IV (1/1)

День проходит впустую, вот совершенно никак. Мирону тревожно и одновременно с этим радостно, он отчего-то искренне и глупо верит в то, что ночной похититель снова пришлёт за ним своего странного питомца, вновь заберёт к себе до рассвета. Фёдоров думает об этом постоянно и, наверное, даже рад, что до него никому в замке нет дела, разве что одна из служанок, что приходит помочь ему подготовиться ко сну, несмело замечает, дескать принц сегодня особо задумчив и рассеян. А самого принца к этому моменту уже сомнения одолевать начинают. Чем темнее становится на улице, тем больше тревоги внутри копится мерзким комком. Вдруг всё же солгал этот Дмитрий, вдруг раздумал, вдруг папенька прознал и уже казнил беднягу? Последнее от чего-то особо сильно по нервам проезжается, ведь выходит тогда, что смерть чужая на его, Мирона, руках будет. Хоть и косвенно.— Кажется тебе, — отвечает с напускным безразличием, а сам старается на окно взглядов не бросать да не уделять внимания стрелкам больших напольных часов, что в углу комнаты примостились, — неважно себя чувствую просто. Устал.Служанка, к своей чести, ничего не говорит больше. Помогает в ночную сорочку переодеться, приносит молоко тёплое, приглушает свет лампы, прикрутив огонь, по просьбе оконные створки распахивает настежь, а затем, наконец, уходит, оставляя Мирона наедине с самим собой.Время идёт. К одиннадцати часам тревога доходит до критичной отметки, к полуночи начинает идти вниз, спадать, оставляя место детской обиде и непониманию, которые во главу становятся к часу, плотно занимая основные позиции в сознании парня. Он с кровати поднимается, ощущая себя нелепо совершенно в этой новой ночной сорочке и в холодной от ночного воздуха комнате. Ногами босыми до окна шлёпает, намеревается закрыть его и избавить себя от кажущегося бессмысленным ожидания. И, уже потянувшись к ручке, вдруг слышит шипение своего кота, а потом замечает крупную чёрную тень, мелькнувшую внизу.— Пришёл! — восклицает шепотом, но несомненно также радостно, как если бы закричал об этом громко-громко на всё королевство.Животное огромное в комнату запрыгивает легко и беззвучно, будто бы совсем ничего не весит. Пасть оскаливает так, что выгнутого дугой кота, пытающегося недовольство выражать, сметает за кровать принца. А самому мальчишке всё нипочём: он уже на спину крепкую забирается, чтобы цепко руками и ногами обхватить, укладывается грудью, утыкаясь носом в загривок пса. И ощущает себя до нелепого счастливым из-за того, что все его волнения всё же надуманными оказались.А потом пёс прыгает. Мирон смотрит с восторгом, как, огромными прыжками преодолевая расстояние, несутся они над городом. Тот таким маленьким кажется, все дома эти — маленькие фигурки, совсем как в том макете, что Мирон делал ещё ребёнком, трепетно собирая из подручных средств и раскрашивая малюсенькой кисточкой. Окошки почти нигде не горят — поздний час, но оно и к лучшему, потому что никому в голову не придёт сейчас в небо посмотреть. А это значит, что никто-никто не узнает в темном силуэте королевское дитя на собаке, сбегающее из отчего дома.Пёс в окно впрыгивает как раз тогда, когда у Димы уже готово какао, которое, как они с Ромой рассудили, принцессе тоже должно быть если не в новинку, то в радость точно. Хинтер Мирону помогает с демона слезть, а сама нечисть, освободившись от ноши, совершенно по-звериному встряхивается и голову гостю подставляет под руки, выпрашивая благодарность. Хотя бы в форме почёсывания за ушами, которое, впрочем, и получает в итоге, удивляя Диму радостным вилянием хвоста.Хинтер фыркает, но тихо, почти беззвучно, не желая ссориться с подопечным. Ему не хочется после ухода Мирона снова падать в словесные баталии и выяснять, кто из них к принцессе больше интересом проникся. Тупо это. Куда интереснее сейчас незаметно, как Диме самому кажется, новую ночную сорочку этой самой принцессы разглядывать. Сидит, впрочем, вещица значительно лучше: с плеч чужих не спадает и, хотя от обилия рюшей и ажурных вставок напоминает воздушное кремовое пирожное, видно, что подогнана по фигуре, которая, впрочем, у Мирона совсем еще подростковая.