Часть 2 (1/1)

Эйса прижал холодные ладони к горящим щекам. Его сердце выпрыгивало из груди, и он не мог понять, почему так хотел уйти домой. Он едва ли стоял на ногах, потому что вынести все это был не в состоянии. Он не понимал того, что находится в первом ряду, среди сходящих с ума девушек, которые визжат и кричат так, что закладывает уши, но понимал то, что эта песня вопреки логике звучит только для него. Это было условие Фина – Эйса будет слушать ее в первом ряду. И он слушал, не веря своим глазам и ушам, понимая, что Фин поет сильнее, иначе, с желанием, с отдачей, словно больше не притворялся. От любимой песни, от силы его голоса и от воспоминаний, что были призрачными и совсем свежими, Эйсе хотелось впервые взорваться изнутри. Он снял очки, тяжело дыша, потому что не мог в это поверить. Не мог. Слушал знакомые до боли слова, которые открывали доступ к его сердцу, шептал их в такт, не понимая, почему именно сегодня ему больнее всего, почему предательские слезы выступают на глазах, хотя ему не плохо, ему даже слишком хорошо. Эйса закрывает глаза, но его улыбка, его глаза, его потрясающая внешность все равно стоит перед глазами, и от того, как длинные пальцы Фина сжимают микрофон, Эйсе нечем дышать. Ему жарко, но снять кардиган Эйса не может, ведь его раздавит к чертовой матери без этой защиты. Этот кардиган делает его уникальным, ведь он подарен Фином, тем самым Фином, от песни которой так возбуждена толпа, Фином, чей портрет висит у каждой из этих девчонок, Фином, о котором мечтает половина подросткового населения Америки, а Эйса может с легкостью сказать, каково это – провести с ним пару часов. Страшно. Страшно и прекрасно. Страх сочетается с невероятным восхищением, и у Эйсы болит все, что только можно, потому что его восхищению больше нет места внутри, и вся его боль, все его одиночество ищет выход. Это слишком больно, слишком невыносимо, и Эйсе хочется закрыть уши, но Фин смотрит на него. Только на него. У Эйсы кружится голова. Ладони уже не холодные, и весь он горит от кончиков пальцев до ушей от невыразимого желания быть избранным и в то же время этого боится. Он отступил назад, когда понял, что происходит. Проигрыш. И Фин вдруг спускается вниз, легко спрыгивая по ступеням, и вся его кожа, смуглая, потрясающая, влажно блестит. Крик вокруг переходит в визг, и каждая верит, что Фин идет к ней, но лишь Эйса понимает, что нет, нет, нет. Фин идет к нему. Ему плохо, потому что часть его кричит вместе с этими девчонками. Ты давал мне силы жить, ты дал мне надежду, ты дал мне все, о чем я только мечтал, бормотал Эйса про себя. Так почему он, Эйса, не может простить ему вспыльчивость, не может перетерпеть ярость? Сейчас ему казалось, что он способен на все ради того, чтобы быть вместе с Фином. Как одурманенный, он прилип взглядом к этому вырезу на его футболке, небрежно зашнурованному, и не мог найти в себе силы посмотреть выше. Ведь он как все, он не знает, что ищет Фин, но точно не обладает этим. Эйса с трудом выдохнул, когда ощутил, как рука Фина легла на его затылок. На мгновение он покрылся холодным потом от осознания, что гиганский монитор показывает не только Фина, но и его самого, но паника вдруг прекратилась, когда он поднял взгляд. В черных глазах напротив был целый мир, ради которого Эйсе нужно было лишь покинуть свою зону комфорта. Он позволил Фину привлечь себя ближе, с благодарностью уткнувшись лбом в его мокрый лоб. Каждая строчка, произнесенная Фином почти обычными словами, пульсировала в его ладонях, в голове и в животе, превращая его в зависимое, жалкое и преданное существо. Он позволил увлечь себя наверх, на сцену, хотя это было смерти подобно, но до тех пор, пока Фин смотрел на него, остального мира не существовало. Он взмок моментально от жара софитов, пошатываясь в его слабой хватке. Кажется, Фин благодарил всех этих людей, о боже, сколько людей, Эйсу тошнило от их количества, и он не нашел выхода лучше, кроме как уткнуться в его спасительное плечо. От его ласковой руки на своих волосах хотелось орать, потому что вот они, тысячи людей, которые мечтают о том же, а Эйса вдруг получил ни за что, и еще будет платить, но сейчас ему хорошо, как никогда в жизни, и он вдруг какой-то другой, избранный, наполненной музыкой, зараженный его уникальностью. Ему не нужно было слов, чтобы рассказать об этом. Фин не требовал. Коридоры сменились вдруг гримеркой, темной, жаркой, но Эйса не успел даже толком понять, где он и что с ним, почему весь он мокрый, измотанный и возбужденный целиком и полностью. За ним была стена или дверь или бог знает что твердое и ровное, а перед ним – это сильное, божественно горячее тело, эти руки, что моментально поймали его в ловушку, эти жадные губы, что искали в нем что-то, что в Эйсе просто не существовало, и он уже не знал, хочет он остаться или нет, и он ли это сам, вдруг гибкий, вдруг такой же жадный, вдруг такой дерзкий, оплетающий Фина руками и ногами, так бесстыдно стонущий в ответ на его поцелуи. В нем не было воздуха, не было больше сил, логики, благоразумия, и было лишь что-то абсолютно космическое, переворачивающее его изнутри, стирающие замки и границы его надежно спрятанной личности. Очки исчезли с его носа, исчез кардиган, но ему не нужно было никакой защиты, потому что Фин не тронет его, не так, как он боялся. Фин и есть его защита, и сейчас в это можно поверить, сейчас кажется таким ненастоящим, такой фантазией, от которой кровь шумит в ушах, а низ живота схваткообразно пульсирует, передавая сигналы члену, о котором Эйса даже не думает, полностью растворенный в его объятии, в его огне, во всем, что сплетается в единого, неудержимого, неуправляемого Фина. Рубашка не оказывает ему никакого сопротивления, и Эйсе нужно за что-то держаться, но перед ним лишь кудри, потрясающе пахнущие уже знакомым ему запахом, приправленные какой-то сценической косметикой, и это, черт возьми, не имеет никакого значения, потому что незнакомые губы оказываются на его шее, а руки оплетают талию, и Эйсе…Эйсе страшно. -Нет, - прошептал он на грани сумасшествия. – Нет, нет, нет, - повторял он как заведенный, едва не плача от того, что не может просто совершить ошибку, как все, все делают это, делают и в худших условиях, и с более страшными людьми, и здесь, с Фином – предел мечтаний. Но нет.- Что? – от грубого ответа Фина Эйсе лишь страшнее, и глаза горят бессилием, но разум отказывает телу. Отказывает Фину. Фину, чьи губы потрясающе влажные, великолепно мягкие, властные и горячие, и Эйсе кажется, что он умрет, если не ощутит их еще раз на себе. Он твердил ?нет? снова и снова, но его руки вдруг легли на лицо Фина, и эти губы вдруг под его губами, терпят слабые попытки утолить чертову жажду, жалкое подобие поцелуя, и ему сумасшедше хорошо от того, что он может это делать, но нет. Эйса закрыл лицо руками, стукнувшись спиной о стену, к которой подался в поисках спасения. Идиот, придурок, ну почему нет, ведь все тело полно электричества, обнажено всеми рецепторами и готово исполнить мечту, и все же нет. Слова Тима вдруг всплывают в голове, и Эйса сползает по двери вниз, прячась в домик из рук и коленей и ожидая логичного удара. -Что значит нет?