Глава 9: Идеально спланированная смерть (1/1)

Девять лет до основных событий. ЙокогамаПосле этого крайне неприятного инцидента мой не самый прочный и сильный иммунитет в очередной раз дал сбой?— я заболела. Доктор Мори любезно настоял на отгуле, а я?— радушно его приняла. Ему удалось замять эксцесс с насильственным нападением на медсестру и случаем с оторванной рукой мафиози так, что об этом никто не знал. Кроме нас троих, разумеется: самого доктора, Фукудзавы-доно и меня. Не хотелось спрашивать, но, после произошедшего, горе-насильника никто не видел. Либо последний залёг на дно, либо… его попросту убрали, чтобы не болтал лишнего, наводя никому не нужного шороху в больнице.В реалиях подпольного мира такой исход событий, вероятнее всего, предрешён заранее. Но, для меня, акт убийства был настолько недопустимой вещью, что я сама ненароком начала задумываться о смерти, и уже?— о своей. Не обязательно быть мудрым и опытным человеком, чтобы понимать такие элементарные вещи, наподобие того, что будет, если сбежать с такого места, как это. Я или остаюсь в больнице, или отправляюсь на плаху. ?Выбор есть всегда??— однажды сказал мне сенсей. Но только тогда, когда он есть в его планах?— также было его словами. Он?— не обычный доктор. Это было ясно с самого начала. Доктор Мори эспер, о способности которого я могу лишь догадываться. Врач-обыватель никогда бы не замял ситуацию с покалеченным в больничных стенах мафиози таким вот образом. Ему будто море по колено; словно ничто в этом мире не способно сломить его волю. Как ни крути, но теперь я?— тоже часть этой тьмы. Пускай и в самых низах, пускай это и только начало. Так почему бы не дать волю судьбе решать о часах своей жизни? Быть может, ей пора наконец закончиться? Быть может, пора положить этому конец? Мне нечего терять из-за одной глупой ошибки, перевернувшей мой мир с ног на голову. Я переступила порог подпольной больницы, кишащей преступными эсперами и дала возможность самому ужасному доктору в этом городе вживить в себя нити манипулятора и двигать ими, как заблагорассудится.Если не сделаю это сейчас?— пожалею потом.С оставшимися силёнками расклеиваю напрочь закисшие от гнойного конъюнктивита глаза. Всё тело ломит, постель насквозь вымокла от обильного пота. Щёки горят драконьим пламенем, а внутриглазное давление, видимо, решило по-братски присоединиться к моей бушующей инфекции, дабы я сполна прочувствовала всю болезненность этого прогнившего к чёрту мира на закате своего бесцельного существования. Делаю долгий выдох. На деле?— будто пар из печи. Громкий, надоедливо пищащий сигнал оповещает, что температура тела выше тридцати семи и пяти. Достаю термометр изо рта. Действительно, так и есть?— тридцать девять и девять. Если не собью?— сгорю. Всё предельно просто.Ведь специально принимать жаропонижающие я не собираюсь. Поэтому?— бывай мафия, бывай дьявольский врач, бывайте неудавшиеся отношения с парнем мечты, отец-алкоголик и моя жизнь в Йокогаме, повернувшая не в тот тёмный переулок. Долой всё это дерьмо! Туго закрываю глаза, по-покойнически скрещивая исхудалые руки на груди. Очень чешется подбородок. Капельки пота мерно стекают по лицу. Из-под склеенных между собою век подтекает гной. Думаю о том, как же удачно к нам вчера наведались кредиторы. Их я теперь тоже никогда не увижу. Бывайте, уроды. Предсмертная записка написана. Мои несчастные двадцать тысяч йен, которые остались после кредиторского рейда (из запасов на чёрный день, к слову), я завещала салону, в котором мне делали салатовый маникюр. А тело?— науке. На вызов скорой помощи у матери денег не будет?— спасать никто не приедет. Страховки у нашей дружной семьи закончились ещё в прошлом году. А в Японии с этим делом строго. Нет денег?— нет скорой помощи.Просто идеально спланированная смерть. Полу-суицид с мучениями, которые знаменуют мой скорый, неминуемый уход в самом расцвете далеко не беззаботной молодости. Безболезненный суицид?— удел жалких слабаков. Даже если боль ненадолго и заглушить, она станет ещё невыносимее. Боль всегда следует за мной, словно цепной пёс. Она живёт со мною. Когда отец избивал на кухне кулаками, когда мою голову пытались разбить об ободок унитаза?