— Вижу, сегодня приоделся ко встрече? — Дима от любования не может сдержать явно напрашивающийся комментарий. Стоит отдать должное, он запрещает себе обращаться к парню ?малыш? или того хуже ?ляля?, ?детка?. Рома заранее растолковал то, как себя вести не стоит с королевским отпрыском.Впрочем, Мирон вспыхивает мгновенно и без всяких к себе обращений. Кажется, скажи Хинтер ещё что-нибудь, от заалевших щёк чужих можно было бы поджигать соломинки.— Я не наряжался, если Вы могли так подумать, — он, кажется, собирается нотацию прочитать о том, что подобное даже в мысли допускать нельзя, но запал кончается так же быстро. Стушевавшись, гость громкость понижает. — Вы смущаете меня. Но я должен извиниться: забыл плед, которым Вы меня вчера укрывали перед дорогой домой.Он замолкает. Дима в убеждения пускается, что всё хорошо и нет никаких проблем, но принцесса только пса поглаживает как-то отрешенно и босыми ногами по полу переступает неловко, зябко поднимая плечи.— Пойдём на диван? У меня есть ещё плед, — он про плед говорит утвердительно, внимательно глянув на пса. По взгляду последнего понимает, что да, плед и правда есть. — У меня сквозняки. Не хватало ещё, чтобы ты замёрз и простудился. Какао будешь?Мирон кивает, до дивана идёт послушно, садится, кутается в предложенную тёплую ткань, да так, что наружу торчат только кудри русые и глазенки огромные. Таращится на Хинтера, следя за перемещениями по квартире, принимает аккуратно из его рук чашку, сопит носом, губы дует, что-то обдумывая, сводит светлые брови, хмурясь.— Я не был уверен, что Вы снова меня заберёте. Да, Вы сказали вчера, конечно, но я даже успел подумать, что придумал всё себе это. Будто мне всё приснились, — признается немного уязвлено, будто бы это ставит несмываемое пятно на его репутацию, чуть сутулится, вздыхает. — А потом нашёл шерсть, всё обдумал, ждал очень... а потом решил, что, ну, а вдруг я просто не понравился? Вдруг меня просто не захотели видеть снова?Мирону эти признания даются нелегко, зато как греют Диму, который только сейчас понимает, что всё происходящее не одному ему нужно. Точнее, не одному ему и его демону, но и второй стороне, которая не то что не сопротивляется ?похищениям?, а ждёт их, боится, что нового не произойдёт. Сказать Хинтер ничего не успевает, Рома внезапно решает показать себя внимательным к их гостю, находящемуся в очевидно расстроенных чувствах, проявляя то ли понимание, то от сочувствие. Пёс этот чёртов, с несвойственной себе расторопностью в делах, что лично его самого не касаются, к дивану подходит и, видимо, не найдя другого способа взаимодействия, языком мокрым по свободной руке проходится, облизывая совершенно по-собачьи запястье хрупкое. А Диме вдруг кажется, что эта пасть способна прямо сейчас кости чужие перекусить с характерным хрустом, ему даже головой встряхнуть приходится, чтобы выкинуть неприятный, но до отвратительного живой образ из головы.Мирон улыбается, выглядит менее встревоженным и неуверенным, будто находя в этом почти поцелуе от демона некую точку опоры для себя. Треплет Рому по ушам, отпивает пару небольших глотков из своей чашки.— Это было не ради укора сказано, — уточняет, поднимая взгляд на Диму, — просто посчитал, что Вам следует знать о том, что у меня тоже есть какие-то свои мысли и ожидания, касательно всего происходящего.Ночь выходит удивительно уютной. Дима признаётся, что забрал бы и раньше, просто не знал, в какое время это безопасно для самого Мирона. Принцесса смелеет всё больше, говорит чётче, позволяет себе вопросы интересующие, правда, пока что только о прошлом что-то, не желая или всё же опасаясь лезть в будущее. Хинтер, удовлетворяя чужое любопытство, отвечает настолько честно, насколько это возможно, вновь для себя подмечает, какой же лёгкий и живой этот мальчишка, когда расслабляется, позволяет себе отпустить самоконтроль.Бес в диалоге, очевидно, не участвует, но, кажется, следит за временем: когда рассвет уже начинает подкрашивать горизонт, он призывно лает единожды, указывая, что пора бы собираться назад.