Глава 10: Трактация о содружестве (1/1)

Запись из дневника №8?Я люблю тебя так же сильно, но… больше не могу доверять тебе, как прежде, Ринтаро??— однажды сказала я, медленно скользя ладонью по гладкой щеке, принадлежащей когда-то самому дорогому во всём мире человеку. И сонный, простуженный голос дрогнул?— как всегда. Пришлось потупить взгляд в мокрую подушку, чтобы не было видно слёз?— горючих, едких, как кислота. Медленно встать с помятой, ещё горячей постели, накинуть на поникшие плечи первое, что попалось под руку?— шерстяное и до бёдер. Отвернуться, приложив дрожащую ладонь к ещё одному панорамному окну, а там?— безлунная, глубокая ночь. Но, даже так?— ты видел, что происходит на душе. Всегда знал, что проще убить себя, чем эти чувства выжечь. Так получается в жизни. Иногда. В этом нет ничего такого……что крюком наматывает кишки, пока ты ещё дышишь.?Ну же, всё позади, иди ко мне??— шумно выдыхаешь ты, потирая уголки заспанных, вечно уставших глаз. Взъерошенные волосы закрывают всё лицо, сходясь передними тёмными прядями у подбородка. —??Спасибо, ми-ла-я?. И бла-бла-бла… будто нас связывает ещё что-то, кроме подпольного шестизначного счёта и этой большой кровати.Заткнись. Не нужно было приходить?— ни мне, ни, тем более,?— тебе. Мы слишком неравные, чужие друг другу. Даже не огонь и не лёд. Скорее нечто уж совсем отдалённое, вроде табурета и синильной кислоты.Мне было больно осознавать, что ты и я?— абсолютно разные полюса. Я никогда не парила в сказках, аки избалованная принцесса при королевском дворе. Не теплилась призрачными надеждами на спокойное розовое будущее и смерть в один день. Просто так было удобно тебе?— боссу мафии. В тот момент у нас не было ничего, кроме близости тел, израненных об айсберги своих историй. А души?— будто находились в разных часовых поясах. В смысловом контексте войн, организаций и сил одарённых?— это было нормой. Но ты давно не в погонах, а я?— далеко не солдат.Жили долго и счастливо?— какие психопаты горазды на подобную чушь?Мне было правда нестерпимо больно. Веришь ли? Единственное, что спасало от влияния всеразрушающей эмоции?— я отчётливо видела нити, на которые была подвешена. Свесила ноги, опустила голову, как пустоголовая, безвольная кукла. Это было маленьким, хлипким гарантом того, что очередная встреча не заставит себя долго ждать. Такая вот недальновидная, болезненная привязанность к тому, кто сломал тебя, уничтожив прежде все шарниры. И я бы обязательно придумала для столь нескончаемого увлечения какое-то громогласное название дурацкого синдрома?— но сейчас это не имеет никакого значения. Ведь я?— свободна. А душа моя?— спасена.Но я смотрела на тебя тогда?— так горестно, вкрадчиво, влюблённо, словно никогда больше не смогу коснуться. И понимала, что надо мною, кроме твоего твёрдого взгляда, не подвластно лезвие ни одного ножа.Настоящее время. КаннибализмЭто тошнотворное чувство, когда в груди всё переворачивается, руки трясутся, а ладони потеют и становятся холодными, как арктический лёд, вызывает нестерпимую тревогу где-то в районе солнечного сплетения. Всему виной?— переговоры. Чёртовы переговоры. Я никогда не вела переговоры. Кто их придумал? Лет этак семь тому назад я бы безоговорочно дала фору любому шведскому дипломату, напялив одну лишь короткую клетчатую юбку и сетчатые чулки на задницу. Но сейчас… сейчас меня и бесплатным обедом в столовой для бездомных не накормят?— подумают, что сумасшедшая пришла. Не то, чтобы я пеклась о внешности в то время, как собственный муж лежит на последнем издыхании, а старый, сердцу близкий друг?— точно в такой же ситуации, как и первый. Ко всему прочему?— две сильнейшие организации эсперов Йокогамы готовы перегрызть друг-другу глотки, ведь на кону?— их главы. Моя задача?— положить всему этому конец; устранить причину страшного дисбаланса и вернуть былое равновесие сил в городе. Нацумэ-сенсей завещал это мне?— обыкновенной девушке, не одарённой никакими сверхспособностями эсперов. Он поверил в меня тогда, совсем давно, под опушкой многолетнего дерева. Пускай я и лишусь всего, но обязательно выполню клятву, что дала старику перед тем, как он ушёл в никуда, оставив после себя глухое ничто.?Где же вы, когда так сильно нужны, сенсей???— поджимая губы, спрашиваю у самой себя я. Ветер развевает подол помятой юбки. Волосы уносит внезапный порыв ветра. —??А нужно ли мне это?.. Кто я в этой игре?.. Чей баланс мне нужно беречь?..?До податливых ушей доносится ритмичный звук рекламы на радио. Отвлекаюсь. Меланхолично смотрю на кем-то припаркованный новенький велосипед у самого входа в магазин специй. Подарок судьбы, никак иначе,?— мне определённо не помешает мобильное средство передвижения. Машина моя?— пробитая насквозь треклятым Расёмоном ублюдочного Акутагавы?— сейчас находится в самом эпицентре событий, напротив корпорации Мори. И, вероятно, уже замечена теми, кем не должна. Это?— не есть хорошо. Но, и не так, чтоб сильно плохо. От нелицеприятных вопросов успею отделаться потом. Сейчас же?— кровь из носу нужно ехать домой, дабы привести себя в приличный ?переговорческий? вид и взять хотя бы какие-то доказательства того, что я не самозванка из префектуры, появившаяся на пороге нового убежища Гильдии, как снег в июне. Помимо информации о ?Крысах мёртвого дома?, которую каким-то волшебным образом достал Дазай, я должна предложить что-то ещё?— взамен. Это же Фицджеральд! Я наслышана о нём достаточно много, чтобы делать выводы. Сейчас босс Гильдии как никогда нуждается в финансовом восхождении своей нескромной персоны. А у меня как раз имеется нечто очень ценное, способное немного упростить нелёгкую жизнь бывшего магната.Извилистый путь к дому казался вечностью, умноженной на бесконечность. Из-за дикой спешки в горле совсем пересохло, а в груди роилась сотня разноцветных игл. Ещё немножко?— и я не переживу этот Каннибализм первой. Одна часть города будто вымерла от неизвестной хвори?— практически всё было либо пустым, либо с табличками ?закрыто?. Глаза слипались, словно после громкой попойки. Да и сама я чувствовала себя больной?— вязкая слабость, озноб, дикая сонливость, медленно протекающий стресс. Казалось, только в подобных ситуациях я находила ту самую связку звенящих ключей от комнат с дополнительными ресурсами, которые помогали ногам идти, а глазам?— видеть.Я взяла от жизни с мафиози всё?— так сказал чёртов Достоевский в полутёмном, забытом подвале, где из света существовала лишь одна несчастная красная лампа. И был прав. Хладнокровный ум Ринтаро, оказывается, передавался половым путём и решительно не поддавался лечению антибиотиками. Остального же помог добиться статус его жены?— каким бы абсурдным он не являлся. Как не посмотри, всё упирается лишь в этого человека?— двуликого, лицемерного и дьявольски расчётливого. Я ведь?— естественный плод его работы, безмолвное изваяние, восковая фигура. Как же это временами раздражало, всплывая наружу бурыми пятнами жертвенной, пенистой крови.Тяжко вздыхаю, оставляя велосипед у ворот своего жилого комплекса?— такого же пустого, серого и покинутого. У входа меня встречает крайне обеспокоенный консьерж в привычном идеальном костюме?— лишь шляпа набекрень. Ему понадобилось секунд тридцать, чтобы понять, кто я без своей привычной бутафории?