Кукла (Харли) (1/1)

— Вы не слушаете меня, Памела.Мутный, ставший в неволе из изумрудного каким-то болотным, взгляд заскользил от окна к шкафу в кабинете доктора Лиланд. На полках — книги и игрушки. Как у педиатров и детских психологов, но в Аркхэме нечасто бывают дети. Айви рассматривала нелепого плюшевого розового зайца, глянцевые красные щеки выряженной в кружева куклы, тощего клоуна в таком ярком наряде, что больно глазам. Наверное, игрушки остались от Харли.Айви узнала её ещё как доктора Харлин Квинзель. Ту самую улыбчивую женщину-психиатра, которая протягивала ей ладонь для рукопожатия сквозь тюремные решетки: ?Главное — доверие?.Как мало нужно было Харли, чтобы ее победить. Протянутая рука и теплая улыбка.Психиатр Харлин Квинзель однажды надела арлекинское трико и вышла из стен Аркхэма вместе с Джокером, так и не закончив работы с другим пациентом — Памелой Айсли. Они встретились позднее на улицах Готэма, и Харли даже не стала прикидываться, что они незнакомы. Айви собиралась надрать Джокеру зад за спущенные в Фингер-ривер отходы от изготовления его фирменного яда и его проб — выловленные вниз по течению два трупа с остатками клоунского грима на лице. Все ещё улыбающиеся и после смерти, они не оставляли сомнений в том, чьих это рук работа. Айви заявилась на тайную базу Джокера, приготовив для него несколько отличных тыквенных бомб, начиненных ядовитыми спорами, — и попалась на мушку его арлекину.— Руки вверх! У меня Калашников, детка, и я не собираюсь шутить... Рыжик?!Харли, отбросив автомат, скатилась со второго этажа по пожарной лестнице, обняла удивленную Айви так, что у той кости недобро хрустнули — и угрожающе затрещали тыквы в наплечной сумке.— Рыжик! Пэм! Какие гости! Это я, доктор Квинзель! Ты меня помнишь?В тот день воздух не наполнился спорами и пулями. Правда, и дружеского чаепития с Джокером, разумеется, не вышло, но вскоре он вышвырнул Харли из банды за какое-то прегрешение — и Харли нашла свою старую знакомую. Пробралась в ее подпольную оранжерею, предстала перед Айви, вся утыканная колючками охранных кактусов и шиповника, улыбнулась тепло-тепло — совсем как раньше, в Аркхэме.Устоять оказалось невозможно.Харли не боялась яда и любила Айви. Этого было достаточно, чтобы избавить ее от опасности.Делая Харли укол универсальной сыворотки, обеспечивающей защиту от ядов, Айви думала лишь о том, что не хочет быть для нее вторым Джокером. Никогда и ни за что не станет удерживать Харли силой, если та захочет — пусть идёт к нему, назад. Пусть возвращается к унижениям и побоям, туда, где ее ни во что не ставят, это мерзко, но это ее выбор. Сама Айви никогда не будет для нее мучителем.Харли не получит ни одного синяка от нее, хотя иногда ну очень напрашивается.Харли не почувствует себя ущербным придатком к кому-то. Они всегда равны, они — подруги....Фарфоровая куколка, как в детстве. Неудобная для игр, но красивая. Белая-белая — волосы, кожа, манжеты на костюме.Всем ужасно интересно, что между ними было. Все психиатры, не одна Лиланд, лезут в это. Харли звезда в Готэме, это не Мэг; кто помнит о Мэг? Айви очень постаралась открутить яйца всякому, кто позволял себе шуточки насчет их отношений с Харли. Какая, к чертям, разница, как именно проявляется их близость? Быть с Харли — всегда значит быть с ней целиком. Ее впускаешь в жизнь — и Харли наполняет ее полностью, до краев, до приторности, так, что даже розы в цветнике Айви, кажется, начинают пахнуть как розовая жвачка. Харли — это гиены, разрывающие корни у кустарников на заднем дворе. Это поездка в Конго, ставшая мучительно долгой и пропахшая кремами и спреями от москитов. Это сорванные вылазки и упущенные лесорубы-браконьеры всего-то с парой дротиков в заднице и непростительно бодрые — ?Ох, Пэмми, я и забыла про транквилизаторы!? Это ужасная стряпня — подгорелые блинчики со смайликами из цветных драже по утрам, слипшиеся спагетти — и лучше даже не спрашивать, из чего Харли готовила соус. Это ее белое-белое тело рядом на постели, в растянутой футболке, все в росписи из татушек — фальшивых, постоянно меняющихся, и настоящих, до обидного постоянных. Многие из них посвящены Джокеру и истерично кричат о любви к нему. Иногда Айви так это бесило, что она не могла себя сдерживать. Очередная вспышка гнева, и вот она уже рывком переворачивала Харли в постели на живот, чтобы не видеть алое сердечко с буквой J у левой груди. Не знала, куда девать злость. В итоге Айви оказалась сверху, крепко сжимая коленями ее бедра, стянула запястья лозой, заломив руки чуть сильней, чем следовало бы...Вспомнила, что Харли нравится, когда ее берут грубо. Ну уж нет.Айви оставила ее и отправилась на кухню пить чай. Когда они с Харли вместе, в жизни Айви бывают чай и кухня.Когда Харли удалось освободиться, она присоединилась к подруге. Села рядом, растирая запястья, смотрела удивленно и лишь чуть-чуть обиженно. А потом спросила, не хочет ли Айви сыграть в дженгу. В три ночи. В деревянные палки. Ох, Харли.Харли. Ты сама как игрушка. Слишком легко позволяешь себе быть такой. Как-то Айви снилось, что Харли — марионетка. Шарнирная куколка, из рук и ног тянутся жилы, сплетенные с лозами в тугие нити, растительный сок и кровь текут по ним — дергай за веревки, сколько хочешь, за свои чертовы живые веревки, Айви...Просыпаясь от очередного кошмара, Айви видела ее рядом — бледный фарфоровый профиль, цветные прядки разметались по подушкам, Харли тихонько и нежно посапывала во сне, как усталый ребенок, и все черты у нее спящей такие — нежные, детские, чистые. Айви осторожно, чтобы не разбудить, обняла ее за талию — Харли отвернулась. Это прямо как днем, когда они всегда немного не вместе — но ведь Айви сама согласилась на это, верно? Она зарылась лицом в сахарную вату волос, вдохнула сладкий запах ванили и жевательной резинки и прошептала сама себе: ты живая, Харли. Ты свободная.Слишком свободная, настолько, чтобы снова сбежать поутру.