Дикий зверь (1/1)

Бродяга приветственно скалится, стоя у него на пороге, и проходит уже совсем по-свойски, будто это и его дом тоже. Брут позволяет. Брут думает: наверное, такие, как он, дикие волчата умеют спокойно находиться только на ?своей? территории — и Бродяга, кажется, записал уже в ?своё? брутову квартиру. И самого Брута, конечно; его — едва ли не сразу. Брут невольно касается шеи, пару недель назад расцветшей алым под кое-чьими зубами и губами. Свитер носить приходилось. Случайно увидевшая его в футболке Лия до сих пор ему при встречах улыбается — понимающе так, что скулы сводит. А Икар, похоже, не заметил вовсе. Мысль об этом, что приятно, не вызывает уже ни грусти, ни злости. Отпустило — горькая, отчаянная привязанность-почти-любовь отпустила. Дикий волчонок из-за купола вытеснил из головы того, кто казался единственным солнцем столько лет. Брут сейчас в глазах волчонка небо видит. — Ты чего? — Бродяга щёлкает пальцами перед его лицом. — Я что, какие-то ваши городские правила нарушил? Вы раскланиваетесь, прежде чем войти? Или, не знаю, браслетиками бьётесь в знак приветствия? В ножки падать не буду, обойдёшься. Брут, отмирая, сгребает его в охапку. — Ай! — Бродяга шипит, выворачиваясь. — Смотри, куда руками лезешь… Брут непонимающе отстраняется, но его тут же одной рукой за пояс притягивают обратно и тыкаются в шею губами — и зубами почти сразу, собственнически прикусывая. — Да нет же, блин, — обжигает кожу дыханием, — просто поаккуратнее. Брут недоумевающе хмурится — ?поаккуратнее? и Бродяга не вяжутся совсем, — а тот, похоже, и двигаться не собирается: дышит тихо в шею, расслабив плечи. — Обними меня уже, — бормочет. — Только правую руку не трогай. Брут осторожно обнимает. Бродяга удовлетворённо урчит, прижимаясь ближе. — Две недели не приходил, — ворчит тихо. — Я работал, — рассеянно-расслабленно отзывается Брут и снова получает укус в шею. — Да помню я. Нахрен твою работу. Бруту… непривычно и странно. Брут привык быть тем, кто скучает и просит отвлечься от работы хоть ненадолго. Бруту странно оказаться по другую сторону этой баррикады. — Я не соскучился, если что, — независимо заявляет Бродяга, будто прочитав его мысли. — Просто как-то привык к твоей физиономии.Брут хмыкает, но предпочитает не комментировать. Спрашивает вместо этого:— С рукой-то что случилось? — А, ерунда, — Бродяга головой дёргает, — под град попал. — Под град? — Брут отстраняется взволнованно. В голове крутятся байки, что градины за Куполом иной раз пробивают листы металла. — Да не паникуй ты, — закатывает глаза Бродяга. — Царапина.— Покажи, — хмурится Брут, касаясь ворота его странной крутки, — знаю я твои царапины… Бродяга закатывает глаза ещё агрессивнее. — Мне тут твоё истёкшее кровью тело вообще не сдалось, — давит Брут настойчивее. Бродяга неохотно тянется к застёжкам. ?Царапина? оказывается длинным кровавым росчерком — пугающе глубоким и крайне скверно выглядящим. Бродяга наблюдает за лицом Брута крайне скептически и отстраняется торопливо, пытаясь снова натянуть кофту:— Насмотрелся? — Подожди, — Брут перехватывает его руку, не давая грубой ткани опять коснуться раны. Бродяга скалится, но позволяет. — Тебя к врачу надо, ты рискуешь… — Я открою тебе страшную истину, — шипит Бродяга, высвобождая руку, — я рискую каждый день, просто живя за Куполом, а не в вашем стерильном городишке. Не помру.— Вот именно, — Брут скалиться умеет тоже, — ты и без того рискуешь каждый день, зачем добавлять риска? У нас хотя бы хорошая медицина, тебя быстро подлатают, руку починят… — Починят? — Бродяга отстраняется, чуть ли не по-звериному щёлкнув зубами. — Я тебе машина, что ли? — Вылечат, — поправляется Брут. — Исцелят, вылечат, я не имел в виду… — Я никуда не пойду, — щерится тот, отступая в угол.Будто защищаться готовится.Брут тяжело вздыхает.— Мне позволишь?.. Хотя бы просто промыть. И перевязать. Ты мне пол кровью залил.Бродяга смотрит на него с разгоревшимся в глазах недоверием… медленно затухающим, как угли, которые никто не раздувает. Медленно опускаются защитно вскинутые плечи.Брут старается не думать, какой он худой, когда протягивает к нему руку. Бродяга обжигает его ещё одним подозрительным взглядом — и принимает его ладонь.И даже не рычит почти, когда Брут обрабатывает края раны — даже позволяет использовать заживляющую мазь, хотя перед этим долго подозрительно вертит флакон в руках, принюхиваясь и едва ли не пробуя на вкус. Брут терпеливо ждёт. Брут и тому рад, что его ближе подпустили. Брут сейчас чувствует себя наедине с раненым диким зверем — так толком и не прирученным.Когда дикий зверь, нетерпеливо дождавшись конца перевязки, впивается поцелуем в его губы и урчит, притираясь ближе и дёргая с Брута рубашку, тот кусает его в ответ.Приручить, может, и не удастся, а вот на равных оказаться — вполне. Брут, так и быть, сделает скидку на раненую руку.