Глава 8: Идиот (1/1)

Наши дни. Каннибализм. Близ временного убежища ?Крыс мёртвого дома?Бьюсь об заклад, что в ночь, когда я родилась, шёл дождь. И, когда умру, он наверняка будет барабанить по крышам. Видимо, поэтому жизнь моя такая?— немного мглистая, где-то пасмурная, местами с осадками и штормовыми предупреждениями, наподобие надвигающегося сейчас на Йокогаму хаоса.Когда я, сама того не зная, обстоятельно связала себя крепкими узами с мафией?— был тайфун; шёл дождь. Когда Ринтаро подобрал меня, избитую, на дороге?— град отбивался от асфальта, как ртуть от пола. В большинстве случаев осадки высыхают, после?— выходит долгожданное, полуденное солнце. В моей же истории всё с точностью да наоборот: на обочинах всегда возникает грязь, которую я жадно разношу подошвами по всему дому. А чтобы оттереть?— полжизни нужно прожить.Наконец, меня больше не держат, но легче от этого не становится. Длинные руки, облачённые в белые одежды, расслабленно опущены по швам. Тёмно-фиолетовые глаза глядят ввысь, ловя бескровным лицом ни с того ни с сего обрушившийся ливень. Светлая шапка к чёрту мокрая, и поэтому?— тяжёлая; волосы?— намертво прилипли к лицу.Как и мои. Длинные, словно змеи, возвращающиеся обратно в рой. Этот день просто не может быть хуже.—?А ведь всё начинается с одной капли,?— вдруг говорит он, с интересом раскрывая ладонь дождю, из-за которого так хорошо резонирует его лишённый цвета голос. —?А только потом?— море, бегущее с неба.—?Не в этот раз. Ты плохо чувствуешь чужой город. —?Мой голос звучит такой же философской безучастностью, как и его. Делаю скоропостижный вывод, что Достоевский?— отличный чтец человеческих душ. Вероятнее всего, ему нужно было убедиться, что я?— законная жена Мори. И только ради этого он держал меня, прижимая к стене?— дабы удостовериться наверняка. Он спокоен, потому что понимает, насколько сильно сегодняшний улов заинтересован в диалоге, несмотря на все страхи, паники и тревоги, пляшущие в объятых немым ужасом глазах. Нехотя отрываю себя от холодной, шершавой стены, хотя более не чувствую дрожи. В самом конце недружелюбного переулка вижу тупик и, в лучших традициях подобных столкновений, крутой спуск в подвал. Медленно, под уколы холодных капель, сную в ту сторону, не обращая внимания на своего столь болезненной худобы спутника. Насквозь промокшая одежда неприятно липнет к телу, в некоторых местах набухая от воды. Где-то сзади, на земле, покоится изувеченная бутафория, за которой я долгое время скрывала лицо. Но больше?— не нужно. Всё было напрасно до этого момента. Теперь я?— это я. Потому что потенциальным покойникам играть в прятки с судьбой лишь время зря тратить.В настороженной тишине, нарушаемой лишь диким шумом ливня, мы, похоронной процессией из двоих людей, монотонно направляемся вниз по лестнице?— к металлической, до смерти ржавой двери. Темнота затхлого подвала выжимает глаза, накручивая словно нить на катушку. Меня ведут, держа ладонью за плечо. Я ненавидела Достоевского всем естеством, ощущая каждый импульс ледяного касания через промокшую ткань. Я впервые желала человеку смерти?— самой мучительной и невыносимой, которую только можно было вообразить.Ещё одна дверь отворяется с натужным, тягучим скрипом. За ней?— приглушённый красный свет и, наконец, мягкое, словно топлёное масло, тепло, проникающее в самые кости.Останавливаюсь, растирая замёрзшие предплечья руками. Подо мною образовывается приличная лужа. Дыхание?— громкое и прерывистое. Непреодолимый страх находиться с этим человеком в одном помещении рвёт и мечет где-то под рёбрами, обещая прорваться наружу. Предстать перед врагом такой напуганной и беспомощной?— точно дать возможность на победу без усилий. Мори, увидь меня такой, явно бы испытал холодное разочарование.—?