VI (1/1)

Рома к Мирону приходит поздно. Даёт ему достаточно времени, чтобы обдумать всё, чтобы принять решение. Не спешит, не уверен даже, что ему удастся уговорить принцессу уйти вместе, но очень надеется на его сознательность, которая, вроде бы, проявлялась ранее. Мирон скорее казался бесу ребёнком, начитавшимся романов о любви, верящим в то, что действительно существуют во взрослом мире предательство и настоящая большая любовь. Рома в комнату чужую планирует привычно ?зайти?, когда погашены будут свечи, но свет горит, горит, горит. Роме ждать надоедает быстро, он не особо умеет это делать, поэтому, соскальзывая с дальних крыш ближе к нужному окну, планирует хотя бы посмотреть, оценить происходящее в королевском жилище. Демон не собирается вмешиваться, он уже решил для себя, что, для собственного спокойствия, стоит быть непричастными, занимать нейтральные позиции. Хватит и того, что он уже испортил жизнь ни в чем не виноватому Мирону, которому просто не повезло родиться после того злополучного ?пророчества?. Но бездействовать не выходит, потому что представшее взгляду просто не поддаётся здравым реакциям, не позволяет реагировать так, как задумано ранее.Он в комнату через окно шагает уже в человеческом виде. Одним жестом заставляет замолчать, замереть в незаконченном движении самого короля и молоденькую служанку, стоявшую рядом с ним. В Роме достаточно чистого негодования, ничем не смешанного возмущения, достаточно злости, чтобы жизни лишить тех, кого он не считает правыми сейчас, но подобное напугает того человека, из-за которого демон поступился собственными принципами.— Ты решил? — он спрашивает кратко, без ?привет? или ?доброй ночи?, без вопросительных интонаций, если уж быть совсем честным, зная наверняка, что решение Мироном уже принято.А сам Мирон, отскочивший от отца в момент, когда Рома в комнату шагнул, растирает запястья, с расцветающими на них пятнами красными от жесткой хватки пальцев, грозящие затем в синяки превратиться, глаза огромные свои таращит, кивает нервно, часто.— Собирайся, — бес ободряюще улыбнуться не пытается, знает, что, когда делает это не искренне, больше походит на оскалившегося зверя, чем на располагающего к себе человека, поэтому просто старательно говорит мягче, медленнее, как говорить принято с испуганными детьми. — Что тут такое происходило?Мирон спиной отворачивается, плечами пожимает, отходит к шкафу, доставая какие-то тряпки, выуживая плотные томики книг, складывая пока всё это на сбитую постель. Роме бы сказать мальчишке, что он ему наколдовать может любые одежды, любые литературные труды, но он молчит, позволяя успокоиться, наблюдая, как из движений Мирона, занятого сборами, постепенно уходят нервозность и ломаность. Демон ждёт, на этот раз очень старается быть терпеливым, это окупается сполна, потому что пояснения всё же звучат в тишине комнаты.— Папенька утром, видать, доволен был. Он ночью лично проверил, что меня дома нет, с рассветом личную стражу послал, чтобы нашёл, куда вы меня забирали, в там следа чёткого нет, зато зерно везде и кто-то выпустил много-много птиц, — парень говорит неестественно спокойно, сдерживается, но Роме неясно, что под этой маской скрывается, он ещё не разобрался в человеке, не понимает, как вообще тот так быстро себя организует, приводит в относительную душевную устойчивость, а Мирон между тем продолжает говорить, рассказывает, словно и не о себе вовсе, педантичностей складываемы вещи так, что ни складочки не найти будет. — Почему-то виноватым оказался я. Логично, что я, зерно ведь у меня было, верно? Сказал, что раз я попутался с — прости —бесовщиной, значит точно хочу переворот государственный устроить. Ничего слушать не захотел, уже связался с кем-то, чтобы я куда-то уехал. Наказал, короче говоря. Только высечь не успел.Рома плечами передергивает, взгляд переводя на папашку принцессиного, на кожаный узкий ремень, в руке крепкой зажатый, при должном замахе способный рассечь плоть не хуже, чем кнут, какими холопов секут. Не побрезговал же, пришёл сам руки пачкать, видно, побоялся честь короны уронить, позволив в этом деле сына кому-то другому.