ответ, почему-то кажется, что если Штефан говорит что-то прямо, врать он не может, – не потому ли постоянно увиливает, отвечает вопросом на вопрос?.. Штефан тяжело вздыхает, ворочается под своим плащом и садится ровно.– Я понимаю, герр советник. Отчетливо, – говорит он, и теперь – неожиданно – Леонард слышит звякнувший в его голосе металл. – А вот понимаете ли вы, чего хотите, понимает ли айзенфюрст – я не уверен. Вы понимаете, Леонард?От этого голоса, этого тона, этого внезапного обращения по имени у советника волосы становятся дыбом, и невольно кажется – будто сам Шварцвальд с ним заговорил.– Поясните, – требует он, отгоняя видения и страхи. Он давно ничего не боится, с самой Войны, и не охотнику за чудовищами пугать его – Леонард тоже повидал на своем веку многое, и кровь, и битвы, и потери.– Вы говорили, что, несмотря на мой формальный статус, фактически править будут айзенфюрсты. Говорили, что у меня не будет полноты власти. Говорили, что я буду знаменем, но знамя не принимает решения. Говорили, что меня поднимут на щит и пойдут за меня в бой, но это не значит, что бароны будут мне беспрекословно подчиняться. Однако теперь вы требуете от меня осознания своей ответственности, а я не могу отвечать за то, чем не владею. – Фонарь вновь выхватывает из темноты его лицо, и оно кажется гротескной маской, а в глазах за ней – спокойная усталость, странная для такой горячей речи. – Так чего вы хотите от меня, Леонард? Вы понимаете?Леонарду внезапно нечего ответить на этот вопрос. Чего он хочет? Он хочет, чтобы Айзен снова стал Великим Айзеном. И ради этого готов на все, пожертвовать всем, и собой в том числе – но пока ему доступно жертвовать только другими. Айзенфюрст, Штефан, гай – все они пешки на доске, на которой он играет с судьбой, и он пожертвует ими, не задумываясь, если возникнет нужда. Но, подобно Хайльгрунду, он не знает, что делать, если все-таки жертвовать не придется и желаемое величие будет достигнуто. Странно, что он сам этого не осознавал.– Знаете, Леонард, – продолжает Штефан. – Насмотревшись на чудовищ, начинаешь гораздо лучше понимать людей. И я вижу, что больше всего вы хотите объединить Айзен. Вот только зачем это вам – никак не пойму.Леонард откидывается на стенку повозки, уходя от света фонаря. Молчит. Не потому что нечего ответить – впервые за долгое время ему не хватает слов, на ум приходят красивости, витиеватости, которые никак не ложатся сейчас на язык.– Затем, что Айзен – моя душа, – говорит он наконец так просто, как может. – Я люблю эту землю, Штефан. Люблю ее людей. И мне больно видеть то, что с ней происходит. Это как наблюдать за пожаром, когда горит твой дом, который ты собственными руками строил. Стоишь и видишь, как огонь пожирает твои мечты и твою жизнь. Великий Айзен – мой дом. И я сделаю все, чтобы его вернуть.Некоторое время они молчат, слушая скрип полозьев по снегу и перестук копыт.– В таком случае знайте, что у вас есть союзник, Леонард, – негромко произносит наконец Штефан, и голос у него как раньше – теплый.Леонард ничего не отвечает – только закрывает глаза.*Они удивительно похожи.Леонард смотрит со стороны на сидящих друг напротив друга Штефана и гая Илью и с удивлением отмечает, насколько гармонично они выглядят рядом – будто вместе росли. Гай высок, сед, Штефан рыж, широкоплеч и уступает в росте, но они словно копируют друг друга – позы, жесты, слова, взгляды. Словно два приятеля, два воина встретились за кружкой пива и ведут неспешную беседу про жизнь, и если в гае Леонард уверен – он играет в приятельство, это очевидно, – то Штефан, кажется, легок и простодушен. Ровно до момента, когда гай говорит:– Я мог бы оказать тебе помощь, друг Штефан, – да, он так и называет его ?