Значит,?— начинаю со спины я, выдавая страх противной дрожью в голосе,?— после того, как получишь нужную информацию, ты-ы… убьёшь меня? —?Коченеющий взгляд прикован к металлическому станку в углу?— подходящему месту, чтобы пытать, прижимая раскалённый паяльник к горлу. Судя по обстановке, здесь давно никто не живёт. Но помещение, видимо, хорошо отапливается бойлерной, находящейся за стеной?— исходя из гулких звуков, преодолевающих кирпичный барьер. Я бы тоже выбрала это богом забытое прибежище для приватной, ?непринуждённой? беседы. Хотя, для убийств оно подходит куда лучше.Игнорируя вопрос, он минует меня, неторопливо стягивая шапку и снимая плащ. Мерно рассматривает свой головной убор, пока вода громко стекает на пол, как из мокрой половой тряпки. Боковым зрением замечаю странную ухмылку на его синеватых губах. ?Вот и весь ответ??— думаю я. Таких людей обычно видят раз в жизни. До второго просто-напросто не доживают. Чему меня научила мафия, кроме того, чтобы вечно прятаться за спинами других, так это познанию. Узнать силу врага ценою собственной жизни. Так всегда делал Дазай. И он до сих пор жив.Значит, смогу и я.—?Незачем убивать тебя. По крайней мере?— сейчас. —?Чувствую некое, мнимое успокоение. Настолько фальшивое, что своей подлинностью оно вызывает тошноту. —?Я собрал практически все сведения, которые были необходимы для дальнейших шагов моей организации. —?Пожимает плечами он, абсолютно спокойно беря за спинку обветшалый пыльный стул. Подносит его ко мне, громко ставя ножками на пол. ?Как бы они не развалились??— думаю я, глядя на облезшую краску. —?У нас непозволительно мало времени. Мафия ослабила бдительность, но не настолько, чтобы это было комфортно. Тебя скоро хватятся, Мори-сама.?— Он будто нарочно делает ударение на фамилию, которая давно мне претит, приподнимая уголок рта в самодовольной усмешке. Смеряю его опасливым взглядом, прежде чем сесть. Пристраиваюсь, всё ещё следя за каждым его движением. Невесть откуда, из гущи темноты, он вытаскивает второй стул?— ещё более обветшалый. Поворачивает спинкой ко мне и садится, кладя подбородок на верхнюю деревянную перекладину, от влаги покрывшуюся чёрным, разрушающим грибком. Его тощие, длинные ноги, облачённые в высокие сапоги, широко расставлены, а тело?— маньячески расслабленно.—?По праву сказать,?— с непринуждённой ухмылкой продолжает он, осматривая меня флегматичным взглядом от которого леденеет душа и тело покрывается мурашками,?— тёмная лошадка Вооружённого Детективного Агентства совсем не вызывала интереса. Мало ли, что может скрывать человек под очками и маской, скажи? Ожоги? Шрамы? Третий глаз? Ещё один эспер, которого стоит убрать. Но, я знал, что у босса мафии есть кое-кто. Кто-то с прошлого, очень важный. И меня это заинтересовало. Я изучил её жизнь от А до Я на досуге, словно биографию именитого писателя. Вот только выхода на неё у меня не было. ?Где она, как её найти???— всё думал я. Будто спрятали под шифр?— внешность, местоположение, одарённость. Даже лояльность. Через какое-то время я дал себя поймать и попытал счастье в плену у любителя одевать на людей ошейники, ошибочно считавшего свою способность милосердной. ?Прирождённый король??— так он себя величал. И смех и грех. Люди бывают такими глупыми… и так любят верить в то, что в итоге их убьёт.?Эйс??— думаю я, вырисовывая у себя в голове его хитрое выражение лица. Это определенно он?— один из пяти руководителей мафии. Человек, которого Мори держал при себе в исполнительном комитете только ради денег. В угоду вшивым бумажкам Эйс мог и мать родную продать. Ему недоставало преданности, манер и обычной человечности. Сейчас, скорее всего, ему не достаёт головы. Но, что случилось с его людьми?..Достоевский с прежней обыденностью продолжает, выводя меня из секундного раздумья:—?