Его руки пытаются отодрать от коленей и лица, но Эйса старается сопротивляться, потому что причина глупа, причина очень детская, но она очень важна, даже слишком. -Я не могу так, - прошептал он отчаянно, в своей глупости ненавидя себя самого. – Не могу, это значит так много, я ведь никогда, господи, я такой дебил. Мгновения утекали неизвестной величиной времени. Эйсе казалось, что Фин обязан его просто убить, и нет смысла прятаться. Он поднял голову, щурясь без очков и не различая того, что написано на его лице. От прикосновения широкой теплой ладони его словно ударило током, и Эйса дернулся в сторону, попадая во власть другой руки. -Я понял, все нормально. Этот шепот похож на какую-то галлюцинацию. Эйса не поверил бы ей, если не потрясающе успокаивающее объятие, которое вдруг Фин подарил ему. С каждым новым вдохом он успокаивался все больше, и теперь он с досадой думал о том, от чего отказался. Кто в этом мире еще трясется над своей девственностью? Только он, идиот, придурок, долбанный романтик, которому вдруг показалось, что он не парень на одну ночь для Фина. Это была бы потрясающая ночь, отзвуки сводящего с ума дрожи желания до сих пор доносились до разных участков тела, и Эйсе казалось, что еще один поцелуй – и он снова впадет в это дикое состояние, которое уже будет не остановить. -Я отвезу тебя домой, - произнес Фин где-то над макушкой Эйсы, и Эйсе оставалось лишь молчать. Он не хотел домой, не сегодня, не сейчас, когда он впервые столкнулся с этим, когда его сердце зажглось совсем не призрачной симпатией, когда его тело осознало, что значит поцелуй и чужие прикосновения. Он умолял ведь именно об этом, нет смысла отказываться, если он вдруг останется рядом с Фином на ночь, он сам не выдержит этого напряжения интригующей близости. Он так устал. Всего этого много, этой сказки, этой фантазии. Эйса послушно протягивал руки в рукава, и было что-то почти болезненное в том, что Фин одевал его. Ведь это не Фин-мечта подростка, это человек, со своей жизнью, со своими проблемами, восхитительный, талантливый, красивый, но бесконечно несчастливый. И Эйса не должен абстрагироваться от них, потому что якобы не знает, чем помочь. Он обнял Фина так, как только умел, по-детски обняв за шею и положив голову ему на грудь. Сказка кончалась, это его полночь, здесь он снова имеет на плечах бестолковую тыкву, а не голову, ведь Фин отвезет его домой и исчезнет, и на этом все. -Спасибо, - прошептал он этому восхитительному вырезу, этой свободной шнуровке, этому медиатору, тускло сверкавшему в скромном аварийном огне этой каморки. - За то, что напугал?- За то, что пригласил, - Эйсе хотелось бы продлить этот момент вечно, хотелось бы и дальше ощущать ласковое прикосновение сильной руки к своим волосам, поддаться ей, ох черт, вот как сейчас, когда он как котенок зачем-то потерся о нее щекой, и эта рука вдруг соскользнула по его шее, и Эйса моментально вспыхнул, прикусив свое же запястье. - Не так, пожалуйста, - прошептал он отчаянно, хотя был бы согласен уже и так, лишь бы было. Лишь бы случилось. Это видно, видно по человеку, когда он лишился этой неприкосновенности, когда он принадлежал кому-то прошлой чертовой ночью, и Эйса хотел бы, чтобы при взгляде на него больше не казалось, что он никому не нужен. Но это все равно, что предать все свои принципы. -Прости. Эйса ждал в коридоре, выйдя под предлогом туалета, потому что быть рядом и держаться было невыносимо. Смотреть, как он переодевается, ощущая боль за грудиной, ощущая все признаки сильнейшего гормонального взрыва, мечтать прикоснуться к нему и сорваться, а потом жалеть всю чертову жизнь. Лучше он побудет здесь, подальше от его сумасшедшего присутствия. Как же чертовски сильно он хотел Фина. И как бесконечно боялся предать себя. Люди. Они сновали мимо, не обращая на него никакого внимания, и это нормально. Это то, к чему Эйса привык, порядок, логика, даже если он уже не помнит, почему вдруг согласился стать незаметным. А ведь мог бы бороться с мнением о себе, мог бунтовать, откуда в нем эта пассивность? Зачем доказывать, с другой стороны? Эйса поправил сумку на плече. Усталость давила на глаза, разочарование лотосом раскрывалось внутри, и он мыслями уже был в метро, среди остальных обычных людей, как будто не было всего этого, не было ожившей мечты, с которой не знаешь, что делать. Ведь вот они, обычные люди, и они скользят взглядами мимо Эйсы, как будто он сливается со стеной, и вот он, Фин, во всей его необъяснимой притягательности, и вдруг не только видит его, но и говорит, и берет за руку. - Так что же все-таки случилось с кофтой?Эйса до сих пор ощущает этот запах горелой шерсти. Этот вопрос он воспринимает, как еще один знак. Это конец, ведь его фотография уже наверняка в интернете, вместе с Фином, и в его школе уже завтра всем станет известно о его ориентации, приправленной таким чудом, как встреча с Фином. Уже завтра с него сдерут, скорее всего, не только кофту, но и кожу, ненавидя просто за то, кем он родился. И это давит, давит сильнее, чем экзамен или грядущий университет, давит не людьми, что будут его бить, вероятно, уже бить всерьез. Давит тем, что где бы он не оказался, его будут ненавидеть, и это та самая причина его невидимости. В нем нет сил, чтобы сражаться за себя. И в этом аморфном невесомом между, между мечтой и настоящим, Эйса просто хочет сохранить себя. - Я поеду на метро. Извини. Сумасшедший ли он? Все детство сказки и мультики учат верить в чудо, где ты априори особенный, где есть кто-то, кто избавит от проблем, но сегодня Эйса знает точно – кто-то, любой, даже самый некрасивый, лишь добавляет их. А Фин, Фин – это просто колодец, пропасть проблем, и когда он не поет, когда он снова чужак, пусть и сводящий с ума, и Эйса твердо знает, что сломается. Эйса приложил все свои усилия, чтобы просто уйти. Часть его боялась ярости, часть мечтала услышать оклик, но ни единый процент его не верил, что Фин отпустит его молча. И он отпустил. Незнакомые улицы сменялись названиями на карте в смартфоне, снег сыпал крупными хлопьями, желтыми в свете фонарей, и веселые парни и девушки, возбужденные концертом, песнями и танцами, стекались к ближайшей станции метро. Эйса отпускал предыдущий день. Адаптация – один из самых главных его талантов, в конечном итоге, он ничего не приобрел, но и не потерял, а это безусловная победа. Что есть он сам? Эйса не знал. Но это слабенькое, ранимое, очень лишнее в окружающее среде – его ?я? - осталось вместе с ним, и Эйса слишком сильно прикипел к его равновесию, к его спокойствию. Он закрывался в себе вокруг этого ?я? тщательно, слой за слоем, как делал на протяжении всей школы, прячась от непонимания и злости одноклассников. Это то, с чем он оставался после всех издевательств, то, что утешало его ночами, то, что утешало одиночество – я. Кто-то особенный, не такой, кого нельзя отпустить на волю, но и перевоспитать уже нельзя, кто-то уникальный, и в то же время Эйса грустно улыбается, потому что этот ?я? в чистом виде существовать не может. Сколько людей размениваются, продают, ни во что не ставят это ?я?, теряя индивидуальность, теряя всяческие принципы, но ведь они в этом счастливы, а Эйса нет. Так кто же прав? Никто из них даже не думал бы, оказавшись в руках Фина. Эйса же вел с собой философскую полемику, страдая от ноющего желания вернуться к восхитительному жару стремительных объятий, от которых ему впервые в жизни не холодно. Правильно ли он поступил? А если нет? Метро встретило его сухим теплом со специфическим запахом, и этот поезд вдруг отрезал его от реальности предыдущего дня. Ничего этого не было. Ожившая фантазия, которой он чуть не поддался, которой он открылся так неосторожно, мог быть ранен в это самое чувствительное ?я?, после чего никогда не смог бы оправиться и адаптироваться. К моменту своей станции Эйса ощущал лишь равнодушное спокойствие. Нет смысла переживать из-за секса, он не имеет значения, если нет ни единого намека на связь. Любить мозгом – это патология, ведь организм преследует, в общем-то, лишь единое стремление размножаться, и секс – это инстинкт, который иногда просто срабатывает неправильно. Его тело очень даже подтверждало этот постулат и полыхало при любом невольном воспоминании, но мозг… В своем разуме Эйса сам себе был противен. Снять ботинки. Размотать шарф. Стянуть пальто. Кардиган. В темноте коридора можно поверить, что это его старый, и так уже спокойнее. На кухне пахнет супом, но Эйса так устал, что ничего не может есть, только пить. Огромная его кружка помогает утолить жажду водой половиной своего объема, и вот носки привычно скользят по полу, в ванной шумит вода, а в его комнате тихо, темно и безопасно. Порядок его спасет, порядок укроет, порядок поможет перевесить ценность ?