Скотина (1/1)

Бродячий кот заявляет о своём желании жить громким плачущим ?мяу?, которое Бруту отдаётся куда-то в сердце. Откуда его вообще сюда занесло, в чистый городской переулок? И явно ведь не домашний-недавно-выкинутый (ха, попробовал бы кто — штраф и куча санкций), не породистый, в крови и с отчётливо проступающими рёбрами. Бродячий. С Окраин?.. Кот хрипит-мяучит громче и, хромая, почти ползёт к нему. — Ты же блохастый, — вздыхает Брут, глядя на грязную свалявшуюся шерсть. — И лишайный наверняка. И вообще, на кота должен быть ветпаспорт, мне тебя нельзя. Кот продолжает на него смотреть. Брут, тяжело вздохнув ещё раз, осторожно суёт его, дрожащего, под белый пиджак. Кот когтями вцепляется в рубашку и немного в Брута; тихонько жалуется-почти-скулит и жмётся, пытаясь отогреться его теплом. — Ты сейчас делаешь вид, что тебя нет, — говорит ему Брут негромко. — Иначе у нас обоих будут серьёзные проблемы. Кот, будто поняв, замолкает и замирает; Брут только его дрожь чувствует и очень надеется, что зверюга не окочурится под его пиджаком. Неловко получилось бы, да.Когда уже дома Брут вытаскивает его на свет, приходит понимание, что и пиджак, и рубашка испорчены безнадёжно — и кровью, и когтями. Кот дрожит в его руках всё сильнее и, кажется, действительно начинает умирать.Брут, тихо выругавшись — и почувствовав, как предупреждающе нагрелся браслет, — тащит его в ванную, прихватив по дороге аптечку. Пожалуй, это единственный раз в его жизни, когда он рад икаровым экспериментам и их травмоопасности — основы первой помощи он заучил даже слишком хорошо. Кот не сопротивляется — ни когда Брут осторожно промывает его раны, ни когда бинтует их и накладывает шину на сломанную лапу, ни когда мажет заживляющей мазью ссадины на его голове и обрабатывает разодранное ухо. Кот едва держит голову ровно и продолжает смотреть на него так, что Брут его бросить бы просто не смог, даже если бы появилась такая мысль.— Из-за тебя у меня будет куча проблем, — тихо сообщает он, жертвуя коту мягкий плед, осторожно его укладывая и настраивая температуру в комнате, чтобы животному было теплее.Кот отключается почти сразу. Брут с усталым раздражением думает, что если наутро в импровизированной лежанке не обнаружится трупа, то он будет очень удивлён.Вместо трупа утром он обнаруживает кота, как-то запрыгнувшего на его кровать, занявшего её всю и сунувшего вытянутые задние лапы Бруту под нос. И крепко спящего. Ну конечно.— Живучая ты скотина, — ворчит Брут, отпихивая лапы от себя. Кот, даже отмытый, так и не лишился невнятного серо-бурого оттенка. — Не рассчитывай на долгое жильё, поправишься — вылетишь. Я вообще никогда не хотел кота.Тот сладко тянется. Брут косится на задние лапы с растопыренными когтями у себя под носом и тяжко вздыхает.— Жрать хочешь?Кот хочет. Кот на кухню будто телепортируется, не обращая внимания на больную ногу, и с урчанием одобряет оставшуюся от позавчерашнего ужина курицу, открытые рыбные консервы, кусок ветчины, кусок сыра (который Брут отрезал вообще для себя), котлету… Когда он начинает одобрять ещё один кусок ветчины, нагло утянутый с бутерброда Брута, тот приходит в себя и сгоняет его со стола. Кот с боем отстаивает себе ещё котлету с опрометчиво не убранной сковородки и забивается в угол, вгрызаясь в неё так, будто месяц не ел, и рыча на попытки подойти.— Немощный нашёлся, — ворчит Брут, промывая расцарапанную руку. — Больной. Несчастный. Как я вообще повёлся?Наевшийся кот мурчит и примирительно тыкается лбом в его ногу.— Если я вернусь, а у меня разгромлена квартира, — предупреждает Брут, строго показывая на него пальцем, — вылетишь сразу.Кот осторожно пробует палец на зуб и отстраняется с самым невинным видом. Брут в который раз закатывает глаза.