Я получил документ обо всех способностях, которыми обладает каждый член, каждая шестёрка мафии. Там даже говорится о секретной способности лидера и о тех, кто таковыми не обладает. Не спрашивай, откуда взялись эти данные,?— он тут же словил моё удивление в изумлённых глазах, но продолжил, не задерживаясь:?— Один из членов исполнительного комитета?— тот самый ?прирождённый король??— готовил восстание против своего же босса. Но, перед смертью, этот малоприятный человек ещё раз предал свою организацию?— дал врагу недостающую, совершенно конфиденциальную информацию. Я сложил пазл, проникшись кровоточащей болью человека, который, по вине эсперов, всё ещё живёт чужою жизнью, брошенной ему, как кость дворняге. Ты понимаешь, о ком идёт речь, Анзу-сама?—?То есть,?— издаю нервный смешок, инстинктивно отрывая от губы небольшой кусочек кожи,?— ты заставил меня продрогнуть до костей, чтобы проводить сеанс психотерапии? —?в удивлении вздымаю бровь я. —?Не имею понятия, зачем тебе моя скромная персона. К тому же, нас с боссом Портовой мафии больше ничего не связывает, кроме взаимной неприязни. У меня резистентность к таким, как ты, Фёдор. Я?— врач. И мозги вправлять нужно тебе, потому что за тобою плачет психбольница и смертельная инъекция без предварительной подготовки. —?Я буквально плевалась ядом ему в лицо, от злости позабыв о том, что могу умереть даже глазом не моргнув. Когда выхода нет, перестаёшь руководствоваться инстинктами самосохранения. Открывается резерв сил и воли, которых ранее и днём с огнём не сыскать было. Главное?— не переступить черту дозволенного. Но о ней здесь толковать сложно… каждое слово, каждый выдох мог оказаться последним.—?Нет,?— довольно иронично вздыхает он, мерно мотая головой в такт себе. —?Нет, нет, нет… Это лишь твоя несбывшаяся мечта?— стать врачом. Ты ведь хотела лечить женщин. Я прав? —?смотрит на меня, как болванчик, моргая глазами. Отвожу взгляд в сторону, отгоняя от себя то, что было так нахально вскрыто. —?Тебя можно было назвать юным дарованием, коих сейчас мало. Ты бы могла с лёгкостью слыть лучшим доктором в выбранной тобой сфере. Но, ты выбрала прозябать в подпольной больнице, доставая пули из разорванных мышц преступников всех мастей и категорий в обмен на простое позволение жить в этом мире с тайной, которую тебе навязали по твоей же детской глупости и наивности. Таких, как ты, в расход не берут?— тебе самой это известно. Поэтому, сейчас ты здесь, со мной, сидишь и думаешь, как сильно ненавидишь и насколько яро стремишься спасти людей, которые лишь используют твои ресурсы. Дай угадаю. Оружие? Химикаты? Подпольные связи? Быть может?— твоё тело? Жизнь с мафиози не прошла даром. Ты взяла от неё всё, что смогла, прежде чем уйти.—?Заткнись,?— хмыкаю я, борясь с собой, чтобы не выйти на слёзы. —?Какое это дело имеет к тому, что ты самый настоящий ублюдок, чёртов Достоевский? —?говорю, сжимая зубы после.—?Мне по-человечески стало жаль тебя. Веришь ли в это? —?Он выравнивает ранее согнутую руку, растягивая её поверх спинки стула, лениво утыкаясь в неё щекой. Взгляд каждую секунду обращён на меня, а едва заметная, лукавая улыбка не спадает с бледного лица. —?Всё произошедшее ещё можно вернуть, чтобы изменить. Хочешь?— переписать историю, начать всё с начала. Ты не одарённая, я не собираюсь тебя убивать: искупление здесь ни к чему, ты не совершала преступлений. Хочу лишь даровать тебе желанную свободу в новом, созданном мною, идеальном мире. Скажем, снять оковы, которые держат взаперти дома, в стены которого тебя замуровали, потому что кому-то так захотелось.Его слова?— это трупные черви, заползающие в серое вещество. Они крутятся, извиваются, высасывают жизнь, оставляя лишь толику?