Крылья (1/1)

Брут гостей не ждёт. Брут и видеть никого не хочет — после нескольких суток почти без сна, заполненных чертежами и расчётами, хочется только упасть носом в подушку и проспать, не двигаясь, весь свой честно заслуженный выходной. Да и кто к нему придёт почти ночью, ну правда. Кажется, он успевает даже ненадолго в черноту провалиться — а потом в дверь стучат громко и настырно, и система умного дома выводит на браслет изображение с внешней камеры. Брут искренне стонет. Брут проклинает всё на свете. Брут накрывает голову подушкой и жмурится, мечтая, чтобы всё это оказалось сном. Брут тащится открывать. Конечно же. Когда он добирается до двери, стук становится реже и слабее. Надеяться, впрочем, на то, что гость уйдёт, у Брута нет и мысли. Этот — не уйдёт. Сонный мозг даже не пытается понять, откуда он вообще взялся — в Полисе, под его дверью, среди ночи. Брут собирается просто послать его, закрыть перед носом дверь и упасть спать дальше. …или, что вероятнее, пустить на ночь на свой диван, а потом потратить выходной на решение каких-то очередных проблем, потому что, ну к-о-н-е-ч-н-о, Икар не собирается этим заниматься, а этот, за дверью, не может _не_ ввязаться в проблемы, а Брут не сможет просто его бросить, потому что Брут ответственный, потому что Брут знакомых, даже бесячих, не бросает в беде, потому что сам он наворотит таких дел, что потом либо Полис, либо его надо будет собирать по кирпичикам. Господи, Брут просто хотел выспаться. Пусть разбирается сам, в самом-то деле. Не маленький уже, да ещё и вечно орёт, что подачки ему не нужны — так пусть наслаждается самостоятельностью и разбирается со всем сам, почему Брут вообще должен с ним возиться, если у человека не хватает мозгов не создавать неприятности себе и всем вокруг. Сейчас он откроет дверь и просто его пошлёт. Да. Пусть идёт… да хоть к Икару, который заварил всю эту кашу со знакомством с Изгоями и налаживанием связей. Доналаживались. Бруту это вообще никогда не было надо. Брута этот конкретный изгой вообще бесит до звёздочек перед глазами и предостерегающего жжения браслета.Он раздражённо дёргает замок.— Я не знаю, зачем тебя принесло, но… — начинает заготовленную речь, потирая глаза.— Хуйня эти ваши крылья, — перебивает Бродяга, пошатнувшись. Ртом воздух хватает. — А ты… с другого конца города шёл открывать, да? Да даже оттуда быстрее бы получилось… Он странно дёргается, закашлявшись и оперевшись рукой о дверной косяк. Брут сонно моргает, фокусируясь.И просыпается сразу, поняв, что по ступенькам тянется кровавый след, заканчивающийся у ног Бродяги и постепенно разрастающийся в лужу.Бродяга поднимает на него глаза и выдыхает вдруг — если бы Брут не знал его, сказал бы, что с отчаянием: — Мне больше… не к кому… И начинает сползать вниз. Брут, выругавшись, успевает его поймать. Бродяга окидывает его прихожую мутным взглядом, выдавливает ?никаких врачей? и теряет сознание на его руках, уронив на грудь лохматую голову. Брут ругается снова, прижимая к себе внезапно лёгкое тело. Худые пальцы даже в забытьи до боли впиваются в его плечи — Бродяга даже так, наверное, слишком упрям, чтобы потерять контроль.Больше всего хочется… ладно, даже не оставить его под дверью — сдать в больницу. И пусть потом сам объясняет, как оказался в центре Полиса, почему ранен и зачем по всем карманам распихано оружие. И выкручивается тоже потом сам. Или с помощью Икара, если хватит выдержки не наброситься на Икара с кулаками и обвинениями во всех грехах.Иногда Бруту кажется, что сильнее, чем Икара, Бродяга ненавидит только его.Брут смотрит на цепляющиеся за него тонкие руки, обречённо стонет и втаскивает его в квартиру, по дороге выпнув робота-мойщика убирать кровавые следы снаружи.Бруту, наверное, пора пересматривать приоритеты. ***Он худой — болезненно худой, кожа и выступающие рёбра, под драной курткой это было не так заметно. И сильный — у Брута уходит некоторое время, чтобы отцепить от ткани домашней футболки его сведённые судорогой пальцы. Куртку он сначала разрезать пытается, боясь потревожить раны — но Бродяга дёргается и рычит, не подпуская; в каком-то полубреду злобно сверкает глазами на ножницы в руках Брута и мотает головой с хриплым ?