Глава 11: Пробивая дно (1/1)

Девять лет до основных событий. ЙокогамаИмела ли я отчётливое понимание того, куда меня могут волочить с холщовым мешком на голове? —?Нет!Оставили ли у меня в карманах короткого медицинского халата храбро добытый лут, состоящий из пентакарбонил железа и рицина? —?Вероятно, что тоже?— нет!Побежал ли сломя голову отважный и доблестный шпингалет Дазай, ведомый неукротимым желанием спасти немощную помощницу своего босса? —?Конечно, нет! Этот мелкотравчатый пацан кинул меня. И кинул по-взрослому.Ресницы касаются грубой неотделанной ткани мешка, а воздух внутри нагревается, как нежное, восхитительное мясо на пару. Снаружи?— зябко, пробирает до костей. Кто-то больно тянет меня за костлявое предплечье. Я каждый раз путаюсь в собственных ногах и норовлю проехаться душной холщовкой по земле. Руку отпускают. Даже без доступа ко зрению понимаю, что на коже красуется огромная розовая мужская пятерня?— следствие безжалостного, стального хвата того типа людей, которые и бровью не поведут, калеча. Увесистый шлепок по спине?— и я падаю на колени, вздымая пыль. Опускаю голову, пытаясь сбросить проклятую торбу с головы связанными запястьями. Слышу глуховатое хихиканье охранных верзил у себя за спиной?— насмешливое, глумливое. До ушей доносится издевательское?— ?мафиозная шавка?. Впервые за всё это время понимаю, что, по сути, так оно и есть. Спустя несколько секунд с меня довольно бестактно стягивают мешок и, дёргая за волосы, поворачивают к тем самым людям, с которыми мне уже и так посчастливилось познакомиться?— настоящим химиком и молодым учёным с их живописно угрожающими позами, смиряющими меня настороженными взглядами традиционно раскосых японских глаз. Ситуация, мягко говоря,?— дрянная.Сделаю небольшое отступление от той невольной, обнажённой дрожи, которая пробирает меня сейчас, отвесив роль второго плана сдавливающей, добивающей боли в груди. До знакомства с самым подпольным в мире доктором я бы с пущей уверенностью назвала свою нервную систему железной?— мне приходилось буквально выживать в условиях отчего дома с самого своего нищенского детства. Сейчас же мои нервы похожи на изрешеченный пулями алюминий, мирно развевающийся на ветру. И вот, воображаю, как температура тотчас немного спадёт, поднимется грозовая буря, флюгер в форме железного петуха бешено закружится вокруг собственной оси и меня, в образе несчастной пластины, сдует куда-то в сторону забытых, неизведанных земель.И там я и умру. Крест.—?Думаете, эта девушка с мафии? —?обеспокоенным тоном спрашивает у молодого учёного тот самый подлинный химик, осматривая вкрай подавленную меня, сидящую на холодной земле голыми коленями из-за порванных колготок. Моё впечатление о людях зачастую не подводило. Я могла?— не всегда, но благословенными временами?— положиться на шестое чувство, которое в народе именуют интуицией. Химик почему-то не создавал впечатления ни особо опасного радиоактивного махинатора, ни безумного учёного, упивающегося своим научным превосходством и раскатистым хохотом, доносящимся из научно-исследовательской лаборатории где-то под военной базой тайной национальной армии. Максимум?— уважаемый профессор из университета, не более. В то время как его молодой коллега?— наоборот?— стал выглядеть уж больно подозрительно и гадко. Этот фосфорический блеск в глазах я вижу не впервые и уж точно могу отличить в глянце радужки внешнее благообразие от издевательского двоемыслия?— спасибо Мори-сэнсэю за это. —?Вам бы стоило проверить её изначально. Это немыслимо так халатно относиться к работе! Вы знаете, на что способна мафия! Тем более?— сейчас. Это… это с-страшные люди! —?с красным лицом, чуть не задыхаясь, выкрикивает научный работник. Машет руками. Его грудь вздымается так, будто мешок только что был не на мне, а на нём. Он?— боится. Я, разумеется, не вдавалась в подробности, но однажды дьявольский врач проболтался, что действующий босс мафии творит чёрт знает что?— и это объясняло все бесчинства на улицах Йокогамы.—?Виноват, Макото-сэнсэй. Каюсь! —?учтиво кланяется мужчине парень в белом халате, прикладывая обе руки к груди. —?А давайте как раз спросим у самой девушки,?— с вызовом бросает он,?— откуда она к нам пожаловала? Как зовут-то? Это так, для начала.Чувствую, как накаляется атмосфера.Сдуваю белокурую выбившуюся прядь с лица, не имея возможности поправить растрёпанные волосы из-за связанных рук. Когда человек нервничает?— у него не всегда есть возможность вдохнуть полной грудью, потому что лёгкие сжимаются. Лишь глаза?— глаза могут беспрестанно метаться по каждому углу, по всякому гвоздю на дверях в поисках выхода, не брезгуя даже ворсинками на чужой куртке. Мысли путаются, мешаются в извилинах, превращаясь в абстракцию непостижимого образа побега хотя бы куда-то, пускай даже через стену?— лишь бы сбежать, сверкая пятками, и больше никогда, никогда в это место не возвращаться.—?Меня зовут Анзу,?— начинаю я, неровно, тяжело дыша. Кажется, с этой условной фразы обычно и начинаются мои самые отвратные эпопеи. Затравленно клюю носом в пол, боясь сказать что-то не то, что-то лишнее, от чего могу сделать себе только хуже, например?— умереть. Уголки глаз уже начинает печь от одной такой мысли. —?Я-я… студентка. Проходила мимо… —?Запинаюсь. Сама не верю в то, что говорю, при этом умудряясь ещё и жестикулировать связанными верхними конечностями. —?И-и, э-э…—?Тц! Подожди. —?