Мирон оборачивается, наконец, у него черты лица резче будто бы, он весь какой-то совершенно обреченно решительный. Будто бы готов к бою, готов сражаться до победного, зная, что победы быть не может. Указывает на вещи, что собрал, сочтя нужными в новой жизни. Рома с интересом осматривает стопку, находя там преимущественно книги, какие-то рукописи, совсем немного одежды.Мирон внезапно очень организованный и спокойный, смотрит выжидающе. Решив, что тянуть смысла нет, демон вещи чужие ?растворяет?, шагает к принцессе ближе, утешающе и откровенно неловко слегка толкает в плечо и вот уже псом большим стоит рядом, ждёт, пока парень заберётся на спину знакомую и устроится так, чтобы по пути случайно не свалиться и не потеряться.Мирону с Ромой в обличье пса очевидно спокойнее. Он на спину взгромождается, прижимается тесно, обнимает за шею сильную, чуть сжимая пальцами чёрную шерсть. На родителя не смотрит старательно, потому, когда демон к окну двигаться начинает, просто лицом ему в загривок утыкается, жмурится, совершенно по-детски надеясь, что, если не смотришь на что-то, то оно просто перестанет существовать.На улице оказывается холоднее, чем всегда. Ветер пронизывает, обжигает спину, а тело демона, такое почти неестественно горячее, будто раскалённая печка, создаёт слишком яркий контраст и к концу пути Фёдорова потряхивает, волнами прошибает ознобом.***Дима днём ради собственного успокоения таскается на главную площадь, рисует там прохожих, раздавая портреты бесплатно или за столько, сколько предложат сами изображённые. Приходит домой поздно и, пройдя в гостиную, вдруг ощущает себя так, словно застрял в каком-то повторяющемся из раза в раз событии. Потому что на диване сидит Мирон с очередной чашкой чего-то горячего, но на этот раз хотя бы не заплаканный, скорее рассерженный чем-то. А Рома обнаруживается у окна, курит свои сигареты без дыма, выглядит устрашающе и утомленно единовременно. Что именно не так, что отличается от привычной картины Дима понимает не сразу, он успевает куртку снять, бросив на стул, успевает налить себе воды, спиной повернувшись к гостю, логически рассудив, что, раз тот здесь, значит выбор сделал и теперь остаётся. А потом, обернувшись резко, устремляет взгляд на принцессу, осознавая, почему та показалась сегодня особо болезненно-хрупкой, неестественной, тонкой фарфоровой куколкой.Дело-то в том, что у Мирона волосы сбриты под ноль, у него, кажется, кровь, спёкшаяся чуть выше левого уха. Он ёжится, чашку у лица держит, чуть ли не макаясь в неё носом, теперь ещё более выделяющимся на худом лице. Будто почувствовав взгляд, вскидывается, хмурится, смотрит в ответ с какой-то непривычной, несвойственной жесткостью, будто, стоит Хинтеру рот открыть, и Фёдоров в глотку ему вцепится похлеще беса в псовой шкуре, защищая себя от вероятных насмешек. Но Дима не собирается насмехаться. Он не особо понимает проблему, но, наверное, дело в насильственности очевидной, которой сопровождалось это сбривание кудрей рыжевато-русых. Будто наказали за что-то, будто Мирон в очередной раз пострадал из-за Ромы, а на этот раз и Димы заодно.— Решил, что тебе тоже надо посмотреть, прежде чем мы обсудим, что делать дальше, — демон от окна голос подаёт первым, обращаясь к ?хозяину?, потягивается, уже не держа в руках сигарету, разминает плечи. Он будто бы читает чужой поток мыслей. Или все настолько логично, что и тут без вероломного залезания в голову легко предугадать, о чем думает Дмитрий. — Так не должно быть, мы же не закроем глаза, да?— Не закроем, — Хинтер кивает бездумно, смотрит на заметно расслабившегося после этого ответа Мирона, понимая, что эти двое уже успели обсудить всё, похоже, даже нашли какое-то решение, — что ты предлагаешь?— Я предлагаю разворошить этот муравейник, — Рома привычно импульсивный излишне, Диме это тоже свойственно, но сейчас, когда разговор заходит о настолько серьезных вещах, спешить с решением второму кажется полнейшей глупостью, а вот демона откровенно заносит. — Я хочу государственный переворот, нам даже не нужны союзники, никто не нужен, одного меня достаточно против любой человеческой армии. И ты поможешь.— Ром, охлади. Какой переворот? Из-за того, что принцессу обижали? Ну забрали мы его, нормально же всё, — Хинтер сомневается, руки в карманы прячет, чтобы незаметно было, что руки подрагивают от напряжения, обращается к Фёдорову. — Ты хотя бы скажи ему! Он же полную хуйню несёт! Можно уехать. Да мы можем куда угодно свалить и будем себе жить спокойно.