не смей?. Брут закрывает лицо ладонью, но всё-таки стаскивает ткань с нашитыми на неё пластинами с его плеч, пытаясь не причинить лишней боли. Бродяга дёргается, когда Брут задевает его открытый бок, и, вскрикнув, обмякает снова. Брут обречённо матерится. Потёртый свитер, выглядящий старше самого Бродяги, приходится всё-таки резать — тот, не приходя в себя, дёргается, почувствовав металл ножниц на коже, и машет рукой, пытаясь ударить. Брут уклоняется и тяжело вздыхает. Он просто хотел лечь спать, ну в самом деле. Руки делают всё привычно, на автомате — опыт работы с Икаром, любящим эксперименты и не любящим врачей, приучил. Бруту кажется иногда, что ещё немного — и он сможет проводить несложные полостные операции. Что уж говорить о паре сломанных рёбер и вывихнутой руке. И глубоко распоротый бок — такая малость. И рана на голове. И сломанная нога. И, вишенкой на этом сомнительном торте, порез на шее — чуть бы в сторону, и по артерии. Идиот закупольный. Волчонок без инстинкта самосохранения. Кто сказал, что Брут вообще должен возиться с ранеными волчатами, по глупости угодившими в городской капкан. Волчонок рычит, дёргаясь, когда Брут промывает рану на боку, и вдруг всхлипывает — звучит пугающе беспомощно. У него глаза светлые-светлые, почти прозрачные сейчас, когда они впервые не замутнены ненавистью ко всему живому и слепо смотрят в потолок. Он дрожать начинает мелко, задыхаясь; тихо хрипит. — Ага, щас, — говорит ему Брут, пережимая вновь закровившую рану. — Если ты тут откинешься, убью. Тонкие губы кривятся в улыбке; глаза вновь начинают закатываться. — Ага, щас, — повторяет Брут и — чего уж там, с удовлетворением — отвешивает ему лёгкую затрещину. — Не отключайся. Терпи моё присутствие, я знаю, как оно тебя бесит. Волчонок вздрагивает, заморгав, и хватает ртом воздух. Тощая грудь дёргается, будто у него нет сил нормально вдохнуть. И — замирает. Брут доламывает ему ребро, делая сердечно-лёгочную. Брут — просто — хочет — спать. Не качать придурка, решившего сдохнуть у него на руках. Не тренироваться во врачебных навыках. Не тратить ночь на возню с умирающим и не портить ковёр чужой кровью. У него и на губах привкус крови. Брут просто надеется, что он выбил пару зубов, а не повредил лёгкие. Он приходит в себя снова небольшую вечность спустя, когда Брут обрабатывает порез на его шее — шарахается в сторону, решив, видимо, что его пытаются задушить, и снова пытается вслепую ударить. Брут рычит ?лежать?, даже не пытаясь сделать голос хоть немного мягче. Работает — волчонок замирает, вздрогнув всем телом. Только худые пальцы снова смыкает на брутовом запястье — почти больно. Только снова начинает дрожать. Только всхлипывает тихо, когда Брут заклеивает порез, не давая ему снова разойтись. — Всё почти, — ворчит Брут, осторожно касаясь его волос в попытке разглядеть, насколько серьёзна рана под кровавым колтуном. — Я бы сказал про сотрясение мозга, но у тебя сотрясаться нечему, значит, жить будешь. Волчонок закрывает глаза, негромко фыркнув. Брут несильно прижимает ладонью его грудь, обливая рану антисептиком. Бродяга, дёрнувшись, матерится сквозь зубы. — Ты не оставил меня подыхать под дверью, — хрипит. — Что, сейчас будет ?спасибо?? — приподнимает брови Брут, обрабатывая неглубокую, к счастью, ссадину. Бродяга только фыркает. Шипит снова:— Хуйня эти ваши крылья… — …которые ты стащил у Музы? — догадливо заканчивает за него Брут. — Возможно, — хрипит тот. Жмурится от боли. — По крайней мере… я свалился, не она. Если бы она… поубивал бы всех нахуй. — Ага, — Брут выпрямляется, устало поведя плечами. — Я вижу, какой ты грозный. Меня уже можно отпустить, уже всё. Тот пальцы разжимает, будто только сейчас заметив, что вцепился в его запястье. Брут хмыкает — и, сжав его плечо, вправляет вывих. — Я соврал, — пожимает плечами на скулящий поток ругани. — Но теперь точно всё. И как ты умудрился упасть? — Взлетел, — хмуро сообщает Бродяга. — Насколько высоко? — уточняет Брут терпеливо.