Поднимает указательный палец молодой учёный, недавно казавшийся мне сошедшим с телеэкранов айдолом, приближаясь ко мне, словно кобра. Глотаю слова, плотно сжимая веки. Несказанные буквы так и стекают по гортани. —?Такие сказки будешь на ковре своему боссу рассказывать. Проходила мимо?— во сказала-то, ха-ха! —?Смеясь, смотрит на профессора, ища в нём компаньона для совместного увеселения. К сожалению, или к счастью, немолодой учёный решил не становиться сообщником сего сомнительного неоперившегося энтузиазма. —?Лучшего ничего не могла придумать? —?Возвращается ко мне, получая укол игнорирования от старшего коллеги. Хотя это ничуть его не расстраивает. —?А пушку с собой для зачётов носишь? Под юбкой. Наверное, хорошо учишься! Ну, что нам с ней делать, Макото-сэнсей, а? Я в растерянности. Мешок на голову и в воду? У меня ещё не было таких инцидентов на работе… но босс говорил, что нежелательные единицы стоит топить до того, как те успеют разболтаться.—?Я не участвую в ваших разбирательствах, уж извольте,?— с поражением поднимает руки тот самый Макото, всем своим телом норовя уйти. —?Меня послали лишь проверить вещества?— не более. И я это сделал. Всё чисто. Засим, спешу откланяться, я здесь не нужен…Опускаю голову. Челюсть напряжена. Кажется, в этот раз на собственных ошибках поучиться у меня не выйдет?— лимит исчерпан. И компетентно ли в такой ситуации использовать слово ?безобидно?? Являлось ли на самом деле это задание таковым, если дело касалось мафии? Или кто-то опять был чересчур наивен и доверчив??Мешок на голову и в воду??— отзывается у меня в голове сотнями тонких алмазных игл, сдавливая виски гидравлическим прессом. Судорожный выдох падает, словно спущенный по лестнице чемодан на колёсах, бьющийся о каждую ступень. Я не знаю смерти хуже утопления. Фатальная последовательность умерщвления человека в воде?— вплоть до потери сознания?— ужасна. Вероятный сценарий крутится у меня в голове, как диафильм на старой затёртой плёнке. Успокоить себя не получится, ибо науку не обманешь. Сначала я вдохну максимум воздуха?— рефлекторно; обеспечу себя кислородом и мучительными секундами жизни под водой. Задержу дыхание. Концентрация двуокиси углерода станет критичной. Из-за этого поступит безусловный сигнал мозгу сделать вдох?— хочу я этого или нет. Бронхи наполнятся водой и воздухом. Диафрагма начнёт судорожно сокращаться?— раз, два, раз, два. Вода, секрет из бронхов и воздух?— уже создают внутри белок, превращающийся в пену которая, спустя секунду, пойдёт вверх по носоглотке. Концентрация кислорода в крови?— на нижнем пороге. Начинаются мышечные судороги, затем?— потеря сознания и, постфактум, смерть. Правда, есть некоторые поправки к утоплению в солёной и пресной водах, о которых мне не следует упоминать…Это невозможно пережить?— всего три слова и в каждом морозная, щиплющая тревога. Пора прекращать дурацкие игры вне закона, какими бы бесценными практическими знаниями я не располагала в больнице. Это не весело, не смешно и очень летально. Не такой жизни я хотела, далеко не такой. Я хотела стать самым обычным доктором, потом?— удачно выйти замуж, покупать красивые, бездушные вещи, жить в огромной квартире…—?Нет, пожалуйста,?— молю я, падая лбом в пол. Пора унижений?— как только просквозил запах смерти. —?Пожалуйста. —?Мокрыми глазами смотрю на химика, инстинктивно ища в нём защиты?— но, напрасно. Мышцы лица сводит, челюсть сжимается до боли в зубах. Когда тебе говорят, что утопят?— всё в теле начинает борьбу за жизнь. —?Прошу, я даже ничего не поняла. Я-я… я не специально…Опять! Опять эта фальшь, эта сплошная неправдоподобность в трепещущем голосе именно тогда, когда так жизненно необходимо быть уверенной в своём вранье. Я не верю своим дешёвым словам, не верю интонации, не верю лжи во спасение, воспроизведённой собственными голосовыми связками с их напускными, ненатуральными пучками, что сокращаются и расслабляются, как один отлаженный механизм. Я попросту не умею выходить из ситуаций ещё далёкого мне криминального мира, ведь была рождена в другом?— обычном, нормальном, с человеческими проблемами и простыми, нехитрыми радостями. Но, умру, скорее всего, в этом злом, преступном, мафиозном, прогнившем до своего основания чертоге, на мгновение ставшем для меня сумасшедшим, но таким родным домом в авангарде с главой семейства сей пертурбации?— мафиозным доктором. А доктор, к слову… он же не мог отправить меня на верную смерть? С чего бы? Я?— пушечное мясо, что ли? Манёвр? Отвлечение? Или?— решил попросту избавиться, потому что я стала ненужной? В последнее время он не давал мне много работы. Возможно, с плохими ?интернами? в мафии расправляются именно так. Использовать и выбросить?— вполне на него похоже.—?Я бы отпустил тебя, но?— не могу. Понимаешь ли… по неосторожности я уже допустил ошибку. Второго просчёта мой босс не стерпит, уж прости. А всё то, что ты видела и даже держала в своих ручках?— очень, очень не законно. Надевайте… давайте-давайте, чего стоите? —?хлопает в ладони он, подгоняя охранную рать. Металлические звуки подошв и оружия, бьющегося о железные нашивки на чёрных куртках, зловещими лязгами хлестали меня чуть ли не по лицу. Ощущения?— непередаваемые. Я истерично кричу, напрягаясь всеми мускулами. Шмыгаю носом, вытирая его обеими связанными запястьями.—?Не надо! Нет! Нет, пожалуйста! Я не знаю никакой мафии!.. Я обычная студентка. Люблю химию, люблю учиться… господи, пожалуйста… услышьте. Я ничего плохого не сделала! —?