— Он никогда не отстанет. Я не хочу всю жизнь скрываться, попробовал бы сам, — Мирон огрызается, говорит так, что ясно сразу, он на стороне Ромы, он сам бы с оружием пошёл сейчас против родителя, если бы не имел у себя в союзниках беса этого.— Трусишь, Хинтер? — у Ромы интонации язвительные, у него голос, как мёд густой, приторный и обволакивающий, он был бы приятным даже, если бы не то, что именно он говорит и как, — научись уже брать на себя хоть какую-то ответственность. Ты же жил как-то, пока огниво моё не нашёл. Включи голову, это не только из-за Мирона. Хотя, да, первостепенная причина, не буду скрывать, — демон от окна отступает, к парню подходит, не отрывая от собеседника взгляда, перехватывает за руку, высвобождая запястье тонкое из-под рукава, вынуждая Диму разглядеть отчётливые отпечатки чужих пальцев. — Видел? Да я не убил вашего короля сегодня, потому что этот и без того расстроен был. Ты на улицу выходишь, внимание не обращаешь, что народ голодает? Они, если бы я вчера зерно не убрал, сами бы собрали, потому что это лучше, чем ничего!— ?Этот?, — Мирон передразнивает резковато, высвобождает руку свою из захвата слабого, одергивает рукав, — вы мне должны. Оба. Жил бы нормально, если бы не пророчество чёртово, — ?чёртово? голосом выделяет, давая понять, что говорит об одном определённом чёрте, который в его судьбу так грубо вмешался, хоть и объяснил уже, что, в общем-то, без умысла злого.— Не зарывайся, — Хинтер одёргивает скорее, чтобы слово за собой оставить, но, под напором двоих, сдаётся всё же. — Хорошо. Допустим, просто предположим, что это — хорошая идея. И что вы предлагаете?Рома руку в волосы свои запускает, становясь ещё более растрепанным, чем был до этого, очевидно собирается сказать что-то совершенно неприемлемое, неисполнимое, но принцесса, такая непривычно инициативная сегодня, раскрывающаяся с новой, незнакомой ещё стороны, начинает первой, выдавая тревогу лишь тем, как белеют пальцы тонкие, сжимающие чашку с остывшими уже остатками чая.— Для начала нам стоит сменить жилище. Этот дом и ближайшие к нему проверят, раз зерно здесь было рассыпано. Рано или поздно, — в голосе вины нет, но то, как Мирон взгляд отводит, до этого жгущий, пробирающий до нутра, говорит само за себя, — потом, пожалуй, надо посмотреть, сколько отец людей поднимет. Соберёт ли все войска или не считает вас достаточной себе угрозой.— Да хоть сколько. Какая нам разница? — демон это тянет насмешливо, красуется, Дима видит буквально, как пёс старается перед принцессой блеснуть, но это настолько нелепо и топорно выглядит, что приходится постараться, чтобы остаться серьезным, как того требует тема обсуждения.— Большая нам разница. Есть ещё другие люди, которые могут под замес попасть. И бойни не хочется, — Мирон, видимо, тоже не оценивает чужого бахвальства, потому осаживает, но без грубости, наоборот, кажется, приободрённый тем, что Рома настолько вовлечён, — как можно меньше крови. Даже отца убивать не обязательно, просто запереть будет достаточно, народ пойдёт за тем, кто пообещает перемены.— Начнём с малого. Нужно перебираться в другое жильё, — подводит итог Хинтер, понимая, что плана, как такового, у них нет. — Ром? Решишь с этим? Найти тех, кто за государственный переворот сейчас думает, всё же, раз всё хуёво в стране, то явно есть оппозиция, объединим усилия…Рома дослушивать, видимо, не собирается. Он вообще настолько воодушевлённым на памяти Димы был лишь единожды: когда настаивал на том, чтобы принцессу забрать. Ну, может быть ещё тогда, когда напивался, прогнувшись под грузом вины, но там это было из чистого драматизма, а сейчас, похоже, бес в героя играет. Уже что-то обдумывает, брови сводит, выглядит так отсутствующе, что даже Мирон замечает это, на проверку перед лицом рукой с растопыренными пальцами махнув, переключая внимание на Хинтера, который ещё готов диалог адекватный строить.— Серьезно, зачем кто-то ещё, если он всесилен? — спрашивает так наивно, что не получается не улыбнуться, правда улыбка нервная, но как иначе, если разговор идёт о том, чтобы действующее правительство свергнуть.