я? против огромного риска отношений, которые могут оказаться даже не отношениями. Обычно складно звучавшие в его голове мысли вдруг обрывались, и Эйса силился соединить их в складное объяснение своему поведению, но не мог. Кровать пахла порошком, лавандовым кондиционером, он был одет в теплую пижаму, укутан одеялом, но холод одиночества, холод безнадежности и отсутствия единения с собой заставлял его трястись. Почему он не тупой придурок, который делает все, что хочет? Почему ему нужно думать, решать, взвешивать, планировать, принимать правильные решения? Он столько лет мечтал о внимании, о простом прикосновении руки, господи, просто об объятии, о чем угодно, и теперь собственная логика уже не казалась такой стройной. От мысли, что он вечно будет прятаться здесь один, боясь рискнуть, Эйсе пришлось судорожно сжать глаза. Не иметь представления о близости и жить без нее – это одно, но отказаться, пережив хотя бы часть, и лежать теперь, горя фантомными воспоминаниями, было невыносимо. Фин. Эгоистичен ли Эйса, если считает, что его страх такой уж уникальный? Фин, он ведь в его голове в двух вариантах, один яростный, а другой мучительно нежный, до сильной боли внутри, что, если он причинил Фину боль таким вот поведением? Но как такой неудачник, как Эйса, вообще может причинить боль такому, как Фин? Какому Фину? Какому из?Голова шла кругом. Эйса вжался лицом в подушку, ненавидя себя в полной мере. Зачем сохранять этого урода внутри, если он страдает, страдает сильно, не в силах совершать простые ошибки, живя в своей раковине бесполезную жизнь, не имея цели и пугаясь любых перемен? Остаться. Разве так сложно было остаться? Так сложно было ответить? Он кусал губы, потому что они вдруг вспомнили один из кажется миллиона сегодняшних поцелуев, и это покалывание на них такое приятное и одновременно противное. И руки, руки тоже его предают, они хотят вернуться к восхитительным кудрям, к сильным мышцам, которые ему не светят от природы, и все его тело очень нуждается, и даже разум, кажется, был бы рад ослабить свою волю, и все же что-то не так. Это неустойчивость Фина, эта двойственность, его слава, все, что в нем так недостижимо прекрасно – вот, что отделяет его от Эйсы гигантской пропастью, через которую вдруг перекинули тонкую веревку, по которой нужно было если не пройти, то пробежать навстречу желанным прикосновениям, и пробежать нужно было с уверенностью в успехе, в себе и в будущем. Это был бы провал. Он себя спас. Экран мобильника горит ослепительно ярко. Вот его инстаграм, почти пустой, можно ли найти его парня? Время приближается к часу ночи, и дрема накатывает с новой силой, но Эйсе очень нужно увидеть, доказать своим глазам и телу, что ему не на что было рассчитывать. Он искал, сосредоточившись только на том, чтобы выяснить имя и увидеть парня Фина, того, кто попал в больницу, потому что совершил ошибку, от которой Эйса себя спас. Но ничего, Эйса просто не в состоянии был ничего найти. В какой-то момент обилие фотографий Фина привело его в странно лабильное состояние, близкое к истерике, когда ты очень чего-то хочешь, но понимаешь невозможность этого. Эйса уснул вопреки, с глубоким чувством разочарования и безнадежности. **Кофе. Хлопья. Кардиган. Тетради. Сумка. Мамин чмок. Бутерброд с курицей и маринованным томатом в фольге с собой. Морозная улица. Знакомая дорога. Все нормально. Все как обычно. Только в его защите дыра. Жаркие сны мучали его всю ночь. Он проснулся в поту, с болезненно возбужденным членом, достаточно рано, чтобы пробраться в ванную и решить эту проблему незамеченным, стыдясь этих быстрых движений рук, что доказывают его жалкую беспомощность и неисправимую ошибку. Бортик ванной такой холодный, но сесть больше негде, а на ногах у Эйсы не получается помочь себе избавиться от такого требовательного возбуждения. Он хотел бы думать о чем-то абстрактном, но на каждое движение руки вспыхивало что-то определенное, и ему хотелось кричать от того, как много он отдал бы утром за возможность исправить свой побег. К черту все, к черту, он мог бы стать полноценным человеком хотя бы раз, кто сейчас вообще волнуется о том, чтобы спутник жизни был первым и единственным? Он живет в мире, где ночь с другим парнем – уже чудо, а отношения – это и вовсе нечто недостижимое, и вдруг он отказывает самому горячему, на пределе фантазий совершенному парню, потому что… Потому что хочет отношений, быть верным, принадлежать только одному. Идиот, имбецил, придурок, олигофрен. Кому он такой нужен? Он должен был отблагодарить всех богов и самого Фина за то, что хотя бы имел шанс быть желанным хотя бы на пару минут, а он отказал и позорно сбежал, потому что, видите ли, в этом мире надо себя любить, ибо все и так будут ненавидеть.Это был самый горький, смутный и абсолютно стыдливый оргазм в его жизни. Собственное лицо в отражении убогим, бледным, с синими кругами под глазами, родинками от щеки до шеи с одной стороны, а тело и вовсе было кахектично, как будто он сидел в концлагере. Вот это тело не может быть никому интересно, в нем лишь кости и слой кожи, а он замахнулся на отношения. Отношения. Восхитительное слово, в котором ты не один, в котором ты нужен, в котором есть вечера под одним одеялом, вечера в объятиях, совместный душ, сон, завтрак, выходные… В котором все то, чего ему так не хватало. Но он не мог представить все это с Фином. Сейчас он корил себя только за упущенную возможность секса, ругая за призрачную причину отказа. Сейчас он был готов вернуться к Фину и отдаться как только сможет, пусть единственный раз, но хотя бы когда-нибудь. На что похож секс? На огонь. Нестерпимый, прекрасный, уничтожающий горячий огонь. На что похож секс с Фином?А ведь мог бы узнать. Ощутить. Хватит. Уроки летели один за другим. Эйса слушал, решал, рисовал, ел, механически следя за всеми своими мучителями, но, похоже, никто не знал о вчерашнем концерте и внезапной минуте славы Эйсы. Все вели себя так, словно ничего не произошло, и он расслабился. Сидел на скамейке на улице в перерыве и тупо смотрел на снег, избегая своих преподавателей и их лекций о том, какой университет лучше. Никакой. Эйса никуда не хочет. Здесь его дом, мама, кардиган. Здесь хорошо. Привычно хотя бы. Какое уж там хорошо. Эйса обнаружил себя перед своим шкафчиком, застывший в отупевшем состоянии. И что теперь? Вернуться в библиотеку, как многие года до этого, он уже не может, ведь будет снова и снова перебирать каждую секунду их знакомства, придя к выводу, который Эйса даже формулировать не хочет. Он прислонился лбом к холодному железу дверцы, испытывая тошнотворную бессмысленность сегодня и сейчас, которое наступает всегда после того, чего ты так сильно ждал. Все свое юношество он мечтал, каждую ночь, о каждом парне, мечтал как в сериалах, как в кино жить этой волшебной жизнью с кем-то, и вот вчера ему предоставился хотя бы один шанс. И что теперь? Экзамены? Сочинение? Письма в университеты? Какой в этом смысл, если там, в другом городе или даже штате, ему уже будет некогда и негде прятаться. Достаточно ли у Эйсы сил выбраться из раковины? Случай с Фином показал отрицательный ответ. Эйса брел по пустынным коридорам, спотыкаясь взглядом о щели между плитами. Он выходил одним из последних, ведь спешить ему было некуда. Плиты сменились бетонным пандусом, а затем и заснеженным асфальтом. С опущенным взглядом он ходил чаще всего, ведь интроверт внутри него боялся не только оскорблений, но и любого разговора. И черт знает, что заставило его поднять голову. Может быть, непривычный шум? Это уже не имело никакого значения. Взгляд его почему-то