Глава 6: Хорошие люди (1/1)

Запись из дневника №6Куми-чан. Шизума-сан. Она?— чудесная дочь и прекрасная подруга. Он?— любящий, заботливый отец. В тот самый миг я поняла, насколько серьёзной и зверски чудовищной является Портовая мафия во всём своём ?праведном? обличье. Макабрический ужас сковал меня ржавыми цепями, впиваясь в податливую к этой чудовищной боли плоть. Стены свободной палаты пропитались скорбью человека, который только-только потерял людей, однажды полностью заменивших горе-семью. Этот плач не сравнить ни с каким другим. Он?— несхожий; отделяющий душу от тела, словно тонкие, упругие кости от рыбьей тушки. Беззвучные, но такие душераздирающие стенания?— моя жилплощадь на последующие несколько дней. Забитый угол пустующего помещения?— как пристанище; крыша, спасающая от свирепого урагана чувств, разбивающего слабые створки на щепки. Первый раз, когда часть меня откололась, растворившись на собственных глазах, словно частички мелкого снега. И только спустя годы я отпустила это, оставив в покое себя и ни в чём неповинный закон Сансары. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Я возвращаюсь к той беспросветной ночи, когда хочу понять совсем другое. Было ли то, что ты давал мне?— правдой? Была ли искренность? Или только откровенная, сплошная ложь? Та бессонница на двоих, звук затихших стрелок и без десяти пять на часах; каждый взгляд, жест, шорох, мимолётные касания к волосам?— я помню всё, не страшась погибнуть от парализующего укола смерти вновь. Сострадание… ты ведь давно убил это чувство в себе. Ещё задолго до нашей встречи, которой не должно было быть вовсе. Несмотря на пущую фальшь сердобольности, ты не попросил меня уйти, чтобы не смотреть на это. По твоему хотению я должна была увидеть вечный покой в стеклянных глазах двух бездыханных тел, чтобы сломаться наверняка. Искрошиться для того, чтобы искать пристанище в ком-то ради твоих целей.В тебе.Я не должна была проживать не свою жизнь. На моём месте должен был быть кто-то другой?— более сильный, более расчётливый и хладнокровный; способный дать достойный, решительный отпор; имеющий волю встать на одну сторону, не колеблясь. На мой путь надобно было становиться эсперу?— человеку, владеющему сверхъестественными способностями изначально. Но то, что сломано исконно?— ни надломиться, ни разбиться, ни согнуться больше не сможет. Мой печальный опыт?— нужда цепляться за тоску. За нечто воображаемое, эфемерное, химерическое. За прошлое, нагло бьющее в бронзовые колокола каждое утро, сколько бы раз я их, ненавистных, не проклинала. Такая участь всегда обречена на верную погибель.Доля быть униженной и оскорблённой. Уничтоженной. Втоптанной в грязь. Растерзанной в клочья. Избитой до полусмерти. Брошенной на переправе…***Наши дни. Штаб Портовой мафии. КаннибализмКрайне странные ощущения, непередаваемые здравым рассудком взрослого человека. Одно из двух?— либо встать и по-тихому уйти, забыв это, как страшный сон, либо…Шумно вздыхаю, приподнимаясь на отёкшем локте. Чувство неправдоподобности и напряжённости ситуации не отпускает. Оно душит, словно мифический, гигантский змей. Черты лица спящего человека во тьме?— прекрасны. Они не искажены ни злобой, ни жаждой власти, ни гнусной похотью или дьявольским коварством. Наяву же?— совсем другая история. Не успеешь поднять взгляд?— а уже на плахе. Я отрезала все пути в прежнюю жизнь, оказавшись здесь, будто девять лет назад, когда впервые очутилась в этом мрачном, пропитанном смертью месте. Вот так просто?— взять да сжечь мосты. Мои действия?— позорное предательство. Стены Детективного агентства больше не родные. Здесь?