Глава 3. Перед смертью (1/2)
Небоскребы, уходящие в облака. Фонарные столбы, дорожные знаки, такси, мода. Ынхёк выдыхает из легких сигаретный дым. Наблюдает за тем, как Сеул пролетает мимо за окнами лимузина и точно в фильме втягивает вместе с воздухом жизнь. Хотя, пожалуй, в его случае фильм не похож на реальность, и даже если Ынхёк погасит все огни до единого, выключит музыку и завернется в палитру ярчайших оттенков, ничего не изменится. Ынхёк даже не живой человек, по сути. Он обыкновенная вешалка с завышенной стоимостью, чей глоток воздуха исчезнет с тихим всхлипом, а не с громким хлопком. И он уже готов издать первый всхлип.
- Ты похудел, - говорит Донхэ. Его спокойный голос размешивается с саксофонным блюзом. Он не смотрит Ынхёку в глаза, хотя они оба знают - он ждет того, что Ынхёк схватит его за руку и начнет извиняться. После этого он, наверное, выронит свой телефон, обнимет парня, и на этом все кончится, но воздух между ними настолько сильно прогрет, а напряжение настолько высоко, что это все останавливает. А ведь Ынхёк мог бы лишь выдохнуть, тяжело, медленно, на губы Донхэ, прямо перед тем, как соединить их языки в поцелуе. Часом позже он завязал бы галстук Донхэ, светясь довольной улыбкой, и они просто притворились бы, что между ними ничего не произошло, но что-то все равно изменилось бы. Возможно, между ними перестал бы играть блюз.
Только вот Ынхёк не может извиниться. Хёкдже умоляет его: "Пожалуйста, сделай это. Пожалуйста, уступи". Но Ынхёк не уступает. Хёкдже стучит изнутри в свою же грудь. Ынхёк усмехается. Хёкдже медленно тонет в меланхоличной мелодии, слишком слабый, чтобы кричать дальше, а Ынхёк делает вид, что не видит этого. Притворяется, что ему не больно. Ведет себя наоборот, совсем по-другому, сложно. Потому что в этом весь он. Он другой, сложный.Но эта самая потребность быть сложным постепенно его изнашивает. Он представляет, как рассыпается в пыль и развеивается в синеве. Еще один шаг, - решает Ынхёк, - а затем он сдастся. Держаться на плаву сложно, и у него есть занятия поважнее. Еще одна жертва со стороны Донхэ, и этого будет достаточно. Всего один правильный ответ, и он уйдет. Пожалуйста, скорее. И он ударяет, перед тем как уйти. Удар получается холоднее, чем он рассчитывал.- С каких это пор тебе не все равно?
Ынхёк собирает воедино свой шепот и сигаретный дым и растворяется в музыке, исчезает в тонком воздухе, оставляя серые следы в душе Хёкдже. И все же его слова оказались слишком острыми, неразмеренно ледяными, поэтому ранят Хёкдже настолько же сильно, насколько ранят Донхэ. Стиснув зубы, брюнет смотрит в окно. Хёкдже молится, чтобы он ответил, хочет увидеть ответ на его бледном, взволнованном лице. Он готов к тому, что Донхэ обернется и обнимет его или ударит, заявит о своей ненависти или оттолкнет. Но Донхэ не делает ничего. Ответа нет. Как и всегда. Блюз будто бы очищает воздух, стирает макияж с их лиц, и Хёкдже видит Донхэ, наконец-то видит его настоящего, впервые за долгое-долгое время. Его глаза стали светлее, выцвели, и под ними появились глубокие синяки. Донхэ стал старше, почти постарел. Внезапно Хёкдже понимает, что и Донхэ успел измениться, стать сложным и дорогим. На нем костюм, сшитый на заказ и часы с россыпью бриллиантов. Донхэ уже не тот мальчишка, который слишком громко смеялся над дурацкими шутками. По сути, он теперь вообще не смеется, и вероятно, в этом виноват Хёкдже.