Лондон, век семнадцатый (1/1)

— Улетайте! — бросает вдруг Арамис. — Не ждите меня, я вернусь в Париж позже!— Наверное, вернусь, — добавляет он для себя, с разбега прыгая с палубы летучего корабля вниз, в полуразрушенный кабинет английского герцога , в огонь и дым, которым он же и виной. Он вспоминает, как старался обойти огненной дугой Бэкингема, не задеть случайно даже кружев рукава. ?Какого черта?? — спросил Атос. Арамис тоже хочет знать, какого черта.И еще он хочет убедиться, что с Бэкингемом все хорошо. Хотя что может случиться с этой чумой всей цивилизованной Европы?Упав на колено, он чертыхается от боли — пол засыпан острыми обломками камня и стеклом.— Ты ругаешься, как мушкетер, а не как священник, — слышится сбоку. Арамис поворачивает голову и, не поднимаясь, смотрит снизу вверх. Бэкингем выбирается из-под кресла — грязный от копоти, в полуоторванном воротнике, растрепанный, смешной. Ему не идет эта ситуация — ему идут приемы, балы, безупречность, драгоценности и рюши, язвительный взгляд. Впрочем, взгляд у него и сейчас именно такой — язвительный, хоть и немного ошарашенный.— Я и есть мушкетер, — отвечает Арамис, выпрямляясь и оказываясь с Бэкингемом лицом к лицу.— Тогда зачем ты остался? Что вам еще нужно?Арамис вздыхает и разводит руками.— Я не знаю, — отвечает он. И это чистая правда.— Арестовать, — бросает Бэкингем вбежавшим стражникам.* * *В подземелье сыро — Темза где-то неподалеку, — и темно. Есть время подумать над тем, что и зачем он сделал. Арамис думает, думает долго, но это не помогает.Вдалеке хлопает дверь. Быстрые уверенные шаги, шелест шелка, запах духов. Тщательно уложенные волосы и блестящие глаза.— И все-таки — зачем?— Подойди ближе, — ухмыляется Арамис. Цепи не дают ему самому сделать больше шага вперед. — Не бойся.Бэкингем хмыкает и подходит. Ближе, еще ближе… и вот теперь время сделать тот самый шаг. Пуговки их камзолов касаются друг друга.— Я хотел убедиться, что ты жив, — говорит Арамис в пышный кружевной воротник, медленно поднимает голову, впитывая запах, чувствуя тепло чужой кожи у щеки, останавливаясь, когда губы почти касаются уха. — Не мог улететь, не узнав этого.Бэкингем стоит, не двигаясь, и вдруг точным ударом эфеса бьет под дых, сильно, со знанием дела. Арамис сгибается пополам, ловит ртом воздух, сипит и обвисает на цепях. Бэкингем молча уходит. Спасибо еще, что не приказал сопровождающим его стражникам продолжить начатое.Ночью он приходит снова. Один.— Ты лжешь мне, мушкетер. Кто ты?— Я не лгу, — качает головой Арамис.— Твое имя… Мне кажется, оно должно начинаться на ?л?. Или же на ?р?. Как тебя зовут?— Арамис.Удар менее болезнен, но не менее точен.— Как?У Арамиса хватило бы сил еще надолго, но игра не может топтаться на месте.— Рене д’Эрбле.— Рене д’Эрбле, — тянет Бэкингем, ведя эфесом по его щеке. — Может, и так… Зачем ты вернулся?— Я уже ответил.— Мы враги.— Хорошего врага нужно ценить.Бэкингем срывается без перехода — только что холодно задавал вопросы и вот уже вжимается губами в губы Арамиса, раздвигает их языком, целует глубоко, с наслаждением. Арамис понимает, что находит в нем вот уже второй король Англии. Мысли о королях, о тех, кто владел или будет владеть этим телом, рождают в Арамисе огненную ярость, которую он вкладывает в поцелуй, не имея возможности вложить в удар.Бэкингем отстраняется, неуверенно, мучительно. Идет к двери, но на полпути разворачивается и возвращается, подходит вплотную, переплетает пальцы, прижимаясь запястьями к кандалам Арамиса.