Вот и голос осел. Грузные капли безутешных, отчаянных слёз льются по щекам, ниспадая на графитную пыльную землю странного помещения, пропитанного моим патологическим испугом. Я вжимаюсь в землю, словно в стену, будто прямо сейчас отец замахнётся кулаком, а мне нужно как можно сильнее закрыть лицо.—?Даже если и рядом ошивалась. Оставлять тебя в живых?— опасно. Ничего личного, милашка,?— миловидно улыбается он. —?Надевайте-надевайте… Ничего не могу поделать, не смотри на меня так, это?— жизнь. А жизнь?— штука сложная.Любой звук сейчас, не касающийся оружия и железных набоек на тяжёлой обуви, дарил мне надежду. Тихое покашливание в стороне прозвучало чуть ли не благословением.—?Прошу прощения, вы уверены в этом? —?вдруг спрашивает химик, чисто между прочим откашливаясь своей хрипотцой в кулак. —?Что за ротозейство? Если девочку не проверить и она, в итоге, окажется не из мафии, то такую хватятся?— школа, университет, кружок по интересам. Да и судя по тому, как девушка выглядит, ей вполне нормально носить с собой оружие.—?Вы же сами недавно так яростно уверяли меня, что девочка из мафии. Думаете, проститутка? —?вздымает красивыми бровями молодой учёный, осматривая меня буквально раздевающим, но не похотливым взглядом. Скорее, как рентген, пытающийся просветить кости. —?Мафия и с ними дело имеет.—?Ну, почему сразу проститутка… кхм. Платные свидания, может? Сколько было случаев убийств, я по телевизору видел… сейчас школьницы и студентки часто берутся за похожую работу, полиция закрывает глаза, а… в общем, н-не обязательно мафия?— я это хотел сказать. —?В голосе учёного было слышно, что ему не совсем удобно низводить незнакомую девушку к женщинам, спящих с мужчинами за деньги. К тому же?— этого я не делала никогда. Он топтался на одном месте, перебирая пальцы рук. Хотел ли мужчина помочь мне?— я точно не знала. Но по всей видимости?— да.—?Так, подождите,?— вежливо останавливает его ладонью молодой парень. —?Вы меня совсем уж запутали, Макото-сэнсэй. Какие ещё платные свидания? Вы о чём? Вы сюда на свидание пришли, или что?Ещё немного давления и я признаюсь во всём. И даже в том?— чего знать не знаю; придумаю.Обсессивно-компульсивный синдром ли это? Шизофрения? Тревожное расстройство? Рой голосов в моей голове заглушал буквально всё вокруг.?Скажи же им, скажи, кто тебя на самом деле прислал. Скажи, где находится больница и что это?— какой бы правда не была девственно чистой?— действительно мафия. Скажи им, Анзу, раскрой всю правду?. —?Чётками направо, чётками налево с хлёстким звуком дерева отбивалось у меня в голове. —??Спаси шкуру?— ты у себя одна, всегда была одна. Какое тебе дело к доктору? Предай его. Он психопат, возможно?— жестокий убийца. Ты не знаешь всего, но знаешь точно, на что тот способен?.?Но сэнсэй так добр к тебе, столь заботлив?,?— не унимаются визгливые, лишённые детства голоса, разящие писклявым криком в голове. —??Он спас тебя от смерти?— приехал и вколол чёртов морфий; сидел до утра. Так бы ты двинулась в доме, пропитанном запахом дешёвого этила. Жизнь стала налаживаться с появлением дурацкой больницы в ней. Ты больше не забиваешься в углу от побоев пьянчуги-отца, ты остаёшься в клинике под самыми разными предлогами, чаще всего?— крайне бредовыми?.?А ещё?— он отправил в сущее пекло тебя, знающую лишь таблицу Менделеева да первую помощь при закрытом пневмотораксе после огнестрельного ранения?.?Но… но…??Хватит!??— то ли мыслями, то ли голосом явственно зримо звучит в центре мозга. Тысячи ?но? и все?— напрасны. Никто здесь языками чесать зазря не станет. Это?— ловушка. Самая натуральная западня. Капкан захлопнулся на ножке. Подготовка хладнокровно вступила в своё губительное действие. Начинаются стремительные движения, шум, шорох подошв по зыбкому песку на бетонном полу и вот?— мешок опять на голове. Его духоту затягивают в районе шеи изолентой резко и грубо, наматывая круг за кругом, не жалея клейкого материала от слова совсем. Инстинктивно пытаюсь отодрать от себя плотную ленту, дёргаю ногами, руками, вырываюсь всем телом, рву до крови кожу на коленях, шаркая ими по земле, будто боль?— это не про меня. Но она есть: раны пекут, саднят, зудят, выворачивают кости наружу. Режущее слабосилие, собачий холод, сильный хват под руки и я, осевшая, сломленная и действительно?— беспомощная?— не в силах убежать. Истошный, отчаянный то ли крик, то ли рык раздирается в горле, вибрируя через толстую, влажную от свистящего дыхания ткань. Я?— астматик, и скорее умру от бронхоспазма, чем успею нахлебаться водой.Что только не творилось в воспалённой голове, когда к моим ногам привязывали груз в виде необработанного замшелого камня. Но, только сейчас я поняла, что ни черта не помню себя до лет, этак, пяти. Что? Сад? Я разве ходила туда? Вздор, откуда у моих родителей взялись деньги на частный детский садик. А как я выглядела? Юбочка? Хвостик на затылке??Ясно, что без крашеных волос и кричащего макияжа. У матери даже фотографий со старого Кэнона не осталось, будто меня родили чисто ради материнского капитала или вообще?— подкинули, как крысёнка. Почему я об этом не спрашивала? Да плевать, уже не столь важно. Тело пробирает мертвенным холодом. Скрежещущий звук закрытых ворот разрывает барабанные перепонки на неравномерные куски. Я на улице. На коленях очередная мясорубка, на лице с испариной?— жижа из слёз, соплей и слюны. Грудь вздымается быстро, как у испуганной птицы, но, я молчу; уже молчу. Буду орать?— меня просто-напросто стукнут по голове. Сил винить кого-то, кроме одной-распрекрасной себя?— нет. Единственное, чего мне хотелось?