— чтобы мучиться дольше, но в итоге всё равно отдать поруганную душу богу, дьяволу, кому-угодно. Страшнее ещё и от того, что я понятия не имею, какая у него способность. В то же время он читает меня, словно держит впереди себя открытый учебник с решёнными задачами, транслируя их вслух.—?Ты?— чёртов психопат, возомнивший себя богом. В тебе нет ни капли святого. О чём ты вообще толкуешь?! Какая свобода? —?начинаю выходить из себя я, лишь вызывая этим его последующее удовлетворение. —?В тебе одна лишь тьма, в которую затягивает, как только встречаешься взглядом с твоим, прогнившим до самого дна мозга. В чём настоящая проблема? Зачем ты всё это делаешь?—?Тьму влечёт тьма, Мори-сама. Ты до краёв наполнена чёрным и скоро эта чернильница прольётся, окрасив всё цветом ночи. Правда тебя освободит. Но сначала она тебя уничтожит. У тебя есть выбор: можешь сдаться, не выдержав боли, а можешь встать и продолжить борьбу за ту жизнь, которую у тебя украли. Я тебе помогу. Эти грамоты, медали, первые места, амбиции, помнишь? Что это? Всё это кануло в небытие. Осталась лишь прожжённая дыра и разбитое сердце, не знающее любви в ответ. Ты можешь продолжить позволять пользоваться собой обеим сторонам, дабы в очередной раз спасти город, который ненавидишь. А можешь приобрести нечто новое?— оказаться, наконец, на своём, законном месте. Выберешь ты истину иль ложный постулат, за который цепляешься, словно утопающий раб за нехотя поданное хозяином весло? Человек с такими красивыми, глубокими глазами обязан знать, что по ту сторону лжи существует жизнь. И эта жизнь настолько красива, насколько изумительны эти янтарного цвета глаза.—?И какова цена, продавец правды? Что ты хочешь взамен на свою библейскую истину? —?спрашиваю я.—?Плата чересчур высока,?— говорит он, выдерживая паузу. Его спокойное, умиротворённое выражение лица идёт в полнейший разрез с тем, кем он является на самом деле. —?Твои прекрасные глаза. Я хочу их. Хочу, чтобы они были моими. Отличное дополнение к Заветной Книге, запечатанной на клочке земли, названной Йокогамой.Больно сглатываю слюну. Фицджеральд?— глава Гильдии?— кажется, гнался за этой же книгой. Только при всех своих былых почестях?— славе и несметному богатству?— он не казался таким зверским и кошмарным, как Достоевский. Хотя, я не была знакома с ним лично, но способность он имел серьёзную?— силу, равную его банковским счетам. К тому же, не требовал такую глупость, как чьи-то глаза.—?А если откажусь? —?пропуская удар сердца, с вызовом вопрошаю я. —?Заберёшь силой? Выковыряешь ножом? Быть может?— достанешь пальцами? —?Оттягиваю ногтём нижнее веко, оголяя красную кожу слизистой. В ответ он лишь улыбается, меняя позицию: теперь обе его руки крепко обхватывают верх спинки стула, а спина?— до этого сгорбленная и вялая?— теперь устрашающе ровна. Ужасающая уверенность, вот что исходит от него прямо сейчас. В тёмно-алой темноте помещения его пронизывающие глаза горят демоническим красным. Я вжимаюсь в стул, впиваясь ногтями в сиденье. Глаза бегают из стороны в сторону, словно от наркотиков. Ещё немного?— и я просто-напросто не смогу выдерживать это колоссальное давление.—?Все испытывают страх в тот миг, когда могут изменить свою судьбу. Я ведь сказал, что не намерен лишать тебя жизни. Глаза, они потухнут вместе с тобой и никому не будет до них дела. Даже мне. Ты не сможешь долго поддерживать баланс сторон. Это не твоё жизненное предназначение. Это ад, в который ты попала по воле случая. Вся твоя жизнь?— суррогат.—?Ад?— рядом с тобой. Этот разговор потерял всякий смысл, я больше не намерена здесь оставаться. Ты псих. Ты просто псих! Тебе нужно лечиться! —?Мотаю головою в стороны, вздымая руки вверх. Резко встаю со стула, придерживая себя за мокрую ткань на бёдрах. —?