Двадцать вторая глава (1/2)

Три дня прошли как один. За все это время Третий Рейх не раз навещал пойманного солдата. Он ломал ему кости, резал плоть и уродовал кожу ожогами. Угрозы о расправе над Россией в случае его продолжительного молчания полностью игнорировались, однако нацист неоднократно замечал, как упоминание пленника заставляло мужчину стискивать зубы и кулаки. Конечно, ариец испробовал на нем лишь самую малую часть своего арсенала, но физическая боль крайне редко давала положительный результат. Ему нужен был достаточно сильный психологический рычаг, чтобы сломить упрямого русского. Простых угроз было мало, однако в таком случае выход был лишь один, и немцу до последнего не хотелось к нему прибегать. Нацистская Германия петлял по заученным коридорам, раздумывая над сложившейся перед ним дилеммой. Россия до сих пор не пришел в сознание, соответственно и использовать его как ниточку в данный момент не получится. Убивать пленных солдат перед красноармейцем было бы бесполезно, хоть это и отразилось бы на нем слабой ментальной болью, но нужных результатов не принесло бы. Как бы не было парадоксально, но воплощение напрямую связанно не только со своей территорией, но и с волей народа. Их душевное состояние находит свое отражение и в олицетворении страны, что является своеобразным индикатором положения внутри государства. Яркие лучи заходящего солнца приятно щекотали кожу, опаляя ее своим теплом. Оживленные коридоры полнились голосами беседующих солдат, обменивающихся друг с другом дружественными улыбками и жестами. Проходя мимо подчиненных, лицо нациста даже не дрогнуло, однако внутри он ухмылялся, нутром чувствуя наполняющие его эмоции довольных офицеров. Рейх делал все возможное, чтобы его народ был счастлив и не нуждался ни в чем. Горький опыт Германской Империи и его последователей послужил ему уроком, который никогда не забудет ни ариец, ни его граждане.

Полностью поглощенный своими мыслями Нацистская Германия даже не заметил, как очутился прямо перед дверью в свою комнату. День выдался тяжелым, что подтверждал неслышный, тяжелый вздох. Открыв дверь, немец вошел в ярко освещенную оранжевым светом комнату, из-за чего даже глаза невольно щурились. Пройдя в центр, мужчина остановился, уловив приглушенный шорох. Он застыл, вслушиваясь в тишину, в которой слышались слабые голоса надзирателей, загонявших пленников со двора обратно в камеры, и больше ничего.

Секунда и звук повторился. Третий Рейх повернул голову в сторону запертой на ключ коморки, улавливая оттуда все более явное шуршание. Опьяненный каким-то неописуемым энтузиазмом, нацист быстрым шагом подошел к комнате, по привычке доставая из кармана кителя маленький ключик. Послышался скрежет, после которого все затихло. Казалось, даже крикливые голоса с улицы умолкли в звенящей тишине. Одно легкое движение и массивная дверь с протяжным скрипом отворилась.

Уверенный шаг, за ним второй и вот ариец уже стоит посередине комнатушки. Его взгляд приковал к себе пробудившийся пленник, тяжелое и частое дыхание которого наполняло камеру. Полуприкрытые глаза медленно исследовали все вокруг, в попытках разглядеть хоть что-то в этих расплывающихся пятнах силуэтов. Все в голове России сливалось в одну смазанную картину, кружащуюся перед его носом, вызывая слабую тошноту.

Пленник был еще слишком слаб и Рейх это прекрасно понимал. Обильная потеря крови, вынужденный голод и остаточное действие сильного седативного препарата оставили свои следы на юном теле, почти полностью опустошив его и без того скудные остатки сил. С первого взгляда можно было заметить морщащийся нос и приоткрытые губы на быстрых движениях головой. Мужчина был уверен, что у подростка болит и отнимается все тело, однако он не исключал возможности потери чувствительности конечностей. Россия сощурился и застыл, пытаясь разглядеть темную фигуру, все время так и норовящую расплыться среди других цветов. От пристального взгляда все вокруг начало принимать более различимые формы, от чего юноша заметно вздрогнул, узнав в неизвестном очертании свой самый страшный кошмар. На его лице появилось истинное отражение животного ужаса и страха. Хотелось кричать, но в горле встал непроходимый ком, бежать, однако все тело как будто парализовали невидимые цепи, крепко обвившие каждый сантиметр бледной кожи. Нацистская Германия же в это время упивался эмоциями, отраженными на осунувшемся лице пленника. Он не спешил подходить, наслаждаясь сложившимся моментом и полной беспомощностью жертвы. Немец не показывал свою искреннюю заинтересованность и удовлетворенность, придав себе более спокойный и бесстрастный вид.