— широкополой шляпы, медицинской маски и больших, круглых очков от солнца. На ходу отказываюсь от его вежливого предложения помочь (грязное лицо, взъерошенные волосы и затёртая, мокрая одежда не вызывали ни капли доверия). Быстрым шагом направляюсь к лифту, обозначающего о своём прибытии слабым металлическим звуком.Не разуваясь, врываюсь в идеально чистый, белоснежный коридор, разнося по полу уличную грязь. Наспех принимаю горячий душ. Надеваю белую корсетную блузку с длинными расклешёнными рукавами. Строгие чёрные брюки заправляю в грубые сапоги со шнуровкой. Истерично открываю каждый выдвижной ящик в поисках того самого весомого аргумента, который будет предельно ясен только человеку уровня Фицджеральда.Нахожу. Сердце пропускает удар. Затем?— ещё один. Время словно останавливается, не желая двигаться дальше. С минуту осматриваю небольших размеров вещь, такую знаковую и дорогую, застыв в одном положении?— сидя на полу и подперев под себя ногу. Вода с мокрых волос тонкими струйками стекает по сгорбленной спине, ключицам, ниспадая на пушистый марокканский ковёр. Ткань одежды становится мокрой, холодной, неприятно прилипает к телу. Опускаю лоб на открытый, холодный шкафчик, сжимая памятную вещь в кулаке?— сильно, даже агрессивно.?Всё хорошо, всё хорошо??— словно мантру повторяю я. —??Все останутся живы. Они останутся… живы.?Разжимаю побелевший от усилий кулак. На ладони искрится никому не нужный шедевр ювелирного искусства?— кольцо с бриллиантом в десять карат огранки ?Emerald?. Ринтаро (вероятно, сойдя с ума) подарил мне его, когда уже занимал пост босса Портовой мафии. Чёрт его знает, было ли это какой-то знаменательной датой, днём рождения или простым желанием… больно вспоминать. Но точно знаю, что это было незадолго до того, как я ушла. Возможно, эти полтора миллиона долларов спасут город от разрухи, потому что у меня они вызывают одну лишь тягучую, головокружащую тошноту. Напряжённо потираю пальцами припухлые, треснутые от дыхания ртом губы, справляясь с нахлынувшими воспоминаниями, как те каменные волнорезы с цунами. Злостно надеваю внушительное кольцо на безымянный палец, борясь с желанием засунуть его в какой-нибудь сейф и выбросить на дно океана. С придыханием смотрю на белую стену, к которой он меня прижал, как только мы сюда въехали. Шорох одежды, прерывистое горячее дыхание, укусы на шее, ниже, ближе, сильнее…Господи. Этот дом должен развалиться, чтобы я смогла начать всё сначала.***К счастью, штаб теперешней Гильдии находится всего в паре кварталов от меня. Несомненный плюс жилья в бизнес-районе в том, что всегда можно забежать к одному из врагов по пути в Преисподнюю, прося у него о помощи, когда на город вот-вот обрушится неминуемый хаос. По дороге не забываю разместить объявление о находке ?пропавшего? велосипеда и с чистой совестью, но огромным сизифовым камнем на душе, вхожу на территорию ?Манхассет Секьюрити?, бывший президент которой совсем недавно нещадно обанкротился, а новый?— то бишь Фицджеральд?— выкупив все акции по смешной цене, возглавил бизнес в его новом виде. Смотрю по сторонам, как последний воришка, стянувший привозную клубнику с рыночной раскладки. Если не влажные после мытья волосы?— меня с лёгкостью можно было принять за жену президента какой-нибудь небольшой развивающейся страны.—?Добрый день. Мне нужно к господину Фрэнсису по очень важному личному вопросу,?— не спеша говорю я, входя прямо в просторный холл. Осматриваюсь. За мною с феерическим пафосом закрываются автоматические двери. Да так, будто супергеройский взрыв за спиной прогремел?— ей-богу. В этот момент пара раскосых карих глаз молоденькой девушки-администратора смотрит то на меня, то на плоский экран впереди. В пластиковых линзах модных очков вижу, как их владелица лихорадочно листает календарь. Вероятно, работает здесь недолго?— глаза разбегаются, пытаясь за одну секунду уловить всё, что происходит вокруг.—?Прошу прощения, мисс, э-э, господин Фицджеральд прямо сейчас очень занят. Эм-м, могу я узнать ваше имя, мисс? —?растерянно спрашивает она, теребя в руках беспроводную мышку. Отвечаю на её вопрос тривиальным?— Фукуи Анзу. Девушка опять вклинивается в монитор, но её выражение лица не вызывает у меня ни капли радости. —?Прошу меня извинить, но-о, вас нет в списках,?— поджимает пухлые губы она, словно это очень её расстроило. Вероятно, так и было. —?Я могу вам как-нибудь помочь, мисс?На секунду выпадаю из разговора, обдумывая детали. Прижимаю большой палец к губе в задумчивом жесте. Изначально я подошла к делу слишком прямо?— это факт. Сейчас я больше смахиваю на пенсионерку, пришедшую просить у властей новую дорогу под домом. А я не могу так просто взять и упустить Фицджеральда. Только не сейчас. Я не какой-то там отъявленный герой, тотчас готовый карабкаться по стенам на сотый этаж без страховки. Нужно просто взять и добиться того, чтобы этот американский сноб меня выслушал. Тем более, сам Дазай уверен, что тот согласится?— а уж ему грех не верить. Шумно вздыхаю, натягивая уголки подведенных губ в вымученной улыбке. Клянусь богами всех пантеонов, как только вытяну этих двоих с того света?— впаду в глубокую, многовековую спячку.На золотистом бейджике замечаю имя девушки?— Хикари.—?Хикари-чан, какое прекрасное имя… ?свет?, верно? —?подхожу вплотную к рецепции, падая на мраморную столешницу грудью. Смотрю на девушку глазами, в которых лопнули все сосуды, что только могли лопнуть. Вид, скажем, не пышущий эмоциональной стабильностью. Она настороженно кивает, ожидая продолжения. —?Вы такая молодая и красивая. Прошу, хотя бы наберите его, скажите, что это очень важно. Ситуация?— и впрямь форс-мажорная. Один лишь звонок, я большего не прошу. Он вам ещё спасибо скажет за это, вот увидите. Ну так как? —?В итоге, всё сводится на мерзкий жалобный тон. Девушка испепеляет меня озадаченным взглядом несколько секунд, то поднимая, то опуская глаза, спрятанные под веером пышных накладных ресниц. В итоге?— проигрывает. Видимо, таки работает здесь совсем недолго. Достаточно лишь надавить на врождённую доброту?— новый порок современного уродливого общества. Но, куда уж труднее с теми, кто данным пороком не владеет. Далее слышу совсем тихий, боязливый голосочек. Вижу, что она боится получить выговор, но, всё же, идёт на уступки. Прикрывая миниатюрной, словно детской рукой трубку, косится на улыбающуюся меня. Но, боюсь, ненамеренная ухмылка моя была больше похожа на оскал психопата с мясницким топором. По её судорожным киваниям в такт мужскому голосу понимаю, что Фицджеральд велел ей лучше выполнять свои обязанности и прогнать заблудшую в ?Манхассете? душу на улицу. Что ж, это?— явный отказ.Но, не для меня. Я от своего не отступлюсь?— только не сейчас. Боязнь неизведанного вдруг отступает, а смелость закатывает рукава. После Достоевского встреча с Фицджеральдом больше не кажется какой-то дьявольщиной или прогулкой по всем кругам ада. Набираю в грудь побольше воздуха. Либо сейчас что-то придумываю, либо потом действительно придётся сновать по вентиляции, как жирный, усатый таракан.Пока он не оборвал связь, решаюсь на превентивные меры…—?Скажите, что моя фамилия?— Мори! —?выкрикиваю я, держа голос серьёзным, твёрдым. Сильно сжимаю тонкую ткань на блузке, в районе горла, словно это поможет быть понятой до самого последнего слога. —?Я жена Мори Огая! И я знаю о Достоевском! Слышите?— о Достоевском! А также всецело готова помочь вернуть господину Фрэнсису украденный ?крысами? капитал. Одно лишь уточню?— ждать я не готова! —?