прежде всего нашел ноги, длинные ноги в черных джинсах и тяжелых военных ботинках, зашнурованных небрежно лишь до половины. Затем Эйса мучительно медленно ласкал взглядом железное тело мотоцикла, выглядевшего круче всех остальных транспортных средств. Сердце заходилось в бешеном ритме от волнительного предвкушения, но поднять взгляд было не так просто. Лишь спустя несколько секунд он увидел, что это действительно Фин, посреди огромной кучи восторженных девчонок, которые протягивают ему бумажки и ручки, очевидно, пытаясь завладеть его вниманием. Вместо ревности Эйса испытал смесь страха и удовлетворения. Он был спокоен, ведь после всех черлидерш, что обступили Фина, после всей футбольной команды Фин уже вряд ли помнит о нем, даже если зачем-то приехал за ним. Эйса прошел пару метров быстрым шагом, втягивая голову в плечи, после чего замер, украдкой, как преступник, выглядывая из своего укрытия. Как хотелось бы поверить в диснеевский вариант событий, если бы он вышел прямо к Фину и укатил с ним в чертов закат, да только препятствует этому миллион обстоятельств, и первое – сам Эйса. Он не может показать всем, что Фин приехал за ним, во-первых, потому что не желает раскрывать свои предпочтения. Во-вторых… его съедят заживо от зависти и ненависти. И как греет, пугает и дурманит тот факт, что он все же приехал за Эйсой. Он, в этом своем капюшоне толстовки, в своей тонкой куртке посреди морозного школьного двора, со слегка покрасневшим носом и ревущим двигателем мотоцикла – в это невозможно было поверить. Эйса потер руки, стащив перчатки. Он мерз даже в них, во всех слоях одежды, потому что слишком устал от барьеров в своей голове. Его телефон вдруг зазвонил. Его звонок был подобен громовому раскату, ведь на этот номер никто не звонил. Эйса не имел друзей или даже приятелей, а мама беспокоилась лишь после восьми, как, например, вчера. Дрожащей рукой он разблокировал телефон, прекрасно зная, чей голос услышит. - Моя обледенелая задница была бы тебе чрезвычайно признательна, если бы ты вытащил свою из этой гребанной школы. Улыбка расплывается на лице сама собой, даже если Эйсу смущает его осведомленность номером Эйсы, его школой и даже расписанием занятий. - Я уже, - прошептал он сбивчиво, снова выглядывая. Фин покрутил головой, и Эйса юркнул обратно. - И меня не заметил? Голос Фина звучал обиженно. Эйса нервно фыркнул. Не заметить такого, как Фин, абсолютно невозможно. - Это я даю тебе шанс согласиться и исправить это досадное недоразумение, по которому я примерз к этому месту. - Я понял, - улыбка неуправляема, и она лишь растет, ибо голос Фина уже кажется знакомым, привычным, и он вдруг рождает внутри Эйсы жар. Но Эйса останавливает его, свой разум и тело, которое готово бежать навстречу. – Но я не могу. - Интересная теорема, могу выслушать ее доказательство в ближайшем Старбаксе. - Фип, ты не понимаешь, я не могу так просто…- Потому что ты трус?Эйса вспыхнул. Это слово поразило его до последнего слоя защиты, в миллиметре от ?я?. - Да. Губы онемели, но он заставил их согласиться. Да, трус. Да, он боится боли, которую ему причинят. - Врешь. Эйса приложил ладонь ко лбу. От льда к пламени. - Может быть. - Подойди. - Нет. Он выглянул. Фин оглядывал окрестности школы с весьма обозленным лицом, и почему-то на миг Эйса вернулся в воспоминания в небоскребе. Он сжал руку в кулак, тощий, слабый и бесполезный кулак. Это нужно прекратить. Нужно выйти и просто попросить… не мучить его. Да. Так правильно. Эйса сбросил звонок и сделал шаг из укрытия, твердо намереваясь высказать все, что думает, в частности, о том, что Фину не следует здесь появляться, а он при всем своем желании эгоистичен и очень боится за свою тушку…Но что-то изменилось ровно в тот момент, когда Фин нашел его взглядом. В этом взгляде было столько радости, что Эйса растерялся. Шаги его уменьшались, и он уже не знал, зачем идет туда. Взгляд его нашел лишь побелевшие замерзшие кисти рук Фина и его абсолютно белые щеки на контрасте с красным носом. Красивый идиот. Что мешает ему одеться тепло, вокруг ведь снег, минусовая температура, а он вырядился так, словно не может не подтверждать свою крутость каждую секунду. Эйса замер перед тонкой прослойкой самых дерзких ребят, понимая, что вот сейчас приходит конец его невидимости. Фин протянул руку. Не принять ее было бы еще большим идиотизмом. Это было похоже на погружение в ледяную воду. Эйса глубоко вздохнул и сделал шаг вперед, мимо ребят из своего класса и кого-то еще, навстречу причине своей общественной гибели. И это уже не имело никакого значения. Он вдруг отключился от остальных, теряясь в его необоснованно счастливом взгляде. Это был какой-то другой мир. - А говорил, что не можешь, - протянул Фин, поднимаясь со своего сидения. - Я и не могу, - произнес Эйса, приковав взгляд к его лицу. - Но ты же здесь, - ничуть не сбила с толку его бестолковая фраза Фина. Он снова перекинул ногу через сидение, поднимая шлем. У Эйсы было легкое ощущение дежа вю, приправленное яростно кричащим внутренним голосом, который умолял Эйсу не обнимать Фина здесь, на глазах у всей школы, но голос оставался лишь голосом. Тело хотело, тело делало. Он молча стоял, покорно ожидая, пока Фин наденет шлем на его голову. Последним, что он слышал от окружающего мира, было его имя, сказанное с презрением какой-то девушкой. Отныне, кажется, несмотря на всю защиту, он проиграл. Или выиграл? Что происходит? Куда пропала его логика?- Неужели так сложно одеться согласно погоде? – пробормотал Эйса, когда ледяные пальцы задели его шею, проверяя, надежно ли надет шлем. - Мне жарко. Эйса проглотил стон, рожденный разочарованием своей забывчивости. Он зачем-то оглянулся, натыкаясь на взгляды непонимания и какого-то отрицания, недоверия и растущей ненависти. - Меня ведь убьют завтра, - констатировал Эйса равнодушно, опуская взгляд в асфальт. – Если ты хотел меня убить, можно было бы просто скинуть с небоскреба. - Кто тебя убьет, они? – усмешка Фина была очень нехорошей. Он оглянулся, после чего буквально втащил Эйсу на мотоцикл. Перед собой. – Пусть попытаются, я буду ждать здесь каждый день. Эйса потряс головой. Он улыбался, но это была какая-то полная отрицания улыбка. Нет, какой каждый день, что все это значит? Он хотел оформить претензию в слова, но Фин абсолютно не интересовался его реакцией, резко сорвавшись с места, и Эйса судорожно вцепился в руль перед собой, испуганный ветром, бьющим в лицо. - Куда мы едем? – бессильно пискнул он, закрыв глаза и считая про себя, чтобы успокоиться. - В ад, - любезно ответил Фин. Эйса абсолютно не оценил чувства его юмора, тщательно сконцентрировавшись на том, как объяснить Фину, что в происходящем нет смысла, он вроде ясно дал понять, что разовый секс совсем не для него, хотя какой секс, они же просто куда-то едут. Черт возьми, с каких пор Эйса начал уезжать в неизвестном направлении с неизвестным человеком? Он сжался, стараясь просто перетерпеть нервозность и растущее беспокойство. Перекресток. Красный. Остановка. Можно немного расслабиться. Но рука Фина вдруг оказывается поперек талии Эйсы, и это разом поднимает внутреннюю температуру, приводя Эйсу в подобие шока. Дар речи был безвозвратно потерян, и он мог только хлопать глазами, переживая восхитительный момент поддержки и какого-то оттенка защиты. - Я ничего не понимаю, - сформулировал Эйса наконец, но Фин промолчал. – Если бы я хоть что-то, то и в ад, и в рай, и куда захочешь, но это все очень…Он вздрогнул, когда рука Фина нашла его руку. От переплетения пальцев Эйсе пришлось напоминать себе самому, почему он хочет отказаться от этого.- Ты можешь хоть секунду помолчать?