Если скажешь, как остановить вирус, можешь забирать их прямо сейчас. Чёрт возьми, да если ты осознаёшь свои ментальные проблемы?— я помогу тебе избавиться от них! Ну же! —?чуть ли не через слёзы кричу я. Потому что когда перед тобою стоит серийный убийца с окровавленным ножом в руках?— невольно начинаешь проникаться и его мнимым горем, желая сохранить свою жизнь.Но я?— не мастер переговоров. В равной степени как и не та, кто ловит удачу за хвост.—?Нет никаких проблем, глупая Анзу. Как ты не поймёшь, что мне не нужны пустые, словно дно морское, глаза жертвующей женщины, продавшей свою чистую душу за грош. Сначала узри ими истину. Когда агентство и мафия падут?— ты приблизишься к ней на шаг. Это будет вторым благим делом, совершённым мною. Взамен на эту снисходительность ты заплатишь за возможность наконец видеть.—?Даже так? —?криво усмехаюсь. —?Какое тогда первое благое дело, господин Мессия?—?Смерть всех эсперов. Хочу очистить мир от их гнета. Это станет землёй обетованной,?— как ни в чём не бывало отвечает он, слегка покачиваясь на стуле. И я понимаю, что его разум совсем не затуманен. Он ясен, как дневной свет. И от этого страшно.—?Вот как,?— нарочито деловито молвлю я. —?Скажу честно: мне даже страшно думать о тебе?— не то, что находиться рядом. Ты?— самое настоящее олицетворение зла. Я будто разговариваю с самим сатаной, хотя имела дело с Мори, а он та ещё дьявольская сволочь, от которого, бывало, тело бросало в дрожь. В этой войне я точно не на твоей стороне. И мне ещё нужны будут глаза, чтобы увидеть, как ты будешь захлёбываться своей проклятущей кровью, ублюдок.Треск стула разрывает пространство. Я вжимаюсь в свои же плечи, делая судорожный, глубокий вдох. Казалось, прошла целая вечность, пока воздух не достиг лёгких. Достоевский опирается о самую тёмную стену помещения, запредельно спокойно водя по углу пальцем сверху вниз.—?Повторюсь: меньшего и не ожидал от женщины босса Портовой мафии?— Мори Огая. Но, мы оба знаем, что он не заслуживает такой безупречной души. Он сломал и использовал тебя, как и тех многих ребят, давно сыгравших свои роли в его кровавых пьесах. Подумай, девушка с красивыми глазами, подумай хорошенько; обдумай всё то, что услышала здесь. Мы обязательно поговорим ещё раз, когда настанет время. Я преподнесу тебе подарок?— расскажу, кто забрал жизнь человека, которого ты любила, словно родственную душу.И если бы его слова были патронами, то это определённо был бы двадцати двух калиберный свифт, простреливший голову.—?Идиот,?— смотрю на него, цедя каждую букву этого слова будто из свинцового сита густую кровь. Играть таким?— слишком грязно.—?А-апчхи! —?вдруг чихает в сгиб локтя он, прерывая этим свои тёмные россказни и шмыгая носом. —?Кажется, этот разговор стоил мне простуды. Опять заболел,?— вздымает брови он, будто ничего и не было. —?Вся одежда напрочь вымокла. Что за неудача…—?Просто сдохни,?— одними губами шепчу я. —?Сдохни, сдохни, сдохни, сдохни…—?Тебе стоит поторопиться, если не хочешь заболеть,?— прерывает мою безмолвную тираду он. —?Выглядишь так же неважно, как и я. Проблемы со здоровьем? Анемия? Кажется, раньше ты грешила ипохондрией, когда работала на доктора.—?Не недооценивай детективов и мафию,?— резко меняю тему разговора. Я потеряла счёт времени. Начало и конец каннибализма?— всё вдруг стало одной сплошной материей, которую разрываешь немощными руками, словно липкую паутину безразмерного тарантула. —?Обе организации однажды выстояли перед сильной Гильдией. А твоим подвальным ?крысам? и с западными эсперами тягаться не по силам будет. Я ухожу, демон Достоевский. Если Мори погибнет, я вырву твою душу зубами. Бывай. Надеюсь, мы больше не свидимся.