III. Колесо страданий. (1/1)

Танелорн … Город былого и грядущего, вечный город, город, который есть везде и в то же время его нигде не найти, город?— священная реликвия, город?— цель, город?— призрачный туман несбыточных грез. Танелорн?— печально стенает ветер над вересковыми пустошами, Танелорн?— задумчиво шелестят багряными кронами столетние дубы, Танелорн?— ярится водная стихия, в бездумном гневе расшибая пенные буруны свои о черные прибрежные скалы. Сколько отважных героев, искателей приключений, поэтов и философов искали этот город, стоящий в лазурном небытии на самом краю времени. Большинство из этих несчастных так и умерло в пути, не дойдя до вожделенной цели. Лишь считанным единицам посчастливилось воочию лицезреть серебристые шпили вечно юного и в то же время невообразимо древнего Танелорна. Однако были и те, кому не надо было тратить свою чудовищно короткую жизнь, в безрезультатных поисках города грез. Ведь эти счастливчики родились в нем! К ним и принадлежала чароходка и мастерица снов, на Земле известная под именем Мэри Поппинс. Не зря колдуны со всей бескрайней Вселенной охотятся за уроженцами Танелорна. Ибо его жители с рождения наделены удивительнейшими талантами, о которых большинство и помыслить не может. Даже почтенные маги и кудесники порой завидуют танелорнцам, называя их чароходами?— теми, кто не просто владеет магией, а рожден этой самой магией. Лишь чароходам под силу идти между мирами, проходя сквозь нерушимые сферы времени и пространства. Только истинным танелорнцам ведомы древние знания о сущем, о его туманном начале и … неизбежном конце. В связи с этим не стоит удивляться омерзительной охоте, которая издревле ведется на чароходов. Колдун, пленивший танелорнца и к тому же сумевший подчинить его своей черной воли, получает поистине неограниченную мощь! Чтобы не стать легкой добычей алчных волшебников, чароходы за века странствий по бесчисленным мирам Вселенной выработали настоящую систему самообороны. Никаким, даже самым искусным заклятиям, не удавалось их не то, что поймать, а даже обнаружить среди миллиардов живых существ, издревле населяющих Вселенную. Уникальная магия Танелорна надежно хранила своих детей. Лишь мертвым черным богам, что спят в своих проклятых гробницах и ждут ионы лет часа пробуждения, было под силу справиться с хитроумным народом сияющего города. Именно к отверженным божествам и обратился Варгол Брэг-Зарит, принеся им кровавую жертву. И черные боги, дарующие черные сны, ответили нечестивому королю Ленорвильского леса, буквально вырвав несчастную Мэри Поппинс из астральных путей и мигом перенеся изумленную чароходку под высокие своды Свирепой норы.*** Мэри, часто возвращаясь в своих горестных думах к тому роковому дню, теперь ясно понимала, как глупо и непрофессионально повела она себя по отношению к выродившейся аристократии проклятого королевства. Сперва, она позволила усыпить свою бдительность приторным улыбкам и льстивым речам. Затем, клюнув на приглашение коварного Варгола, покинула границы каббалистической звезды, которая, единственная, могла защитить ее от посягательств Брэг-Зарита. И самое главное, не почувствовала опасности, когда ее окружили вырожденцы Ленорвильсого леса. Наоборот, в тот миг они показались ей милыми и учтивыми созданиями. Поэтому, нет ничего удивительного в том, что теперь ее тонкую шею немилосердно сжимает Ошейник Гу’ля?— порождение коварного и изобретательного разума. Но больше всего на свете молодая женщина не хотела вспоминать о том кошмаре, что последовал за ее пленением. Казалось, несчастная чароходка попала на извращенную дыбу?— безжалостное колесо страданий, которое неспешно проворачиваясь под истерзанным телом своей жертвы, причиняло ей все новые и новые муки. Во имя Обливиона! Мэри даже не догадывалась, что в жизни могут существовать такие изощренные пытки и безумные, раздирающие саму душу муки. Нет, ее не калечили, по крайней мере телесно. Варгол и его похотливая женушка истязали саму душу Мэри, медленно, но неотвратимо ломая ее волю. Сперва чароходку лишили всей ее одежды, если не считать, конечно, золотого ошейника раба. Затем ее грубо и жестоко взял Варгол прямо на полу чародейской залы. Окружавшие их придворные улюлюкали, свистели и отпускали сальные шуточки, подбадривая своего государя. Тогда Мэри благополучно лишилась чувств. Но это ненадолго спасло ее. Правители проклятого леса уготовили для нее целую программу разнообразных пыток и издевательств.