— это поговорить с лучшей подругой. По душам, вдвоём, как это делают родные сердцу люди. Рассказать о том, что чувствую, от чего смеюсь, почему плачу, из-за кого невзначай краснею. Из-за её поступления и учёбы мы практически не общались, лишь изредка обменивались сообщениями. Этого было чертовски, катастрофически мало.Зудящая прохлада ночной осени сменилась на давящий холод с тошнотворным запахом очистителя для стёкол. Меня, бессильно связанную с уставшими помутневшими глазами, бросили на заднее сидение автомобиля?— моего воскресного катафалка?— и везли куда-то совсем недалеко, судя по дороге, по горбикам и неглубоким ямам. Ритуальные услуги также вмещали в себя идиотские новогодние ?Песни о главном? года, этак, семидесятого, доносящиеся из шипящей, плохо ловящей связь магнитолы. По горлу стекает густая, тягучая слизь и одно ухо заложило от рыданий. Оба моих безжалостных палачей спорили о возрасте жертвы, свернувшейся калачиком на твёрдом пассажирском сидении. Кто-то из них ворчал что-то про бога, веру, и они сместили вектор столь будничного разговора на новые колодки для машины. Вдруг, авто резко затормаживает, скрипя шинами, грубо выбрасывая меня на грязные коврики для ног. Я было подумала, вытянула из своих грёз, как зонд с горла, робкую одинокую мысль, что там, на бездорожье, осветлённый фарами стоит тот самый широкоплечий спаситель, освобождающий обворожительную пышногубую героиню типичных американских боевиков из плена садистов и насильников со вражеской группировки татуированных якудз.Но, чуда не произошло. Спаситель не явился, а якудзы?— даже не якудзами были. Дешёвая наёмная прислуга, выполняющая грязную работу. Жизнь?— есть жизнь. Серая, чёрствая и промозглая, как этот паскудный поздний вечер. Смелым байкам выделена участь в старых книгах про самураев, в выдуманных историях пьяных соседей под окнами и фундаментальных трудах сперматоксикозных подростков, льстящим своему половому псевдовеличию. Я никогда не влюблялась в одногодок?— ещё одно открытие за последний вечер перед мёртвым завтра. Конечности леденеют, буквально?— от страха. А что там на дне? Вода, чёрт возьми, холодная. Днище?— твёрдое. Рыбы?— мёртвые.Как же страшно. Нестерпимо, кошмарно боязно?— до онемения на кончиках пальцев.Через только что открытую дверцу автомобиля просачивается замогильный холод. Он пробирает запекшиеся раны на коленях, как умелый гитарист нейлоновые струны акустического инструмента. Меня выволакивают из тачки, как пакет с гнилым мусором. Падаю ягодицами на холодную, мокрую землю. Ноздри улавливают едва узнаваемый запах воды?— родной и чужой одновременно, будто я и не из портового городка к югу от Токио. С тем же мешком на голове пытаюсь прислушаться к давящей, подозрительной тишине. Какие-то шорохи, вроде кто-то что-то ищет вокруг меня, рыская в потёмках, вынюхивая волком добычу. ?Такой подойдёт???— слышу я. Шестерёнка внутри груди разражается с бешеной скоростью. Виски обжигает пламенем. Человек нашёл камень, чтобы пробить мне голову?— дабы не кричала. Молниеносный звук вдыхаемого воздуха палачом, его занесенная рука?— казалось, время встало на гигантском тектоническом разломе. Я затаила дыхание, прячась в невидимый панцирь.Стрелки личного катаклизма ускорило громыханье, прозвучавшее прямо рядом со мной реактивной стрелой. Чужое тело глухо упало?— меня оповестил об этом максимально понятный звук. Ноздри уловили запах пороховой гари. Спустя секунду упало и второе. До меня дошло случившееся запоздало и я закричала что есть мочи, истерично катаясь в грязи влажного песка, как разрезанный дождевой червь. Я орала так, словно мне прострелили ногу, хотя я была ещё ничего: целёхонькая, практически бодренькая, а как же. Их кто-то пристрелил двумя ударами?— всего-то. Шаги?— всё ближе, ближе, всё отчётливее и громче. Сердце сейчас выйдет через горло и скажет ?извольте проститься, мисс?. Вижу свет, запах воздуха?— долгожданный. Мешок снят и выкинут в грязь рядом с моей окровавленной ногой.—?Д… Дазай… —?напугано шепчу я, зигзагами бросая нервные взгляды на его одежду. Рада ли я? Верю ли я? Не знаю. Я хотела орать?— знаю точно. Я хотела кричать на него, царапать ему лицо от злости, ломать нос и волочить эту бестолковую детскую ухмылку по гравию, вырывая непослушные взъерошенные густые волосы сжатым добела кулаком. Я была на пределе пережитого страха. И рубежом оказались два мужских тела, упавших замертво с пробитыми головами в районе темечка?— ювелирно в яблочко. Нижняя губа непроизвольно тряслась. Я понимала, что неблагополучный малолетний клоп только что спас мою мокрую от пота шкуру, но всего этого мы могли бы избежать там, на месте сделки?— и жертв бы не было. —?Нам нужно убираться отсюда, Дазай. Как можно скорее, пока не приехали копы. Я себя не чувствую, помоги встать. —?Тычу связанными руками в Дазая.—?Есть, начальник,?— смешливо отдаёт честь он, параллельно избавляя меня длинными тонкими пальцами от потёртых верёвок и увесистого камня на ногах. Кряхчу, как старуха?— прям под стать дорогому доктору, отправившему меня в этот ад. Чувствую фальшивую свободу и тревогу, которая нарастает по мере того, как падает температура воздуха на улице. Теперь осталось не умереть от холода.—?Больно ты довольный. Вижу, пентакарбонил и рицин у тебя. —?В спешке осматриваю парня, по привычке вытирая пальцем грязь с его лица. —?Прекрасно. Замарался в крови-то как. —?Я старалась говорить как можно спокойнее, хотя внутри разрывались залпы ракет. Только-только я свыклась с мыслью о смерти?