— боль сопровождала меня, делая сильнее с каждым последующим разом. Поэтому, я не боюсь умереть с ней. Я возьму её за руку и, словно со старой, верной подругой, переступлю через невидимую, не осязаемую черту и буду благодарна.Плавно растекаюсь на горячей, влажной постели, словно вытекший желток на раскаленной сковороде. Двигать конечностями становится всё сложнее?— слабость берёт своё. Значит?— всё идёт по чётко намеченному плану. Чувство жара?— на пределе. Скорее всего, температура повысится на градус-два. А это: нарушение обмена веществ, повышение вязкости крови, дисфункция сердечно-сосудистой системы, денатурация белка, расстройство центральной нервной системы, и, наконец, жуткая головная боль.Мысленно рисую всё то, что будет происходить в моём организме через совсем небольшое количество времени. Ещё немножко?— буквально час?— и я умру. Буду наслаждаться смертью в самой дешёвой урне для праха среди полуфабрикатов за засаленной дверцей кухонного шкафа.Но моё идеально-спланированное танго в загробный мир нагло нарушает гулкий звук падающей коллекции бутылок, которые отец складировал ещё с прошлого воскресенья. Как бы не соврать и не уменьшить его достижение, сказав, что их там собралось штук пятьдесят, быть может?— больше. Об них спотыкаются обычно те, кто у нас впервые. Приоткрываю левый глаз. Неужто отцовская пьяная рать наконец пришла проведать главного предводителя алкогольного течения Йокогамы? Он ведь так напился, что не выходил на работу аж целых три дня. Может?— спохватились. Пытаюсь вслушаться во внезапно появившиеся шёпот и шорохи в коридоре. Если это не зов предков, то я за себя не ручаюсь. Даже умереть спокойно не дадут. Вот же ж! Со всей стервозностью, напряжённой до предела рукой сдираю с себя дурно пахнущее покрывало, опуская босые ноги на пол, игнорируя холод и озноб. Облачённая в застиранную майку и трусы на верёвках, воинственно встаю с кровати, направляясь к своей двери.Отворяю её одним грубым движением. Миную небольшую стену с дурацким лунным календарём и то, что вижу перед собой?— вызывает ну просто уйму вопросов. Как? Почему он? Почему здесь? И почему я не могу взять и спокойно умереть у себя же дома?—?Анзу, а-ну оденься, стыдоба! Ещё больше заболеешь же! —?шипит мать, лязгая себя ладонью по домашнему нарядному платью, которое она, кстати, надевала только в двух чрезвычайных ситуациях: в молодости на первое свидание со своим женихом-американцем, когда оно ещё не было домашним, и сейчас?— сугубо на большие праздники, когда открывала выпивку не за сто йен, а за двести. Значит, судя по картине маслом,?— сейчас день всемирного карнавала смерти. Я лишь шумно вздыхаю. Стенки носа обдаёт горячим воздухом. Глаза сами по себе закрываются, наливаясь свинцом, а белки будто прокалывает сотня тонких игл из-за яркой лампочки в коридоре.—?Врач?— бесполое существо,?— обессилено произношу я и, со скрещенными руками, вяло бреду, шаркая ногами, обратно в свою комнату прямиком под одеяло. Бросаю поверх него свой любимый леопардовый халат, дабы поджарить себя ещё больше. Начинаю игры наперегонки со смертью?— авось, успею.—?Вы уж простите мою Анзу, она слегка не в себе,?— слышится приглушённая болтовня матери за дверью. Да такой любовный лепет, что она со мною так никогда в жизни не сюсюкалась. —?В последнее время она сама не своя. Наотрез отказывается лечиться. Говорит, что и так рано закончит. Ну как это так можно подобное матери говорить? Хотя она у меня та ещё паникёрша, ха-ха! С самого детства, представляете? Будь-то насморк, или ангина. Кричит: ?Умираю!?. Помню, как я ей глисты корнем лотоса выводила, так она…—?Мама! —?неистово ору я со своей комнаты, чуть не плача. Господи, как же стыдно-то, а… если меня и вытянут с того света, то историю про гельминтов так просто не забудут. Она будет преследовать меня весь остаток жизни язвительным шёпотом у самого уха.—?Весьма интригующий способ выводить паразитов корнем лотоса. Я войду? —?после чего следует деликатный стук костяшками пальцев по дешёвой фанере. Игнорирую. —?Это из китайской народной медицины? —?