— я тоже не своя. Где тогда моё пристанище? В каком из миров? В поросшей мхом, обветшалой больнице? Там, несмотря на всё, я чувствовала себя по-настоящему счастливой. В том, даже аспидом забытом прошлом, где на незыблемом фундаменте воцарилось искусное притворство, осевшее в каждой клеточке моего изувеченного, нагого тела.Привет, петля. Прощай, жизнь. Всего лишь несколько секунд боли и страха?— это лишь жалкая капля в океане жестокости и зла, где я купалась, словно ребёнок, которого не вытурить из воды летом даже ссаными тряпками. Отъезжаю на низком стуле, словно от трельяжа, назад. Скрещиваю руки перед собой, с усталостью откидывая голову назад. Тело кажется деревянным, готовым вот-вот пустить острые корни в землю. Спутанные чёрные длинные волосы касаются пола. Я, чёрт возьми, скучаю. Признать это стыдно даже у себя в голове. Это единственное объяснение моей невыносимой тяги к хроникам былых времён. Шесть лет жизни с этим человеком научили меня всякому. Особенно?— пониманию физиологических подробностей.—?Не прикидывайся, что спишь, Ринтаро,?— едва слышно произношу я, страшась задеть пелену этой бесконечной тьмы, называя его именем. —?Ты проснулся минуту назад. Я здесь ненадолго. Твоё общество?— яд, отравляющий даже самую чистую душу.Он выдерживает томительную, напряжённую паузу. То ли потому, что ему нехорошо, то ли из-за того, что его изысканная культура речи не позволяет так просто послать антипатичную девушку, пытающуюся вскрыть ящик Пандоры, к чёрту.Какой же ты старомодный, сенсей. До тошноты прямо-таки.—?До чего неожиданная и долгожданная встреча. Тебе не стоило приходить сюда. —?Готова поклясться, он даже бровью не повёл. Из его уст это звучало сродни ?я не особо-то и рад видеть тебя, Анзу-чан, но, раз уж ты пришла, можем и поболтать?. В сущности, это было первым, что я услышала от него за четыре года обоюдного молчания лишённым эмоций, надтреснутым голосом. —?Вероятно,?— как бы нехотя продолжает он,?— мне не стоит рассказывать о том, что тебе и так уже известно. Исходя из вашей нерушимо страстной дружбы с Дазаем, я могу сделать вывод, что ты ослушалась и его совета. Это не самое умное решение на данный момент.Выравниваю спину, возвращаясь понурым взглядом к его точёному профилю, глухо смотрящему в потолок полуприкрытыми воспалёнными глазами. Сейчас он пуще всего похож на того самого сумасшедшего доктора, которого я по грубой неосторожности имела случай полюбить. Но, кажется, моё присутствие для него равно принесенному фикусу.—?Как чувствуешь себя? Я узнала про вирус… из первых уст,?— говорю я, не признавая своего голоса. Что я нахрен делаю? Злополучный диалог между Дазаем и тем человеком отбивается где-то на задворках барабанных перепонок; времени чертовски мало, а действовать нужно сейчас. Более того?— вне агентства. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди, а твёрдость голоса явно попрощается на неопределённое время. Выглядит он совсем неважно. Я бы сказала?— крайне скверно; на пределе. Хотя, несмотря на совсем нешуточный вид болезни, босс мафии пытается казаться выносливым?— как и полагается видавшему виды человеку со столь твёрдыми принципами, как у него. Ловлю себя на предосудительной мысли, что готова пойти следом за ним в самую пучину ада, если хворь одержит верх. Однако, за такие порочные думы хочется убить саму себя, не задерживаясь на напрасное ожидание не самой лучшей компании из всевозможных.—?Как будто сгибаешь тугую ржавую пружину, Анзу-чан. Не залечишь ли раны, медсестричка доктора Мори??— ехидный, многозначительный смешок с его стороны и ноль внимания. В принципе, на большее я и не рассчитывала. В такой шутливой форме меня называли все, кто имел дело с подпольным доктором Портовой мафии?— Мори Огаем. Ворошить прошлое?