***На следующую ночь Дима с Ромой, памятуя некоторую обиду принцессы, решают забрать Мирона пораньше. Нечего ему себя тревогой изводить, тем более, что причин для нее и нет — Дима с Ромой ещё в первый раз порешили, что, даже если не себе, но всё же заберут принцессу. Слишком уж трагичной обоим показалась судьба, что мальчишке отец его уготовил, сделав заложником лишь ради того, чтобы потом поудачнее выдать в брак.Но всё идёт не по плану с первых минут. Рома, принеся Мирона, который на этот раз даже догадался захватить с собой плед, Димино внимание привлекает настойчиво: рычит, пытается прикусить, хотя, если бы хотел, давно бы в клочья изодрал, тянет в сторону коридора, в глаза заглядывая требовательно.— Надо во двор выпустить. Он у меня самостоятельный — погуляет и вернётся, — Хинтер это неуверенно гостю сообщает, придумав на ходу, и, получив кивок согласный, всё же позволяет себя увлечь к входной двери.— Ты придурок совсем? Что случилось? — возмущённо Хинтер спрашивает шёпотом нервным, оглядывается на гостиную, где оставил принцессу, а потом, снова повернувшись к демону, видит перед собой взъерошенного Рому в его вполне человеческом виде, — что за хуйня?— Хочу тоже знакомиться. Думаешь, одному тебе можно с принцессами дружбу водить? — Демон отвечает так, будто что-то само собой разумеющееся сообщает, приглаживает пятернёй волосы свои, оправляет футболку, подумав, из воздуха достаёт пиджак, встряхивает им перед лицом ?хозяина?, словно от пыли. — Как считаешь?— Считаю, что ты ебанулся, Ром! И что пиджак не надо, ты его этим не удивишь, но убьёшь всю более-менее домашнюю обстановку, которую я тут между прочим пытаюсь создать.Предмет гардероба исчезает, растворяется пеплом, заставляя выдохнуть беззвучно и обреченно: Рома явно настроен серьёзно, это не очередная тупая его шутка, а значит вечер перестаёт принадлежать исключительно Диме и Мирону.— Представь меня своим другом, — советует, а скорее командует даже, и Дима, кивнув, открывает и закрывает входную дверь, для звука, даёт им обоим пару секунд.— Давно не виделись! — наигранно радостно и громко, чтобы гостю, в другой комнате, слышно было тоже. — Чего не предупредил, что зайдёшь? У меня гости тут. Проходи, не стой столбом. Знакомься.Он всё это несёт, а бес уже в гостиную шагает, так очевидно стараясь не скалиться, а улыбаться дружелюбно, что Хинтеру на мгновение становится смешно. Но он спешит обогнать Рому, вставая между ним и заметно напрягшейся принцессой.— Мирон, знакомься, пожалуйста. Это Рома, мой... товарищ. Коллега, можно сказать, — Дима, когда уже говорить начинает, понимает, что легенду они не продумали, потому сбивается немного, надеясь, что демона устроит эта деталь о себе и он идею эту подхватит.— Здравствуйте, — парень нервно сорочку поправляет, одергивает подол, выглядит жутко смущённым, явно не находя приемлемыми такие вот встречи, когда он в самом неподобающем виде. Но справляется с собой быстро, волосы с лица откидывает, протягивает руку для рукопожатия, выступая немного вперёд. — Рад знакомству. Вы, выходит, тоже художник?Демон тоже ближе шагает, как-то слишком мягко руку принимает протянутую, подушечками пальцев намеренно задевает запястье, слегка сжимает ладонь, не позволяя себе даже нормально приветственно встряхнуть кисть Мирона. И улыбается. Как-то совершенно по-человечески, окончательно утрачивая знакомый звериный оскал, вовсе зубов не показывая. Дима наблюдает за разворачивающейся перед ним сценой и ловит себя на каком-то странном чувстве, грызущим в данный момент мелким червячком нутро.— Вы кажетесь мне знакомым, — признается Фёдоров, руку не спеша отнимать, и Хинтер, сочтя происходящее из ряда вон выходящим, спешит вмешаться, нарушая момент тем, что по плечу ?товарища? своего хлопает слегка, привлекая к себе внимание.— Раз уж ты зашёл, думаю, можно открыть мастерскую. Возможно, Мирону будет интересен процесс работы.— Будет! — принцесса восклицает поспешно, руку свою, наконец, извлекая осторожно из хватки беса, чуть отступая назад, будто спохватившись, вспоминая, что он так-то здесь на птичьих правах.