Игнорирую. —?И как, увенчалось успехом? А, Анзу-чан? —?обращается ко мне сладко-приторный, надоедливый голос врача из ночных кошмаров. Хорошо, хоть отвернулся в коридоре.—?Как вы вообще здесь оказались? —?с раздражением шикаю я, не раскрывая глаз. Этот адский врач меня и в раю отыщет, когда я отойду, наконец, ото дней мирских.—?Ох, прошу прощения, мне стоило предупредить о своём экстренном визите хотя бы за пару минут. Но, как бы сильно я не хотел этого, милейшая Момо-сан, твоя дорогая мама, видимо, овладела новеньким телефоном моей горячо любимой подчинённой и нашла там необходимый, до жути безотказный номер. ?Дьявольский врач??— так же я у тебя подписан? Это так мило, Анзу-чан! —?начинает умиляться он, по-идиотски обнимая себя за плечи. —?Ты не представляешь, насколько сильно трепет разливается сейчас по моему чёрствому сердцу. К превеликому счастью, я сразу же примчался, бросив все срочные дела. Какова температура кипения моей маленькой девочки?—?Тридцать шесть и шесть. А вы?— старый извращенец.—?Какой интересный философский подход ко здоровью. —?Он склоняется надо мною, шерудя белым халатом. Мягкие, влажные губы внезапно касаются моего лба, задерживаясь на нём около пяти вечных секунд. Делаю из лица чёрствый кирпич без признаков жизни, сгорая от неловкого смущения. Опять этот приятный запах. Как тогда, когда он пытался прирезать меня скальпелем. В этом человеке просто нет золотой середины, а одни лишь крайности. —?Где-то около сорока,?— с наигранной горечью заключает он, разводя руками. —?Раз так, то выбирай, моя милая Анзу: чудодейственные ректальные свечи или капельница?Ненавижу капельницы. Ненавижу доктора. Ненавижу всё. Капельницы?— скучные. Доктор?— извращенец. И всё это скоро загонит меня в могилу не по собственной вине.—?Ректальные свечи будете ставить вы? —?безучастно спрашиваю я, воспринимая его любезность всерьёз. Стоит отдать должное тем, кто дал ему такое прекрасное, утончённое воспитание. Рядом с идиотским доктором я всегда чувствовала себя настоящей знатной леди в карете с протухшей тыквы.—?Разумеется,?— хмыкает он, будто я сказала, что H?O?— это вода. —?Я же врач, а как иначе?—?Тогда, лучше капельницу. Зная вас, вы мне душу достанете из задницы, раз уж пришли сюда самолично, а не отправили подчинённых, наподобие вашего ручного мальчонка с бинтами.—?Очень жаль, очень жаль, потому что это будет куда уж кропотливее,?— строит расстроенную мину он, готовя всё для капельницы. —?Я подчинённым такое сокровище ни за что не оставлю. Но, я уже осведомлён, что из двух зол моя маленькая Анзу всегда выбирает меньшее. Поэтому предусмотрительно взял с собой штатив. Пожалуй, капельницы лучше ставит медсестричка доктора Мори, но сегодня, и только сегодня, сам доктор будет нежен, как никогда. —?Последние слова прозвучали так, словно он пришёл сюда не за тем, за чем надо. Показательно кривлю лицо. Казалось, так дерзить я могла только ему. И только потому, что это явно его забавляло. В противном случае?— он бы заткнул меня одним только взглядом.—?Надеюсь, вы запустите туда воздух. А лучше?— попросту пустите иглу по венам. Она достигнет сердца и я забуду ваше самодовольное лицо раз и навсегда.—?Ну, не дуйся, милая. Что ж вы у меня все такие суицидники-то… Ты до сих пор обижаешься на то, что тот грязный, порочный старикашка облапал мою недотрогу? Я думал, Фукудзава-доно более, чем наказал его. Вид моего старого друга был таким грозным, таким полыхающим ненавистью и непреодолимым отвращением… Обычно он так на меня смотрел, когда мы сходились в поединке. Признаюсь честно, я немного даже приревновал эмоции своего старого друга.—?Фукудзава-сан отрубил ему руку, но оставил жить. А что сделали вы, Мори-сенсей? —?заискивающе спрашиваю я.—?Он жив и практически здоров, мой ангел,?— в нетерпении отвечает он, но тотчас осекается, поправляя и так растрёпанный, тонкий галстук. —?Просто достопочтенному джентльмену пришлось довольно доходчиво объяснить, что в моей больнице делать можно, а что нельзя. В особенности, что с моей медсестрой можно делать, а что?