как можно громче произношу свои слова я. Да так, чтобы мужчина на том конце провода точно мог эти слова услышать. Девушка молчит, не прерывая охрипшей тирады. Мужской голос что-то быстро отвечает. Тон?— более комический, нежели вразумительный. Через секунду она подрывается со своего места с такой дерзкой резвостью, что со стола падает вся канцелярия. Подпрыгиваю на месте, пытаясь словить то, что ещё может уцелеть.—?Прошу меня извинить, миссис, э-э, Мори, оставьте это, ради бога,?— она забирает у меня с охапки фирменные ручки, блокноты и кактус, выбрасывая их куда-то на другую часть стола. С безответной невесомостью протягиваю тяжёлую руку к кактусу?— увы, уже упавшему. —?С вашего позволения, я провожу вас наверх. Господин Фицджеральд готов встретиться с вами прямо сейчас. Прошу извинить за несостыковку… возникло небольшое недоразумение. Моя вина, э-э… стоило…—?Бросьте. Спасибо,?— выдыхаю я, не давая ей закончить. Украдкой кошусь на время?— слишком много упущено. Надеюсь, агентство и мафия не поубивали друг друга за период моих аматорских злоключений. Потому что самые важные скитания по голове Фицджеральда ещё только впереди. И кто знает, сколько времени у меня это займёт.Одно дело сделано. Душа кое-как ликует. Но, как вести себя с этим чопорным иностранцем? Предпочитая охотнее шляться по свалкам с Дазаем, я практически не посещала никаких приличных мест с Мори?— наподобие криминальных светских раутов, деловых обедов и подобных достопочтенных лицемерных пиршеств. А если и приходилось удостоить людей такой сомнительной честью?— то это было далеко не наилучшим опытом, который я стараюсь забыть так же сильно, как и самого мистера доктора, отбирающего из загребущих рук ещё несовершеннолетней меня очередной бокал с игристым.Последний этаж здания. Двери лифта открываются. Девушка скромно кивает и протягивает руку в пригласительном жесте, мелко пятясь назад и постоянно кланяясь. Передо мною расстилается совсем короткий коридор, ведущий к одной единственной массивной двустворчатой двери. По бокам от двери стоят несколько хорошо вооружённых охранников с иностранными флагами-нашивками на предплечьях. Над дверями?— две камеры, вероятно, с ?Глазами Бога?. Непроизвольно сжимаю вспотевшие руки в кулаках, впиваясь острыми ногтями в кожу. Совсем скоро, ещё немного. Мерный шаг отбивается в тишине, где слышны лишь плавные движения камер и носовое сопение охраны. Двери широко распахиваются, как только подхожу к ним. Опираясь о дубовый, лакированный стол узкими, мужскими бёдрами, в позе властителя мира стоит он?— высокий, голубоглазый блондин в бежевом дорогом костюме; держит в руке с элегантно оттянутым мизинцем бокал красного полусладкого, судя по бутылке, девяносто второго года. Так вот он какой, Фрэнсис Скотт Кей Фицджеральд,?— лидер ранее сильнейшей западной организации эсперов. Статный, солидный, высокомерный мужчина, обладающий силой, равной его счетам.Моя единственная возможность сделать что-то во благо?— это заполучить его во временные союзники. Но, чёрт возьми, как это сделать? Процитировать ?Американскую трагедию? Драйзера?Воздуха не хватает, руки?— трясутся. Взрослая девушка, готовая вот-вот разреветься, стоящая перед хищником из западного, далёкого, доселе непонятного ей мира. Разжимаю ладони. Нахожу силы наконец представиться, но меня тут же нагло перебивают, сводя все мои титанические усилия на нет:—?Миссис Мори, я чуть не подавился сыром бри, когда услышал, что вы там кричали в трубку девушке с рецепции. Замечательный перформанс?— аплодирую стоя. Её бы стоило уволить, но я дам несчастной шанс. Желаете вина? Может, хотите отведать сыра? Присаживайтесь, пожалуйста, не стоит мяться у порога. Вы ведь?— особая гостья. Практически первый человек в подполье этого города. —?Фицджеральд с пущей вежливостью указывает на тахту, стоявшую у панорамных окон. Возле неё?— небольшой столик с баром внутри. Он берёт в руки второй бокал, для меня, но, тут же задерживает руку в воздухе, улыбаясь самому себе, будто только что его голову осенила самая блестящая мысль в мире:?— Я планировал предложить вам испробовать это прекрасное вино с выдержанным дубовым ароматом и нотками лакрицы, но, в вашем-то бедственном положении, миссис Мори, куда разумнее посоветовать виски со льдом. До меня дошли некоторые слухи о происходящем в Йокогаме. Правда, меня вот они никак не касаются,?— неоднозначно намекает он. —?Как, кстати, относитесь к Dalmore 64 Trinitas? Тираж?— всего три экземпляра в мире. Как по мне?— лучшее виски на всех семи континентах.—?Если у вас есть Ксанакс, я буду очень признательна,?— сухо отвечаю я, не сводя с него глаз. —?Я не пью, спасибо.—?Зато любите сильнодействующие препараты,?— прищуривает глаза он, пряча обратно только что вытянутый стакан для виски. Улыбается, хитрец. —?Я здесь, как вы знаете, совсем недавно. —?Вальяжно расхаживает по кабинету, заинтересованно рассматривая манжеты своих рукавов. Опирается бёдрами о свой стол, принимая такое же господствующее положение, как и прежде. —?А слухи разносятся, как зараза. Поговаривают, босс мафии любит девочек помладше. Он женился на своей хорошенькой медсестре, когда той было всего восемнадцать. Верно?—?Девятнадцать,?— уточняю я. —?Слухи, всё слухи… чушь. Босс мафии никого не любит.—?Вы и есть, получается, та знаменитая медсестра. Прелестно. Знаете,?— Фицджеральд садится на кресло, закидывая ногу на ногу; ладонями он обхватывает острое колено, смотря на меня пытливым, хитрым взглядом; уголки его рта приподняты в хищной ухмылке человека, только что раскрывшего тайное дело,?— в некоторой мере я восхищаюсь вами, миссис Мори. Спросите, почему? Я отвечу?— ваши методы пыток воспевает чуть ли не каждый криминальный менестрель Йокогамы. И при этом?— вы не эспер. В чём талант?—?Это всё в далёком прошлом, господин Фицджеральд. Нечего заострять внимание на мелочах. Я сожалею о своих ошибках, как и о многом другом, что делала раньше. Всё же, я здесь не для того, чтобы разглагольствовать о себе. Сейчас я работаю на агентство. И мне нужна ваша помощь. —?Спустя несколько секунд со вздохом добавляю:?— Нам всем нужна.—?Вот как… Ну так обоснуйте, дорогая медсестра. Объясните, почему мне выгодно помогать вам, а не сидеть и со стоическим спокойствием наблюдать за бесславной кончиной заклятых врагов, попивая дорогое калифорнийское вино из изящного бокала у себя в кабинете? С видом, кстати, на штаб вашего супруга.—?Хотя бы потому, что вам нужно его за что-то покупать? Я ведь права? Активы с новой компании вы получите не скоро?— понадобится некоторое время, чтобы их вывести. А как вы тогда планируете поддерживать способность? У вас-то и людей толком не осталось, кроме мисс Олкотт, если не ошибаюсь. Гильдия, формально, немного демобилизовалась. Не в обиду вам, господин Фицджеральд.Кажется, я смогла попасть в какую-то болевую точку в груди магната. По словам Дазая?— сейчас Фицджеральд рьяно пытается заработать денег как можно быстрее, вернув этим себе былую силу и прошлое величие. Но, в моей голове всё путается, словно клубок с нитками, упавший с колен на пол. Медленно, вразумительно начинаю объяснять ему ситуацию. Обрисовываю все выгоды, плюсы и преимущества. Ближе к концу сего драматического повествования понимаю, что оратор из меня?— как с Дазая самоубийца. Глава Гильдии лишь вздыхает, скучающе играя с бокалом в руке. Красная жидкость переливается в свете люстр, едва не выходя за края. Начинаю предельно нервничать, каждый чёртов раз смотря на часы, автоматически отсчитывая время.