— Пойдёмте, — Хинтер дожидаться не хочет, пока мальчишка в себе замкнётся, смутившись своей же реакции на предложение о том, как можно провести этот вечер. За локоть придерживает, удивляясь мысленно тому, в чем вообще душа держится у Мирона, что он весь какой-то прозрачный будто бы, словно хрупкий хрусталь. Тот от прикосновения не уходит, позволяет себя увлечь в новую комнату, ведь дальше кухни и гостиной он ещё не заходил. Правда расслабленности, что до ?прихода? Ромы была, теперь в принцессе нет нисколько, он снова держаться старается подобающе статусу, видно оно и по осанке, и походке, по тому, как голову держит... Хинтер рассмеялся бы с этого, но сейчас ему скорее обидно, чем весело. Непонятно вообще, что такое демону в голову ударило, раз он вдруг человеком знакомиться удумал.Дверь в мастерскую тяжелая, большая, из дерева резного. Её такой Рома создал, но внутри не трогал ничего, только с интересом наблюдал, как Хинтер собственноручно сколачивал подрамники, обстругивал будущий мольберт. Демон в это не влезал, будто знал, что Диме самому нравится обустраивать рабочее место. Рома материалы ему дал, инструменты, а более не вмешивался. Сюда же Хинтер натащил потом тканей всяких на драпировки, бутылок, чайников, чашек, тарелок. Если поискать, то можно даже бюсты гипсовые найти, драную сеть рыболовную, разбитое зеркало в красивой раме, россыпь ракушек и блестящих камушков, будто логово сороки здесь.Дима в комнату первым пропускает Мирона. Красноречивым взглядом окидывает Рому, требуя вести себя подобающе, но пёс бесовской снова скалится, щёлкает зубами и, беззвучно смеясь, просачивается в мастерскую следом за принцессой, вынуждая Диму нахмуриться от осознания, что влияния на ситуацию он сам, похоже, никакого не имеет.Мирон восторженный. Он очень старается скрыть это, не торопится руками что-либо трогать, не пытается первым говорить начать, но рассматривает всё, что тут и там разложено, щурит глаза свои большие, приглядываясь, очевидно стараясь уловить как можно больше деталей и объектов.— Всё можно брать, не стесняйся, — поощряет вдруг Рома, даже не взглянув на Хинтера, а тот скоро от возмущения закипит, но вдруг слова проглатывает, замечая, с какой странной преданностью и нежностью бес на мальчишку смотрит.Мысль в голове на долго не задерживается, вытесненная тем, насколько радостным вдруг становится королевский ребёнок, который, разрешение получив, осторожно тянет одну из тряпок за краешек, прикрывающую когда-то давно выставленный натюрморт с кувшином пузатым, кружками большими и лукошком, полном муляжей клубники и земляники.— Хочешь попробовать порисовать? — предлагает между тем Рома, а Дима, понимая, что совсем теряет позиции, спешит вытащить нужный начатый натюрморт, выставляя его на мольберт.— Это не сложно, почти раскраска получается, — предлагает, махнув рукой в сторону холста, — я помогу.Мирон кивает, что, да, хочет. Послушно к Диме идёт, садясь на придвинутый табурет, складывая руки на коленях, не зная, явно, с чего начать и что вообще делать.— Смотри, — Хинтер говорит тихо, чтобы не пугать напористостью, решив объяснить, для начала, основы, — вот краски. Они в тюбиках, так что да, выдавливаешь вот сюда, на палитру, — он указывает на деревянный полукруг, приспособленный именно для этих нужд, продолжая говорить, обучая и беря в руки инструмент. — Вот этим смешиваешь. Им даже рисовать можно. Это мастихин. Вот сами краски, Ром, подай, да, вот... — Дима всё, о чем говорит, показывает, позволяет потрогать, замечая, что Мирон, увлекаясь, снова расслабляется, не реагируя особо даже на приближение демона, который масло подаёт. — Кисти плоские. Ими удобнее делать переходы в цвете, чтобы не выходило слишком резко и грубо.Дима, рассказывая, нужные краски выдавливает на палитру, подаёт принцессе в руки. Мирон сам кисть берет, выглядит неуверенно, и Хинтер, сочтя это возможным, руку чужую направляет сам, помогая сделать первый мазок по форме глиняного кувшина, начиная с высокого горлышка, раскрытого сильно к верху.— Мазки надо делать по форме. Видишь? Не вертикально и прямо, а плавно, так, как изогнуто тут, — он объясняет тихо, придерживая руку гостя мягко, скорее направляя, чем делая за него, давая уверенность, а не лишая всякой инициативности. — Посмотри. Там, где свет падает на предметы, они ведь отличаются по цвету от тех своих частей, где тень, да? Тень холодная, в неё можно добавить синего, чтобы добиться нужного оттенка. А там, где свет? Какого цвета там больше?