— Обещаешь не пытаться убить меня? Не пытаться сбежать?— Клянусь каждым из твоих поцелуев, — отвечает ему на ухо аббат д’Эрбле. Бэкингем звенит чем-то в полутьме, разрежаемой лишь далеким факелом, и руки Арамиса оказываются свободны. Бэкингем опускается на колени, чтобы расстегнуть ножные кандалы.— О боже, — замечает Арамис. — О таком я мог только мечтать.Бэкингем поднимает голову, и понимающая улыбка скользит по ядовитым губам. Он облизывает нижнюю и не спешит выпрямиться, поэтому Арамис опускается к нему и покрывает поцелуями напудренные щеки.— Раньше ты не знал пудры, — говорит он.— Раньше? — хмурится Бэкингем. Арамис тоже хмурится. Он точно знает, что не было никакого раньше.— Неважно, — говорит он. — Воображение разыгралось.— Отлично, — отвечает Бэкингем, поднимаясь, и тянет его за руку. — Люблю людей с богатым воображением.Его воображение Арамис назвал бы прихотливым. Спальня утопает в роскоши и изысканной вычурности. Шелк, кружево, орхидеи, позолота и хрусталь сливаются в единый мерцающий фон, на котором Бэкингем выглядит, как часть общей картины. Арамис здесь чужероден, но ни в одном будуаре он не чувствовал себя так легко. Долго, не спеша, наслаждаясь игрой, они расстегивают пуговицы камзолов, Арамис снимает и, не глядя, отбрасывает на паркет цепочки, браслеты, тяжелые кольца Бэкингема, целует его, начинает через голову стягивать рубашку и вдруг замирает.— Что? — спрашивает тот глухо — его голова замотана в полотно.— Не знаю. — Арамис тянет ткань выше. Кажется, сейчас ему на руки прольются водопадом светлые волосы, и он почти разочарован, когда этого не случается. Бэкингем все тот же: короткие темные кудри, блестящие от снадобий, живые карие глаза, надменная складка губ.— Мне кажется, я тебя знаю, — вырывается у Арамиса.— Конечно, знаешь, — недовольно отвечает тот. — Я враг твоей страны, соблазнитель твоей королевы, а скоро стану любовником одного из мушкетеров твоего короля.Арамис целует его и одновременно качает головой.— Не знаю, где я встречал тебя, но я тебя помню, — шепчет он.— Ты не забыл бы меня, если б встретил, — слышит он в ответ. Арамис знает, что Бэкингем прав, но видение светлых волос и прозрачных, как осеннее небо, глаз преследует его до рассвета.* * *Мушкетеры прибывают за ним через неделю — во всеоружии, наведя пушки летучего корабля на окна дворца.— Для тебя лучше, чтобы он был жив, — говорит Атос.— Я жив, — признается Арамис, выходя из-за спины Бэкингема. Его вид очень выразителен. Портос присвистывает. Д’Артаньян бросает ему веревочную лестницу.— Поднимайся к нам, Арамис.Бэкингем указывает подбородком наверх, на корабль. Он все понимает: Англия, Франция, политика, война, интриги. Он весь в этом, дышит и живет этим, что ему какой-то французский мушкетер. Арамис подходит к нему, будто хочет попрощаться. Бэкингем усмехается.— Еще увидимся… на приеме или на поле боя. Я тебя не забуду.— Забудешь, — говорит Арамис уверенно. — Но не теперь.Он целует Бэкингема и поворачивается к друзьям, не размыкая объятий.— Простите, что заставил вас проделать этот долгий путь напрасно. Я остаюсь.Он переживает неизбежный шквал удивления и возражений с обеих сторон и повторяет:— Я остаюсь.И на миг видит на лице Бэкингема редчайшее для того выражение — подлинного счастья.— Ты веришь ему? — спрашивает вечный пессимист Атос, когда корабль уже поднимается вверх.— Да, — кричит Арамис, подняв голову. — Верю!— Надо же, — бурчит Атос. — Всего за неделю этот протестант добился от Арамиса того, чего за годы не могла добиться святая римская церковь.