друг?, будто они пили вместе долгие годы, – но что же скажут мои люди? Гай, ты помогаешь тому, кто много лет пытается нас завоевать. Гай, они воюют против нас вместе с монтеньцами, мы постоянно слышим айзенскую речь. Гай, ты неправ и несправедлив. Согласись, я не могу их не слушать.И Штефан преображается буквально на глазах – из его взгляда уходит хмель, пропадает дурашливость, а в голосе снова появляется знакомый Леонарду металл:– Друг Илья, твои люди правы. Трудно помогать тому, кто воюет с тобой. Поэтому, если ты мне поможешь взойти на престол и поднять Айзен с колен, ни один айзенский наемник не ступит больше на уссурскую землю.Он говорит, глядя в глаза, как зверю, которому бросает вызов. Гай не отводит взгляд, и эта внезапная борьба сильно напоминает Леонарду поединок двух равных соперников. Советник понимает, почему Илья медлит: формулировка ?ни один айзенский наемник? предполагает, что и Уссуре они больше людей поставлять не будут. И гай взвешивает, стоит ли оно того.– Айзен ценит силу, – говорит после паузы Штефан. – У нас считают, что друзьями могут быть только равные – а нет никого более равного, чем тот, кто дает достойный отпор. Айзен предлагает дружбу Уссуре, и если ты согласен – вот тебе моя рука, друг Илья, и вместе с ней мое слово.Гай молчит недолго, затем усмехается, явно приняв решение, и вкладывает свою широкую ладонь в протянутую руку Штефана.– Слово? – изгибает он белые брови.– Слово Штефана-из-Шварцвальда.Гай смеется и пожимает его руку с силой, от души, и Штефан отвечает ему тем же.Когда они с Леонардом уже уходят, гай внезапно останавливает их на пороге окликом:– Друг Штефан. – Он странно серьезен. – Слышал, в семье императора только маги рождались. Знай, что Матушка [15] не терпит магию Сделки на своей земле. И если ты ее применяешь со мной – пощады не жди.У Леонарда сердце сбоит на мгновение. Чтобы подкрепить легитимность нового императора, они с Фаунер придумали Штефану новую родословную – он якобы далекий потомок побочной ветви императора Штефана Первого. Штефан об этом знает – услышав, он только усмехнулся, по своей привычке; но как сейчас он отреагирует, Леонард не поручится.– Не волнуйся, друг Илья, – спокойно отвечает Штефан. – Я не гневил ваших духов, моя сила действует не так. Во Времени нельзя пройти дважды одной дорогой, и если бы я жульничал – не оказался бы здесь снова [16]. Будь спокоен и не переживай за меня.Он улыбается так, будто в самом деле думает, что гай переживает именно за него, и откланивается, прощаясь. Уходящий последним Леонард видит, как задумчиво смотрит гай ему вслед.*– Не хотелось бы его обманывать, – говорит Штефан, не открывая глаз. Повозка почти не качается, летит по снегу, будто не касаясь его, и он сидит, прислонившись виском к стенке. – Гая, я имею в виду. Опасно.– Вся политика – это обман, – философски замечает Леонард. – Обман и предательство ради цели. Но вы правы, Штефан: стоит соотносить цель и риски. Здесь риск слишком высок, тем более гай более полезен как друг, а не враг. Насколько опасно враждовать с Уссурой, мы видим на примере Монтеня [17].Штефан усмехается в ответ.– Надеюсь, я вам достаточно полезен, Леонард, – произносит он, и Леонард улыбается.– Несомненно.Повозка уносит их от Павлова дальше в снега, на север – туда, где застряли в ледяных оковах войска Монтегю [18].В дороге их нагоняет записка от айзенфюрста Пёзен.Фрайбург наш. Напор, железный кулак и убедительные аргументы творят чудеса. Кажется, Никлаус даже задумался о том, что творит со своим кёнигрейхом [19]. Все как ты говорил, хитрый лис.Леонард улыбается, глядя в окно повозки, на раскинувшиеся вокруг бесконечные снежные просторы. И не замечает, как блестят глаза Штефана из-под полуопущенных век.