Мирон сопит носом своим от сосредоточенности, молчит, явно неуверенный в том, как правильно ответить можно, не двигается совсем, только вглядывается внимательно в предметы, стоящие в натюрморте. А Рома ещё ближе подходит, становится рядом, устраивается сбоку, почти за правым плечом. Если бы Дима не был так увлечён сейчас гостем, он бы обязательно прокомментировал, что злой дух у человека за левым плечом должен быть. Всё же, пожалуй, на ангела, которому место за правым как раз и отводится, Рома не тянет, но сейчас наплевать почему-то.— Свет, получается, тёплый. Жёлтый там, да? — принцесса спрашивает шепотом почему-то, боясь ошибиться, но это явно ответ на Димин вопрос. Верный, хоть и неуверенный.— Всё правильно, — бес слова находит быстрее Димы, решается ободрить Мирона и явно неплохо так преуспевает в этом, потому что принцесса кивает и даже позволяет себе улыбнуться.Дима руку чужую отпускает, пару мгновений ещё ощущая это прикосновение фантомно. Указывает на палитре, что лучше взять и как лучше смешать, а Рома, пользуясь тем, что в этом помощь его не требуется, на пол опускается, садится у ног гостя, разве что голову на колени чужие не опускает, а то легко за псину сошёл бы даже в человеческом своём обличии.Мирон будто и не замечает вовсе этого поведения странного, что новый знакомый выдаёт. Это нормально, наверное, с учётом, что у мальчишки-то и не было знакомых и друзей, никого не было, кроме родителей да слуг. Он увлечён слишком: выводит старательно кистью по холсту, храбрея и делая мазки шире, не оглядываясь уже на Диму после каждого прикосновения кисти к белому полотну. Старается очень, губы облизывает, даже иногда дышать забывает, кажется, в те моменты, когда очень внимательно в сам натюрморт заглядывается, видимо, решаясь с цветом.Хинтеру особо помогать не приходится. Мирон будто бы знает, как и что делать надо. Ему только с драпировками, видимо, непонятно, он на них тормозит, очевидно не понимая, нужно ли оставлять полотно белым там, где должна быть белая ткань.— Белого цвета не существует. Он везде, видишь, на самом деле не белый вовсе. Никакой однотонности, — Рома снова включается первым, с пола поднимается так легко, будто не сидел последние минут сорок неподвижно, подогнув ноги под себя.Хинтер на этом моменте понимает, что пока может на демона оставить принцессу, сам отходит за листом, крепит его к планшету, достает из стола карандаш угольный. Хотелось Мирону портрет? Написать что-то полноценное сейчас Дима не может, но ведь никто не мешает набросать эскиз, чтобы просто порадовать гостя.Рома не мешает. Он снова опускается к чужим ногам, снизу вверх смотрит на происходящее на холсте, а Мирон очень старается, пытаясь справиться с подбором цвета на лукошке, никак не находя нужного. Демон не мешает, нравится ему чужое старание, но, стоит Мирону как-то слишком уж огорчённо вздохнуть, так на палитре внезапно всё начинает получается намного лучше, будто бы нужные пропорции сами подбираются. И никакого бесовского волшебства, что вы…Диме не нравится, что Рома так близко. Нет, конечно, тот принцессу уже даже на спине своей катал, почти целиком лежал на Мироне, но тогда он был собакой, огромной такой мохнатой псиной, а не мужиком обозревшим, не понимающим границ. Хинтер думает об этом, но лезть не решается, понимает, что только лишнее внимание привлечёт к бесу, а себя выставит в совершенно невыгодном свете.— А это всё надо прямо вот за один раз сделать? — Мирон такой наивный и очаровательный в этом своём бесстрашии к собственной неосведомлённости, что Диме глотку сводит.Он Роме позволяет объяснить особенности работы с маслом, слушает, как демон рассуждает о том, что подсыхать будет аж дня три, а новые слои надо делать такими же или ещё толще, чтобы работа трещинами не пошла. А сам ресницы прорисовывает эти длинные, пушистые, брови густые, волосы вьющиеся, мягкие даже на вид. И за собственной работой упускает ниточку чужого разговора. Принцесса с чего-то там вдруг смеётся, щурит глаза огромные, оглядывается на Диму, будто ища поддержки.