—?Вот,?— делаю шумный вдох, стягивая намертво приклеенное к пальцу кольцо. Протягиваю ему. Оценивающий взгляд Фицджеральда скользит по внушительных размеров камню, после чего внимательно перемещается на меня. —?Драгоценности редко падают в цене. Тем более?— такие. Его стоимость?— не менее полутора миллионов долларов. Тираж даже меньше, чем у вашего виски. К тому же, агентство будет способствовать возвращению тех денег, которые украл у вас русский эспер?— Достоевский. Он ведь ранее работал на вас, не так ли? Вы его знаете, и знаете, на что тот способен. Сейчас Фёдор опаснее, чем когда-либо. Буквально несколько часов назад он подловил меня в одном из переулков; у нас был разговор не очень приятного характера. Если ему удастся уничтожить агентство и мафию, следующей целью он выберет неокрепшую Гильдию?— единственную оставшуюся преграду. Но, с помощью ваших ?Глаз Бога? и ударных сил двух организаций, мы сможем упечь его за решётку. Тогда у всех нас будет на одного серьёзного противника меньше. Я лишь переходное звено, посланное на переговоры, господин Фицджеральд. И женщина, заботящаяся о своей семье. Вы ведь женаты, наверняка понимаете меня. Останетесь только в плюсе?— с деньгами и Достоевским, стёртым с пути. Не это ли то, что так сильно вам сейчас необходимо?Фицджеральд на секунду задумывается, перебирая в длинных пальцах хрустальный бокал.—?Позвольте задать встречный вопрос. После?— что будет после?—?То же, что и было до,?— пожимаю плечами. —?Перемирие?— временно.—?Благодарю за честность. Искренность нынче в почёте, миссис Мори. Не боитесь вообще, что я откажу и прикажу убить вас? Или?— убью сам? Перерезать вам глотку можно и за бесплатно.—?Повторюсь?— несколько часов назад мне в макушку дышал сам сатана. А с дьяволом я делила постель долгие годы. Я всю жизнь балансирую на лезвии ножа, словно акробат на канате над пропастью. Как вы думаете, боюсь ли я смерти? Я выплакала все глаза, стёрла колени в кровь и готова убить за наркоту, которая поможет забыть последние лет десять жизни. А то и вообще?— всё стереть. Вы?— моё последнее пристанище. Если откажете?— я попросту сдамся. К тому же… —?смотрю в сторону, косясь на случайно замеченный открытый цветной журнал из магазина ?Всё по сто йен?. Моментально включаю пылью припавший локатор поиска скрытых увлечений мужчин за тридцать. —?К тому же, я знаю, где можно купить кастрюли оптом по цене производителя с персональной скидкой в пятьдесят процентов! У вас только что появилось ещё одно огромное преимущество, господин Фрэнсис. Такой щедрый дисконт только у меня в этом городе и ни у кого больше.—?С этого бы и начали, Мори-сама, а то ходите вокруг да около,?— хмыкает он, растягивая губы в кривой ухмылке.Подвергаю себя в минутную, оглушающую тишину.Э-э, ч-что, простите? Выпадаю в осадок, смиряя его озадаченным взглядом. Прокатило, что ли? Не может быть! Сильнейший эспер, лидер могущественной организации, человек, который мало не уничтожил всю Йокогаму?— и только что купился на кастрюли по скидке с магазина ?Всё по сто??!Дёргающимся глазом кошусь на ту несчастную газетёнку. Видимо, свидания за деньги в Старшей школе не только приносили мне и моей пропащей семье деньги на пропитание, но и дали хорошие знания по части психологии людей, от которых мне что-то необходимо. Такой человек с лёгкостью идёт на контакт, если вовремя заметить или угадать то, о чём горит его душа. Вероятно, мистер Фицджеральд тот ещё транжира и авантюрист.—?Я поверю вам на слово, миссис Мори. Вы совсем не представляете угрозы. Когда моя дочь умерла, у Зельды?— моей жены?— были такие же глаза. К тому же, я не пекусь о деньгах, которые украл Достоевский. Меня больше раздражает, что это сделал именно он. К тому же, вы верно подметили?— сейчас я не в лучшей форме, дабы вести активную войну с трусливыми ?крысами?. Так уж и быть?— я, Фрэнсис Скотт Кей Фицджеральд, помогу вам. Взамен, как и было оговорено?— жду возвращения своего капитала, а главное?— вашу именную дисконтную карту.На секунду я ощутила невыразимое, тёплое облегчение, струящееся по всему пищеводу вверх-вниз. Я чувствовала в Фицджеральде полную готовность помочь… самому себе. Всё же, он защищал собственную гордость, пострадавшую от гнусных деяний ?крыс?. Предательство союзника не лучшая монета для отплаты. Как и любой другой нож в спину. Он с лёгкостью подключается через свой компьютер к камерам города через программу ?Глаза Бога?. Сжимаю руки в ознобе. Донельзя волнительно думать о завтрашнем дне, ведь для кого-то очень важного он может стать последним.—?Система слежения и идентификации,?— продолжает он,?— которую создал гениальный доктор Т. Дж. Эклебург, благодаря встроенной системе анализа может индивидуализировать человека даже по размытому изображению. И, даже, если тот стоит спиной. Глаза, контролирующие записи камер по всему городу, никогда не ошибаются,?— с гордостью полноправного владельца говорит Фрэнсис. Он просит продиктовать координаты, где я в последний раз видела Достоевского. После этого отхожу к окну, набирая Дазая, чтобы оповестить об успехе. Но его голос был чересчур удручённым. Кажется, я не до конца понимала, на что способен русский эспер.И на что способны главы агентства и мафии. Находясь постоянно в телефонном режиме, Дазай делился последними новостями с ?фронта?. У нас же с Фицджеральдом пока всё шло безуспешно?— его бокал, наполненный вином, так и стоял нетронутым. Через некоторое время обе главы исчезли из своих укрытий. Оставалось двенадцать часов до активации вируса. Что-то больно кольнуло прямо в сердце. Зная этих идиотов, я пришла к выводу, что честь и доблесть остались не только у Фукудзавы. Дазай спросил, знаю ли я возможное место, куда бы они могли направиться. Но я, к сожалению, даже понятия не имела, где оно находится, и просто пыталась абстрагироваться от наихудших последствий, не имея возможности таковым противостоять. Позже нам были высланы координаты?— старая угольная шахта на краю города, предположительно?— база Достоевского. Но подключиться к их камерам было невозможно?— неизвестный шифр блокировал все наши потуги. Некоторые моменты смущали Дазая и он просил искать дальше, копать ещё глубже. Фицджеральд был самой концентрацией внимания. Я?— не отставала. Мафия и агентство, кажется, спустя какое-то время консолидировались. После?— Дазай молчал. Мои глаза?— отваливались. Кофе?— почти закончилось. Что с Мори и Юкичи?— неизвестно. И, наконец…—?Да в смысле?! —?кричу я, закрывая рот сжатой ладонью. Тотчас подрываюсь с тахты, мало не роняя тоненький ноутбук Фицджеральда на пол. Дыхание учащается. Мы щепетильно осматривали каждый обоссанный угол, придирались к каждому заведению… и в одном из них я как раз и заметила человека в до ужаса знакомой одежде. При наводке курсора ?Глаза Бога? выдали страшное?— Фёдор Достоевский. В глазах роились чёрные мошки, инстинктивно летящие на свет. Взаправду, я нашла его? Не плод ли свинцовой усталости решил сыграть со мною злую шутку?—?Что там? —?зевая, спрашивает Фрэнсис, лениво отъезжая на своём мягком кресле назад. Игнорирую его, отсылая Дазаю сообщение с точным адресом и просьбой связаться с Сакагучи из Особого отдела как можно скорее. До сих пор я не понимала, правда ли это…—?Дайте мне ключи от вашего автомобиля, господин Фицджеральд. Я поведу. Нашла его. Десять минут времени до места погребения вшивой крысы. Постараюсь связаться с поддержкой раньше, чем мы туда прибудем. Не тратим время зря.