— нет. Надеюсь, эта тема для нас закрыта, Анзу-чан. Я очень сожалею, что такое произошло. Подобное больше не повторится. Даю слово.Игла насквозь прокалывает толстую пробку бутыля. Со сверх серьёзным лицом регулирует подачу препарата колёсиком, затем подвешивает флакон на штатив. Я же бесцельно сдираю розовый лак с ногтей, пока он продолжает свои медицинские манипуляции в полной тишине. Когда он достаёт жгут, нехотя протягиваю руку вперёд.—?Вы сегодня без перчаток, доктор Мори? Любите работать вхолостую? —?язвлю я. В ответ он сжимает жгут с такой силой, будто хочет оторвать мне руку. Всё это происходит под аккомпанемент двух сучьих ухмылок и полного взаимопонимания. В такие моменты он мне даже нравился.—?Чего не скажешь о тебе, Анзу-чан. Короткий халат для меня что ли носишь? —?парирует он, самодовольно усмехаясь.Хотела только возразить, набрав в лёгкие как можно больше воздуха, но кожу вдруг пронзает острая боль. Втягиваю в себя воздух. В трубке появляется тёмно-алая кровь. Доктор фиксирует иглу пластырем, снимает жгут, поворачивает колёсико и открывает лекарству доступ к моей поруганной вене. Всё это он проделывал так быстро, что я толком не успевала наблюдать. После?— тычет мне в рот термометр. По истечению нескольких секунду писк разрывает пространство.—?Сорок, как и думал. —?А вот теперь тон доктора более не выражает прежней язвительности, наоборот?— слышу явную обеспокоенность. Его глаза в раздумьях бегают по всей комнате. Даже мне становится жутковато, хотя каких-то полчаса назад я с радостью играла со смертью наперегонки. Он клеит на мой лоб специальный жаропонижающий пластырь, накрывает до подбородка одеялом, гасит верхний свет и с усталостью падает на кресло, почёсывая костью тонкого запястья бровь. Вздыхая, закрывает глаза. Не раскрывая век, тихо, но отчётливо говорит:?— Останусь здесь, пока не собью температуру. Попробуй уснуть, Анзу. Это всё, что от тебя сейчас требуется.—?Угу,?— обессилено мычу я. Всё вокруг становится таким, будто скрестили несовместимое. Ломота в теле кажется мясорубкой, перемалывающей кости.Лекарство мерно капает в цилиндре, невидимо путешествуя по трубке. Едва уловимый свет от старого торшера осветляет лишь часть лица доктора Мори. Его глаза сомкнуты, руки скрещены, тело напряжено. Он не спит, лишь даёт себе время немного отдохнуть. Сколько его знаю, этот человек всегда работал, мало ел и практически не спал. Чего не скажешь о моём отце. Последний лишь пил и лупил меня, как боксёрскую грушу. Несмотря на все повадки сатаны, за эти несколько месяцев чужой доктор сделал для меня намного больше, чем так называемый биологический отец за всю жизнь. Я не могу уйти с больницы, потому что там я чувствую отцовскую заботу, которой мне так сильно недостаёт здесь.Чувство родного дома давно утеряно.Шумно вздыхаю. Казалось, я даже какое-то время спала. С режущей болью открываю глаза?— гнойные корки приклеились к ресницам, в уголках?— дико чешется. Смотрю на цилиндр?— осталось чуть меньше половины лекарства. Вместо пластыря на лбу ледяная марля. Перемещаю тяжёлый, неясный взгляд вслед за приглушённым светом прямо на доктора. Он так же немного сонно смотрит на меня, удручённо прокручивая в пальцах термометр. Мешки под его глазами стали ещё более заметными. Хочется что-то сказать, улыбнуться?— но силы попросту покидают этот кожаный футляр под названием тело. Он, видя мои неудачные потуги заговорить, не спеша встаёт со скрипучего, закиданного одеждой кресла, тихо опускаясь на корточки у моей кровати. Опять этот шумный, протяжный вздох, от которого на коже становится тепло. Берёт ватные диски, смоченные в физрастворе, и заботливо вытирает гноящиеся глаза.—?Без цветных линз мне нравится куда больше. У тебя красивые глаза, Анзу-чан. Тебе говорили? Наверное, настоящий цвет волос тоже. Хотя, мне и так нравится?— довольно смело.—?Вы просто старый зануда, Мори-сенсей. В ваше время женщины мамонтов готовили, а не линзы носили,?— совсем тихо пытаюсь отшучиваться я. Доктору приходится придвигать голову ближе, чтобы наверняка услышать, но он даже посмеивается, глядя на практически пустой цилиндр. —?Вы же не оставите меня умирать? —?