— Устал? Смотри, что я тебе сделал, — Дима сам себе удивляется, он так ласково, кажется, даже с семьёй не говорил, а тут вдруг интонации откуда-то появились тёплые, — потом закончишь с натюрмортом, если захочешь, никуда не денется.Принцесса с места поднимается с табурета. Чуть неловко складывает палитру и кисти, руки испачканные рассматривает свои, пытается за спину их спрятать стыдливо, но Рома, с пола поднимаясь следом, услужливо подсовывает полотенце, разве что хвостом не виляя (потому что хвоста нет просто) на встречный благодарный взгляд от Мирона.— А я смогу забрать это? Это же я, да? — Мирон губу закусывает, безропотно позволяет Диме за плечи себя приобнять, смотрит неотрывно на лицо своё, Димой на лист перенесенное, тянется, чтобы потрогать даже, но не прикасается, будто испортить боится.— Можно, конечно. Я тебя ещё нарисую. Лучше, чем художник ваш придворный, веришь?Мирон кивает молча, у него щеки краснеют и кончики ушей вместе с ними, но глаза блестят. Он весь такой радостный. Дима впервые принцессу настолько живой и не настороженной видит.Под утро Рома, который человек, откланявшись, ?домой уходит?, а потом в дверь скребется тот Рома, что четырехлапый и зубастый. Он Мирона домой и относит, прихватив портрет заодно, пусть здравой идеей это не находит, но, как и Дима, отказать Мирону не может, не находит в себе такого малодушия в ответ на чужую и по-детски искреннюю радость.***Дима Мирона на третью ночь в комнату отдельную увлекает сразу же. Увлекает и закрывает дверь, чтобы пёс чёртов внутрь попасть не мог. Диме весь день на раздумья потратить пришлось, но он дошёл, наконец, что вчера так неуютно чувствовал себя от того, что Рома к принцессе так близко был, ещё и в человеческом своём виде. И сейчас наслаждается триумфом, оставляя ?друга? за дверью, ощущает этот поступок почти героическим: подумать только, он принцессу спас от поползновений грязных со стороны демона.А Роме происходящее внезапно непонятно. Дверь дубовая, прочная, толстая, с врезанным в неё матовым стеклом, через которое не видно ничего, кроме силуэтов. Зачем запираться в спальне? Какого черта Хинтер вообще о себе возомнил?Рома недоволен, но сидит какое-то время, терпеливо ждёт, пока до ?хозяина? дойдёт, что всего двое в комнате, а не трое, как должно быть. Точно наивная псина, самая настоящая. Ждёт, пока острый слух не вырывает звуки разговора приглушенного, пока не слышит, как смеётся Мирон, что-то рассказывая негромко, кажется, делясь впечатлениями о том, как вчера добирался домой.Рома к двери подходит ближе, садится. Как псу и положено, лапой по ней пару раз скребёт, скулит просяще, гавкает погромче, чтобы наверняка услышали, но сам в ответ слышит только, что Дима советует Мирону не переживать, что успокоится животное быстро. А демона азарт от этого обуревает, он лает снова, обозначая скорее Диме, чем гостю их общему, что терпение его заканчивается. На задние лапы встаёт, толкает дверь, норовит по ручке дверной попасть, но никак справиться не может, не приспособлены лапы для подобных манипуляций. Рычит, носом тычется в пространство то малое, что между косяком и самой дверью небольшой прорехой зреет, а потом, осознав, что Хинтер не планирует навстречу идти и принцессе не даст этого, хоть та явно и не стала бы в доме чужом свои правила устанавливать, отступает, сочтя ситуацию безвыходной. Да, можно было бы, как привык, по щелчку, одним лишь усилием воли дверь распахнуть, упрощая себе задачу, но это гарантией быть не может, что Хинтер в следующий раз выкрутас никакой не выкинет. Значит стоит играть по своим правилам.Он снова к ручке дверной тянется, перекидываясь, дверь распахивает, не пытаясь даже с лица согнать оскал звериный, с которым лаял мгновениями ранее. Тот должен совершенно неестественно на лице человеческом смотреться, но бесу подходит, иначе и не представишь.— Дмитрий, ты охуел? — выпаливает Рома, злой и взъерошенный. Никаких манер, к черту их сейчас, только сквернословие, сталкивающееся с немым возмущением своего человека и непониманием, плавно превращающееся в ужас — принцессы. — Допустим, гав. Рад новой встрече, Мирон.