Плавный и аккуратный шаг, эхом отразившийся от бетонных стен. Зрачки юноши в этот момент, казалось, сузились до еле различимой точки, утопающей в глубине окружающего ее океана. Ариец давил своим молчанием, нагнетая и без того напряженную атмосферу. Его не беспокоило состояние пленника, он жаждал власти, полного доминирования в любой ситуации над этим исхудалым телом. И нацист прекрасно знал, что уже достиг этой цели.

Подойдя к России на расстоянии одного шага, Третий Рейх заметил сильную дрожь, он добился от пленника немого плача всего лишь умело надавив на ослабшую психику. Парень заливался слезами, предельно ясно понимая всю свою беспомощность перед этим хищником. По его щекам неустанно текли крупные капли, горло сводило судорогами, а редкие всхлипы были почти не отличимы от тишины. Он боялся издать малейших звук, страшась понести за него жестокое наказание, как это бывало ранее. Его сознание само выстраивало линию ужасающих событий, которые могли воплотиться в жизнь, стоит ему хоть чуточку двинуться или издать мимолетный писк.

Юноша не понимал, чего от него хотят, но предельно ясно осознавал свое положение в этой незатейливой ?игре?. Он зажмурил глаза, надеясь избавиться от содрогающего все тело силуэта. Подросток замер, чувствуя мягкое и неторопливое поглаживание по волосам. Его пробила еще более сильная дрожь, со стороны больше походившая на слабые судороги. Россия не смел открыть глаза, ему было страшно вновь взглянуть в реальность, где его терпеливо ждет кошмар наяву.

Парень в страхе приоткрыл непослушные веки, неверяще смотря на своего мучителя. Его голубые глаза, казалось, совсем не отражали внутреннюю злость за побег, однако юноша прекрасно понимал, что подобное не пройдет для него бесследно. Он искренне верил, что это всего лишь очередное обманчивое проявление ласки, за которой последует ужасная, неописуемая боль, крики и нескончаемые слезы, надолго заставившие его валятся у немца в ногах безвольной куклой. Сопротивляться физическому, а в особенности психологическому давлению с каждым днем становилось все сложнее, если бы не это неожиданное происшествие, то Россия даже не знает, сколько бы еще продержался особняком полным огромных трещин.

Рейх выглядел слишком спокойным, словно удав, дожидающийся свою жертву в тени густой травы. Его лица коснулась еле уловимая улыбка, пророчащая подростку ужасающую все тело и разум судьбу. Рука нациста мягко скользнула с волос на щеку. Холодные подушечки пальцев нежно оглаживали обтянутую кожей скулу, плавно переходя к подбородку и обратно. Пленник вздрагивал от каждого касания, каждой задержки на бледной коже, чувствуя расслабленную ладонь. В мыслях, за прошедшую минуту, парень успел тысячу раз представить, как в одно мгновение рука арийца молниеносным движением срывается на шею, обволакивает ее холодом, как длинные пальцы сжимают больное горло, а он и не сопротивляется, просто не может.

— Если ты думал, что от меня можно так просто сбежать, то ты глубоко ошибся. — Томный, полный усмешки голос разорвал гнетущую тишину. Россия застыл, услышав знакомый баритон, пронзающий сознание и тело фантомной болью. Властный тон пугал своим спокойствием, от чего подростку казалось, что он угодил в липкую сеть паука, развлекающегося со своей очередной жертвой, мучительно медленно ломая ее в своих лапах.

Эти слова эхом отразились в голове юноши, однако понять их смысл смог лишь тогда, когда и так еле заметная улыбка нациста сошла на нет. Исчез и ехидный огонек в его глазах, полностью перешедший в безразличие и отрешенность. Сердце пленника застыло, а после пустилось в бешенный пляс, дыхание сперло, от чего легкие начало разрывать изнутри. Казалось, время в тот момент остановилось на долгое мгновение. Боль и неприятие ясно отражались в глазах подростка. Он не верил, не хотел верить в то, что это все происходит именно с ним.