Не имея сил ждать, пока Дазай станет доступным, самолично звоню Сакагучи, выбегая из здания бывшей охранной компании, а сейчас?— штаба Гильдии. Кажется, бывший информатор Портовой мафии, а теперешний член Министерства внутренних дел, был малость (малость?) шокирован. Всё же, знакомы мы были давно и запомнил он меня женой босса и подружкой Дазая, а никак не членом агентства, пекущегося о чести, мире и нравственном добре.За пять минут до прибытия к месту нахождения ведущего лицедея сего балагана, Дазай оповестил о том, что мышка уже готова заглянуть в ловушку на порцию отравленного куска сыра. Также он поведал, что настоящий виновник Каннибализма?— эспер по фамилии Пушкин?— пойман с поличным, а оба босса живы-здоровы. Я словно родилась заново?— словами не передать, насколько пела моя истерзанная, уставшая, ноющая душа. Но на носу была миссия. В операции по поимке Достоевского участвуют лишь его величество Дазай, Фицджеральд собственной персоной, Особый отдел во главе с Анго Сакагучи и я?— Фукуи Анзу. Хотелось бы посмотреть этому демону в его проклятущие глаза ещё раз, прочесть в них то, что тогда не смогла или не решилась. У него нет шансов, оказавшись в кольце. У него нет перспектив не быть пойманным сейчас.Я надеялась на это так, словно от исхода зависела вся моя никчемная жизнь. Это был ход на грани возможного. Но обычным способом демона не обмануть?— это понимали все.Место, которое выбрал Достоевский, чтобы контролировать всё без единой возможности быть пойманным, было ранее любимым заведением меня и моей, увы, давно покойной подруги Куми. Наша тройка заняла место у самого выхода из кафе. Отличная летняя терраса, как всегда куча народу, классическая музыка и солнечные, широкие зонты на столах?— день слыл своим обычнейшим ритмом, не предвещая ничего эдакого и грандиозного, наподобие грядущей поимки эспера наивысшего уровня опасности. Фицджеральд спрятался за своей любимой газетой со скидками. Часть её закрывала и меня, отдавая в ноздри едким запахом типографской дешёвой краски. Дазай абсолютно расслабленно попивал крепкий, дымящийся кофе, ожидая ошеломить русского эспера нестандартным ходом, рождённым в наших головах. Но, стоит всё же отдать должное боссу Гильдии?— без его помощи Достоевского бы и след простыл. На время забыть о старых обидах?— было наилучшим стратегическим решением этого дня.Часы отбивают бесконечные минуты. Чувствую себя плывущим временем на холсте Дали. Всё словно под водой?— синей, мутной и чертовски давящей на виски. Фицджеральд и Дазай спорят, чьей это была заслуга. Газета неприятно шелестит. Ветер выбивает сухую прядь волос. Кофе раздражает рецепторы. Возбуждённые голоса людей переливаются в ушах, как журчащий родник под полуденным солнцем небосвода. Вжимаюсь в стул, когда слышу до скрежета гиперболизированный, ехидный ?приветик? Дазая, обращённый к только что вышедшему человеку?— высокому, худому, в тёплой белой шапке-ушанке и ошеломлёнными, потрясёнными до глубины падшей души глазами. Несколько секунд на один простой, болезненный вдох. Тревожно. Всё ещё очень тревожно?— в том самом солнечном сплетении…—?Как и думал, ты удивлён, Фёдор-кун,?— лучезарно улыбается Дазай, светясь от безмятежного счастья своими пытливыми, тёмно-карими глазами. Он сидит, повёрнутый лицом к спинке стула, прислонившись к ней локтем. Сама безмятежность?— никак иначе. Эти двое глядят друг на друга, словно в зеркало. Два демона?— один хуже другого.И страшный взгляд Достоевского. Настолько смятенный, насколько и разбитый. Но он продлился лишь до момента, пока Дазай не закончил свой пылкий, приветственный монолог, а Фицджеральд не опустил газету, сверкая блестящими, хитрыми глазами старого знакомого.—?Давно не виделись, ?крыса?,?— самодовольно произносит блондин, не выпуская газеты из рук. Мне даже показалось, что он сжал её сильнее. Верхняя часть моего лица теперь тоже отчётливо видна.—?Да-а… замечательно. ?Глаза Бога?, не так ли? —?с ярчайшим энтузиазмом вопрошает Достоевский, округляя глаза. Как он не рассчитал такую возможность? Грудь вздымается, словно у израненной птицы. Воздух перестаёт поступать к лёгким. Достаю ингалятор, делаю вдох, на мгновение встречаясь с мимолётной улыбкой, исказившей тонкие очертания губ стоящего на одном месте Достоевского. Пожалел ли он, что не избавился от меня там, без свидетелей? Или… могло ли это быть заранее подготовленным планом? Я ведь не знала тогда, где он может находиться… но, не время беспокоиться о себе. Я ведь в безопасности, когда рядом Дазай.—?Остальным займёмся мы,?— вдруг оповещает замогильный голос появившегося из ниоткуда Анго Сакагучи. Поднимаю в его сторону растерянный взгляд, не скрывая лёгкой улыбки. Короткие, слегка взъерошенные волосы, те же очки с круглой оправой и родинка над губой?— ни капли не изменился с тех пор, как в последний раз видела его. За спиною бывшего мафиозного информатора?— целый отряд вооружённых солдат в защитных костюмах, бронежилетах и фильтрующих чёрных противогазах. —?Кто сюда пустил женщину с улицы? —?бросает кривой взгляд на меня. Улыбка сразу же спадает с лица.—?Она?— детектив, Анго-кун,?— ухмыляется Дазай, не сводя насмешливых глаз с Достоевского,?— член агентства. Такой же, как и все остальные. Её тактические преимущества целиком и полностью перекрывают отсутствие какой-либо способности. Она ей попросту не нужна. Правда, Анзу-сан??Мог бы и промолчать??— думаю я. —??Сакагучи и так всё знает?. Процесс задержания в этот раз не отличался ото всех тех, которые производились при поимке особо опасных преступников?— будь-то эсперов или обычных людей. Дула автоматов, направленных на Достоевского, заставили его опуститься на колени и убрать руки за голову, как последнего уголовника из острогов старых русских романов. Он смотрел в пол, а волосы закрывали то выражение, с которым он это делал. Уверена, оно было умиротворённее, чем когда-либо. Я не сводила с него пытливых, испепеляющих глаз. Но, вдруг один из солдат решил взять его за запястье…—?Стой! Не прикасайся к нему! —?кричит Дазай. Но, было поздно. Я лишь успела прикрыть рот в ужасе, охватившем меня. Внутри противогаза, где находилась ранее человеческая голова, теперь была кровавая мешанина. Внутренние линзы забрызгало ошмётками не то мозга, не то кожи?— и они просто-напросто треснули под избыточным давлением изнутри. Бедняге не помочь и это?— ужасно. Хуже?— лишь кошмарная ухмылка Достоевского, запечатлённая на его губах безобразной, жуткой печатью.—?Замечу подозрительные движения,?— Сакагучи злостно поправляет очки на переносице, смиряя взглядом труп, но обращаясь непосредственно к Достоевскому,?— немедля открою огонь.Так же пребывая в шоке от случившегося, всё же подрываюсь с места к бездыханному телу, распластавшемуся на земле в аномальной позе. Рука Дазая, пытавшаяся остановить меня, повисает в воздухе. Анго с раздражением цокает. Осуждающе смотрю на него. И только замечаю, что ровно справа от меня, как под чёртову логарифмическую линейку, с руками за головой, стоит циничный, абсолютно довольный Достоевский, не отрывающий от меня своего благочестивого взгляда.—?Да, пойдём,?— умильно бросает он в сторону солдат, медленно двигаясь с места, окружённый одними только военными и направленными на него холодными дулами штурмовых автоматов. —?Рад видеть тебя снова, Анзу-сама. Как здоровье? Как настроение? Не хуже? —?