9. Заповедь 6. (1/1)

Не убивай.Я безумен да, я могу почувстовать это [безумие] в моих костях, текущее по моим венам, когда я стал таким холодным?— Я расскажу тебе все, — шепчет Майк, глядя в глаза цвета воронова крыла. Он не чёрный, этот цвет.Это цвет поражения после долгой битвы, цвет, который видишь, глядя в полночи в зеркало, но не видя себя. Это цвет ночного неба, которое заволокло предгрозовыми тучами; цвет измены человека, к ногам которого ты положил весь мир; это цвет, который ты видишь, закрывая глаза в пьяном бреду, и вспышки вокруг тебя в тот миг — вертолёты алкогольного опьянения. Это цвет самого первого секса, когда ты ещё не понимаешь, что нужно делать, но ведёшься на интуицию, страсть и жесты своего партнёра. Это цвет смерти, цвет костюма, который ты надеваешь на выпускной и цвет, который сопровождает всю твою жизнь, которую прогнали на высокой скорости на широком экране кинотеатра перед смертью. Майк выдыхает и отпускает плотную ткань чёрной рубашки, которую он все это время, оказывается, сжимал пальцами. Майк знает, что такое "не чистый чёрный". Есть разные вариации смешивания цветов, уж ему ли не знать, работая в сфере дизайна, и цвет глаз Честера сейчас можно было бы назвать "тёплый чёрный". Представьте себе... Лёгкий налёт золота на чёрном шелке. Вот, какого цвета были карие глаза падре, излучающие сейчас только злость, разочарование и... тоску. — Ты веришь мне? — Шинода чувствует, что не верит, но спрашивает скорее ради надежды. Ради ощущения безопасности, пусть и призрачного. — Ты веришь мне? — От твоих слов будет зависеть многое, Майк. Честер отстраняется от него, и аромат туалетной воды пропадает, а вместе с ним и чувство защищённости. Какая глупость. Майк вздыхает. Полицейский копошится на выходе, звеня ключами. Честер уверен, что его руки дрожат, и уже почти жалеет о своём резком выпаде. В этом городе никто не знал его с такой стороны. Все мы теряем контроль.Честер садится рядом, поколебавшись буквально с мгновение, будто сомневаясь, будет ли это уместно сейчас. Майк смотрит в стену напротив. Честер молчит. Майк тоже.— Моя жизнь началась здесь, — наконец произносит мужчина, пока Честер, уложив ладони себе на колени, слегка склоняет голову набок. — И я помню всё так, будто это было вчера. Знаешь, так бывает, ты просыпаешься и думаешь: нет, мне не может быть сорок, потому что вчера мама целовала меня в висок и спрашивала, сделал ли я свою домашнюю работу.Беннингтон едва заметно улыбается, кивая, и не отводит взгляда от осунувшегося, бледного лица.— Моя жизнь началась здесь. Здесь моя мама учила меня играть на фортепиано, оно стояло у окна, большое, и лак был немного потрескан. Клавиши всё еще были белыми, чёрными, как полосы неудачи везений. Помню, как она зажимала педали, потому что я не дотягивался до них, помню, как покупала краски и карандаши, потому что я всегда любил рисовать. Помню, как она ругалась, когда я разрисовал обои в комнате фломастерами, и еще больше ругалась, когда я понял, что эти фломастеры высыхают без спирта, и использвал почти все её духи.Майк переплетает пальцы рук, прикрывает глаза и усмехается. Честер невольно вспоминает свой прощальный подарок от матери и тихо выдыхает.— Что случилось в школе, Майк? — падре облизывает губы. Шинода распахивает глаза, и в черноте зрачка пляшут тени былых времён.— Нас было четверо. Такая себе банда. Мы ходили в разные классы, баловались и строили из себя взрослых. Это было забавно. Или так поначалу казалось? Я никогда не был тем, кто причинит другому человеку боль, понимаешь? Я был тихоня, не совсем потерянный, конечно, но мать растила меня... спокойным и неконфликтным. Гормоны, наверное, дали своё. Мы дружили, и нас было четверо. Я, Микки, сейчас он работает в Нью-Йорке, кажется, Дэйл, местный ветеринар и Джо. — Джо Харрелл? — Честер облизывает губы, чувствуя, как что-то внутри встрепенулось порцией волнения.