— Сам подумай. Мы убираем твоих родителей, а что дальше? Анархия? Народ у власти? — Диме такая рациональность не свойственна, но сейчас, когда больше никто не пытается даже думать, приходится притворяться умным. — Ты хочешь трон занять?— Думаешь, не потяну? — принцесса позицию глухой обороны занимает мгновенно, в штыки принимая любые с собой взаимодействия, но Хинтер не пытается нападать, а потому, дождавшись отрицательного ?не-а?, Фёдоров, видимо, чуть отпускает поводья, даже улыбается виновато. — Просто не хочу, чтобы трон отошёл кому-то, кто будет ещё хуже. То, что я ушёл из дома, не снимает с меня ответственность, которую накладывает кровь.Весь такой забавный, худенький, часто моргающий своими светлыми глазёнками, выглядящий ещё более трепетно без своих кудрей русых, Мирон не так прост, как казалось в первые дни: он отлично осознаёт ответственность, он не эгоистичен, вполне рассудителен, он не собирается бросать начатое на половине пути, достаточно целеустремленный, чтобы вызывать уважение у Хинтера, который вовсе не умеет доводить что-либо до логического завершения без ?мотивационных пинков? извне.— Так, — Мирон выпрямляется, будто мысли чужие слышит, руки на столе замком складывает, оглядывается на Рому, но тот как раз из окна картинно вышагивает в темноту, чем мог бы напугать, но Фёдоров не в первый раз эту картину видит, потому лишь внимание снова на Диму переключает, повторяет глубокомысленно. — Так. Нам нужно решить с жильем, посмотреть, что будет делать мой отец, когда узнает о моей пропаже и, знаешь, можно устроить пару саботажей. Например, разок не дадим ему собрать повторный налог с людей за зерно, вскроем тюрьму, которая с политическими заключёнными... Всякое такое, чтобы люди понимали, что перемены начинаются.Мирон весь такой организованный, старающийся держаться рассудительным, вернувший себе душевное равновесие. Диме вдруг так хочется человека этого обнять, погладить по голове насильно выбритой, сказать что-то, что поддержит, что даст понять, что можно расслабиться, не ждать подставы, отпустить себя.— Принцесса, слушай, — он желание это в себе гасит усилием воли, хотя не сказать, что слишком уж хорош в контроле таких вот душевных порывов, потому всё же тянется через стол, ловит за запястье, чуть сжимает, поглаживает большим пальцем по выступающим суставам, не давая отстраниться, — всё в любом случае будет нормально. Не выйдет со всем этим планом – свалим к чёртовой матери, начнём заново. В любом случае, это лучше, чем то, на что тебя случайно обрёк Рома.Мирон на руку свою смотрит, зажатую в чужой лапе, улыбается даже, словно всё происходящее Диме и правда скрасить удалось одним этим действием, одними этими словами.— Пойдём, соберем вещи. Раз уж отсюда приходится свалить, — и это ?свалить? от Мирона звучит так внезапно неуместно, но, вместе с тем, совершенно натурально и органично, что у Димы что-то внутри ломается, он усмехается, но отпускает, со стула встаёт, отвешивая шутовской полупоклон, пропуская принцессу вперёд первым.Вообще, конечно, они могли бы оставить это на Рому. Тому и напрягаться было бы не нужно вовсе, но Мирона хотелось чем-то занять. Это очевидно помогает тому адаптироваться в должной мере, помогает почувствовать себя не просто частью происходящего, а полноценным действующим лицом.Рома возвращается через час. К этому времени Мирон с Димой уже заканчивают с мастерской, вынеся оттуда всё, что только можно, всё, что стоит забрать. Оставляют портрет только, накиданный Хинтером совсем недавно, на котором сам ещё кудрявый Мирон глаза свои неизменно голубые таращит. Оставить предлагает Хинтер, считает это неплохим способом выказать неуважение к власти, показать, что их сколоченная за пару минут споров ?банда? на пару шагов обгоняет все королевские происки.— Пойдём, Мирон? Первым тебя заберу. Потом вещи все, а потом Димона, — Рома как-то совершенно по-собачьи отряхивается, оглядывается на окно, — накинь только что-нибудь, там дождь льёт.Принцесса, среди своих немногочисленных забранных из замка вещей, достаёт какой-то плащ, накидывает, застёгивает до самого подбородка так резко, что демон непроизвольно чуть дёргается, но всё хорошо, Мирон, готовый к их внезапному переезду, подходит ближе, смотрит выжидающе.— Погнали, — Рома капюшон на голову чужую накидывает и, прежде чем в очередной раз шерстью обрасти, стреляет выразительным взглядом в сторону Димы, давая понять, что подождать придётся.