— натуральной, настоящей, такой, что можно взять и потрогать. Но пережить вид мертвецов, неестественно лежащих рядом с открытыми стеклянными глазами, оказалось труднее всего. Увидеть смерть воочию, вдыхать зловония огнестрельной гибели?— не это ли истинно страшно?Спрашивать о том, есть ли за нами хвост, я не стала. Всё и так было написано на его лице заглавными буквами: на довольном, расслабленном, безмятежном и вусмерть окровавленном. Четырнадцатилетний подросток и весь в кровище?— это законно? Вся его одежда, манжеты, рукава, обувь были бурыми от такого количества крови, какого даже мне не доводилось видеть, когда за ?работу? брался доктор Мори?— тот ещё любитель утончённого медицинского садизма. От Дазая несло железом и смертью. Страшно ли было находиться рядом с ним? —?Конечно, страшно. Ещё как страшно. Дети порой бывают жестокими, забивая котят палками. Но этот парень?— настоящее олицетворение зверства. Его большие глаза выражали вид довольного собою школьника, справившегося с домашним заданием раньше времени, чтобы сесть играть в компьютер, пока не пришла с работы строгая мать. В свои четырнадцать он стрелял с пистолета и внушал страх сильнее любого взрослого мафиози.—?Почему ты бросил меня там? Знал же, что я ничего не умею. Я была на грани того, чтобы сдать всех подозрительных личностей, которых знаю. Ты в это число тоже вхож, Дазай. Это очень дерьмовая командная работа, если уж на то пошло. Я не хочу такого больше. Я не такая. Понимаешь?—?Ну,?— пожимает плечами подросток, беря меня, хромающую, под руку,?— с тобой же ничего не случилось-то. Я просчитал всё наперёд?— до малейших деталей! А что самое интересное?— можешь меня похвалить за это, кстати,?— я даже вышел в плюс, сэкономив время! Всё благодаря моему чётко выверенному плану. А теперь внимай, сестрёнка: я собирался прикончить их и сразу же броситься к тебе на помощь, в воду, но… где-то я очень удачно срезал и не пришлось даже мочиться в этой смертельной ополонке, сводящей конечности. И нам обоим, Анзу-сан, не пришлось этого делать! —?Теперь настала его очередь больно обнимать (читай: душить) меня за шею, а моя?— строить самую недовольную и несчастную мину в мире. —?А там вообще как, достаточно глубоко, как думаешь? —?как ни в чём ни бывало спрашивает до беса улыбчивый Дазай.—?Весьма,?— через зубы цежу я, борясь с желанием накинуться на него с кулаками,?— глубоко. Можешь утопиться там завтра же.—?Ха-ха-ха! Хороша идея! Как хороша! Сейчас достаточно холодно вечерами… —?Ему было весело. Да. Он улыбался, весь в крови, тянущий меня поступью за собой, с моей повисшей рукой у себя на плече. Малолетка сделал это для развлечения?— для удовлетворения своей вседозволенности. И это мы ещё не имели дела с эсперами. ?Ты их убил? Всех, кто был там???— спросила я, осторожничая, как со ртутью на влажной тряпке. Засим последовал утвердительный, чёткий ответ. Мурашки пробежали по коже?— полупрозрачной и солоноватой от ледяного, болезненного пота. Кем ты станешь, Осаму Дазай, когда вырастешь?Запись из дневника №9Госпожа Мори?— чуть ли не титул подпольного мира. Анзу-чан?— давно уже не Анзу-чан. Если я не твоё?— то зачем продолжать быть той горечью и ложью на моих руках, протянутых к небу? Подушечками пальцев, касаясь к своим бескровным, иссохшим губам, я вожу из стороны в сторону, раздирая трещину от шальных ветров. На языке чувствуется солоноватый привкус крови; он беспощадно отдаёт железом. Сегодня был трудный, но чудный день и я засыпаю над рукописью, будто сон был вовсе мне не знаком. Я так любила, когда ты ходил рядом?— а все завидовали. Я любила класть подбородок на твоё плечо и эту дурацкую трёхдневную щетину, которая кололась, словно едкие замечания в сторону моего далеко не безупречного воспитания. Ах! Как я всё это любила в тебе! Жилистое, стройное тело с этой соблазнительной косточкой над грудью?— ключицей. Острый, идеальный профиль. Ниспадающие мокрые волосы, вода с которых мерно стекает по прядям, а затем по моему телу. Возраст всегда был тебе к лицу, Ринтаро?— без преувеличений.Рин-та-ро. Только что я попыталась произнести забвенное имя вслух?— шёпотом, который был слишком громким для белых ночей этого города. Злишься?— просто сжимаешь и приподнимаешь уголок губ. Хитришь?— оскаливаешься самой искренней улыбкой на свете. Хочешь убить?— становишься словно древний Они из старинных фресок эпохи Яёй. Я бы уворачивалась от брошенных тобой лезвий, потому что знаю, где твоё слабое место.Любой бы сказал: ?Анзу, это твоё проклятие?. И переносица моя тогда бы снова заболела от количества граблей, ударивших по ней. Я называю это личным выбором?— ни роком, ни карой, ни несчастьем, а уж тем более?— не сельскохозяйственным орудием с зубьями для обработки земли. Публичные пощёчины, громкие ругательства, жадные поцелуи, сладкие объятия?— всё это было решениями, которые принимала я сама, а ты был не против.Был ли ты со мной искренним, когда забрал к себе? Был ли честен, когда всё начиналось? Или моя любовь была безразмерно-ненужной? Мы оба знаем все ответы?— все безрадостные, скорбные отповеди. Просто… ты выбрал слишком болезненный способ украсть моё сердце и слишком простой, чтобы разбить. Сейчас мой почерк стал точно, как у доктора. Прошу простить меня, я не могу продолжить писать дальше, мне нужно разобраться кое в чём. Я ничерта не понимаю русский и чего от меня хотят эти люди. Единственное, на что надеюсь я, что эта книжка никогда не попадёт тебе в руки, потому что в них горит даже пламя.