— Высоко. — Звезды взорвать хотел? Бродяга только глаза закатывает. Брут помогает ему устроиться на диване, буквально приказав не двигаться, и со вздохом натягивает ботинки. Бродяга смотрит настороженно:— Ты… — ?всё же решил меня сдать?? — …куда?— Арестовывать тебя, разумеется, — закатывает глаза Брут. — Твоё присутствие необязательно, ты же знаешь, автоматика Полиса… да хватит так смотреть, вернусь сейчас.Место крушения Брут находит легко — кровавый след как раз замывают роботы, но он успевает до его исчезновения — и крылья отбирает у одного из уборщиков, потащившего их на переработку.Бродяга дёргается и подбирается весь, когда Брут грохает входной дверью. Тот орёт успокаивающее ?я один, лежи спокойно? и затаскивает крылья в квартиру. Бродяга смотрит непонимающе.— У них блокировка хакнута, — объясняет Брут, раскладывая крылья на полу и устало выпрямляясь. — Я их починю… и доломаю, если получится. Так, чтобы они не теряли сигнал. — Ты… — У тебя нога, — перебивает Брут, — ты в ближайшее время никуда не дойдёшь сам. А терпеть тебя до полного выздоровления… упаси меня боги, я лучше сразу добью. Полетишь, как оклемаешься.Бродяга непонимающе наклоняет голову, пытаясь спросить что-то ещё, но Брут мотает головой:— Я спать. И ты спать. Ты и так нарушил мои планы на вечер.— Какие ещё планы, — неохотно ворчит Бродяга, устраиваясь по возможности удобно. Ругается сквозь зубы.— С п а т ь, — весомо отвечает Брут. — Тебе дать обезболивающее?Тот головой мотает, тут же снова зашипев:— И так меня небось… напичкал всяким… — Разумеется, делать мне нечего больше, — Брут кидается в него пледом, мстительно попав по ушибленной руке. — Не беси меня и спи. Зови, если что, я в соседней комнате.— Ты сам себе противоречишь, — ворчит Бродяга, пытаясь не запутаться в ткани и морщась.Брут плечом дёргает, глядя на это, и, не выдержав, отбирает плед, расправляя его самостоятельно. Отворачивается, собираясь, наконец, уйти.— Ты не оставил меня под дверью, — догоняет его в спину негромкий голос. Удивлённый почти — и Бруту от этого почему-то становится тошно. — И не сдал.— Ага, — кивает, — надо было. Это я не подумал.Он почти чувствует, как Бродяга пытается выговорить ?спасибо?. Слышит вместо этого:— Что ты за это хочешь?— Чего? — он разворачивается даже. — Ну, вы тут… — он неопределённо рукой поводит, — в городе. Вы же… не просто так делаете.Брут выразительно крутит пальцем у виска. Потом скалится: — Да, одну вещь хочу. — Паузу выдерживает, давая возможность перебрать в голове с десяток вариантов и начать беспокоиться. — Чтобы ты перестал ввязываться в неприятности.— Больше не побеспокою, — закатывает тот глаза. — Вообще завтра уйду, мешать не буду.— А как же ?мне больше не к кому?? — хмыкает Брут.Бродяга взгляд отводит с невнятным ворчанием. Брут тяжело вздыхает и садится на корточки, чтобы лица были на одном уровне.— Ты лежишь и не дёргаешься, — говорит мягко, будто правда с раненым зверем. — Сколько нужно. Никто никого не сдаёт и не выгоняет. И ничего ты мне не должен.Волчонок скалится коротко, настороженно — и снова глаза опускает, не то кивнув, не то просто не желая встречаться взглядами. Устало закрывает глаза. Брут касается ладонью его лба — убедиться, что нет жара… …и замирает, когда волчонок, отшатнувшийся было, чуть заметно подаётся к руке. Усмехается. Гладит легонько. — Спи, — говорит в очередной раз, поднимаясь. — И зови, если понадоблюсь.Он не уверен, прозвучало ли тихое ?спасибо? на самом деле или было только игрой воображения. (Крылья он чинит — и доламывает блокировку к чертям.)(Бродяга, ещё хромающий, заваливается к нему через несколько вечеров после того, как Брут отправляет его обратно к изгоям, убедившись, что раны не разойдутся снова — Бродяга задыхается и вытирает текущую из носа кровь, взахлёб рассказывая о том, как высоко удалось подняться, пока хватало воздуха; Брут никогда не видел, чтобы у кого-то так ярко горели глаза.)(Брут на очередное ?так что ты хочешь?? отвечает ?слетай туда со мной? — и ожидает чего угодно, но не радостного кивка и впившихся в губы губ.)(Брут не возражает.)