Эйса послушно заткнулся. Его тон совсем не совпадал с тем, что делала его рука, впрочем, еще секунд десять, после чего Фин снова вернул ее на руль, управлять мотоциклом. Эйсе не хватало воздуха в его шлеме, а смартфон почему-то пиликал и пиликал в кармане куртки, не предвещая ничего хорошего. Травля началась. От этой мысли Эйсе захотелось заплакать, как ребенку. Травля. За то, что он не может достаточно твердо отказать Фину Макмиллану. Какая теперь разница. Горькое равнодушие заставило его расслабиться, и больше Фин не вызывал в нем волнений. Это Фин – избалованное дитя, приходит и делает, не думая о последствиях. Куда ему знать о травле. - Извини. За что? За то, что Эйса просто пытается доказать ему, что это все глупая идея, за то, что Эйса заражается от него этой двуличностью, одна личность при этом превращается в безудержную фанатку, а другая стремится домой, в тишину и покой?- Я просто хочу услышать, почему я. - Что я должен сказать?- Ты можешь получить любого, зачем тебе я? – вышло отчаяннее, чем Эйса хотел. Но и это не было соразмерно с волнением внутри. - А чем ты хуже любого? Голос Фина звучал словно бы искренне. Эйса закусил губу. Это все равно, что пытаться говорить со стенкой, хотя нет, стенка не отвечает. Нежели так сложно объяснять свое поведение?- Я очень устал и хочу домой. Даже если дома я буду снова ненавидеть себя за упущенную возможность, добавил Эйса про себя. Опять буду. - Ты даже не дашь мне шанса? Шанса Фину? Эйса засмеялся бы, если бы мог. Это не шанс Фину, это шанс себе, а к этому Эйс совсем не готов. - Я совсем тебя не знаю. - Вопрос времени, которого ты мне не даешь. Эйса забыл ответить. Небоскребы делового центра выросли прямо перед ним, и он задрал голову, признавая их доминанту, на миг забывая о том, кто он и почему вдруг оказался здесь. Стеклянные гиганты, новые боги этого мира – иначе как объяснить этот трепет перед этой конструкцией, сияющей великолепными подсветками? Причудливые, разные по форме, небоскребы обладали своим характером, одни нравились, другие нет. Эйса ощутил, как вспотели ладони, хотя до этого на этом бешеном ветру он совсем перестал их чувствовать. Ему захотелось вдруг, чтобы Фин без его туда, в один из этих прекрасных зданий, наверх, где ты свободен, оторван от земли, где зона комфорта уже далеко, а ты еще спокоен. Офисы пылали огнями, улицы внизу забивались машинами и толпами людей, одетых официально, но безлико. Мусорные баки были полны стаканчиками с кофе. Как же мало он знает о своем городе.Один из небоскребов рыжего цвета. Не оранжевого, нет, он словно ржавый, из нескольких сдвинутых кубов, и весь он такой… уникальный, не похожий на остальные, слегка уродливый, что Эйса почему-то видит в нем себя. Эти стекла странного оттенка, эта неуверенная осевая линия – ведь Эйса видит таким и себя. Было ли хорошим знаком то, что Фин остановился прямо возле его основания?- Это совсем не похоже на ад, - прошептал Эйса зачарованно, механически слезая с мотоцикла и не замечая даже дрожи в коленках от долгой езды. - Ты еще не видел Филиппа с его камерой и эти идиотские наряды, - недовольно произнес Фин, кидая ключ мужчине в идеальной чистоты отглаженном фраке возле двери. – Фотосессия, это чертова фотосессия, - добавил он раздраженно, когда Эйса посмел спросить. Это напомнило Эйсе о первом желании в школьном дворе. - Стой. Откуда в нем эта смелость, эта дерзость? Это оберегаемое ?я? вдруг оказывается на свободе? Удивительно, но Фин останавливается. Он недоволен, но это совсем не страшное выражение лица. - Или ты ведешь себя нормально, или я ухожу. Сначала ляпнул, а потом подумал. Как будто Фин им дорожит. - Что, блять, не так? – протянул он разозленно, смотря прямо в глаза Эйсе и подтверждая догадку. Сейчас он скажет, что Эйсе стоило бы в ногах ползать от благодарности, а не выеживаться. - Я не собираюсь вести себя так, как надо тебе, - почти прорычал Эйса. – Не надо строить из себя звезду, если ты так ненавидишь ею быть. Если я сказал, что не могу идти с тобой, если не знаю, куда, то это значит, что я в самом деле не могу. На каком языке это повторить, чтобы до тебя дошло? Ярость помогала ему не поддаваться на его красоту. Он выпалил эти слова, особо не думая, и теперь его ужалил страх отрицательной реакции Фина. - Ты прав, - наконец ответил Фин, но нехотя. – Прошу одно, а веду себя… В общем, говори мне это почаще.Эйса бестолково шел за ним к лифту, до сих пор не понимая, почему вместо ярости Фин отреагировал титаническим спокойствием. Мягкое покрытие крало шаги, и Эйсу казалось, что он буквально летит, а не идет. Лифт был вычурным, с какими-то новомодными технологиями, летевший вверх с огромной скоростью, здесь не было зеркала, но зато виртуальный лифтер. Разглядывая лифт, Эйса заметил вдруг, что Фин явно волнуется. Но ведь это не первая его фотосессия? - Что-то не так? – спросил он тихо Фина, и тот повел плечами в неопределенном ответе. – Послушай, я не смогу тебе помочь, если не пойму, в чем проблема. - Я не понимаю, какого хрена им всем от меня надо, - сквозь зубы прошипел Фин. – Тело. Внешность. Голос. Всем плевать, кто я такой, всем нужно удовлетворять запросы озабоченных девчонок. Сегодня я, завтра еще какой-нибудь пацан. - Все не так, - поморщился Эйса. У него сложилось странное впечатление, словно бы Фин напрашивался на комплимент, но потом он одернул себя – уж ему комплиментов хватает. - Иногда я даже не знаю, остался ли я сам за всем этим дерьмом, - совсем тихо закончил Фин и ураганом вылетел из лифта. Эйса вышел следом. Огромное пространство просто раздавило его. Он даже не видел потолка. Это было похоже на один бесконечный этаж, заполненный лампами, проводами, импровизированными декорациями, и людьми. Людей снова было мучительно много, и они все разом пришли в движение, увидев Фина. Эйса осторожно обошел всю эту толпу, решив не мучить себя вопросом о том, зачем Фин привез его сюда. Он спрятался за какой-то стойкой, наблюдая за тем, как Фин выслушивает Тима. Его поджатые губы не обещали ничего хорошего, и Эйса вдруг увидел с поразительной ясностью, как Фин разносит все вокруг. Мимо уже неслись стойки с одеждой, звенели смартфоны, мигая фонариками, гудела аппаратура, разогреваясь. Накалялась обстановка между Тимом и Фином. Фин не умел скрывать ярость, не умел контролировать гнев, и каждая мышца его лица была напряжена, словно он силился не покрыть матом в ответ. Эйса неуверенно оглянулся, не зная, сколько времени ему тут торчать. Хотелось есть, но слабо, холодно, но если не снимать куртку, то вполне. Он поднял взгляд в ту же секунду, что и Фин, смотревший прямо на него. Эйса кивнул, хотя Фин его ни о чем не спрашивал. Фин смотрел на него еще несколько мгновений, после чего словно по мановению волшебной палочки расслабился и отдался рукам стилистов. Эйса устроился на сумке, открывая книгу. Сегодня это Пратчетт, легкое сумасшествие, простор фантазии и нештампованный юмор. Приключения Ринсвинда и Двацветка увлекли его настолько, что он позабыл про все на свете, даже про Фина. Очнулся он лишь тогда, когда услышал знакомый голоси и увидел Фина с телефоном на вытянутой руке рядом с собой:-… на фотосессии, а он тут изволит читать и игнорировать меня!