на полном серьёзе спрашиваю я. Совершенно без раздумий, он отвечает:—?Я решил, что нет. Как же так? Ты мой источник дофамина, Анзу-чан. На тебя у меня большие планы. Мне не остаётся ничего другого, как быть рядом. Засыпай.Я даже не заметила небольшого размера шприц у него в руках. Голое плечо обожгла резкая, жгучая боль. Всё облачилось в густой чёрный. Кажется, это что-то совсем запрещённое.***После окончательного восстановления я вернулась к делам спустя только две недели. Каковым было моё удивление, когда, проходя по полутёмным коридорам больницы, раненые преступники смирно сидели, вжавшись в стены, а не свистели и улюлюкали вслед, как пьяные вусмерть матросы, триста дней и ночей не видавшие женщин. Самого же доктора будто подменили?— он не давал тяжёлых пациентов, не пытался убить и практически не язвил. Мне даже показалось, что не такой уж он и плохой, каким слыл в глазах с самого начала нашего неоднозначного знакомства. Если тогда был длинный, кожаный кнут, то сейчас?— определённо сладкий, вкусный пряник. Время, проведённое с ним, больше не казалось лотереей с бесом, салками с дьяволом или адской рулеткой. Мы спокойно работали, много общались. Я нашла его крайне интересным мужчиной, хотя и пыталась абстрагировать себя от не самых лучших сторон его характера, которые, так или иначе, всплывали. В больнице, рядом с ним, я видела единственную настоящую отдушину в своей жизни, не желая возвращаться домой каждый раз, когда заканчивалась работа. Здесь никого не убивали, а только лечили?— это крайне успокаивало мою заблудшую, желающую мира душу.Также, для меня лично, была придумана парочка крайне неудобных нововведений. Первое?— под медицинским халатом всегда иметь адекватное не просвечивающееся бельё. Второе?— прятать под халатом кобуру с пистолетом на случай самозащиты. Последнее, как раз, было его памятным подарком. Поэтому бедному Дазаю, в свои несчастные и без того трудные почти четырнадцать, приходилось не только мечтать о сладкой, вожделенной смерти, но и учить меня, не сведущую, стрелять. Согласился он, к слову, только потому, что надеялся на криворукость ученицы, которая могла бы стать отличной причиной сквозной дырки меж его чеканных бровей. К превеликому сожалению своего учителя, постигать новое и неизведанное я любила больше всего. Стрельба?— не стала исключением.—?Анзу-чан, Дазай-кун. У меня для вас небольшое поручение. Если выполните хорошо, дам дополнительный выходной,?— деловито произносит доктор, занятой заполнением каких-то рабочих бумажек из глубокого подполья. —?Нужно забрать небольшую партию медикаментов,?— по ходу объясняет он, громко чиркая ручкой. —?Ну, как забрать. Правильнее будет?— быстро определить и ловко экспроприировать. Ничего такого, с чем бы ты, Дазай-кун, не справился. А знания моей дорогой Анзу-чан тебе в этом помогут.Меня спросить, как всегда, конечно же забыли. Я, конечно же, в больнице уже не нужна. Действительно, а зачем в ней медсестра?!—?А можно Анзу-сан не брать? —??Наконец?,?— думаю,?— ?хоть кто-то умный догадался?. —?От девчонок одни проблемы. Они мешаются под ногами и их всегда нужно спасать,?— лениво протягивает парень, беспечно крутясь на круглом стуле вокруг своей оси. Его большие детские глаза с интересом рассматривают потолок, но точно не внимают словам доктора. Я с подозрением потягиваю рисовую лапшу из глубокой тарелки, пристально наблюдая за беспечностью подростка, который так безропотно выполнял любой приказ подпольного доктора до этого единственного момента. Но сейчас ?девчонка? под боком не угождает, видите ли, его подростковым принципам о том, что в мужской песочнице таким, как я ?играть? не комильфо. Собственно говоря, почему я так переживаю по этому поводу? Я крайне не хочу выходить из клиники. Меня и здесь неплохо кормят.—?Смотрю, ты уже успел познать все прелести женщин, Дазай-кун. Не дурно, в твоём-то возрасте, очень не дурно. Но ответь мне на минимум, будь добр: что означает производный опиата эторфина и 4-метилметкатинон?Угрюмое молчание. Звенящая тишина. Потупленный взгляд в пол. И десять баллов доктору Мори за столь ловкое ухищрение.—?Анзу-чан? —?