***Иду по ночному, заставленному всевозможным барахлом?— старыми велосипедами и разбитыми горшками?— переулку, сворачивая в сторону родного подъезда. Зуб не попадает на зуб, нога?— хромает, мысли съедают мозг. Возможно, что для них это целый деликатес, но для меня?— апокалипсис. Что это было? Я пережила войну? Заправляя прядь за ухо, склоняюсь к дверному замку. Вижу в проёме свет, значит?— не спит. Трижды стучу в дверь ребром кулака?— остаюсь без ответа. Ключей с собой нет; их я забыла в больнице у доктора на столе. Сползаю на корточках, опираясь спиной о деревянную расцарапанную уличными котами дверь. Как никак?— первый этаж; рай для ушастых бродяжек. Изодранные, багровые колени нацеленными стрелами смотрят на облезлую зелёную стену впереди. Сквозняк неприятно холодит бёдра, непристойно пробираясь под одежду. Я ретировалась из компании Дазая, не желая видеть ни его, ни?— уже потом?— сэнсэя. Хотя, последний был виноват лишь косвенно, ведь Дазай чистосердечно и предельно бесстрастно признался, что устроил дестрой ради невинной забавы в своё удовольствие и ни капли не жалеет. Сказать мне было нечего: все погибли, даже химик, а ?лаборатория на колёсах? взлетела на воздух. Боюсь представить, насколько индекс загрязнения в Йокогаме сейчас высок. Дазай всё свалил на несчастный случай со взрывом?— аккуратно и не по-детски рационально.Шумно вдыхаю ноздрями сквозняк, резко подрываясь с места. Настроение, как качели. Со всей мочи бью ногами по несчастной двери. Наконец, слышу нечленораздельные ругательства под нос, затем?— грохот бутылок и, насилу, щелчок. Щёлк! Дверь открылась с натужным жалобным скрипом, будто ей и это было в тягость.—?Господи, воняешь, как мразь,?— со старта кривлюсь я, размахивая ребром ладони у собственного носа, пытаясь разогнать запах перебродившего в организме спирта вперемешку с жареным, протухшим мясом. Отец, в грязной белой майке с коричневыми разводами и растянутых спортивных штанах, сплёвывает какой-то непонятный комок дерьма мне прямо под ноги, обводя взглядом разодранные колени. —?Из квартиры сделал помойку. И из себя тоже,?— ядовито добавляю я. Складывается впечатление, будто бы здесь и не люди живут, а одичалые.—?И тебе не хворать. —?Безучастно отворачивается и плетётся на кухню, держась рукой за стену?— то ли, чтобы та не упала, то ли, чтобы самому не грохнуться. Абсолютно падший, пропащий человек. Жду, пока он исчезнет с моих глаз, напьётся и сдохнет. Но он останавливается на полпути, чтобы извести меня полностью. —?Наконец пустили по кругу и бросили в канаву? Ха. Когда ты уже наконец найдёшь нормальную работу? Мне стыдно друзьям рассказывать, что моя дочь ноги перед мужиками раздвигает за пару сотен йен себе на трусы. —?Гадливо усмехается он, вытирая заплывшее худое лицо халатом матери, висевшем на шкафу. Задел ли? Да, возможно. Вздыхаю. Осматриваюсь. Судя по лишней паре обуви, к нему пришёл очередной собутыльник его же статуса?— такой же дежурный выродок, готовый отсосать самому же себе на публике за бутылку. Мать на смене, и их она тоже не любит. Нужно в душ, смыть с себя этот ужасный день. —?Слышь, Котаро,?— нарочито громко обращается отец ко своему гостю,?— эта малолетняя шлюха даже не моя, слыхал? Чёрт знает, откуда её Мо принесла к нам в дом. Я бы тоже от такого позора отказался бы. Да и хер с ними, бабами, наливай. Мужчины должны отдыхать и хорошо питаться. От этих сучек нихрена не дождёшься. —?Последнее я едва смогла расслышать. Что я сделала не так? Родилась? Не твоя? Да ты что! Задвижная дверь хлопает. Стою на месте, глядя в одну точку. Отец всегда ехал башкой, когда не просыхал неделями. Злость во мне вскипела, как чайник на плите. Всю чёртову жизнь я терплю издевательства и побои. С самых малых лет я была сучкой, уродкой, дурой да идиоткой. С самых малых лет я упивалась горючими, бессильными слезами, лежа на полу с очередными синяками на маленьком, захудалом тельце. Одёжка моя была порвана, а рёбра выпирали, словно хотели убежать из этого неуместного тела.—?Я только рада, если моим отцом окажется кто-то нормальный, а не ты, урод,?— цежу я. Но это не помогает. —?Нет,?— дёргаю подбородком в сторону, хромая не больной ноге,?— я тебя убью к чёрту, слышишь. И мне за это ничего не будет. —?Срываю с мясом старую, держащуюся на честном слове не то ширму, не то дверь. Откуда взялось столько сил? Я бы сказала?— от слепой, мстительной ярости. На маленькой кухоньке, сгнившей под телами запойных пьяниц, сидели они?— мой отец и его закадычный пропойный друг. Смотрели на меня, не в силах сфокусировать проспиртованные взгляды. Я была зла до каления, мною обуяла чуть ли не белая горячка, глаза?— горели. Я глядела в эти свинячьи, пьяные, недалёкие зрачки и не находила ничего общего с собой. Будто мой отец?— это абсолютно незнакомый человек, не имеющий ни капли сходства со своей родной дочерью. Обменявшись ненавистными взглядами, я хлопнула кулаком по стене. Рюмки на секунду сотряслись. Я взяла себя в руки, дабы не опускаться до его уровня, давно пробившего дно. —?В ванной будет занято. Это понятно? Прошу не заходить,?— безразлично говорю я, делая над собой огромное усилие, чтобы не размозжить ему череп кочергой. Замок на двери ванной комнаты сломался несколько дней назад. Починить его, конечно же, было некому. —?Если бы ты сдох, папа, было бы лучше всем,?— про себя говорю я, хлопая дверью ванной, в которой было теплее всего.Сколько я так просидела?— в своих мыслях?— сама не знаю. Совсем недавно меня хотели утопить. А сейчас?