- Что происходит? – напряженно спросил Эйса. - Не получаюсь я сегодня на фотографиях, рельефа не хватает, глаза косые, нос широкий, - совсем не хорошим веселым тоном ответил ему Фин, опускаясь на пол рядом. На нем были странные рваные черные джинсы, такая же расстегнутая футболка, и все это вкупе с невероятно красивым его лицом заставило Эйсу мигом забыть обо всех особенностях страхования в Плоском мире. – Ну и нашли бы посимпатичнее, - добавил он ворчливо. Эйса вздохнул, прекрасно понимая, что последнее вряд ли возможно. Он отложил книгу, сложив руки на коленях. Сколько часов он так просидел? Голода не было, но болела голова. - Я могу тебе чем-нибудь помочь? – предложил он, силясь не пялиться на Фина в упор. - Только если знаешь, как сфотографироваться вот на той херне, чтобы они все кипятком ссали от восторга, - кивнул Фин в сторону шведской стенки. – То рожа кирпичом, то тело не очень, то свет не так падает… Убил бы. - Тебе всего лишь надо сделать так, - рефлекторно поднял руки Эйса, демонстрируя пришедшую ему в голову позу. Фин не дал ему договорить. Он схватил его за руку и потащил к площадке, изучая его диким взглядом: - А теперь поставь меня так, чтобы они отъебались от меня раз и навсегда, - попросил он Эйсу. Это было похоже на управление куклой. Эйса смущенно повернулся спиной к фотографам, осветителям и целой толпе профессионалов, оставляя перед собой лишь Фина. Он случайно скользнул взглядом между полами расстегнутой рубашки, останавливаясь на тренированных мышц его живота, после чего вспыхнул и отвел взгляд, стараясь вести себя как можно незаметнее, что было почти невозможно на этом ярком участке помещения. Он положил руки на плечи Фина, заставляя его сделать шаг назад, после чего каждую из его рук он устроил на перилах шведской стенки, заставляя его одновременно держаться и слегка подаваться вперед. Он не слышал ничего, кроме биения собственного сердца, которое оказалось вдруг где-то в горле. Нужно было повернуть голову Фину, но Эйса никак не мог позволить себе коснуться его лица. Он переживал, ведь все его детские чувства были наверняка написаны на его лице. И все же Эйса пересилил себя, прикоснувшись к скуле Фина лишь на несколько секунд. Отойдя, он попросил Фина свести плечи насколько это возможно, отчего ключицы проступили до глубоких теней за ними. Если бы так легко было перестать смотреть на него. -Как ты это сделал? – Тим положил тяжелую руку на плечо Эйсы, стоило ему отойти с освещенного треугольника. Он облизнул сухие губы, пребывая в одурманенном взглядом Фина состоянии, не в силах прервать этот контакт, благодаря которому каждая новая фотография выходила с одобрением редактора какого-то журнала.- Двадцать два сезона Тайры Бэнкс, - почти шепотом ответил Эйса, краснея до кончиков ушей. Он хотел спрятаться в свое временное убежище, но его не отпустили из этого круга наблюдателей, потребовав новых поз. Эйса смотрел на их лица со смесью удивления и непонимания – господи, он просто тупил в телек, наблюдая за тем, как одна и та же поза то нравилась судьям, то не нравилась, они что, шутят? Кто-то велел Фину снять рубашку. Эйса, окончательно иссякнув во всех своих идеях, не успел испугаться того, что не сможет скрыть восхищение Фином, а ведь Фин ясно дал понять, что его бесит восхищение телом. Но как можно было не восхищаться смуглой кожей, рельефом мышц, которым далеко до своего максимума, но хватает, чтобы останавливать на себе взгляд. Эйса мечтал оказаться в другом месте. За его спиной раздавались короткие команды, а он с опаской подходил к Фину, не представляя, как долго тот сможет еще это терпеть. Но в Фине не было никакой ярости, наоборот, он с любопытством слушал негромкие просьбы Эйсы, выполняя их с какой-то странной охотой. Эйса отходил и мельком поглядывал на экран, обнаруживая Фина болезненно потрясающим на каждой фотографии. Последняя вышла настолько сильной, что Эйсе пришлось уткнуться взглядом в пол. Как никогда он ощущал себя лишним, оценив, насколько ему не место рядом с Фином. На этом чертовом диване, расслабленный, с ровными тенями под острыми скулами, он смотрел в камеру с такой уверенностью, от которой Эйсе снова было трудно дышать. Он стоял и слушал, как одобрительно спорят все эти большие люди, собираясь заработать на Фине денег. Он хотел бы эту фотографию себе. Это он заставил Фина полулежать таким образом. Это он помог ему так получиться. Но кто же вообще заметил его здесь?-Сфотографируйся со мной. Эйса вздрогнул от неожиданности, глубоко погрузившись в себя. Он посмотрел на Фина в раздражении, уверенный в том, что Фин издевается. Он даже не стал отвечать Фину, отвернушись. Большие люди вдруг все куда-то делись, и лишь фотограф лениво щелкал кадры. Даже вездесущий Тим исчез. -Я тоже не люблю, когда мои вопросы игнорируют. Эйса упрямо уставился на Фина. Это получилось только благодаря тому, что он оделся. -Малыш, - Эйса продолжил пилить взглядом Фина, но тот посмотрел куда-то поверх его плеча. Он толкнул Эйсу, и Эйса обернулся. Фотограф смотрел прямо на него. – Малыш, как насчет одной фотографии? Есть тут у меня один заказ, а мне все никто не подходил. - Иди. Эйса в ярости сжал кулаки.-Да вы сбрендили что ли все, - прошипел он сквозь зубы, нервничая. Они что, слепые, что ли, куда ему фотографироваться? С его то круглым лицом, девчачьими щеками и лопоухими ушами? Чертовы волосы растут по-дурацки, и ими даже не скрыть эти уши. - Ты же не умрешь от этого, прекращай свои драмы, - недовольно ответил Фин. - Я только тебя забыл спросить, что мне прекращать, а что нет, - злость росла, хотя внутри себя Эйсе было неловко и страшно перед этим предложением. - Только если скажешь, что действительно не хочешь этого, а не поддаешься всякой херне о том, что ты какой-то не такой, - злость Фина была столь же явна. Эйса был одного роста с ним, так что в этом соревновании остроты взглядов ни у кого из них не было преимущества. - Господи, ладно, хорошо, смотри, я предупреждал, - взорвался Эйса, бросая сумку на пол. – Мне что, тоже раздеваться? Ничего, кроме костей, я показать не смогу, уж извините. Секундой спустя ему стало стыдно, когда фотограф, никак не отреагировав на его истерику, объяснял, какого рода снимок ему требуется и для чего. Он показал Эйсе письмо, в котором говорилось о требованиях и вкратце объяснялась цель этого снимка. Чем дольше Эйса слушал, тем больше ему было стыдно за свое поведение. От него не требовалось почти ничего, кроме одного. Это было весьма неприятно, но Эйса готов был потерпеть. Он даже не думал о том, что его лицо вдруг фактически станет символом проблемы ориентации и свободы подростков, что оно окажется на обложке или просто в журнале, где его смогут увидеть. Это настолько сильно задело его, что он лишь снял очки и безропотно позволил закрыть себе рот широкой полосой черного пластыря. Сколько существует таких же, как и он? Забитых, существующих, но не живущих, не способных быть собой даже тогда, когда появляется шанс? Он смотрел в камеру, переживая каждую вспышку болезненным уколом и появлением горящих слез, но явно что-то не ладилось. Фотограф, этот лысеватый мужчина маленького роста, то и дело смотрел то на Эйсу, то на экран. Затем, вздохнув, он все же попросил Эйсу снять его кофту. Эйса напрягся. Несколько минут он колебался, решив в конечном итоге, что обилие выступающих костей лишь добавит ему драматизма. Самым страшным оказалось просто снять кофту. Хорошо, что Фин пропал из поля зрения. Эйса сложил руки на груди. Он мерз без одежды, а слезы от яркого света так и грозили вырваться на свободу. Он бешено моргал, но их не становилось меньше. Занятый борьбой со своими глазами, он испугался сильной хватки вокруг себя, испугался по-настоящему, открывая глаза и не понимая, то ли он в воспоминаниях, переживает унижения своих одноклассников, то ли действительно на фотосессии. Он обнаружил Фина позади себя, и злость на него заставила его спешно формулировать претензию. Он просто не успел. Фотограф повернул к ним экран. Эйса не узнал себя. Если бы его спросили, подходит ли эта фотография для статьи о проблемах подростков, он бы точно подтвердил это. Собственное испуганное выражение лица было искренним, глаза были какого-то совсем неестественного оттенка, а вся его болезненная худоба оказалась кстати за ловушкой сильных рук. Фина даже не было на фотографии, но Эйса испытмл какое-то странное удовольствие от того, что не только вышел на фотографии, но еще и рядом с Фином. -Это самая крутая фотография, которую я только видел, - произнес Фин, и Эйса хотел бы привычно возразить, но не мог. Он действительно выглядел… на месте? – Теперь ты сфотографируешься со мной?