— не самое лучшее решение с его стороны. Но отличный способ вывести меня на эмоции.—?Дай наводки и я найду способ, как остановить это чёртово веретено,?— серьёзно молвлю я, сжимая в кулаке ткань чёрной, как смоль юбки, уже успевшей стать в месте касания мокрой. —?Портовая мафия знает больше агентства. Когда дело касается эсперов, не одарённого будут подозревать в содействии последним. К тому же, мои люди смогут помочь.Хриплый, надтреснутый хохот волной разносится по всей комнате, как зелёная радиация по земному шару. Я опираюсь головой на руку, утыкаясь лбом в острые костяшки пальцев, буквально вдавливая в них себя. Бессонная нервная ночь сработала как антидепрессант, затормаживающий чувства и реакцию. Эту жизнь просто невозможно жить без анестезии, потому что она уж чересчур сильно болит.—?Твои люди? Ха! Они ведь совсем дети. Анзу-чан, дорогая,?— сокрушённо, будто преодолевая огромную невидимую преграду выдыхает он, приподнимаясь на локтях. Теперь его взор целиком и полностью нацелен на меня?— сосредоточенно, вдумчиво. Опять же, через столько лет… и так близко, совсем рядом. В затенённой влажной глубине алых глаз таились какие-то воспоминания, видимо, не очень его веселившие. Но, через секунду, они сменились привычной, ироничной насмешкой, которую я узнаю из тысячи таких же колких издёвок на лице. —?Ты думаешь, я позволю своей возлюбленной, милейшей супруге заниматься чёрной работой? Муж и жена?— одна сатана. Я ни капли не сомневаюсь в твоих деловитых намерениях, мой светлый ангел. Особенно, в этом неудержимом стремлении спасти своего дражайшего Фукудзаву, внедрив в дело твой закулисный отряд малолетних разбойников из трущоб. Мне не нужно докапываться до истины, чтобы наверняка понять это. —?Его голос залезает прямо в душу, разрывая плоть острыми когтями для наилучшего проникновения. Бестелесная, на первый взгляд, интонация, была слегка раздражённой. Глаза, пускай на жалкое мгновение, но остекленели. Отчасти я понимала, к чему он клонит. Я хорошо его читала. Мори никогда не показывал негодования. Если это, конечно, не касалось подростковых перепалок между Чуей и Дазаем, когда ещё живым было легендарное Соукоку. Эти двое могли кого угодно довести до ручки, даже босса Портовой мафии. Сейчас же эту роль любезно доверили мне.—?Ты слишком хорошего мнения обо мне, Ринтаро,?— говорю я, пропуская мимо ушей его паршивый, неоднозначный намёк, касающийся меня и Юкичи. —?Я здесь, чтобы спасти то, что мне, так или иначе, дорого. Но ты, как не прискорбно это осознавать, прав. И впрямь?— одна сатана. —?Я медленно встаю со стула, возвышаясь в полутьме помещения; поправляю волосы назад, запуская в них свои тонкие пальцы. Размеренным стуком высоких каблуков подхожу к его кровати, опускаясь на корточки. Он слегка откидывает голову назад, смеряя меня напряжённым, но сонливым от болезни взглядом. Лихорадочное состояние даёт о себе знать?— ложбинка на шее блестит от чрезмерного потоотделения, наблюдаются покраснения кожных покровов, а частота дыхания?— выше средних показателей. Несмотря на столь бедственное положение, мне всегда нравилось то, как он себя держит?— хладнокровно и безупречно. Даже сейчас, находясь у смерти за спиной, испытывая страшную боль и изнемогая от чего-то, отдалённо напоминающего септицемию,?— он не выказывал своей слабости. Смотрю на стакан воды, невзначай придвигая его костяшкой согнутого пальца к нему. —?Во мне, как оказалось, чёрного больше, чем белого. А ты проецируешь на меня свои психотравмы. За все эти четыре года ты ни разу не пытался вернуть меня. Не думаю, что и ты, являясь здоровым, зрелым мужчиной, хранил своей сбежавшей жене беззаветную верность. Тебе было всё равно, потому что семья, утверждённая на бумаге?