Ынхёк пытается издать слабый протест, шепчет: "Постыдись, он все равно не ответит", а Хёкдже тянется к Донхэ, берет его за руку и переплетает их пальцы, заглядывает в его глаза. Он хочет сказать что-то простое, согревающее. Что-то вроде: "Эй, почему ты выглядишь настолько уставшим?" или "Эй, я по-прежнему думаю о тебе, ты для меня очень дорог. Донхэ, где ты? Куда ты пропал? Куда пропал я? Сможем ли мы снова увидеться?" Но как только он начинает думать о том, с каких пор Донхэ носит такие костюмы, все мысленные слова исчезают, обратившись в ничто. Хёкдже долго молчит.- Ну и... Как Кюхён? - робкая дрожь в его голосе заставляет Ынхёка истекать кровью и кричать, что слишком поздно! Что ты творишь? Мы уже упустили свой шанс! Ты только и делаешь, что унижаешься, и зачем ты даешь ему возможность ранить себя? Он же ударит, кольнет по больному. Ты идиот!И Донхэ действительно наносит удар. Он ранит Хёкдже почти нежно: убирает руку, выпутывая свои пальцы из захвата Хёкдже - медленно и учтиво.- Отлично, - говорит он. Так коротко, что от этого еще больнее. Хёкдже отворачивается к окну и заламывает руки, позволяя Ынхёку глотать слезы.***
Временами Ынхёк дрейфует на необъяснимых волнах приятного настроения и бравады, особенно после того, как Хёкдже вытаскивает на поверхность очередные славные воспоминания и убеждает себя в том, что происходящее - всего лишь ошибка, которую легко исправить. Нужно только разбудить интерес Донхэ и прогнуть свою гордость, и тогда все образумится, как бывало раньше.Поэтому Ынхёк начинает жаловаться на все подряд, даже прибегая к домыслам, чтобы привлечь внимание Донхэ. Какой жуткий водитель. Что за грубый стилист? Ты видел портье? Боже, во что он одет? Но Донхэ уже не слушает. Не сопереживает. Он хмурится, в его поведении очевидно раздражение, и Ынхёк осознает, что его отвергли. Но хуже всего то, что Донхэ чувствует себя виноватым, хотя они оба знают, что он практически не слушает жалоб модели. Ынхёк понимает, что Донхэ просто устал от его выходок, поэтому Хёкдже перетягивает на себя контроль, отбрасывает гордость и начинает умолять Донхэ: "Пожалуйста, прошу тебя, перестань встречаться с Кюхёном... То же самое было с Шивоном и Хичолем, а я не хочу закончить как Хичоль, пожалуйста, Донхэ, не допусти этого".Ответа нет, и Хёкдже нервничает, боится, что Донхэ в принципе больше не хочет слышать, что он говорит. Опасения одолевают со всех сторон.
- Я понимаю, что старею, теряю свой стиль... но ты мог бы пустить меня в свой рай? Я буду счастлив, правда, обещаю, я брошу все, если ты снова уделишь мне хоть немного внимания. В последний раз. До конца моего контракта осталось всего четыре месяца. Пожалуйста, Хэ, хотя бы по старой памяти?- Ни к чему так унижаться, - советует Донхэ, открывая новое сообщение на телефоне. В его словах звучит нотка сочувствия, но в глазах не отражается ничего, и Хёкдже просто высыхает изнутри. Ынхёк, а может и сам Хёкдже, выдергивает телефон из рук Донхэ, швыряет его прямо в раскрытое окно. Ынхёк хочет лишь насладиться удивлением и болью в глазах Донхэ, но у него по-прежнему пустой взгляд. Он даже не проявляет никакой реакции, просто достает из кармана второй телефон. И это убивает Ынхёка, валит его прямо поверх раздавленного сердца Хёкдже.