— Шериф, — Майк кивает, глянув на него непонимаще, и падре прикладывает указательный палец к губам, наконец чувствуя, что пазл начинает складываться.— Чёрт возьми, — Честер снимает шляпу и позволяет себе пройтись ладонью по затылку, словно это как-то ускорит ход его мыслей или поможет сконцентрироваться. — Вот, почему он не хотел, чтобы я влезал в это дело.— Что? — Шинода хмурится, священник ведет плечом, что равносильно брошенному вскользь "не важно". — Ты пытался что-то обо мне выяснить?Майку, кажется, забавно. Честер прикусывает нижнюю губу в задумчивости.— Это была идея Джо. Он не из очень хорошей семьи, мы все знали, что у него бывают проблемы дома, и это отражалось на том, что он говорит. Он, по сути, всегда был хорошим малым, но частенько влипал в неприятности и тащил всех за собой, как лидер группы. Мы поджигали петарды в парке, по-мелкому издевались над жителями, вроде... снять цепь с велосипеда почтальона или прикормить птиц у домика миссис Норд, у которой аллергия на пернатых. Мы следили за некоторыми учителями по вечерам, просто ради забавы. Но дальше определенной грани не заходили. Никогда. Всё было безобидно.Честер вздыхает, думая, что ему было бы по меньшей мере неуютно чувствовать в темноте, как за ним кто-то наблюдает, но решил промолчать. Майк вздыхает следом, качнув головой.— Да. Это была идея Джо. Я уж не знаю, кто на самом деле её убил, сам Джо или, может, Дэйл, потому что он больше остальных к нему был привязан и подвержен его идеям, но он сказал как-то вскользь, что видел её в парке, и кажется, что она давно там лежит. Эта кошка частенько сбегала из дому и была той ещё стервой, так что особо мы её не жалели, но когда Микки сказал, что стоит отдать её мисс Марбл, Джо предложил эту идею. Оставить на пороге. Ты думаешь, в двенадцать лет я знал, как выглядит задушенная кошка? — Шинода нервно посмеивается, Честер не сводит с него того самого пристального взгляда карих глаз. — Для меня это было так же безобидно, как снять цепь с велика, только ещё немного благородно. Мы ведь хорошее дело сделали, мне казалось так. Принесли на порог, уложили, позвонили в дверь и убежали, потому что... не знаю. Потому что так сказал Джо. Сейчас это звучит глупо и ничуть не смело, я знаю. Вой поднялся страшный, как ты уже слышал, и вышло так, что через несколько дней, осознав всю степень нашего безумия, я притащил мисс Марбл котёнка взамен умершего питомца. Сказал, что мне очень жаль. Она, может быть, решила, что это моих рук дело, и это всё очень быстро разнеслось по городку. Мама защищала меня, как могла, но злые языки — ты понимаешь — нарекли меня маленьким убийцей, и ещё бог знает, что.Падре тарабанит пальцами по колену.— Ты никому не рассказал?— Это не имело смысла. И я предал бы ребят, а это казалось ещё более ужасным проступком: других друзей у меня не было. Я привык, что мы всегда вместе, как братья, которых на самом деле у меня никогда не было. Но надежда делала меня счастливым, — мужчина улыбается краем губ, Честер почему-то вспоминает Джекки.Если бы не было Джекки, с кем бы он водился и в какую компанию попал? И попал бы вообще?Как часто ты задумываешься о том, как тебе повезло с друзьями? О том, кто они: хорошие или плохие люди? Когда в последний раз ты звонил тому, с кем когда-то было смешно, здорово и вообще — тепло. Жизнь крутится в бешеном ритме, и ты, попадая под её колёса, забываешь о том, что было до, и вспоминаешь слишком поздно. Ты теряешься среди безумного темпа, вдыхая испарения разгорячённого асфальта больших городов, и о прошлом вспоминаешь разве что за стаканом-другим чего-то крепкого. Память — та ещё сука, прячется в шкаф со скелетами, и вываливается из него только если ты неловко приоткрываешь его в минуты страшного одиночества.