— лишь очередной способ для такого, как ты, достичь определённой цели. Независимо от того, на что нужно ради этой цели идти.—?Так вот, как сейчас молодёжь называет психотравмы? —?криво усмехается он, делая глоток и тут же отставляя жидкость назад. —?Век живи, век учись, Анзу-чан. Буду знать. Но, теперь это не важно. Важно лишь то, что ты здесь. Хотя, я и не надеялся на твою благосклонность, моя маленькая принцесса,?— заумным, усталым голосом рассуждает он, кладя голову обратно на подушку, снова рассматривая потолок отчуждённым взглядом алых глаз. Его волосы, словно змеи, растекаются по ткани постели. К изрядно отросшей щетине так и хочется прикоснуться щекой, как это было раньше. —?Ты так быстро ушла. Да ещё и к моему старому, доброму другу. Ничего не сказала, только оставила записку, нацарапанную наспех карандашом. Экая досада?— тогда подумал я. Хочешь, отвечу на твой вопрос? —?его брови поднялись в игривом, слегка сумасшедшем жесте, не предвещающем ничего хорошего. Вздыхая, киваю. Отхожу от его кровати, будто от бомбы замедленного действия. Держу курс к зашторенному окну, потому что так безопаснее. Одним лёгким мановением отодвигаю штору и вижу, как хорошо отсюда, на другом конце берега, видно мой дом. В абсолютно тёмное помещение закрадывается ровная линия света. За спиной слышится треск кровати, медленные топорные движения, шорох одежды. Он продолжает:?— Степень эмоциональной реакции обратно пропорциональна знанию фактов. Скажем, чем меньше ты знаешь, тем более бурно реагируешь. К экспансивности я сейчас не готов, сама видишь. Поэтому слушай внимательно, моя милая Анзу. —?Вздрагиваю, неожиданно ощущая на своих плечах тепло и вес его рук. Когда он успел? Он придвигается ближе, специально касаясь моей спины телом. Меня тут же бросает в жар. Ослабленные руки мягко опускаются к предплечьям, а горячее, прерывистое дыхание от его шёпота щекочет мочку уха, задевая её треснувшими губами. —?То, что я скажу, может больно сильно тебя ранить. С другой стороны?— ты, являясь моей законной супругой, обязана знать правду. Её лучше всего подавать, как пальто, а не швырять в лицо, конечно, но я слишком стеснен во времени, а ты стоишь ко мне спиной. Ты уж прости мою неучтивость. А я тебе?— твою.—?Иногда долгое ожидание превращает надежду в безразличие. Говори, если на то пошло,?— с придыханием отвечаю я.Он разворачивает меня к себе, склоняя голову набок. Бросаю на Мори непритязательный взгляд, встречаясь с самодовольной, измученной жаром ухмылкой. Рефлекторно касаюсь пальцами его груди через тонкую ткань не до конца застёгнутой рубашки, небрежно заправленной в брюки. Опускаю руку ниже, чувствуя тугую перевязку на животе. Черты лица практически не изменились, не считая глаз. Они стали ещё более усталыми и бесстыжими в своих низменных пороках. В них всегда была видна готовность идти по трупам. Но сейчас?— она горит в разы сильнее, способная испепелить всякого, кто осмелиться умертвить то, что строилось так долго и настолько трепетно.—?Ты, наверняка, повзрослев, задавалась отличным вопросом, к чему было это всё? Такая сообразительная в науках, но такая нерасторопная в жизни?— лучше и не придумаешь для такого, как я. Давай-ка ты лучше присядешь; негоже мужчине сидеть, а почтенной даме стоять. —?Он подводит меня к своей постели, невзначай касаясь к моему копчику ладонью. Сам садится передо мною, опираясь на одно колено, словно рыцарь из средневековых романов. Замечаю, как он сжимает глаза от боли, которую, видимо, ему доставляет не столько ранение в живот, сколько загадочный, смертельный вирус, поселившейся внутри его органов. —?Ты?— моя несгораемая шкатулка, Анзу-чан. Знаешь, насколько она наполнена? Вряд ли. Баснословно?