К его удивлению, вечером всё оказывается почти в приличном виде, не считая зверски подранного дивана и самого кота, разлёгшегося на брутовой подушке. Брут, вздохнув, снова тащит его в ванную осмотреть и заново перевязать раны.— На тебе заживает, как на собаке, — ворчит он тихонько. — Живучая ты скотина… Кот обиженно мажет когтями по его руке. Брут приставляет кулак к его носу. Кот с самым наглым выражением морды прикусывает его костяшки, почти не делая больно, и смотрит исподлобья, наблюдая за реакцией. Брут поклясться готов, что кот прекрасно его понимает, и тихо предупреждает: — Вылетишь.Кот разжимает зубы с явным ?не больно-то и хотелось? и отворачивается. Брут идёт на кухню кормить чем-нибудь его и себя.Наутро кот снова на его кровати.Это становится рутиной так пугающе быстро, что Брут сам того не замечает. Кот вливается в его жизнь чертовски органично, будто всегда в ней был; кот орёт и царапается, нагло лезет на стол и в постель, смотрит так, будто считает его идиотом, — и всё-таки Брут чувствует себя лучше, чем раньше. Счастливее?Кот, в конце концов, почти не раздражает. Пусть и дерёт несчастный диван, больше в квартире ничего не страдает (кроме брутового самолюбия иногда); даже идеей лотка кот проникается на удивление быстро для бродячего. Имя ?Скотина? закрепляется за ним тоже как-то само собой… и чертовски органично. И звучит всё чаще как-то… ласково.Мысль выпустить его, как только он оправится, кажется сейчас совсем бредовой. Ну куда бродячему коту на чистые улочки Полиса? Ему ведь жить не дадут так просто. Отловят и убьют; в Полисе бродячих животных нет.К тому же, Брут слишком к нему привыкает. К тому, что под боком уже каждую ночь спит тёплый клубок; к тому, что вечером кот несётся к нему навстречу, топая на весь дом лапами, а потом тормозит у поворота и выходит с самым независимым видом, будто спрашивая, кого ещё принесло; к тому, что вечером кот слушает его рассказ, как прошёл день, будто по-настоящему понимая и сочувственно мякая, когда Брут жалуется на очередные заскоки гения.Однажды кот разгрызает его телефон — когда Брут, слишком уставший от марафона икаровых экспериментов и бесконечных звонков, вечером стонет, что просто хочет выспаться. Брут спит тогда какие-то невозможные для себя двадцать часов и приходит в себя, когда кот осторожно трогает его лапой, будто проверяя, жив ли. Про телефон он врёт потом, что случайно разбил, а коту покупает рыбные консервы, к которым он питает явную страсть. И всё-таки иногда кот со слишком явной тоской смотрит в окно, куда-то в сторону Окраин — всё чаще и чаще, по мере того, как раны и сломанная лапа заживают совсем.Брут скрепя сердце решает, что не имеет права держать в неволе явно выросшее на свободе животное. Брут решает — почему бы не протащить его тайком за Купол и не посмотреть, захочет ли он убежать.Брут втайне надеется, что не захочет.За Куполом кот спрыгивает с его рук, оттолкнувшись всеми лапами и оставив пару сразу заалевших полос, и улетает куда-то за нагромождение камней, даже не оглянувшись.Брут сглатывает комок обиды и бормочет тихое ?скотина?, сам не зная, вкладывает ли туда больше горечи или злости. Разворачивается, чтобы уйти.— Стой, — говорят в спину.Брут оглядывается. У стоящего перед ним изгоя, появившегося, видимо, откуда-то из-за тех же камней, в лице и взгляде что-то смутно знакомое — особенно в странно отблёскивающих глазах.— Бродяга, — представляется тот неожиданно, протягивая руку. У него ухо разорвано и рисунок шрамов на лице слишком знакомый. Брут улыбается краем губ, мысленно договаривая за него ?и вовсе не "Скотина"? и сдерживая желание его обнять.И пожимает тёплую ладонь.