***Новая квартира оказывается и не квартирой вовсе. Это скорее небольшой домик в один этаж. Светлый, довольно просторный и совершенно не обжитый, пустой, хоть и укомплектован всей мебелью. Просто выглядит искусственным, ненастоящим от того будто бы. Мирону даже думается, что Рома этот жилище новое наколдовал тут, вырастил из ничего. Осторожно ногами вставая на пол, Фёдоров иррационально боится, что пол этот самый пропадёт, что под стопами разверзнется пустота. Но этого не происходит, пол остаётся на месте, Мирон не падает в бездну, а Рома, вместо того, чтобы снова скрыться в разгорающемся рассветом небе, снова человеком предстаёт, трёт шею свою, явно хочет о чём-то поговорить.— Я совершенно не сержусь. Просто немного обижен, но, да, понимаю, что ты не делал чего-то мне намеренно во вред, — Мирон первым начинает, желая помочь тому, с кем теперь придётся тесно взаимодействовать, не хочет жить в напряжении ещё не известно как долго, — не думай об этом, я отойду в конце концов. Если честно, — вдруг откровенничает Мир, — я бы предпочёл вашу с Димой компанию семье.Мирон надеется, что говорит достаточно уверенно. Не хочет сейчас очередных разбирательств или дискуссий по этому поводу, но, видимо, у демона другие планы. Тот явно удовлетворённым не кажется, наоборот как-то ещё больше напрягается, слыша об обидах и о том, что следует подождать, чтобы всё наладилось.— Ром, не нужно, — Фёдоров пытается всё же, не успевает, конечно, прерванный вскинутой чужой рукой, замолкает, вздыхает тяжело, но кивает, давая понять, что готов слушать.— Нам вместе жить неизвестно какие сроки, — Демон говорит быстро, первым делом озвучивает ровно то, что там у самого Фёдорова крутилось в голове, — нельзя быть в конфликте с тем, с кем ты на одной территории находишься постоянно, тем более — с тем, кто планирует с тобой государственный переворот. Я понимаю, что облажался, я не могу исправить тебе твои девятнадцать лет, но можно же как-то сделать так, чтобы дальше всё было ахуенно, я действительно могу реабилитироваться.Чужая речь выходит такой страстной, словно беса от чего-то и правда очень заботит отношение к нему Мирона, по крайней мере, принцесса видит хорошо то, насколько встревоженным выглядит Рома, ожидая хоть какой-то реакции на свои слова.— Да, возможно, ты прав. Я понимаю, что исправить нельзя ничего, — он пробует аккуратно пояснить свою позицию, — просто мне не ясно, с чего тебя вообще вдруг взволновало, что я там о тебе думаю и как я живу.— Ну, — Рома взгляд отводит, носом сопит, говорит совсем тихо, неразборчиво, так, что Мирону приходится качнуться ближе, прислушиваясь, — что если я просто заинтересован в том, чтобы тебе было лучше тут, чем было в замке?Если бы Рома не был демоном, Фёдоров бы принял это сейчас за признак симпатии. Если бы тот не был всесильным существом, способным обращаться в собаку, то это напоминало бы даже одну из тех немногочисленных книжек про любовь, внезапно завалявшихся среди всяких научных трактатов, зачитанных Мироном до дыр в своё время. Но Рома является тем, кем является, и принцесса, не находясь с ответом, просто кивает пару раз, желая показать, что слушает и слышит, что не игнорирует чужие излияния душевные (если, конечно, у демонов есть такое понятие, как душа).— Хорошо, — находится всё же, говорит осторожно, как с неразумным ребёнком, желая поскорее замять эту тему, вернуться к чему-то более адекватному, — там, наверное, Дима заждался уже. Я больше совсем-совсем не обижаюсь, Ром. Давай уже закончим с переездом, ладно?Пёс удовлетворённым всё ещё не выглядит, но, высказавшись, по крайней мере ощущается спокойнее, словно снял с себя некий груз, не ясно только то, на кого же он его в таком случае переложил, потому что, если на Мирона, то это как-то совершенно бесчестно, учитывая, что начали они с попытки помириться и закрыть тот вопрос с пророчеством.— Да. Это ему месть за дверь, — демон губы в улыбке растягивает, скалится смешливо, Мирон уже не видит угрозу в этой гримасе, понимает, что это подобие человеческой усмешки, — ладно. Я скоро вернусь. Сделаешь пока что нам всем чай, ладно? Думаю, мы с Хинтером как раз закончим с вещами, когда у тебя всё будет готово.