Как давно ты благодарил близких людей просто за то, что они продолжают оставаться рядом несмотря на трудности твоего характера? Как давно ты улыбался, чувствуя себя в безопасности рядом с теми, кого сам рядом оставил? А сейчас ты вспоминаешь, как было хорошо тогда, но не сейчас? Эта улыбка на твоём лице кажется счастливой. Ты счастлив? — Ты был счастлив? — Майк поворачивает к нему голову, и Честер, дрогнув, думает, что это слишком созвучно с вопросом, всплывшим в его голове.— Не знаю, — Беннингтон облизывает нижнюю губу и отворачивается, отметаея любые лишние мысли в сторону.Он не за этим пришёл.— Как вышло, что вы подожгли учительскую? Вопрос звучит глухо, Честер пытается отвлечься, но Майк, почти привыкший к его эмоциям, замечает, как дрожит голос. Практически неотличимо.— Какую музыку ты любишь?Вопрос совсем не вяжется с темой разговора, падре пожимает плечами.— Разную. Мне нравится олдскул, рок, я часто слушаю его в дороге, — мужчина потирает переносицу, сжимает её пальцами и снова смотрит собеседнику в лицо.— Агрессивно, — отмечает Майк, снова глянув на белый воротничок, и Честеру становится неуютно.— Музыка это всегда эмоции. Даже оперные арии отличаются агрессией, если разобрать их на составляющие, — оправдание звучит так себе, и Шинода усмехается снова, отмахнувшись.— Можешь не пояснять, я знаю. Я думал о чём-то подобном, ты не похож на того, кто будет слушать классику. Тогда, чтобы выглядеть крутым парнем, достаточно было просто включить Guns N'Roses или Limp Bizkit. У Джо был дряной фургончик, который он выкупил по дешёвке у кого-то из местного бара, и мы практически на повторе слушали Welcome To The Jungle и Nobody Loves Me. Нам было по восемнадцать, последний год перед выпуском, мы часто собирались по вечерам, чтобы тайком выпить по банке пива и разговаривать обо всём, что нравится парням такого возраста.Честер улыбается, вспоминая, чем увлекался сам. Майк замолкает, собирая по крупицам воспоминания.— Джо периодически уходил в разнос, и, кажется, тогда ему уже пророчили смутное будущее, а мы просто казались хорошими в стенах наших домиков, но, выходя на улицу, в полной мере ощущали разгоряченность бушующей молодости. Джо ухлёстывал за какой-то девчонкой, хвастался тем, как замечательно она делает минет и как хороша в постели, Дэйл строил планы на местную красотку Джессику, Микки делился своими порно-журнальчиками, которые тайком подворовывал в местном магазине, я чаще всего просто слушал и мечтал вырваться из этого городка. Тихушник-Майк, меня прозвали именно так, а после истории с кошкой добавилось еще одно прозвище — Благодетель. Короткая пауза возвращает их обоих в смутную реальность. Честер ёрзает на месте, пытаясь принять более удобную позу, вытягивает ноги, чувствуя даже некоторое облегчение от расслабленности мышц.— Джо разозлился на кого-то из учителей, — продолжает Майк, падре снова окунается в чужую историю, и реальность кажется размытой под гнётом воображения. — Он рассказывал о несправедливости нынешней системы, язвил по поводу оценок и всего, что окружало старшеклассников, и в конце концов заявил, что выпускной нужно отметить так, чтобы все запомнили. Мы не обратили внимания на это всё, отшутившись вариантами со стриптизёршей и вливанием в кастрюлю с пуншем водки, но на выпускной он притащил пару фейерверков и петард, и парни подумали, что будет чертовски смешно запустить их прямо в школе. Помню, как отнекивался, что это может быть опасно, и если кто-то придёт, могут пострадать люди. Я внутренне чувствовал, что случится что-то плохое, и Джо засмеял меня перед ребятами. Я ушёл к остальным, и в конце концов свалил на улицу, потому что музыка мне претила, и я всё думал, что они учудят на этот раз. Один бог знает, почему выбор пал на учительскую, но произошло именно то, чего я ожидал: фейерверки