Улыбка на его самодовольном лице и шутливый, саркастический тон заставляют меня буквально застыть на месте. Зрачки в прямом смысле вибрировали, приклеенные к его аскетичному, демоническому взгляду. Анго поспешил убрать меня с дороги, хватая за предплечье от греха подальше. —?Скоро увидимся,?— одними губами молвит Фёдор, с шёлковой мягкостью отворачиваясь спиной. Смотрю ему вслед, содрогаясь всем телом.—?Мне нужно домой,?— спустя несколько секунд вырываюсь из цепкой хватки Анго. —?Я чертовски изнеможена. Очень жаль вашего солдата. Надеюсь, за преступлениями Достоевского последуют достойные наказания?— уж проследите за этим, Сакагучи-сан. —?Миную Сакагучи, проходя мимо трупа, словно в тумане. Всё ли закончилось? Всё ли в порядке? Уже ничего не радует. А как действовать дальше? Предала ли я агентство? Чёрт его знает. Прохожу мимо Дазая, соприкасаясь своей рукой с его. Периферическим зрением смиряем друг друга. —?Никому ни слова о том, что слышал.Кивок.Всё же, на Достоевского у меня были свои планы?— пока ещё не продуманные и совсем не выверенные. Он знает то, к чему я пыталась достучаться ещё со времён подпольной больницы?— и каждый раз безрезультатно. Если не врёт, то ему абсолютно точно известны главные исполнители и истинные причины хладнокровного убийства семьи Куми, которые от меня, почему-то, скрывали. А странное поведение самой подруги, буквально за день до её гибели, уж совсем запутывает меня, возвращая в самое начало лабиринта.***?Лунная соната? Бетховена?— не самая счастливая вещь классического периода великого композитора. Первая часть медленная?— как отказ от привычной сонатности, далее?— менуэт. Затем?— драма. Чем-то напоминает мою разноплановую жизнь. Убавляю громкость на самый минимум, сидя на полу в длинной футболке и трусах на плюшевом белом ковре. Смотрю на ночную Йокогаму через вид панорамного окна?— так тепло, уютно и… немного грустно. Целый город передо мной: всё искрится огнями, разноцветными неонами. Он только начинает оживать, а ты уже мёртв изнутри. Приглушаю свет с помощью приложения на телефоне, делая его едва заметным?— под стать паршивости своего настроения.Значит, драма? Пускай. Быть может, этим всё и должно заканчиваться. Какой бы ни была любовь, каждая ведь заканчивается подобным?— чем-то там в стакане, минорной мелодией из тихого динамика, благодарственным письмом, слезами и тоскливым, безысходным одиночеством. Многие вещи, значимые ранее двоим, теперь не могут принадлежать обоим?— они просто перестают иметь какое-либо значение, теряя свою ценность в первые секунды выхода в свет. Вряд ли эти бесчисленные раны когда-то заживут. А если они будут кровить, то и любовь будет жить. Возможно ли уйти от этого? Кто знает, всё ведь в наших головах, в созданных различными ситуациями нейронных связях там, в мозгу. Возможно, от этого ещё можно будет вылечиться.Улыбаясь самой себе, играю со стаканом мутного лекарства в руке?— частично пролитого на пол. Подумать только, сколько всего произошло за такой короткий промежуток времени, а? А что я в итоге сделала? Бросила Юкичи умирать и, сломя голову, побежала к Мори, ведомая чёрт знает какими инстинктами?— раз. Узнала истинную причину столь неравноправного брака?— этиологией моих извечных вопросов самой себе?— два. Сыграла далеко не последнюю роль в поимке Достоевского?— три. И, на удивление, не была им убита. Можно ли считать это успехом? Все ведь живы?— босс мафии, директор, я, близкие. Только лишь простуду подхватила?— и всё на этом. А мёртвый солдат… за всю свою жизнь я видела множество смертей, чтобы быть достаточно сильной для такого. В больнице, в агентстве и сейчас.?Скоро увидимся??— так вроде сказал Достоевский перед тем, как был задержан. Есть ли прок пытаться узнать правду? Месть ведь?— не лучший выход. Куми и Шизуму-сана убили потому, что они видели то, что не должны были?— это всё, что нужно знать. Обычная концовка, когда ты второсортный мафиози на побегушках?— ничего необычного. Таких историй тысячи, десятки тысяч. Убивают тебя, твою семью?— всех, кто имел отношению к запретной информации. Тогда я уж точно ничего не могла сделать?— молодая, глупая, легковесная. Не замечала, что пыталась донести до меня подруга. Скорее?— просто не успела. И, если это хоть как-то касалось меня?— я обязана знать. Ведь груз вины не покинет меня иначе.?А? Что???— прищуриваясь, смотрю впереди себя, через стекло?— туда, где простиралась та самая ночная, неоновая Йокогама. Оказывается, я здесь, чёрт возьми, не одна. И как долго? От безрадостных мыслей отвлекает чёрная фигура, отчётливое отражение которой я вижу прямо сейчас. Пожалуй, самая мучительная глава моего прозябания на этой грешной земле?— он. Шумно вздыхаю, отставляя стакан в сторону.—?Стоило бы поменять замки сразу же, как ушла от тебя,?— отстранённо говорю я, продолжая сидеть на полу в медитативном созерцании красот ночной Йокогамы. А ведь могла уехать из этого города раз и навсегда. —?Что ты здесь делаешь? —?всё ещё обращаюсь к молчаливой фигуре в отражении. —?М? Забыл что-то? Всё-таки совесть? Забирай. Главное, Ринтаро, не забудь закрыть за собой дверь.—?Для меня здесь нет замков, Анзу-чан,?— строгая холодная надменность сочится в его усталом, не громком голосе. Малость напрягаюсь, пытаясь краем уха вслушаться в весьма сумрачное настроение босса мафии. —?Как и остальных преград в этом городе, к слову. Но, я не об этом… Может, объяснишь мне? В коридоре лежит как минимум пять зип-локов с белым порошком и кучка капсул непонятного содержания. Жизнь тебя ничему не учит? —?Игнорирую, подставляя спину столь язвительным нравоучениям человека с огромным жизненным опытом. —?Молчишь? Смотри мне в глаза, Анзу, когда я с тобой разговариваю. —?Холодный, мрачный, повышенный тон от которого внутри всё леденеет?— вечная мерзлота, а не интонация, я бы так сказала и не ошиблась. Но, если с тех пор его характер нисколечко не изменился, то, как и водилось, после тысячи премудрых проповедей и речистых нотаций он становится душкой, каких только поискать.—?Ты четыре года со мной не разговаривал, вот это анекдот. Неужели папочка вернулся? —?с подковыркой шиплю я, резко поворачивая голову в его сторону и стреляя глазами так, словно они?— два реактивных огнемёта. —?Накажешь меня, что ли? А?! —?Выжидаю, смиряя его гневным взглядом. —?Уймись наконец, Ринтаро,?— более спокойно продолжаю я, не теряя былой раздражённости в голосе. —?Это чистый ацетаминофен от лихорадки. А в капсулах?— декстрометорфан от кашля. Я обронила их, когда доставала. А ты?— чёртов параноик! Какое тебе вообще есть дело до того, что я принимаю?! Если хочешь поблагодарить меня, то говори своё восторженное ?спасибо? и выметайся, пока я не начала кричать. Иначе, где же ваши хвалёные великосветские манеры, господин Мори Огай?В соседнем небоскрёбе, кажется, только что пропал свет. Теперь в окна упирается ещё меньше мерцания.—?Кричи,?— поднимает брови он, будто я и не орала на него секунду назад, не плевалась ядом и не пыталась унизить. Смотрю на его спокойное, уравновешенное лицо, моргая глазами-блюдцами, как на пришествие Христа с лазурного небосвода. Белые элегантные перчатки в таком же изящном жесте неторопливого ожидания почёсывают подбородок. —?Кричи. Ну же, чего молчишь, Анзу-чан? Так рада меня видеть живым, что дар речи потеряла? Давно здесь не был, собственно. —?Он быстро бросает свою бессмысленную, незамысловатую затею и начинает вальяжно расхаживать по комнате, касаясь рукой к полкам, столу, пыльным статуэткам?