Внешне ариец был непреклонен, однако внутри у него все трепетало от открывшейся картины. Он довел мальчишку до истерики, стоило признать, что парень был не глуп и прекрасно изучил повадки Нацистской Германии в тех или иных ситуациях, однако даже это не могло спасти его. Немец не спешил, специально давил медлительностью действий и загадочностью показываемых эмоций, словно предвкушающий расправу хищник, думающий о том, как бы распотрошить пойманного зайца.

Не проронив больше ни слова, Третий Рейх плавно поднялся и вышел из комнаты, оставив недоумевающего и напуганного до ужаса пленника одного. Эта небольшая, но значимая победа над русским мальчишкой была слаще самого нежного шоколада. Мужчине даже не пришлось прибегать к шантажу, что было бы весьма неплохим вариантом, однако лишь завидев перепуганный взгляд, все встало на свои места. Предыдущие сеансы дали долгожданный результат, психика комсомольца, наконец-то, треснула, хоть полностью и не разрушилась. Окончательно ломать волю ценного пленника нацист не намерен, безвольная кукла, беспрекословно следующая любому приказу, ему не нужна. Своеволие – качество, зацепившее его, еще тогда, в тот судьбоносный для обоих день. Россия не мог пошевелиться, даже не столько от оставшегося действия яда, сколько от страха. Он и не заметил, когда начал так бурно реагировать на немца, и его это пугало. Раньше парень безропотно мог ответить дерзким, колким и полным решимости взглядом на пронзающие его голубые глаза. Испытанные только что ощущения были для него в новинку, чувствовать подобное было не столько непривычно, сколько стыдно. Стыдно за свой страх, так открыто показанный врагу, за свою беспомощность и подчинение. Подросток не чувствовал, но знал, что что-то внутри него треснуло, от чего былая воля дала слабину. Он не хотел признавать, что нацисту все же удалось пошатнуть его, что Рейх на шаг приблизился к тому, чтобы подчинить его себе. Слабость не дала продолжить самобичевание, его ужасно клонило в сон и тяжелые веки в конце концов сомкнулись. Стоило Нацистской Германии закрыть камеру на замок, как в дверь осторожно постучали. Мужчина знал своего вечернего посетителя, за последнее время в его окружении появился лишь один солдат. Внешне юноша располагал к себе, видны все присущие арийской нации черты, в особенности ярко-голубые глаза и светлые, почти что белые, волосы. Парень явно знал себе цену, однако раздражающей настойчивостью не обладал, что несомненно радовало. Хайнц Бауэр – выдающийся офицер, вынужденный подчиняться не самым доходчивым и благоразумным личностям. Рейх еще с первого дня приметил его, раздумывая над довольно интересной персоной, попавшей ему в руки.

— Благодарю, Хайнц, ты как всегда вовремя. — От этих слов юноша чуть улыбнулся, на что командующий ответил тем же жестом. В руках солдата был уже знакомый поднос. Ходить в общую столовую Рейх не любил. Его всегда тошнило от одного только вида невоспитанных и неотесанных подчиненных, которые, как за частую казалось, не обладали даже элементарными знаниями о столовом этикете. Да и постоянная шумиха вокруг из скопища различных голосов порядком раздражала немца, из-за чего ему приходилось трапезничать в своей комнате.

Забрав у парня из рук поднос, мужчина еще раз оглянул офицера, задерживаясь на довольно красивом лице. Юноша же, наслышанный о характере Нацистской Германии, смотрел ему прямо в глаза, всем своим видом показывая, что уважает его и готов открыться в случае необходимости, стоит нацисту только потребовать этого. — Можешь быть свободен на сегодня.

Вскинув руку на прощание, Бауэр покинул коридор, скрывшись за ближайшим поворотом. Рейх, закрыв дверь, направился к столу. Мужчина каждый раз во время трапезы отдавал должное местному повару, радовавшего его различными блюдами самого неожиданного наполнения. Однако сегодня от радостных событий нежная баранина казалась особенно вкусной. Рейх не предвидел такое позднее пробуждение России, потому и не распорядился о порции для него. Но опять-таки, учитывая его состояние, кормить пленника сейчас было бы не лучшей идеей, стоило подождать еще одну ночь, чтобы организм немного адаптировался. Однако дать воды подростку все же стоило.

Насладившись приятным ужином и выпив бокал терпкого вина, Нацистская Германия, собрав всю посуду обратно на поднос, двинулся к пленнику, прихватив с собой стеклянный стакан. Мужчина направился к комнатке, минуя замок и скрипящую от каждого движения дверь. К удивлению арийца, пленник спал, хоть в его состоянии это и закономерно, все же восстановить силы за три дня невозможно, притом после такого сильного яда. Немец не корил себя за эту оплошность, скорее злился на Клауса.