*** Кошмар начинался с приходом в ее холодную камеру жестокого Луртца. Желтые глаза урука с похотливой жадностью пожирали прекрасное тело Мэри, но прикоснуться к нему он все-же не решался. Скрежеща зубами от бессильной ярости, Луртц принимался за дело: пристегивал к ошейнику чароходки золотую цепь и тащил Мэри на ?свидание? с ее новыми хозяевами. В первый раз Поппинс сопротивлялась, отказываясь идти на цепи, подобно цирковому зверю. Луртц ничего не сказал на этот отчаянный демарш, только криво улыбнулся и вышел из темницы, при этом громко хлопнув дверью. Однако Мэри рано торжествовала. Вскоре к ней наведалась белокурая Мирана со своим неизменным хлыстом. Мэри пыталась защититься, но … все тщетно. Два безобразных, но очень сильных цверга держали ее под руки, в то время, как королева Ленорвильского леса вовсю орудовала хлыстом, полосуя спину Мэри багровыми росчерками. О!.. Это был поистине дьявольский хлыст. Он не оставлял после себя рванных рубцов, как это делает рабская семихвостка, но причинял невыносимую боль, казалось доставая до самих костей. Мэри пыталась крепиться и молчать, до крови закусив побледневшие губы. Но боль пересилила в этой неравной схватке, и вскоре чароходка уже заливаясь слезами кричала и молила о пощаде. Мирана даровала ей прощение, но с условием, что завтра ?мерзавка будет вести себя не в пример лучше?. И когда на следующее утро Луртц вновь пришел в ее хладные ?покои?, Мэри не сопротивлялась. Она шла, словно сомнамбула, за слегка приволакивающим правую ногу чудовищем и молча плакала. Чароходка плакала молча, ибо у нее не осталось сил рыдать навзрыд. Большие градины слез стекали по ее щекам, капая на холодный и безучастный каменный пол.*** Сколько мук, сколько страданий … И ради чего это все? Мэри знала мрачный ответ на этот безрадостный вопрос. Жестокость и похоть?— вот тот омерзительный тендем, что двигал королевской четой Ленорвильского леса. Их невообразимое сластолюбие, граничащее с безумным развратом, дополнялось изощренными забавами садиста, когда кровь людская ценилась дешевле протухшей воды из гнилостных озер проклятого леса. И этому вертепу насилия и убийств не было конца, казалось, он будет существовать вечно. По крайней мере пока не умрет чароходка … Не так давно Мэри попыталась сбежать. И ей это практически удалось! Орки Луртца поймали ее у самой границы Ленорвильского леса. Самое удивительное, охотники не ругали и не били беглянку, наоборот, мерзкие уроды были в превосходном расположении духа: обменивались непристойными шуточками и громогласно над ними хохотали. Лишь по возвращению в Свирепую нору, чароходка поняла причины странного поведения этой банды головорезов. Мэри прочитала страшную истину на лоснящихся от восторга физиономиях Варгола и его жены. Ее побег был заранее подстроен! Ей РАЗРЕШИЛИ бежать, дабы хоть как-то развеять меланхолическую скуку, которой была подвержена вырождающаяся аристократия этого проклятого края. После этого случая, чароходка вконец отчаялась. В душе росло отвращение и … даже ненависть к … самой себе … Она постепенно преображалась в какого-то чужого и совершенно незнакомого ей человека. Пытки и издевательства сломали ее, превратив в послушную домашнюю зверушку. Она, Мэри Поппинс, покорилась банде извращенцев, теперь уже по доброй воле, а не по принуждению участвуя в мерзостных оргиях, которые регулярно проводились под ветшающей крышей Свирепой норы. Чароходка развлекала безумных вырожденцев своим пением и танцами, остроумными шутками и волшебными историями, а ночью, по малейшему приказу, шла в господские покои, где ее тело становилось предметом развратных игр венценосной четы. Лишь где-то в самой глубине души чароходки еще теплилась слабая искорка негасимого пламени вечного Танелорна. Благодаря этой искорке Мэри и не сошла с ума, не наложила на себя руки, все еще надеясь на чудо. Каждую темную и безрадостную ночь, когда голубая луна безразлично заглядывала в ее покои (Мэри уже давно не держали под замком), чароходка став на колени и сцепив руки на уровне груди, долго и горячо молилась. В своих иступленных молитвах она не обращалась к определенному божеству. Ей это было и не нужно. Она просто просила, сама, не зная кого, даровать ей, если уж не свободу, то хотя бы избавление от непрекращающегося кошмарного рабства. И однажды, в ненастную осеннюю ночь, ее мольбы были услышаны …