— ко всему. Выдыхаю. Значит?— на сегодня дидактические игры отменяются. Но, это не упраздняет других?— куда более заковыристых в своих неписаных правилах. —?Ты ничего не поменяла в интерьере, как я и думал. Боишься стереть хотя бы одно мимолётное воспоминание, связанное со своим обожаемым доктором? Лестно, весьма лестно. Отвешу тебе встречный комплимент, дорогая,?— я обожал твой вульгарно короткий медицинский халат. Он у тебя ещё остался? —?злорадный, неоднозначный смешок, явно намекающий на неблагопристойность. —?Ну и проблем он принёс тогда… тебя и раздевать толком не приходилось. Сподручно, очень сподручно.—?Я сожгла его на жертвенном костре в качестве подношения демонам, которые будут подогревать твой личный котёл в аду. —?Пинаю ногой подставку с дорогущей антикварной вазой. Кажется?— его любимой. Она разбивается на крупные, толстые осколки. Но, Мори даже не удосужился посмотреть на неё, а лишь с отрешением вздохнул, закатывая глаза. —?Не льсти себе, меня тошнит от твоей деланной претенциозности,?— продолжаю я. —?Юкичи тоже был заражён Каннибализмом?— не ты один.—?А приходила ко мне ты тоже ради Юкичи? А, моя милая Анзу-чан? Я, право, думал иначе. —?Поднимает на меня свой зоркий, самодовольный взгляд. Понимает, ублюдок, что я боялась, в первую очередь, за него?— и внаглую пользуется этим. Встаю с пола, с трудом выдерживая на себе этот оценивающий, пробирающий до костей взор с саркастической улыбкой в комплекте. Не отрываясь от него, прохожу мимо, желая поскорее закрыться где-то, главное?— подальше от надвигающейся опасности. Правда, с моей стороны это было слишком самоуверенно и далеко не практично. Здесь куда рациональнее сигануть с окна, хотя и оно?— бронированное. Он ведь пришёл для чего-то?— значит, получит желаемое. Чего я ожидала? Да и секундная отрешённость стоила мне кабалы. Шикаю, вдыхая воздух через зубы. Он больно хватает меня за предплечье и одним резким движением притягивает к себе, разворачивая спиной, словно партнёр в танце. Оказываюсь прижатой к его груди, ощущая лопатками грубую ткань пальто. —?Всё же, мои сугубо медицинские познания твоей крайне отзывчивой анатомии куда лучше мозолистых рук, имевших дело только с мечом. Я прав? —?мягко, текуче, словно плавленная сталь, шепчет он, выставляя напоказ все свои повадки хищника.—?Слышу нотки ехидства в твоём голосе, Ринтаро. Опять ты за своё? Тебе действительно лучше уйти. Мы, кажется, исчерпали чашу общего доверия к друг другу ещё давно. Отпусти! —?Пытаюсь вырваться, дёргая плечами, но сильный хват прижимает к себе ещё крепче с каждым последующим, бессмысленным телодвижением. Он наклоняет лицо ниже, к моей шее, как ядовитый, коварный змей, обнаживший клыки для предстоящего укуса. И чёрт знает, что у него на уме теперь. Стоя к нему спиной, я понятия не имела, какой из фирменных дьявольских оскалов сейчас озаряет его аристократическое лицо, и с какими из его голодных демонов мне предстоит иметь дело сегодня. Да плевать уже на лицо. Его действия?— прямолинейные, наглые и бесстыжие, отдающие кричащей самоуверенностью и невероятным трюизмом. Свожу загнанные глаза на руке, беспардонно пробравшейся через застиранную домашнюю футболку к обнажённой мягкой груди. Как назло тело пробирает сладкая дрожь, а круглый, чувствительный сосок предательски набухает под лжеуспокаивающим теплом его ладони. Он сжимает его, одновременно касаясь языком нежной кожи на шее, вызывая лёгкую дрожь и тень замешательства. Уши горят, тело обмякает, но, всё же, поддаюсь вперёд в попытках вылезти из этой гибельной ловушки. Но ему, кажется, совсем не составляло труда удерживать меня, а даже несколько воспламеняло неприличный, разнузданный интерес.—?Ты же знаешь, милая,?— отдёргивает меня, меняя положение так, что теперь я стою спиной к столу, а не он,?— что у меня крышу срывает, когда ты играешь в недотрогу. Я готов на самые отчаянные поступки, чтобы сломить этот неприступный бастион. Помнишь, как ты умоляла меня быть грубее? —?шепчет на ухо, кусая мочку, больно оттягивая её. —?Я вот хорошо помню. Мне пришлось взять тебя на этом же столе, как последнюю шлюху. А я не привык к грубостям ко своей маленькой девочке?— она ведь у меня такая премилая, что зубы сводит.—?Твоё нахождение здесь?— одна большая грубость! —?злостно выплёвываю я. —?И всё то, что ты говорил мне в штабе?— тоже подходит под это исчерпывающее описание. Да отпусти же ты! —?Ещё один бесполезный рывок в копилку неудачных попыток не поддаться дьявольскому соблазну. Но эти тёплые, крепкие, ловкие руки?— я ненавижу только одну мысль о том, что хочу чувствовать их постоянно.—?Моя хорошенькая Анзу-чан так сильно обижается? Опять я неучтиво груб, что за проклятье! Так позволь же мне исправить своё непростительное поведение и побыть нежным,?— шёпотом произносит прямо в губы он, поглаживая большим пальцем мою щеку, сокрушаясь не то в иронии, не то в сарказме. Смотрю вниз, пряча глаза за ресницами, опасаясь встретиться с его полыхающим взглядом?— наверняка пропаду. Улавливаю совсем лёгкий запах алкоголя?— нечто совсем терпкое, древесное. —?Как же мне хочется целовать столь желанные уста, сдерживая эту незыблемую ненависть, сочащуюся из радужки твоих прекрасных глаз. Ловить ртом горячие стоны, останавливая наивные порывы всадить нож мне в спину. Я знаю каждый сантиметр твоего тела наизусть, самые чувствительные места… ты всё ещё любишь меня, Анзу-чан. Так же беспамятно, как и раньше. Искренне и с открытым сердцем, как можешь только ты одна и никто больше. —?После этих слов, он вжимает меня в стол, до режущей боли в копчике. Издаю подавленный, протестующий крик. Его лживый язык властно проникает в мой рот, исследуя каждый миллиметр, кусая и оттягивая и так израненные до крови губы. Цепкие пальцы, через ткань перчаток, беспощадно сминают обессиленное, зажатое тело, давно отвыкшее от его жгучих, страстных ласк. Хочется кричать, плакать, биться в истерике, умолять его остановить эту пытку. Но тело, в отличии от мозга, отчётливо знало, чего жаждало, и шло к этому?— через сотни барьеров, тысячи преград, целенаправленно двигалось, отвечая сладостной, томной неге. Я, словно парализованная, не могла ничего поделать с этим мерзким чувством, следуя за тянущим внизу желанием, как за путеводной звездой. —?Я хочу тебя, Анзу,?— шумно, с придыханием говорит он, осыпая влажными, горячими поцелуями уже красную, набухшую от укусов шею. С открытыми глазами безропотно смотрю в окно, свесив руки по швам, предоставляя шею полностью в его безграничное распоряжение. Тягучие капли влаги стекают по ту сторону окна плавными, призрачными линиями. Перед глазами всё расплывается. Комната находится будто в дымке?— остались лишь ощущения его тёплого тела, прижатого к моему?— холодному и дрожащему, не то от страха за собственные действия, не то от прохлады огромной угловой квартиры. Сердце бьётся в бешеном, рваном ритме. Кровь, поднявшаяся к вискам, вовсе принимает температуру кипения.Одним ловким движением усаживает меня ягодицами на холодный стол, кладя руку на талию, сжимая её, оставляя яркие отметки, которые утром обязательно станут гематомами. Теперь жарко, невыносимо жарко?— то ли от лихорадки, то ли от сумасшедшего, отчаянного взгляда алых глаз, ради которых я готова продать душу. Ощущения на периферии грубости?— только так он казался мне настоящим, потому что ?нежность??