Эйса застонал, закрывая лицо руками. Упрямый, несносный, ну что ему еще нужно? Эйса глубоко вздохнул, признавая поражение. Пусть делает, что хочет, все равно ни на одной Эйса не выйдет и близко хорошо.Он лежал на плече Фина, смотря в потолок, и сердце его пропускало удар с каждым новым прикосновением руки Фина к своей груди. Он был спокоен, хотя еще несколько минут назад больше всего на свете боялся оказаться обнаженным. Теперь же его волновала лишь близость Фина. Он забыл даже о фотографе, явно отличном парне, который прекрасно знал свою работу и напоминал о себе лишь вспышками камер. -Есть хоть один способ добиться от тебя правды? – спросил Эйса, стараясь не думать о том, как восхитительно прекрасно оказаться в его руках. Это уже не было пугающим объятием, скорее утешающим, волшебно горячим, и Эйса волновался уже за то, что это было всего лишь позой для камеры. Он склонил голову, настойчиво требуя взглядом ответа. - Ты нравишься мне. Это подойдет?Эйса соврал бы, если бы сказал, что не отреагировал. В сочетании с неожиданным прикосновением его губ к своему плечу, это вызвало в нем шквал эмоций, настоящий шторм из недоверия и надежды, из желания и сомнения, из желания убежать и одновременно остаться навсегда.-Что же ты со мной делаешь, - прошептал Эйса бессильно, думая почему-то только о его старой просьбе не влюбляться в него. Как это возможно? Все ноет от восторга, от восхищения, от объятия, в котором хочется умереть лет через сто, так и не прервав. Он потерял волю, потерял способность мыслить здраво, поддаваясь любому ему желанию, любому движению его рук. Он ни на секунду не забывал о том, как тяжело справиться с упрямством Фина, с его мнением. - Обнимаю. Несмотря на все это нереальное пространство, на ситуацию, в которую никак нельзя было поверить, Эйса все же рассмеялся. За эту минуту его искреннего смеха он почувствовал себя настолько свободным, что даже травля в шоке осталась где-то в другой Вселенной. Пусть Фин кажется неуправляемым, несуществующим, Эйсу впервые настолько хорошо от того, где он и что делает. - Что будешь делать, если через пару дней твой телефон будет беспрерывно звонить, предлагая контракты? Эйса посмотрел на Фина укоряюще, но с веселой улыбкой, которую почему-то нельзя было подавить. - Только если завтра будет плюс тридцать на улице, - ответил он с иронией, с удовольствием прячясь во всех своих слоях одежды. Можно было отвлечься на пуговицы, на вид за окном, лишь бы не думать о том, что Фин сказал, возможно, не подумав, не смотреть на него полуобнаженного, уже имея неправильный и ошибочный доступ к его телу. Вчера он мог уйти, зная, что в произошедшем много случайности, но сегодняшний день нельзя было назвать случайным. Сегодня он сделал то, чего сам от себя не ожидал, и внутри него было умиротворение, которое нивелировало весь страх. Стеклянная стена помещения открывала великолепный вид на город, и для Эйсы это было весьма символично. Эта фотосессия что-то открыла в нем, похожее на это окно, за котором есть простор, который как пугает, так и делает счастливым после, стоит лишь решиться. Он подошел к стеклянной стене вплотную, прижимаясь к ней лбом, ощущая вибрацию стекла, рожденную сумасшедшим ветром. Это издалека небоскребы красивые, а на своей высоте они выдерживают битвы с погодой и ветром. Для любой высоты свои препятствия, нельзя что-то получить, ни отдав взамен. Эйса должен рискнуть. Должен выбраться. - Я серьезно. Ну, о том, что тебе могут предложить целую кучу всяких фотосессий.Фин подобрался незаметно. Весь этот чертов день он то и дело оказывался за спиной, и Эйсу перестало это пугать. От его присутствия рядом Эйсе было лишь спокойнее. Его вспышки гнева стерлись из памяти сегодняшним днем, поэтому он даже не напрягся в отрицательном смысле этого слова, когда Фин положил руки на его плечи. - Вот предложат, тогда и посмотрим, - увильнул от ответа Эйса, не веря в это ни на секунду. - Хочу жрать. Заметь, не есть, а просто жрать, - пробормотал Фин. Эйса согласно кивнул, хотя его мозг работал в привычном режиме. А ходить есть вместе – это тоже свидание? Или смотря куда? Если бы Фин предложил поехать к нему прямо сейчас, Эйса согласился бы тут же, пока не прошла эйфория от успешно пройденной фотосессии, которая была далеко за пределами его зоны комфорта. Сколько он еще пробудет в этом восхитительном всемогущем состоянии? – Можно где-нибудь перекусить, - продолжил он, и Эйса нервно обкусал все губы изнутри, надеясь, что Фину хватит сообразительности понять, что Эйса сейчас лишен всяческих страхов, но совсем ненадолго. – Или посидеть перед телеком и подождать, пока ее привезут?Тон его голоса был неуверенным, что никак не вязалось со всем его образом. Каким образом? Ведь за внешностью есть человек, которому хочется быть замеченным, который представляет для всех какую-то симпатичную пустышку. Эйса помотал головой, твердя себе о том, что Фин просто обычный парень внутри. Он искренне думал, что Эйса сбежит и сегодня.- Отличная идея, - сам себе не веря, произнес Эйса, впервые оказавшись в разговоре с таким двойным дном. Он отлично понял завуалированное предложение Фина, и с ним никогда не случалось ничего похожего. Он выдохнул осторожно, краснея щеками. А если не только поесть чего-нибудь перед телеком? Если его бесстрашие иссякнет там, дома у Фина, как он сбежит?Ну уж нет. - Поехали. Он обернулся, натыкаясь взглядом на изумленный взгляд Фина. - Ты не Эйса, ты минное поле, - пробормотал он с удивленным выражением лица. – Тобой что, гороскопы управляют? - Сам в шоке, - признался Эйса, хотя хотел съязвить по привычке. В шоке от того, что на такой высоте, с таким красивым парнем, быть с которым все равно, что проходить сложнейший квест, от того, что только что снялся для какого-то журнала, что разделся перед другими людьми. Первой к нему вернулась беззащитность. Он вдруг осознал, насколько далеко выбрался из своей раковины, и это начинало пугать. Пожалуйста, только не сейчас. Он сделал шаг вперед. Фин прекрасно понял, что ему нужно. В этом сильном, лишенном всяческой эротики объятии, Эйса смог заставить рождающуюся панику исчезнуть обратно. Ничего страшного не случилось и не случится. Он действительно хочет поваляться рядом с Фином на диване, съесть какой-нибудь вреднятины и посмотреть что-нибудь доброе и смешное. Потому что это то, о чем он так мечтал. Он благодарно потерся щекой о плечо Фина, чувствуя себя иррационально несчастным. - Почему я просто не могу поверить, - прошептал он против воли вслух. – Я столько лет никому не был нужен…- И слава богу, - резюмировал Фин. - Что ты там сказал про меня в снэп-чате? – спохватился Эйса, когда они уже стояли возле лифта, попрощавшись со странноватым фотографом.- Открой да посмотри, - пожал плечами Фин. – Ничего особенного. - Кроме того, что ты посвятил неизвестному парню публикацию? – уточнил Эйса, все равно предательски краснея. Лифт встретил их успокаивающей пустотой и быстрой скоростью, которая ощущалась лишь в легкой заложенности ушей. - Ну почему неизвестному, - возразил Фин, глядя перед собой. Поколебавшись, он добавил, все так же не глядя на Эйсу. – Моему. В легких Эйсы кончился воздух. Рефлекторное раздражение родилось первым. - Я совсем не твой…Он испуганно замолчал, врезавшись спиной в стену лифта. Лифт опасно мигнул светом, но продолжил ехать вниз. Эйса дышал через раз, не зная, чего еще ожидать от Фина. Фин так низко опустил голову, что лица его было совсем не видно, и все это происходящее с ним снова пугало. Эйса не мог даже пошевелить руками, буквально прижатый к стене лифта. - А я должен был спрашивать? – наконец произнес он с трудом, и Эйса взмолился об остановке. - Да, - ответил он с непониманием и страхом. Что случилось с этим замечательным Фином, который весь день казался таким близким, таким понятным, несмотря на весь свой звездный ареол.