всё так же, не поворачиваясь, говорит доктор, обращаясь теперь непосредственно ко мне. Наспех проглатываю остатки лапши, чётко отвечая, как заучка любимому преподавателю по химии:—?Первое?— это ацеторфин! —?Он кивает. Вытираю жирный рот тыльной стороной ладони, со звоном откладывая миску в сторону. —?Мощный болеутоляющий, в несколько тысяч раз сильнее морфия. Второе?— мефедрон?— психостимулятор и эмпатоген. Оба вещества запрещены в обороте многих стран мира. Могу подать: четвёртый шкаф слева, вторая полка в самом углу.—?Умница, не стоит. Ещё Анзу-чан может определить практически любой интердиктированный препарат не только по формуле, но и по цвету, консистенции и ощущениям, которые тот вызывает. Вопросы, Дазай-кун? Полагаю, их нет.Доктор Мори медленно поворачивается к нам лицом, расслабленно закидывая руку на спинку стула. Довольный тем, что процесс воспитания идёт успешно, он, наконец, объясняет всю суть задания. Звучит, конечно, многообещающе. Если не брать в расчёт то, что там вооружённая до зубов охрана в гражданском и я, умеющая стрелять только по Дазаю.—?Итак,?— начинаю, как только мы с Дазаем выходим за пределы клиники. На мне?— новый, но такой же непорядочно короткий халат, те же памятно потёртые сапоги и длинное, светлое мешковатое пальто нараспашку. Дазай же одет, как лучший выпускник Стэнфорда. Добротный чёрный костюм добавлял к его виду некоего щегольства, а плащ, накинутый на худые, ещё не развитые плечи, бунтарства. —?Нам нужно найти пентакарбонил железа и его антидот. С препаратами, конечно, доктор Мори немного перегнул. Это сильнейший неорганический яд. Надеюсь, он просто хочет получить порошок железа, а не устроить диверсию, путём постановки отравления угарным газом.Честно говоря, последнее куда больше походит на стиль Мори Огая?— подпольного врача Портовой мафии.После слов ?яд? и ?отравление? Дазай даже оторвал свою неусыпную голову от командной онлайн-игры на телефоне. Его рот начинает расширятся в подозрительной усмешке, а хитро прищуренные глаза трепетно взирают на меня. Ему дали лишь одно наставление?— ?отвечать за Анзу головой?. И, кажется, на это у него были свои стратегические малолетние планы для хитро выверенного суицида. Набрасываюсь на юношеское плечо с ухабистым объятием, расплываясь в коварной ухмылке. Уж больно он мне нравится, несмотря на вредный переходной возраст. Так и хочется за щёки потискать.Моментально перехожу на тон, коим обычно перед сном пугают детей:—?Сначала он попадёт тебе в кровь. —?Дотрагиваюсь подушечкой пальца к выпуклой вене на его тонкой шее. Парень слегка приоткрывает рот, кося на меня свой взгляд. —?Затем обменяется молекулами СО с твоим гемоглобином и отравит его. —?Опускаюсь пальцем чуть ниже, под белоснежный воротник. —?Все подумают, что бедняга отравился угарным газом, но! На самом же деле?— причиной будет соединение тяжёлых металлов. И оно сделает твою смерть такой мучительной,?— хватаю его за воротник, дёргая на себя,?— что ты будешь молить об антидоте. Усёк, суицидник-кун? —?Подмигиваю, с силой отпуская его. Тот нехотя, но всё же соглашается со мной, поправляя сдвинутый с плеч плащ. В глазах мелькают недобрые огоньки, обещающие отомстить при любом удобном случае.Выстроить отношения с Дазаем казалось просто не воспроизводимой в жизнь вещью. Он часто закрыт, молчалив и не идёт на контакт. Я бы и бросила эту бессмысленную затею, если бы он так часто не мелькал перед глазами. Одному дьяволу известно, где сенсей откопал этого юношу, но по взгляду видно, что парень далеко пойдёт и многое сделает. К тому же, я никогда не видела, чтобы щуплый, угловатый подросток обладал такими уничижительными и сосредоточенными глазами. Казалось бы, мы идём в очередное подпольное место?— ничего нового и необычного. Но само существо парня горело чёрным пламенем и желало массового, жестокого кровопролития. Его неистовая жажда смерти была развита не по годам?— в этом был весь его насильственный потенциал. Боюсь, я не смогу вразумить его обойтись без жертв. Но, хотя бы попытаться точно стоит.Нога в ногу мы подходим к нужному зданию промзоны. Железные ржавые балки, торчащие со старой постройки, грозились упасть кому-то на голову?