Придя в себя, они снова раздуваются хлопковой гордостью и надевают новенький бренд тщеславия. Набрасываются на маленькие бутики, словно откусывая от жизни отравленные ядом куски. Золотые, серебряные, платиновые кредитки взлетают в воздух, как конфетти. Падают как слезы, которые ни Ынхёк, ни Хёкдже не могут себе позволить.***
Ынхёк не знает, почему соглашается каждый раз, когда Шивон просит его прийти. Дело не в том, что он шлюха. Скорее, в том, что ему просто скучно, а у Шивона достаточно большая кровать. У Шивона приятные руки. Теплые. Сильные. Удерживают Ынхёка на месте, доказывают ему, что он настоящий. К тому же, секс напоминает любовь. Если закрыть глаза и отключить сознание, секс напоминает любовь. Но когда Ынхёк открывает глаза и видит на подушке рядом с собой Шивона, а не Донхэ - парня с мягким взглядом и глупой улыбкой на тонких губах, секс перестает казаться любовью, он просто превращается в ничто. Секс - ничто, но возможно, если повторить его достаточное количество раз, он перерастет во что-нибудь стоящее, поэтому Ынхёк раз за разом закрывает глаза и не останавливается, даже когда наталкивается на Хичоля, выходя за дверь офиса Шивона.
Раз, два, три, наплевать на все.
***
Звонок поступает с неопределившегося номера, но к счастью, дизайнер, который заперся в одной из кабинок ванной комнаты, обладает уникальным голосом, и его легко узнать.- Я был на дне, я был на высоте... Ынхёк-а... Я на высоте...- Хичоль-сонбэ? Ты пьян?- Не... называй меня так.- Где ты? С тобой все в порядке? Что случилось?
- Ким Хичоль был так высоко... высоко...Хёкдже выбирается из постели. Темно, за окном туман. Капли дождя в свете уличных огней напоминают умирающих светлячков. Ынхёк беспокоится о своей прическе, а Хёкдже убаюкивает Хичоля в руках, судорожно набирает 1-1-9. Парамедик в кипельно-белой униформе говорит, что Хичоль сидит на наркотиках. Скорее всего, это весьма давняя зависимость, но в последнее время все стало хуже, и Хёкдже даже может представить, насколько хуже. Единственное, что он хочет узнать - почему Хичоль разгуливал по краю балконных перил, и почему все выглядело так, будто он был готов сорваться вниз дождевой каплей, умершим светлячком.- Можешь все рассказать мне, я не—- Убирайся.- Хичоль-сонбэ, я могу понять.- Ни черта подобного. Заткнись и выметайся отсюда.- Но я могу помочь.- Тогда убей меня. Сделай меня счастливым, убей меня. Этого ты не можешь, правда?Пластиковый стул выглядит кричаще красочным, и из-за этого Хёкдже чувствует себя не в своей тарелке, так же как дома, в главном офисе компании или на любой съемочной площадке. И все же он вцепляется в металлические подлокотники и отказывается уходить. Возможно, если он слишком долго будет болтать, холод между ним и Хичолем ослабнет. Так и выходит. В конечном итоге, горькая острота в голосе Хичоля ослабевает, он соглашается съесть йогурт и принимает предложенный Ынхёком последний выпуск французского Вога.
Из-за больничного халата Хичоль выглядит совсем тощим, а освещение не щадит его бледность. И все же Хёкдже видит перед собой человека, который когда-то ворвался на обложки сразу половины модных журналов, а в его высушенном шепоте слышит звучание теней империи Хичоля.
Они разговаривают ни о чем, так долго, что Хёкдже почти верит в то, что они друзья. Две горошины в разломанном стручке. Хичоль слаб и повержен, как и Ынхёк. Время летит, и Хёкдже думает - сможет ли он оказаться достаточно сильным для Хичоля? А где-то после заката ловит себя на робких мыслях о том, что их улыбки сияют.- Я загляну к тебе завтра, - обещает Хёкдже, когда Донхэ приезжает, чтобы забрать его на очередную примерку. - Какие ты любишь фрукты?Хичоль улыбается, широко и ярко, подзывает Хёкдже ближе. В какой-то момент ему кажется, что он видел эту усмешку в последние год или два - когда они там успели стать друзьями. Хичоль сидит за приставным столиком, отмахивается от насекомых, в комнате нет никого кроме них и севшего за горизонт солнца. Всяким мусором забросана земля, уродливая, неидеальная картина, которую никогда не удастся найти на фотографиях.