— это. Тягучие капли стекают с горлышка умывальника, раздражая резерв бравых нервных клеток. Сколько их там осталось?— одна? Быть может?— две? Гипнотизирую взглядом колени, покрывшиеся коркой из крови да грязи. На теле?— ссадины и синяки. В голове?— зияющая, чёрная дыра. В горле першит. Откашливаюсь, помогая встать себе рукой, чтобы сплюнуть в умывальник и хотя бы промыть глаза, в уголках которых собралось достаточно желтоватого склизкого секрета. Раздеваюсь по пояс, оставляя чёрный лифчик и видавшие виды колготки, снимать которые было больно (уцелевшая ткань приклеилась к раненой коже). Под соломенные звуки воды ощущаю холодок оголившейся поясницей. Затем жгучую боль на затылке и удар лбом о зеркало. Как в тумане?— от свинцовой усталости. Держусь за голову, оглушаясь заунывным звоном в ушах. Падаю на холодный пол, закрываю лицо, прячу живот. Две пары ног, четыре руки?— сущий хаос. Они брали меня за шкуру, таская по всей узкой ванной, как половую дырявую тряпку, которую давно стоило сжечь. То, что было до этого?— действительно детское развлечение и невинная забава. Неистовые побои двух омерзительных пьяных мужиков, один из которых?— твой отец; твоя плоть и кровь. Я смеюсь, как умалишённая, не имея ни сил, ни возможностей встать и дать достойный отпор. Обычно, подобное длилось недолго. В какой-то момент им попросту надоедает и они уходят, оставляя меня истекать кровью на холодном, мокром от слёз полу. Сколько раз такое происходило? Полиция бессильна, а его штрафы оплачиваю я. Ползу по вздутому паркету на локтях, нашаривая в упавшей куртке отца едва работающий телефон. Дрожащими, багровыми пальцами настукиваю единственный номер, который помню наизусть, опасливо косясь в сторону открытой кухни. Некоторые кнопки приходилось буквально вдавливать, теряя то драгоценное время, что оставалось.—?А-алло? Это я, Анзу. Слышите? Заберите, прошу,?— реву в трубку я, слыша резкое движение с кухни. —?Меня дома убьют. О-он убьёт меня. Мне страшно. Здесь его друг. И он меня убьёт. —?Нервно сглатываю, слушая короткий, вразумительный ответ. Киваю, шмыгая носом. Вдруг телефон вырывают из рук, щеку сразу же обжигает сильная пощёчина, оставляя после себя резкую, пульсирующую боль. Телефон с треском отлетает. Я кричу, прячась в шкаф, держась за внутреннюю ручку всеми силами?— ведь путь на выход перегородил его возбуждённый моим страхом друг. В нос бьёт едкий запах старых, захламленных вещей. Почему именно со мной?.. Что я сделала плохого за такую судьбу?..—?Если это твой ёбырь,?— едва переставляет пьяным языком отец,?— то я ему быстро хлебало начищу. Слышишь? Слышишь?! —?Орёт. Я вздрагиваю. После нарочито тихо продолжает, как бы гладя своим голосом пространство:?— Ну, пускай приходит, пускай. Дозвонилась, падаль?! Мы с Котаро его быстро отметелим. Слышишь, Анзу?! —?удар пришёлся по дверце шкафа. —?Не переживай. Тебя сколько ещё учить уму да разуму? —?Потом ещё, ещё и ещё. Я не слышала собственного голоса за криками. Мои пальцы покраснели от того, насколько сильно я сжимала ручку, чтобы удержать дверь и трясущийся, громыхающий шкаф. Я обнимала старую мамину куртку, рыдая в неё, как в мягкую игрушку, дабы заглушить плач. Единственное, что отчётливо улавливали уши?— безудержное веселье на кухне, цоканье рюмок и музыку, доносящуюся из радио. Но я до сих пор боялась тучной фигуры, перекрывающей выход.Кажется, я заснула беспокойным сном на короткое время, так и держась за ручку, оставившую впалый розовый отпечаток на влажной ладони. Едва слышимый щелчок хлопнул по рассудку, словно бритвой полоснул вдоль по венам. Я сжала идиотскую куртку в зубах?— до боли в дёснах, до трясучки в глазницах. Потом вспомнила, что действительно оставила ключи на работе и, вероятно, сэнсэй взял их с собой. Буквально выпрыгивая из шкафа, бросаюсь на доктора, едва вошедшего в квартиру, оцепеневшего от моей наглости и такта, столь дерзкого и безрассудного. Никогда я не была настолько рада ему, как сейчас. Душа моя поёт ему оды, слагает стихи, пускается в вальс?— раз, два три; раз, два, три. Сжимаю ногтями медицинский, помятый халат, утыкаясь носом в грудь?— сильно, что есть мочи, боясь отпустить и потерять привычное ощущение тепла, запах медикаментов и заточенной стали. Из-за больной ноги падаю на пол, не выпуская ткани из мёртвого хвата дрожащей тонкой руки. Доктор успевает словить меня, мягко усаживая на пол. Его глаза растеряны, некогда язвительный рот приоткрыт. Он опускается со мною, упираясь одним коленом в пол. Бережно берёт меня за лицо, пытаясь словить мечущийся больной взгляд своим. Едва касается ранок холодными пальцами, будто хочет сказать: ?Смотри, я же такой хороший, заботливый доктор! Мой уровень эмпатии равен массе Сатурна!?. Хотелось спросить?— ?Как долго вы репетировали этот услужливый взгляд, мистер доктор??. Даже здесь, даже сейчас?— я во всём ищу подвох. Доктор Мори?— единственный человек, не отвергнувший меня ни разу.—?Хватит этого. Не говорила же мне. Я заберу тебя, слышишь? —?Он, не отпуская моего лица, говорит это чуть ли не в губы: тихо, но отчётливо. Затравленно киваю, пряча глаза. Моя грудь вздымается, как только слышу очередное гортанное гоготанье с кухни. Инстинктивно поворачиваю голову на голоса, но доктор возвращает меня обратно, к себе. —?Дыши глубже, я здесь. Смотри на меня. Во-от, вот так, умница. Получается же. —?Делает мягкий выдох, склоняя голову набок. Заправляет обе пряди мне за уши, вытирает слёзы. Судорожно сглатываю комок в горле, всё ещё вздымаясь грудью. —?