— обманна. За эту роль он уже получил свою почётную награду.—?Подожди,?— едва слышно выдавливаю из себя, кладя ладони на воротник его пальто в жесте прошения умерить пыл. Казалось, что прямо сейчас я падаю в пропасть, срываясь в бездну вниз головой. Шумно дыша, он продолжает целовать моё лицо?— теперь до боли медленно, трепетно и осторожно, выводя каждое движение, словно кистью, нежно водя языком по смятым, опухшим губам. Дрожащим мирным мановением стягиваю его верхнюю одежду с плеч, так же неторопливо разделываюсь с пуговицами на тёмном, идеально-сидящем дорогом пиджаке. Всё это падает на пол, в бесформенную хаотичную кучу. Отстраняюсь. С мученическим лицом смотрю на его точёные, благородные черты?— на ровный, гладкий лоб; прямые, тонкие брови; изящный нос и чувственные, сжатые, насмешливые губы. Лёгкие сжимает, дыхание опять становится рваным. Я просто не могла не влюбиться тогда. Он ломает рёбра одним лишь взглядом стальных глаз, уничтожающих волю к сопротивлению, находясь в такой непозволительной близости и одновременно?— на далёком раздолье. Я не понимаю, мой ли это Ринтаро, или всё закончилось жирной, изодранной точкой на расцарапанном ветхом пергаменте четыре года назад. Но сейчас?— сейчас мне хорошо. Он припадает к моей шее губами, по ложбинке у плеча спускаясь к выступающим ключицам. Параллельно расслабляю узел на его галстуке, стягивая его вниз резким движением. Руки хаотично пытаются расстегнуть верхние пуговицы белой, форменной рубашки. Все движения, поцелуи?— всё враз становится бессистемным, неорганизованным сумбуром вперемешку с громким, шумным дыханием обоих. В нетерпении отстраняя мои безвольные конечности от своей одежды, он укладывает меня на стол, враз лишая футболки. В спешке снимает пояс со своих брюк с характерным щелканьем и, перехватывая обе руки одной своей, заводит их мне за голову, перевязывая запястья прочной, давящей кожей.—?Ваши грязные трюки со связыванием, доктор Мори, как всегда крайне болезненны,?— лихорадочно, с придыханием шепчу я, поглядывая на его самодовольное, надменное лицо. Уголок его рта поднимается в ехидной усмешке. В профиль, зубами, стягивает с себя обе перчатки. Свожу ноги, изнывая от мыслей, что до беспамятства хочу чувствовать его внутри себя?— твёрдого и горячего. Закончив с перчатками, склоняется ко мне, с каким-то странным отчаянием в глазах стягивая с меня последнее оставшееся белье, прикрывающее самую заветную, женскую наготу. Опускается грубыми, жадными поцелуями к груди, покрытой крупными мурашками, круговым движением облизывая ореол?— с дразнящей чувственностью. Бездушно держа оба моих запястья в стальной хватке, плавно перемещает одну руку вдоль по рёбрам на талию, сминая её. Проводит языком вниз, по животу, опускаясь всё ниже. Перемещает руки мне под колени, разводя их в стороны. Его действия?— чёткие, выверенные, такие, будто мы виделись этим утром и успели соскучиться. И прошлым утром, и позапрошлым. И каждый день много-много безмятежных утр тому назад. Мои же?— напротив. Стыд, непривычка, откровенное, неприкрытое вожделение?— дурацкий букет цветов, на которые у меня жуткая, далеко не сезонная аллергия.—?Что, отвыкла от меня, Анзу-чан? Раньше работать не давала, развратница,?— хищно ухмыляется перед тем, как с этим плотоядным оскалом сделать своё первое, убийственно райское касание языком.—?Чёрт бы тебя побрал, Ринтаро,?— делаю шумный вдох, пряча за ним глубокий, томный стон. Выгибаюсь, сводя колени. То, что он делал языком?— выходило за все рамки приличия. За сорок лет этот человек научился быть не только боссом Портовой мафии, но и превосходным любовником. Не имея сил более терпеть этого, пытаюсь отползти на ягодицах назад. Кричу, изгибаясь в позвоночнике от маниакального возбуждения, перерастающего в ноющую, томительную боль. В ответ на моё тактическое отступление он становится ещё настойчивее. Не были бы руки связанными?— закрыла бы ими свой предательский, безвольный рот. И если бы не шумоизоляция, вероятно, соседи бы уже стучались кулаками в дверь. Закончив с этой пыткой, он был твёрдо настроен на другую?— судя по его ровной, возвышающейся надо мной фигуре. Вытирает тыльной стороной ладони мокрый рот, другой рукой расстёгивает брюки. Сжимая мои бёдра, придвигает к себе до упора. Голая спина больно и со скрипом скользит по лаку столешницы.—?Давай только без приступов астмы, милая,?— шутливо произносит он во хвалу своему превосходству, плавно водя головкой эрегированного члена по моим влажным половым губам. Закусываю губу, прижимая связанные, натёртые запястья к груди, стараясь не встречаться с его взглядом и не сгореть от стыда за своё вероломное, отзывчивое тело, которое, после всего того, что он сделал, должно гнать его ссаными тряпками, а не принимать с распростёртыми объятиями. Я хотела только съязвить про старость и тонометр, но он резко вошёл в меня каждым твёрдым дюймом своей возбуждённой плоти. Его дыхание сбивалось с каждым резким толчком до упора и на каждый такой я отвечала протяжным, блаженным стоном, более не сдерживаясь в своих порывах закричать. Не прерывая движений, он избавляет от кожаных оков мои красные, кровоподтёчные запястья и, взамен, сжимает их своей ладонью?— ещё больнее. Наклоняется, чтобы оказаться со мной лицом к лицу. Отворачиваюсь. Ловит меня за подбородок, возвращая взглядом к себе. —?Смотри на меня, Анзу,?— говорит он. Перехватывает мой до краха влюблённый, слезливый взгляд, начиная двигаться ещё медленнее, почти полностью выходя и входя до упора. Я и не заметила, как громко дышала ему в губы, как обхватывала своим языком его, впивалась в горячие, лукавые уста. Как задыхалась и вжималась в него, словно в единственное спасение, посланное свыше. Как молила, сминая его рот, быть быстрее. И он увеличил темп, двигаясь с нарастающей настойчивостью. От жара, заполонившего всё вокруг, казалось, запотели окна. Этот переломный момент, миг счастья, разбивал всё то, за что я его так сильно ненавидела, с чем никогда не желала соглашаться. Оно вернуло вспять всё то, от чего я бежала, не оборачиваясь, поднимая за собою горы пыли и песка. Обхватываю ногами его талию, двигаясь навстречу безумному наслаждению. Сдаюсь, превращаясь в тряпичную куклу, под его непостижимыми, хлёсткими проникновениями. Он отпускает мои руки. В отместку, вонзаюсь ногтями в его напряжённые плечи через ткань влажной рубашки. Чувствуя высокий накал, разряд животного электричества, он впивается страстным поцелуем в покусанные, красные, мокрые губы, истерзанные его грубой нежностью, непонятной мне самой.Есть ли выход отсюда? Поздно ли?..—?Пойдём-ка лучше в комнату для взрослых,?— с томным, глухим придыханием шепчет он, прижимаясь к моей щеке, обдавая её жаром своего пламени. Поднимает, держа за бёдра. Не выходя из меня, направляется в сторону спальни. Крепко обнимаю его, кладя голову на плечо, пряча глаза, чувствуя сладкую внутреннюю наполненность им?— вибрирующую по всему лихорадочному телу. Его взъерошенные пряди волос щекочут мне ухо. Всё это время хотелось либо кричать от удовольствия, либо реветь от того, насколько больно гореть в пожаре, который невозможно потушить. Для меня это была любовь, у которой есть зубы. Да не простые, а звериные, изогнутые, окровавленные клыки, кромсающие плоть сотней смертоносных лезвий.Нет, выхода нет. Слишком поздно. Это уничтожит меня ещё раз и теперь?— навсегда. После титров ведь не бывает сказок. А несбывшееся бывает куда лучше настоящего.