land of broken promises (1/1)
— Что. Это. Муза заслоняет собой ослепительно-белый костюм — инородный, абсолютно неуместный среди Окраин. И его ведёт. Он на Барда почти бросается, зло скрежеча зубами. Ненависть, яркая, сладкая, бьёт по нервам. — Чужак. Враг, — шипит он. — Прямо у нас под домом. Что дальше, м? Муза цепляется за правую руку Икара. Платиновый отблеск браслета слепит глаза, бросает блики на лицо Музы. Костёр опаляет оранжевым светом лица. — Потише, Бродяга. — Потише?Икар молчит. С такой вежливой и понимающей улыбкой на лице, что хочется стереть с его холёного лица это выражение. Хотя бы кулаками, Хотя бы, блять, подошвами сапог. Муза его в сторону отводит, на Бродягу гневно сверкая глазами. Он лишь презрительно критивится. — Что же, — среди привычного бардовского похуизма Бродяга впервые слышит звенящую сталь. — Видимо, нам всем пора расходиться. — Видимо, — холодно отвечает он. И, больше не поднимая головы, мимо сестры и Икара проходит в сторону обветшалого дома. Собрать вещи и свалить. Это всё смешно. — Либер!Муза отцепляется от руки Икара и взлетает за ним по истёртым ступенькам, подхватив полы синего платья. Бродяга даже не думает остановиться, только кидает в сумку вещи. Подумав, спокойно бросает к старой одежде ещё и ту, что появилась за год в Полисе. Белое ведь выкрасить можно, да?Сестра поворачивает его к себе за плечи, обнимает ладонями лицо. — Что с тобой? Ты сам не свой с тех пор, как Икар стал приходить чаще. — Оставь меня в покое. Он выворачивается из её рук. Икар тенью маячит в дверном проёме. — Это из-за Брута, так ведь? — замечает он спокойно. И Бродяга больше не может. Он этого урода сгребает за воротник белого костюма, швыряет на пол и, замахнувшись, больно и показательно бьет по лицу. Муза срывается на крик:— Икар! Икар!— На меня тебе похуй, да? — шипит Бродяга, поднимаясь. Он подхватывает с пола свою забитую вещами сумку. Икар кашляет, согнувшись пополам. На его белом пиджаке кровь из разбитой губы. — Ненавижу тебя. Вас. Всех. Муза прижимает к губам ладони. — Либер…— Не зови меня так. Не смей. Меня. Так. Звать! — шипит он. И, больше не оборачиваясь, вылетает наружу сквозь скрипучую старую дверь. Нахуй. ***Брут с отвращением смотрит на расцветающие над Полисом рекламные щиты. Крылья, полёт. Два, чёрт возьми, по цене одного. Дурацкая схема, на одном ведь не взлетишь. Даже у него есть крылья — две тяжеленных и неудобных хреновины белого цвета пылятся в шкафу возле пахнущих свежим бельевым ополаскивателем рубашек. Белых. Бруту уже и самому кажется, что с белым он перегибает. Это всё больше похоже не на утончённый высокомерный ?я лучше вас? стиль, а на больничную палату. Последний раз в больнице он был больше года назад, когда навещал там Бродягу. ?Навещал? звучит насмешкой и издевательством. Скорее, он пытался успокоить сам себя. Не сойти с ума от чувства, что ошибся и натворил дел. О всех его срывах на эту тему знает только Лия. Лия, сбросившая высокие шпильки и уютно-домашняя, Лия, в парадном костюме и идеальной украдкой. Лия, способная поставить на место одним взглядом или проявить сочувствие. Как только она ему мозги не вправляла за этот год. Между ними не было ничего уже долгие тягучие месяцы — просто накуриваться в хлам вдвоём веселее, чем трахаться и испытывать разочарование.Просто Лия способна дать по мозгам за ?всё же было не так плохо?, ?мне надо его забрать?, ?я не имел права?. Лия, сидящая на его барной стойке в кухне, с бокалом вина в тонких бледных пальцах, ему больше совершенно не кажется привлекательной. На ней прозрачная белая блузка, открывающая тяжело вздымающуюся грудь, облегающие округлые бёдра тонкие брюки. Длинные рукава скрывают изгибы хрупких локтей. Лия, в какой-то момент понимает Брут, больше и самой себе не кажется привлекательной. — Почему мне так паршиво? — жалуется он с дивана. — Юзай меньше, — со смешком советует Лия, болтая ногами в воздухе. — Выглядишь ужасно. — Спасибо, милая. И взаимно. — Но-но. Под этой тонной косметики нихрена не видно, не ври. — И то верно, — Брут устало прикрывает глаза. Хочется… ничего. В голове пусто и холодно, темно. Похуй, сколько ещё дряни он вдохнёт, лучше не станет. Лия тенью соскальзывает на пол, рушится рядом с ним на диван.— Мне просто сидеть тяжело. Он лишь слабо угукает, притягивает её ближе. Лия утыкается в его шею, наверняка оставляя отпечатки бежевого тона на футболке. — Не знаю, почему тебе плохо, — отвечает она тихо. — Возможно, это из-за того, что всё по чуть-чуть рушится. — Это у тебя по чуть-чуть. Я уже не помню, как всё было раньше. — Я ещё помню, — горячее дыхание щекочет ему шею. — Я очень хочу забыть. Все эти встречи с вами, цветы от Икара, кольцо то… помолвочное. Брут прикрывает глаза. И правда, она давно сняла то неприлично дорогое кольцо, которое они с Икаром выбрали для неё ещё вместе. Интересно, заметил ли тот. Или был настолько поглощён мечтами о полёте и Музе, что забыл о том, как одной ногой был женат на самой красивой и умной женщине всего Полиса?Второе, понимает Брут, когда Лия начинает плакать. Он бережно гладит её волосы, тонкие плечи. — Прости, — выдыхает она сквозь слёзы. — Тебе ведь… тоже не легче. — Справлюсь, — Брут коротко дёргает подбородком. — Я не могу его забыть. Не получается, — она даже плачет красиво. И неестественно тихо. — Знаю, что ?как раньше? не будет, но не могу. Брут осторожно целует её в лоб, поглаживает затылок. — Знаешь, почему тебе так плохо? — чуть сипло спрашивает Лия. — Почему?Она выдыхает судорожно:— По этой же блядской причине. Брут вдруг понимает, что она права. С самого начала во всём была права.