— отвечу я. Этот красивый, трогательный брак?— моя способность переписи большей части недвижимости, дивидендов и других незаконных доходов на совершенно доверенного, абсолютно близкого, но такого наивного и простодушного человека. Конечно, я позаботился о безопасности своей малышки наилучшим образом?— это стоило мне непомерных ресурсов и кучи времени. Но, ради моего невинного ангела, я готов на разного рода поступки, выходящие за все грани гуманности. Даже при огромном желании узнать, кто за всем этим стоит?— на тебя, моя дорогая Анзу-чан, никто не выйдет. При возможной потере средств с основных и подставных счетов мафии, я всегда могу открыть аварийный трюм и достать резервы. Конечно, было бы разумнее так и продолжать держать тебя подле себя, но… ты словно снег на голову показала свой строптивый характер и поразила меня в самое сердце столь дерзким поступком. Я даже подумал?— а моя ли это Анзу? А может ли такое вообще быть? Тогда покинули организацию две очень важные фигуры. Вы были близки с Дазаем, но ваши желания покинуть мафию?— отличаются как небо и земля. Поэтому ушли вы вразнобой. Просто встретились в одном и том же месте, словно сама судьба решила свести вас снова.—?Ты так искусно сыграл влюблённого идиота, Ринтаро, что я даже поверила. Но любое кино рано или поздно заканчивается. —?Резко отдёргиваю руку, которую он всё это время, рассматривая, держал. Понимаю, что это та рана, которая начнёт болеть только тогда, когда её полностью переосмыслить. Пока?— у меня есть время соображать трезво. Песочный замок был слишком хлипким, чтобы не рассыпаться?— я догадывалась об этом давно. Теперь же?— всё встало на свои места. Ещё один кирпичик выпал из фасада, словно так и было задумано.—?Я бы не изменила ничего в своей жизни, даже если бы могла,?— приглушённо отвечаю я, смотря в сторону двери, пытаясь сдержать невесть откуда взявшуюся предательскую дрожь в голосе. —?Мне нравится то, какой я стала. Мои принципы всегда были со мной, куда бы я не пошла. Я их не нарушаю: тайны остаются тайнами, а самые глубокие секреты?— непостижимыми никому субстанциями. Каждый раз, оглядываясь, я вижу тот путь, что привёл меня сюда. Благодаря тебе, Ринтаро, я на своём месте. Благодаря Юкичи, я не погрязла во тьме. Поэтому, с вашего разрешения, доктор Мори, я не позволю, чтобы вы двое поубивали друг друга и этим самым уничтожили город, к которому у меня такие же неоднозначные чувства, как и к одному, на ком он держится.Резко встаю с кровати, направляясь к дверям. У самого порога он останавливает меня одним-единственным вопросом, опираясь обессиленной рукой о каркас кровати с балдахином.—?И что же ты чувствуешь ко мне, Анзу? Мне важно знать это. Ненависть? Злость? Вражду? Быть может?— ярость, разрушающую твой хрупкий внутренний мир?—?Жалость,?— поджимаю губы я, будто извиняясь перед ним за это чувство. —?Обыкновенную жалость. Худшее, что можно чувствовать к человеку. Мы словно беседующие мертвецы у ворот ада. Ты же, находясь у самого порога смерти, рассказываешь мне тайны, чтобы сбросить с себя неподъёмный груз, давящий на тебя все эти годы. Ты боишься чего-то,?— шепчу я. —?Это ведь ты подстроил, чтобы я уехала из страны, когда Гильдия оказалась в Йокогаме. Неужто так сильно боялся за свой резервный капитал? Быть может?— за что-то другое?—?Как жаль, что ты не можешь взглянуть на всё моими глазами.—?Я тебя правда любила. Надеюсь, ещё удастся увидеть тебя живым, Ринтаро. Твоя смерть не принесёт ничего путного, а лишь нарушит баланс. Ведь сейчас мы столкнулись с врагом, превосходящим наши возможности. И нет, я ни в коем случае не отвергаю зло. Если добро и зло в идеальном балансе?— всё будет в порядке. Для этого и существуют Портовая мафия с Детективным агентством. Равновесие?