Ты в безопасности, моя девочка. А теперь,?— он смотрит в сторону доносящегося пьяного ора,?— я крайне сильно попрошу выйти своё солнышко за дверь, чтобы доктор Мори смог разобраться с его маленькими проблемами. Идёт? Лучше, чтобы ты дошла до машины. Держи ключи, вот. Сможешь же? Только без меня не уезжай, у меня уже не тот возраст за машиной гнаться. —?Кротко киваю, смотря в пол. Он c пущей аккуратностью помогает мне встать, накидывая на плечи когда-то светлое, сейчас пыльное, пальто. Медленно ступаю к двери, но задерживаюсь, поворачиваясь к нему.—?Мы же поедем в больницу? —?спрашиваю я, смотря на то, как он, уже без халата, опрятно закатывает рукава своей тёмной рубашки.—?Моей маленькой Анзу-чан так нравится её работа? —?смотрит на меня, глумливо улыбаясь. —?Как мило. Нет, мы поедем ко мне. —?Теперь его голос стал нешуточно серьёзным, спокойным и сосредоточенным. Поправляя последний манжет, он полностью посвятил себя этому делу, но после короткой паузы продолжил:?— Поверь, там практически так же уютно, как и в больнице. Тебе понравится. Меня практически не бывает там, кроме некоторых моментов.—?Мне страшно, что он когда-то убьёт меня. Он сказал, что я?— приёмная.—?Приёмная? Вздор,?— усмехается он, мотая головой. —?Моё солнышко, запомни: пока я здесь, ни одна собака на тебя даже не посмотрит. Тем более?— такая. Сейчас, к слову, пойду знакомиться с будущим зятем.—?Что? —?Я ослышалась?—?Что? —?копирует меня он, усмехаясь своей фирменной умышленно-смертельной улыбкой, будто я тут стою перед ним в свадебно-траурном платье, а не с побитым лицом, расцарапанным телом и брезгливым недоумением на глазах. —?Ступай, ступай, моя хромоножка. Всего лишь небольшой ушиб, ничего серьёзного. Дома я уделю самое назойливое внимание твоей ножке.—?Вот эти ваши шуточки, сэнсей… совсем уж не в тему,?— говорю я, смиряя его взглядом из-под свинца. Опускаю ручку двери, прокручивая замок. Надломленным, сиплым голосом добавляю:?— Между прочим, я иду, чтобы измазать ваш стерильный салон кровью и песком.—?С радостью завтра ототру его.Косо поглядываю на как всегда уверенного, довольного, не унывающего, искрящегося садистским счастьем доктора, укутываясь в своё грязное светлое пальто и?— в порванных колготках, потёртых сапогах, целом лифчике, но, закутанная в верхнюю одежду?— выхожу из квартиры, сдержанно тихо закрывая дверь с давящим, двойственным чувством того, что это?— щемящее навсегда. Хромая, избитая я бегу к чёрной машине, на которой обычно езжу априори с пробитой головой и подобными злободневными проблемами со здоровьем. Держу ключи в руке, опираясь спиной на дверцу. Закрываю глаза, пытаясь угадать, не убил ли Мори-сэнсэй моего идиота-отца и его брата по разуму. Холод возвращает меня с того кошмара обратно, на землю. Будто землетрясение закончилось и можно возвращаться домой, спать. Странное ощущение, притупляющее ноющую боль в теле,?— что сейчас всё изменится. Что всё будет по-другому, совсем иначе. Так ли это? Поднимаю глаза наверх. Ветерок мягко касается едва затянувшейся, саднящей раны на щеке. Сколько звёзд на небе? Не сосчитать. Столько и у меня причин, краснеть, глядя на доктора.Всё же, считать звёзды оказалось не шибко хорошей идеей.—?Предпочитаешь зоны морозостойкости субтропикам? —?Вздрагиваю, подпрыгивая от неожиданности. Он невзначай касается моей руки, в которой я держу ключи, и, хитроумно улыбаясь прямо в лицо, медленно, почти лениво нажимает на кнопку отключения сигнализации. Замки глухо щёлкают, а я?— сдавленно выдыхаю. Он открывает мне дверь. —?Присаживайся. И-и, будь добра, всунь ключ в зажигание.—?Может, вам ещё что-то всунуть? —?спрашиваю я, покусывая кожу внутри рта. Он закрывает дверь за мной и садится на водительское сиденье, одновременно поправляя зеркало заднего вида. Мимолётом смотрит на меня, вздыхая.—?Подотри лицо. —?Не отрываясь от машины, вытирает рукавом белого халата свежую кровь на моей щеке. Вероятно?— открылась рана. Шикаю от того, что больно. Скатываюсь вниз по спинке, чтобы он отстал. Машина двигается, освещая мощённую дорогу светом фар. Действительно, будто в последний раз. —?Я свяжусь с твоей матерью завтра утром. Ты пережила огромный стресс?— нужна терапия.—?Вы меня удочерить собрались, что ли? —?неприязненно вздымаю бровь я. —?А, Мори-сэнсэй? Отвечайте, не улыбайтесь. Мы, между прочим, слегка похожи. Смотрите, может даже поверят, что вы меня в десять лет зачали. Ах, так может вы и есть мой настоящий биологический отец? Точно! Потому что тот клялся, что меня подкинули.—?Ну, что сразу так категорично?— удочерить,?— хмыкает он, следя за дорогой. —?Ты уже взрослая для такого рода отношений. Но, мне несомненно приятно, что ты доверяешь мне, Анзу-чан. Всё закончилось. Поднимать руку на женщину?— до чего омерзительно. Сильно болит? —?бросает короткий взгляд на меня, тут же возвращаясь к дороге.—?Терпимо. Я привыкла прятать лицо и живот. Ничего серьёзного. —?Смотрю в окно, где ничерта не видно. По каким закоулкам он едет? Что-то ватным комом стоит в горле. Он опять сделал мою жизнь чуточку лучше. —?Спасибо вам, Мори-сэнсей…—?Ринтаро,?— перебивает меня он.—?Что? —?переспрашиваю, поворачивая голову на доктора.—?Что? —?опять копирует меня, язвительно усмехаясь. —?Будем знакомы,?— он берёт мою руку и быстро целует,?— Ринтаро, миледи. Моё настоящее имя. Не болтай только, уговор?Неуверенно прикладываю только что целованную руку к животу, сжимая ткань своего пальто. Что же ты, Ринтаро, не сказал мне, что в безопасности я ото всех, кроме тебя самого?