- За каким хреном, если и так понятно, что я тебе нравлюсь? Эйса смотрел на Фина в ужасе. От хватки его руки на своем лице он испытал боль, а внутри все было запутано и полно непонимания. Что происходит? Почему Фин вдруг сорвался?- Потому что у меня есть право выбора, - прошептал он на грани настоящей паники. – Ты пугаешь меня, Фин, - добавил Эйса в какой-то полуживой надежде на избавление. И Фин отпустил его, нажав кнопку экстренной остановки. Вся кабина наполнилась противной сигнализацией, а диспетчер принялась требовать выключить эту кнопку. Фин не обратил на нее никакого внимания, съехав бессильно по стене на пол. Эйса дрожал, но не от страха перед ним, а от незнакомой грусти и невозможности помочь. - Я не могу быть твоим парнем, понимаешь, - произнес он совсем не уверенным голосом. Фин даже не посмотрел на него. Это было неприятно, но Эйсе нужно было объяснить ему свое поведение, тем более если это причиняло Фину непонятную боль. – Посмотри на меня, ну кто я такой, чтобы жить вместе с тобой этой жизнью? – он набрался всей своей хрупкой смелости и опустился на колени рядом с Фином. – Я просто ботаник, понимаешь, меня и так не жалуют в обществе, а что мне делать с завистью и ненавистью, которая обязательно достанется мне рядом с тобой? Я ведь трус, - он пожал плечами, искренне жалея себя, Фина, и ненавидя обоих одновременно за эту ситуацию, и еще диспетчершу, которая явно замолкла, заинтересованная в происходящем. - И как, по-твоему, я должен себя чувствовать, если не способен даже пригласить на свидание парня со стороны? – ответил Фин едва слышно, смотря на свои руки. – Без указки Тима? - Ты способен на все, - вырвалось у Эйсы. Он сел рядом с Фином, серьезно подумав о том, что он сказал. Если допустить хоть на секундочку, что он действительно нравится Фину, то неужели для него вся эта ситуация так много значит? Он мог бы препираться вечность по поводу того, может он быть парнем Фина или нет, но сейчас это не имело никакого значения. Он нашел руку Фина и сжал ее, дурея от собственной наглости. – Было бы лучше, если бы ты просто спросил меня об этом. - И что, ты бы согласился? – спросил Фин, склонив голову к плечу. Эйса помотал головой. - Ладно, другой вопрос – ты бы этого хотел? – уточнил Фин устало. Ответить Эйсе было сложно. Не сам ответ вызывал трудности, но тот факт, что с предыдущим он абсолютно не совпадал, объяснить было трудно не то, что Фину, а себе. Он медленно кивнул, сняв очки и потерев глаза. Выматывающее ожидание наказания в школе, затем этот стресс, эта фотосессия – он очень устал. Хотел бы он стать парнем Фину? Если представить, что он не умеет просчитывать будущее, да. Да. - Да. Фин развел руками, смотря на него с наигранно недоуменным выражением лица. - Я не могу это объяснить.- Значит не можешь и отказать. Секунды. - Не могу. Эйса мерзнет на улице. Небоскреб выглядит покинутым и печальным, как и сам Эйса. Ему грустно, в первую очередь от того, что в борьбе с собой он причиняет боль кому-то еще. Его бесстрашие испарилось на морозе, и теперь он мечтал пойти домой, но лишь отвращение к самому себе останавливало его. Хватит. Он обязан хотя бы извиниться перед Фином, что не так легко сделать, если учесть, что мозг рефлексирует и не верит во все, что может быть между ними. Он стоял, засунув руки как можно глубже в карманы. Фин завел мотоцикл и опустил шлем на сидение.- Не нужно ехать со мной из-за страха. Эйса хотел бы рассмеяться, да это выглядело бы совсем ненормально. Нет. Он не боится Фина. Он боится только себя. Лишь в нем черная дыра смертельных сомнений. Лишь он сам уничтожает сам себя планомерно, каждый день, по указке чужих людей, которые внушили ему, что он плох. Неужели он так не любит себя? Любил ли он когда-нибудь себя? - Я не боюсь тебя. - Ты сам только что сказал…- Я боюсь за тебя. Фин посмотрел на него, подняв одну бровь. Эйса взглянул еще раза небоскреб. Можно добиться признания, стать наравне, но если ценой этому будет одиночество, то чего он добьется? Он вспомнил тошнотворную тесноту своей комнаты и холод своей кровати. Можно быть нужным днем и брошенным ночью, а ведь ночью человек уязвим больше всего. Это заставило его отречься от части себя, что он сделал с тихой грустью, понимая, что точно как прежде уже не будет. Он надел шлем сам, устраиваясь позади Фина. - Пицца, кола и Шерлока. - Отличный выбор. Темный экран мерцает титрами. Эйса смотрел сквозь них, знакомясь с осторожностью с этой новой версией себя. В темноте это место уже не казалось таким пугающе безликим, эта квартира в центре, с холодным паркетом под ногами, дорогой мебелью и полным отсутствием следов жизни. Пижама была чужой, но очень мягкой и приятной, и даже носки грели, демонстрируя яркий новогодний рисунок. Он сидел и повторял себе, что это он лежит сейчас на это диване размером с Титаник, что на его груди доверчиво спит один из самых красивых парней целого поколения, и это не имеет никакого значения, потому что на самом деле на нем спит просто Фин. Просто другой человек, со своими мыслями, проблемами и желаниями, и Эйсе уже не кажется неправильным делить с ним эти мгновения. Он собирался выключить телевизор, но медлил, в неверном свете от экрана разглядывая спящего Фина. Все было плохо. Плохо не в том, что он испытывал желание орать и бегать кругами от той возможности, что предоставилась ему, нет, он видел за всей этой красотой человека, которого не смог бы больше забыть никогда. Вечер летел стремительно, коробки с пиццей таяли на глазах, и не было ни секунды смущающей страсти, просто общение, как будто это и было настоящим свиданием, но только в пижамах. Фин грубоват, но с чувством юмора, странный в своем поведении, но бесконечно знакомый, как будто Эйса знал его с детства. Он сполз чуть ниже, проводя по его кудрявым волосам, это восхитительное прикосновение, простой жест, что был ему позволен, значил больше, чем любой из поцелуев. Он гладил Фина дрожащими пальцами и думал о том, почему же его настолько озабоченное тело на данный момент абсолютно не возбуждено, хотя футболка Фина задралась и обнажает его потрясающий живот. После этого вечера он больше не сможет заснуть в одиночестве в своей комнате. И это похоже на самоубийство, потому что между ним и Фином ничего не может быть. Не может, и все же есть, и вес его головы, руки, запах волос, жар от этого расслабленного объятия уже не просто играют на одном лишь одиночестве, нет, Эйсе больно даже подумать, что завтра или послезавтра на его месте будет кто-нибудь другой. Он относился к Фину, как к драгоценности и никак не мог избавиться от этого, пусть временами он хотел укусить его за упрямство и вредность. Он все же выключил телевизор, аккуратно поднимая голову Фина и опуская ее на диван. Он дернулся в сторону, лечь где-нибудь еще, но объятие застало его врасплох. Сонное, лишенное всяческой надежды на освобождение, и Эйса готов плакать от того, как давно он мечтал об этом и как долго не получит, потому что больше никто не нужен, только он, только Фин. Весь этот вечер был украден им у кого-то более удачливого, вечер, полный простых шуток, банальных вопросов, медленного сближения и восхитительного объятия, запаха копченой колбасы, льда в коле и Фина, от которого можно сойти с ума вне зависимости от того, красив он или нет. Сила, что исходила от него, была тем, что Эйсе так было нужно, и по этой силе он страдал сильнее всего. Больше всего он мечтал встретить Фина некрасивым, никому не нужным и таким же сильным, чтобы все это принадлежало только ему. Фин спал, держа его так крепко, что Эйсе было не пошевелиться. Он вел споры сам с собой, но хватка не становилась слабее. Он позволил себе заснуть, объяснив это доя себя просто тем, что не обладает достаточной силы спорить с Фином. На деле он впитывал каждую секунду чужой близости, начиная верить, что имеет на это шанс.