— незыблемый залог жизни. Сделай только правильный выбор, ведь люди не должны умирать зазря.Я знаю боль. Сначала ты уверен, что вынесешь её, переживёшь, забудешь, словно бегло прочитанный абзац в учебнике, но… в итоге не можешь. Напоследок я улыбаюсь ему, вкладывая в этот небрежный, быстрый жест всё то, что теплила внутри себя много лет. Слёзы едва выступают на глазах?— теперь их незачем прятать; не перед кем. И если бы я так сильно его не любила?— я бы осталась здесь. Попросту обнимала и гладила тыльной стороной ладони до визга родной щетинистый подбородок, молча ожидая конца, заботливо обёрнутого в нитевидный пульс. Мои чувства всё ещё живы, как обнажённое бьющееся сердце в обглоданной груди, доживающее свои последние секунды. И я выжму из него всё?— каждый нерв, не оставив ни единой капли крови, пролитой напрасно.Оружие, связи?— я использую любую возможность, чтобы прекратить жизнедеятельность вируса до того, как двое дорогих мне людей погибнут, возродив после себя самый настоящий, первобытный хаос. Без них всё рассыплется к чёрту, словно разноцветный, стеклянный бисер.В последний раз смотрю, как он садится на кровать, бросая голову на колени. ?И это пройдёт??— думаю я. Раны станут шрамами, а боль?— лишь смутным воспоминанием, тревожащим только во снах.***Хаотично расставленные по периметру чёрные мафиозные машины, спёртый воздух, затянутое тучами небо. Всё здесь будто кричало о том, что произойдёт нечто ужасное. И то, что было до?— больше не вернётся на круги своя. Нечто пустило в этот город отравляющие метастазы вместе с вирусом, вполне способным уничтожить две сильнейшие организации эсперов и развязать долгую, кровопролитную войну одарённых.—?Чёрт бы вас всех побрал, надоедливых, а,?— злостно выплёвываю я, пытаясь игнорировать очередную вибрацию мобильного в сумке. Не выдерживаю, со стервозностью смотря на имя бесящего меня горе-абонента. Но былая спесь куда-то бесследно исчезает, как только я понимаю, кто звонит. —?Куникида-кун? —?спрашиваю у самой себя, решаясь всё же ответить. —?Да. Анзу на проводе. —?Мой голос будто затерялся в пучине всего того, что произошло и продолжает происходить вокруг. Поднимаю голову наверх?— одинокие холодные капли падают мне на нос. Неужто и сейчас дождь пойдёт? Он уже успел стать сакральным символом грядущих радикальных перемен в моей жизни.—?Анзу-сан, это Куникида. Ты сейчас в безопасности? —?крайне обеспокоено спрашивает у меня Доппо. —?Никто не мог к тебе дозвониться, и вот я… наконец, дозвонился,?— с неким смущением в голосе откашливается он, вероятно, ещё и поправляя в довесок воротник.—?Я дома, Куникида-кун. Всё в порядке. Дело рук Дазая, конечно,?— издаю нервный смешок, пытаясь казаться совершенно отвлечённой.—?Ни в коем случае не покидай квартиру.—?Ситуация развилась в худшем своём сценарии, мне известно. Прощай, Куникида-кун. Надеюсь, всё и вправду наладится.—?Что-то не так, Анзу-сан? Анзу-сан?..Выдерживаю паузу, слыша его неровное, громкое дыхание. Если бы я говорила с Рампо, тот бы понял всё сразу?— по тону голоса, поведению, ситуации. В агентстве о моём тайном прошлом было известно лишь двоим?— Дазаю и Фукудзаве. Для остальных же я была просто старой подругой Директора; одной из первых, из кого строилось агентство.—?Обычный стресс. —?Сбрасываю. Шум в ушах и ком в горле. Я прощалась много раз. Но в этот было больнее всего.