— настолько хлипко они держались. Бесстрастный профиль Дазая внимательно осматривает то ли строение, то ли пристройку. Укутываюсь в широкий плащ, прыгая с одной ноги на другую. Изо рта выходит белёсый пар. Вокруг холодно, сыро и темно. Ловлю себя на непрошеной мысли, что рядом с доктором Мори было бы теплее.Что за глупости.—?Нам туда,?— говорит Дазай и тянет меня за руку в самый хлипкий и обветшалый вход постройки, ведущий в тёмный, узкий, длинный коридор.—?Надеюсь, это не план твоего самоубийства,?— нервно хмыкаю я, еле поспевая за его широкими шагами. —?Не то я в этом спектакле не участвую! Ты надоел уже своими попытками…—?Пушка при тебе? —?бесстрастно перебивает он.—?Да, всегда. А что? —?с опаской спрашиваю. Убивать я не собиралась. По крайней мере?— в этой жизни так точно.—?Ничего,?— гаденько хихикает Дазай. И тут я понимаю, почему. Буквально через секунду ударяюсь лбом об висящую на низком потолке железяку. Как и предсказывал сдерживающий себя от смеха дьяволёнок?— приходится прикладывать холодную рукоятку ко лбу.—?Я тебе слабительного в яд подсыплю, чтобы остаток жизни уж точно мёдом не казался.Наконец мы выходим в открытое, освещённое пространство. В этом помещении было холоднее, чем на улице вечером.Продолжаю идти, всё так же держа пистолет у лба, но Дазай быстро дёргает меня за сгиб руки, которой держу спасительное итальянское оружие, буквально запихивая под находящийся рядом железный блок. Даже слова не говорю?— в таких ситуациях я словно начитанный гуманитарий на экзамене по высшей математике. Паренёк тем временем бубнит о том, что от меня одни проблемы, выглядывая глазком с нашего временного укрытия. Судя по звукам, из соседних ворот сюда только что въехала грузовая машина. Слышатся неразборчивые, протестующие голоса, с каждым разом всё громче и громче. Возникает конфликт. Прячу оружие обратно в кобуру. Мне кажется, или эти по горло криминальные ребята потеряли своего главного химика-махинатора на дороге?—?Королева на f6,?— заговорщически шепчет на ухо Дазай.?Что???— только хочу с неподдельным удивлением уточнить, к чему здесь на самом деле шахматы, но уже лечу носом вниз. Паршивец просто по-тихому вытолкнул меня из-за балки ногой и теперь на меня смотрит орава здоровенных, вооружённых автоматами мужиков. Глупо моргаю глазами, аки сломанная кукла, всё ещё валяясь на песке, который был здесь вместо пола.Слышу ритмичный звук приклада. Мне точно конец. Закричать, тем самым выдав его? Или погибнуть с достоинством? Как доктор Мори вообще мог так со мной поступить?Отсчитываю секунды до своей смерти, проклиная паршивого малолетнего суицидника, как вдруг из-за ворот выбегает запыхавшийся молодой мужчина в защитных очках, причитая о крышесносящей беспечности учёных. Непонимающе смотрю на него. Довольно симпатичный, со взъерошенными светлыми волосами. Чем-то похож на айдола-актёра, играющего молодого учёного в среднестатистическом сериале, ориентирующемся на, в большинстве своём, влюбчивую женскую аудиторию.—?Макото-сан? Вы? —?с огромным удивлением в голосе спрашивает он, втягивая подбородок в шею от изумления. —?Я думал, вы мужчина. Ошибся, значит. Чёрт поймёшь по этим телефонам, такая важная задача… Как же я нервничаю. Что ж вы лежите на полу, вы же девушка! —?Словно пробуждаясь ото сна, он громко вздыхает, подбегает ко мне и помогает встать, беря под руки. Смотрит на врачебный халат, вероятно, оценивая степень моих познаний в химии по длине ткани. Сразу же всучивает в руки защитные очки и матовые нитриловые перчатки. —?Это не понадобится, лишь формальности. Опустите оружие, наконец! —?рявкает охранникам он. Чёрт знает зачем, но пытаюсь нащупать в карманах свои ключи от больницы, опасаясь, что могла потерять их, пока тёрлась об Дазая под блоком. —?Да бросьте вы, к чему документы. Всем и так понятно, кто вы такая, Макото-сенсей! Очень смешно, расслабьтесь. —?Хлопает меня по плечу он, блестяще улыбаясь. То есть, он подумал, что в карманах я ищу удостоверение? Какая радость. У меня чуть сердце не остановилось.