Шаткими шагами, как можно быстрее направляюсь к двери. Даже в такой духоте, как здесь, от намокшей одежды становится дико холодно. Тело дрожит, зубы стучат друг об друга. Хочется поскорее исчезнуть из этого протухшего места и проснуться, потирая виски от страшного, глубокого сна.Вот только это не сон. И даже не сонный паралич.—?Чуть не забыл, Мори-сама… —?вкрадчиво напоминает о себе Достоевский, всё так же безропотно стоя, опёршись о край стены острым, худым плечом. —?Позвони, спроси, как дела у твоего друга Дазая.—?Да ты издеваешься?! —?не выдерживаю, срываясь на крик. Я бы никогда в жизни не поверила, что с Дазаем могло что-то случиться. Но, смотря в эти демонические, прожорливые глаза, начинаешь ясно понимать, что это только начало хаоса, зерно которого уже было пущено в землю задолго до событий, с которыми ни агентство, ни мафия совладать не могут.Дазай. Тц!Мальчик, который рос на моих глазах. Человек, съевший двойную порцию дешёвых полуфабрикатов, даже не поморщившись. Как он позже сам сказал?— надеялся отравиться и умереть.В последний раз смотрю на Достоевского, в надежде увидеть хоть каплю того… что просто-напросто не существует. Горько улыбаюсь, хотя такую улыбку больше принято называть оскалом.—?Будем считать, что на этом наш обмен любезностями закончен. По виду не скажешь, но жизнь меня хорошенько потрепала. Смерть друга ничто по сравнению с тем, через что я прошла,?— соврала я.—?Мне ведомо и это, Анзу-сан,?— безмятежно произносит он. Его лик в моих воспалившихся глазах начинает терять очертания. Нужно уходить, пока ноги держат.Резко отворяю дверь, попадая в очередную удушливую тьму, охватывающую этот донельзя узкий коридор. Смертельный холод подвала забирает в бездонную, чёрную пучину, словно сломанные руки мертвецов из мифической реки Стикс. Ненамеренно бьюсь руками о полые стены, сдерживая всхлипы. Если сломаюсь?— толку от меня будет ноль. Когда все сражаются?— я просто не имею права сдаваться. Нет большей неудачи, чем перестать пытаться что-либо сделать.Я обязательно что-то придумаю. Я буду полезной.Наконец, попадаю на свет. Прикрываю глаза, испытывая резкую боль от солнца где-то над уровнем бровей. Дождя, к слову, будто бы и не было?— жарко, душно, практически сухо. Первым делом, к чёрту трясущимися руками, набираю номер Дазая, состоящий из одних только нулей. Долгие, пустые гудки вызывают у меня форменную истерику. К счастью, на другой стороне провода звучит осевший, слабый голос. К превеликой радости?— принадлежавший Дазаю. Несколько мучительных минут, которые я просидела мокрой задницей на грязном асфальте за несколько кварталов от этого ужасного места, я ревела ему в трубку. Он, пострадавший куда более в дрянной перепалке с Достоевским, держался очень сдержанно и твёрдо, успокаивал меня, местами отпуская дурацкие шутки на тему моего памятного визита в самое жерло мафии. На его ?А если бы я умирал, ты бы тоже оплакивала меня у постели?? я ответила, что тотчас брошу трубку, если он не прекратит сыпать соль на рану.Но, тема разговора сместилась в очень странное, рискованное русло. Да в такое, что недавний разговор с Достоевским показался мне предварительной тренировкой перед триатлоном, а мысли о дне насущном?— что ему есть ещё куда расти в своей завзятой кошмарности. Слова Дазая были предельно точными и ясными:?Ты должна пойти на переговоры к Фицджеральду. Что касается ?Глаз Бога??— они у него. Манхассет Секьюрити?— теперь тоже его собственность. Не спрашивай, как и почему он остался жив, а лучше спроси у него лично. Но, что касается мужчин за тридцать?— я в тебе, Анзу, ни капли не сомневаюсь. Это то, что ты делаешь лучше всего. И, если бы у тебя была способность, я без раздумий дал бы ей кричащее название ?120 дней Содома?. Да пребудут с тобою ?Глаза?, Анзу-сан. Нам жизненно необходим этот временный альянс. Доверяй мне и всё у нас получится.?