Юкичи, Дазай, Куникида, Ацуши, Кёка, Рампо, Йосано, Кенджи, Танидзаки, Наоми… все они были для меня самыми близкими людьми, искренние улыбки которых я буду вспоминать со слезами на глазах, не имея больше возможности быть для них хорошим, добрым воспоминанием. Потерять всё в один момент оказалось проще, чем по-ребячески плюнуть на асфальт и бойко растереть подошвой. Куникида был последним, кого я услышала… всем сердцем. Его голос был словно самим обособленным понятием агентства, с которым я так холодно и скомкано попрощалась. Бросаю отсутствующий взгляд на пробитую Расёмоном машину, начиная ненавидеть всю материальную сторону своей жизни, о которой так тщательно продолжал заботиться Мори даже после того, как я ушла.Незаметно для себя пробегаю квартал, обнимая туловище дрожащими холодными руками. Слёзы, не заметные под очками и маской, не успевают даже высыхать?— тут же появляются новые. Шляпу уносит от лихорадочного, бессмысленного, спутанного бега, а волосы развевает резко поднявшийся, порывистый ветер. Замедляя шаг, останавливаюсь. Снимаю маску, дабы отдышаться……и слишком поздно замечаю странное, скользящее движение с левой стороны от себя, оказавшись прижатой к кирпичной стене узкого, безлюдного переулка. Мой рот грубо закрыли, а тело прижали, уперев между ног колено.—?Так вот ты какая, Мори-сама? Даже лучше, чем мог себе представить,?— отзывается умиротворённый, флегматичный голос у самого моего уха.Округляю глаза, словно они?— два блюдца. Все кости, жилы и плоть сковал нешуточный, инстинктивный страх, истошно вопящий на задворках разума сделать всё для того, чтобы убежать: ударить, схитрить, увернуться, выстрелить вплотную… но, вместо этого, я продолжаю самозабвенно стоять на месте с трясущимися коленками и суставами, будто залитыми тяжёлым металлом. Очки падают, вследствие чего линзы разбиваются о шершавый асфальт. Ошарашенными глазами пытаюсь понять, кто стоит сбоку от меня и держит мой рот закрытым. В нос бьёт едва заметный запах меха, вступивший в реакцию со влажностью воздуха. В эту же секунду я забываю, что такое дышать.Потому что владелец этого отрешённого голоса не кто иной, как человек, говоривший с Дазаем.Впереди находящийся крайне живописный пейзаж, состоящий из большого мусорного бака и разноцветных граффити с английскими ругательствами, плавно сменяется портретом человека, из-за моих заплаканных глаз отдалённо напоминающего мне Мори. Но этот?— он был в сотню раз хуже последнего. Растрёпанные волосы до плеч, белая странная шапка, проницательные тёмно-фиолетовые глаза; плащ, отороченный белым мехом, о существовании которого я сразу догадалась… Судя по чертам лица?— иностранец; тот самый русский, которого опасался сам Дазай. Что ему от меня нужно? Будет шантажировать Мори? Агентство? Всех вместе? Или же?— поиздевается и убьёт ради сомнительной услады? Не отнимая от моего рта своей ладони, он загадочно улыбается, рассматривая моё мученическое, к дьяволу испуганное выражение лица.—?Я таких завораживающих янтарных глаз сроду не видал. Моя фамилия Достоевский. Называй меня просто Фёдором, Мори-сама. Будем, наконец, знакомы.Время застыло. Нет, не так… стрелки часов сгорели, искрошившись в прах. Он смотрел чрезвычайно пристально и внимательно. Казалось, что если с ним заговорить, он будет вслушиваться в каждое слово, вдумываясь в россказни, словно в задачу наивысшей сложности. Сам он разговаривал так, будто взвешивал каждый свой ответ, но не страшился ничего; не боялся никого, перекачивая в сердце стоическую флегму вместо крови. Если Ринтаро был дьяволом, то этот?— самым настоящим Архидемоном.Я поняла это сразу, встретившись с его непроницаемыми глазами. Я работала с людьми. И во всех смыслах видела их насквозь?— начиная от органов, заканчивая помыслами воспалившихся рассудков.Что же ты такое, демон Достоевский?..Поднимаю глаза наверх. В это время начинается жуткий ливень, обезумевший от того, что нечто иллюзорное и фантасмагорическое позволило так долго сдерживать его своенравную стихию.