Хочется спросить одно: куда делся настоящий химик? Что сделал с ним этот Дазай? Пока мы шли сюда, пацан отходил лишь на пять минут. И то, чтобы отлить.Мужчина в очках, наконец представившийся крайне типичным именем для такого симпатяги, торопясь подводит меня к грузовику за талию. По его горделивому приказу тут же открывают кузов, из которого ниспадает синий, густой пар прямо под ноги. Делаю шаг назад, застывая от удивления. Дым тлеет, поднявшись чуть выше щиколоток. Стараюсь удерживать равновесие и не падать. Передо мною?— целая химическая лаборатория на колёсах! Такое я видела лишь в голливудских фильмах. Всё идеально белое, подсвеченное, с оптимальным поддержанием температуры, а по бокам?— куча одинаковых колб в ряд.—?Ох, по глазам же вижу, как вы любите подпольную химию, Макото-сенсей! Такая молодая девушка, а сколько заслуг! Не сосчитаешь! —?Довольный мужчина как бы невзначай расстёгивает верхние пуговицы рубашки, вероятно с силой натянутой на мускулистое тело. Но, кажется, мои мечущиеся глаза смущают некоторых охранников, и мечутся они далеко не по красавцу-учёному. Сглатываю слюну, делая шаг вперёд. —?Ну же, не стесняйтесь, ха-ха! Берите всё, что вам необходимо, а сделку можем завершить на ужине, если вы не против. Уж не думал, что вы женщина, ей-богу! Я бы очень хотел узнать о вашем мнении о фторфосфорорганических отравляющих веществах нервно-паралитического действия. Здесь в двадцати минутах езды есть отличный ресторан!Более не слушаю его. Всю меня пробирает дрожь. Если посмотреть на руки, можно сразу прийти к выводу, что что-то не так. Поднимаюсь по опущенной платформе в грузовой отсек машины. Лаборатория?— перед глазами. Ни один химикат не подписан?— вот для чего здесь я.?Светло-жёлтая жидкость??— крутится у меня в голове, словно заевшая пластинка, а глаза разбегаются. Всё здесь слишком прозрачное. Ускоряюсь, следуя в конец отсека, отстукивая несвязный ритм платформой по железному полу.От сердца отлегает, как только нахожу похожее вещество?— единственное с жёлтым оттенком. Пентакарбонил железа?— диамагнетик. Но, кажется, вместо ключей из кармана у меня выпал маленький магнит, который я специально взяла с собой для проверки. Деловито откашливаюсь в кулак, вспоминая о том, как зарабатывала деньги на свиданиях, просто разговаривая о том, о чём ни капли не смыслила. Беру в руки колбу, показывая её учёному. Улыбаюсь во весь рот. Тот, в свою очередь, моё настроение воспринимает на свой счёт, подмигивая мне одним глазом.—?Хотела бы уточнить у вас, Сузуки-сан. —?Кажется, я назвала его фамилию правильно. —?Голова напрочь забита радиотоксичными канцерогенами,?— издаю дурашливый смешок, ставя носок сапога на перекладину, оголяя часть бедра. —?Растворяется ли это в уксусной кислоте, м?—?Конечно, вы разве забыли? —?смотрит на ногу, шумно вдыхая воздух. —?Хе-хе, понимаю, тоже часто из головы вылетает… ещё в этаноле и диэтиловом эфире, Макото-сенсей! —?шутливо отвешивает честь он.Прекрасно. Это точно то, что мне нужно. Из отсека внизу достаю антидот?— унитиол. Рядом, в вакууме, лежат семена клещевины?— настоящий источник рицина. Выведенный химическим способом рицин?— чрезвычайно ядовитое вещество биологического характера, фитотоксин. Интуиция подсказывает, что пригодится. Незаметно прячу его под плащ. Сжимаю ?украденное? фиолетовыми нитриловыми перчатками, судорожно дыша. Дрожащими, медленными шагами следую к открытому выходу из грузового отсека. Где чёртов Дазай? Что мне делать дальше? Учёный странно смотрит на меня, не понимая, почему моё лицо такое перекошенное.Стуки своих же шагов отбиваются в голове судейским молотком. В какой криминал я только что вляпалась? И почему мне кажется, что за тем блоком Дазая больше нет?!Слышу громогласный крик. Цокаю языком. Поднимаю вверх руки, закатывая глаза.—?Самозванка! Преступница! Что ж вы стоите?! —?кричит, судя по избитому лицу и потёртому виду, настоящий Макото-сенсей, весь в траве и земле, вывалившийся мешком из-за широкого входа в помещение, выходящего на другую сторону улицы. Автоматы подняты на меня. Учёный из сериалов громко смеётся, смотря то на истинного Макото, то на подставного. Кажется, вот теперь-то я точно попала по самое не хочу.