и петарды сначала разнеслись по всей школе грохотом, а потом... А потом начался пожар. И мне не стоило выходить на улицу, потому что, будь я на виду, никто не смог бы обвинить в этом меня. Но Джо всегда был умным сукиным сыном, и закинул ко мне в рюкзак пару неиспользованных петард. Всех обыскивали на улице, приехали пожарные, и пламя удалось, к счастью, быстро погасить, но у меня нашли эти долбаные петарды. Джо и остальных уже след простыл. Я остался один наедине с полицией, встревоженной матерью и целой школой подростков, которые знали, что я вожусь с Джо. Никто не сказал, что это мог быть он, а мне на слово никто не поверил.Честер молчит, Майк тоже замолкает, и стены камеры потихоньку сужаются до пространства в пару квадратных метров площадью, оставляя внутри себя только их двоих. Сквозь тишину отчётливо слышится тиканье часов на стене. Дверь всё ещё приоткрыта, и Честер думает, что Майку на самом деле хватило бы ума сбежать прямо сейчас, если бы только он захотел. Но Майк сидит на месте, исповедаясь ему, будто и правда нет ничего, что могло бы очернить его совесть. — Мать уговорила полицейских не заводить на меня дела, хотя это было чертовски сложно. Всё списали на проводку или ещё что-то, и это замялось, но на мне уже висело клеймо. Уезжать пришлось самому, очень быстро и практически сразу после всех разбирательств. Находиться здесь я больше не мог даже несмотря на то, что мать была единственной, кто мне по-настоящему верил. Уже потом я узнал, что Джо забрали в армию, и он вернулся другим человеком. Но прошлого не перепишешь, падре, и даже после возвращения меня все считают грешником.Майк улыбается, только улыбка его горькая, отчаянная. Честер думает, что предвзятость в мире решает большинство проблем и отвечает на большинство вопросов, возникающих в головах людей. Стоит тебе лишь слово сказать одним днём, и оно может решить всю твою дальнейшую судьбу без промедления, особенно в городе, подобном этому. Он держится на одних только воспоминаниях и слухах, и все знают, что и то, и другое может быть искажено до неузнаваемости.— Знаешь,о чём я жалею больше всего, Честер?Падре поднимает на него глаза. — О том, что слишком поздно понял, что я потерял Анну задолго до её убийства.Святой отец сглатывает ком в горле.— Мой отчим столкнул мать с лестницы. Я уверен, что было именно так, потому что они бесконечно ругались даже несмотря на то, что моя мать была слишком мягкой для такого, — мужчина неловко тянется пальцами к своему воротнику и улыбается, чувствуя шероховатость ткани кончиками пальцев. — Это обещание, которое я дал ей когда-то. У меня была тысяча вариантов выбрать что-то другое, стать врачом или полицейским, или хотя бы спасателем после профильной школы для мальчиков, которую исправно оплачивал мой отчим, лишь бы я не мозолил ему глаза, но я выбрал этот. Знаешь, почему? Шинода отрицательно мотает головой. Честер тянется вперёд и кладет сухую ладонь ему на грудь, туда, где пробивается сквозь футболку сердце.— Потому что это порой спасти гораздо важнее, чем то, что находится снаружи. Потому что всё, что она мне оставила — ту самую потёртую книжку о боге, которую я ношу с собой до сих пор. Потому что так я уверен, что она в лучшем мире, и я не хочу, чтобы кто-то на моих глазах был незаслуженно обвинён. Ты спрашиваешь, верю ли я тебе, и я верю. Может быть, я ошибаюсь, но это, — он слегка надавливает на грудную клетку, к обжигающему сквозь мертвенный холод теплу, — никогда не ошибается.Падре убирает руку, и ему на смену снова приходит тот самый холод. Шинода слабо кивает. Честер поднимается с места, отряхивает брюки от невидимых складок и направляется к двери.— Увидимся через два дня, святой отец.Беннингтон, обернувшись, замечает отблеск улыбки на чужих губах и слабо улыбается в ответ.— Увидимся через два дня, Майк.