— Нужно будет позвонить Кёнигсбергу, разузнать насчет исполнения моего приказа. — Убивать плененного офицера он, в связи с внезапной командировкой, не собирался, однако стоит ему только вернуться, как предатель сразу же отправится под трибунал. Пусть солдат и не был слишком близок к Рейху, ему нравился его темперамент, характер и смелось, которую тот не раз проявлял за всю свою историю, из-за чего расставаться с таким индивидом было тяжело, однако обстоятельства вынуждали его принять самые жесткие меры. Подобных людей мужчина всегда держал рядом, особенно на их фоне выделялся Кёнигсберг, который сопровождал его еще, казалось, с младенчества. Однако терпеть подобное в армии, а тем более в своем окружении не в его интересах. Такое поведение рассматривалось Нацистской Германией не как обычное неповиновение, а оскорбление его как личности. Все знают его как жестокого, рассудительного и нетерпящего предательства главнокомандующего, он – второе лицо государства и не мог позволить себе расслабиться хоть на секунду.

Наполнив пустой стакан сточной водой, ариец вновь присел на край кровати. Он еще раз осмотрел пленника – глаза под веками лихорадочно бегали в разные стороны, частое дыхание прерывалось через каждые пять секунд, а ослабшие руки дергались в слабых судорогах. В вечернем свете, нацист заметил тоненькую дорожку слюны, разбавленную кровью. Плохой знак, но не смертельный. Прошло слишком мало времени, однако радовало быстрое заживление внешних ран, на которые, скорее всего, и уходили все силы подростка.Опустив свободную руку на дрожащее плечо, мужчина начал тормошить Россию, вырывая его сознание из пут беспокойного сна. Стоило немцу пару раз покачать подростка из стороны в сторону, как тот резко открыл веки, неверяще уперев взгляд в потолок. От такой неожиданности вздрогнул даже нацист, однако ладонь не убрал, даже наоборот стиснут сильнее длинные пальцы.

Лишь через минуту, когда дыхание чуть успокоилось, а нервная дрожь почти прошла, пленник смог медленно повернуть голову и встретиться глазами с арийцем. Спокойное лицо, несущее в себе таинственную угрозу, пугало. Комсомолец вновь зажмурился, думая, что это всего лишь продолжение его очередного кошмара. Рейх же был напротив доволен результатом, поэтому, не обратив внимание на зажатость парня, провел руку ему за спину и приподнял дрожащее тельце, усаживая его на постели. Холодное стекло коснулось напряженных губ, от чего Россия все же осмелился приоткрыть свои напуганные глаза. Только сейчас он заметил мучавшую его жажду. Юноша еще раз взглянул в глаза арийца, находя в них разрешение и легкую усмешку. Приоткрыв рот, он с жадностью вцепился в стакан, большими глотками осушая емкость. Приятная влага обволокла пересохшее горло, освежая и расслабляя.

Третий Рейх, беспристрастно наблюдавший за этой картиной, мягко отстранил от губ пленника стакан, укладывая запыхавшееся тело обратно на кровать. Ослабленный ошейник не мешал утолять жажду, однако только сейчас Россия заметил наличие на своей шее чего-то постороннего. Пока он неподвижно лежал, полоска из кожи совсем не ощущалась, как и холодная цепь, свободным концом прибитая к железной ножке кровати. Пребывая в навязчивых мыслях, подросток не заметил, как его волосы мягко потрепала большая рука, пятерней пробираясь сквозь короткие пряди. Россия застыл на мгновение, чувствуя приятную и одновременно устрашающую ласку. Что раньше, что сейчас он не понимал действий нациста, не мог дать им разумного объяснения. Его пугала эта неизвестность, эта жестокость по отношению к нему как к личности, но кто он здесь? Пленник? Пустое место? Или в этих действиях действительно есть какой-то потаенный смысл?

Ненароком Россия вспомнил Клауса, который несмотря ни на что проявлял искреннюю заботу, всегда утешал в трудную минуту и просто был рядом. Он бы смог помочь запутавшемуся юноше, если не советом, то мягкими и теплыми объятьями. Однако сейчас парень уверен, что они еще не скоро смогут увидеться, да и свидятся теперь ли вообще? Спрашивать Рейха о нем не было ни возможности, ни желания, ведь тот наверняка просто промолчит и уйдет, вновь заперев его здесь одного.