И тем не менее, вся сладость момента рушится, когда Хичоль заставляет Хёкдже чуть наклониться: "Кстати говоря, Шивону нравится, когда его седлают верхом. Он начинает издавать такие неприличные стоны, что ты и представить себе не можешь".Хёкдже падает, ударяясь о землю, падает вместе со своими странными, надуманными фантазиями, а Ынхёк только оставляет короткий поцелуй на щеке Хичоля: "Не волнуйся, сонбэ. Мне ни к чему представлять, я и сам все слышал". Люди вроде Хичоля или Ынхёка не умеют дружить. Они способны только на дешевые развлечения.___
Яркие огни и шумная компания досуха выпивают Ынхёка, и Хёкдже бродит по вечеринкам сам, одинокий, потерянный. Маленький, восемнадцатилетний мальчишка, оказавшийся в комнате с великолепными манекенами. Окружение взрывается красками и громким смехом, а Хёкдже хочет найти кого-нибудь, чтобы поговорить, чтобы присоединиться к тихим смешкам и недовольному позвякиванию бокалов шампанского. Только вот никто из окружившей его толпы не хочет поговорить с ним по-настоящему.- Ынхёк, вот ты где!- (Нет, меня зовут Хёкдже. Я Ли Хёкдже.) О, как поживаешь?- А ты как?- (Я потерян. Ты не видел Донхэ? И кто ты?) Наслаждаюсь жизнью.- Bonne soirée mon chéri, ça va? [фр.: Добрый вечер, дорогой, как дела?]- (Что ты несешь?) Bonne soirée! [фр.: Добрый вечер]- Я был очень рад поработать с тобой вчера. Для меня это настоящая честь.- (О, мы работали вместе? А я и не помню.) Не стоит так нервничать, дорогуша. Я не кусаюсь. Сильно. Ха!Хёкдже проводит ночь, слепо выискивая Донхэ, которого на этом вечере нет, и Хичоля, которого здесь больше никогда не будет. Они единственные люди, которые могли бы его выслушать. Которые могли бы услышать. Но вместо них Хёкдже находит Кюхёна, сидящего с наивной, оцепенелой улыбкой, и ему вдруг становится страшно. Страшно потому что он даже не знает, что именно его так пугает - улыбка Кюхёна или то, что близкие люди так внезапно исчезли.
***
- Как там дела с Донхэ? - спрашивает Шивон, развалившись на софе с бокалом древнего, хорошо выдержанного вина. - И кстати, пол не холодный?
Ынхёк даже не дергается, чтобы подняться с пола, он слишком занят - растворяется в разряженном воздухе, просачивается сквозь трещины между деревянными плитами настила. Ему интересно, сможет ли он проследить по таким трещинам следы своих слов, если лет через десять хоть кто-нибудь будет в состоянии его вспомнить?
- Я не знаю, - и это правда, он на самом деле не знает. Не знает, как обстоят дела в отношении Донхэ: было ли между ними что-то вообще? Куда все делось? Вернется ли? И придется ли ему полностью испариться до того, как наступит этот день? Пол холодный, но еще не остывший, Хёкдже чувствует жар под грудной клеткой и уже не знает, что есть что.
- Тогда почему ты здесь?- Может, меня здесь нет.Может, он все еще на какой-нибудь вечеринке, заливает в себя что угодно, лишь бы оно согревало, притворяется, что натянутые улыбки трогают его сердце. Как будто у него есть сердце. Но на самом деле у Ынхёка его нет, поэтому он седлает Шивона верхом, насаживается на него, как говорил Хичоль и выясняет, что парень был абсолютно прав насчет стонов.- Почему ты не вернешься к Хичолю?- Потому что все изменилось. Он больше не хочет меня.Ынхёк разглядывает фотографию Хичоля, что висит на стене, и думает, что, возможно, он тоже больше не хочет Донхэ.***Если говорить кратко, Ынхёк - тот, кто просыпается по утрам, а Хёкдже - тот, кто спит ночью. Хотя может быть, Ынхёк ходит во сне в свете дня, а Хёкдже ворочается в бессоннице и тревогах. Временами, когда простыни из египетского хлопка превращаются в путы, а одеколон от Шанель разводит в воздухе зыбучий песок, Хёкдже вспоминает ощущение счастья. Остатки его подкрашенных розовым воспоминаний скребутся в кишках до тех пор, пока он не оказывается в туалете, где его выворачивает наизнанку тем, что Ынхёк употребил за день. Обычно это две стопки водки с оливками, иногда крекер. После этого остается только желчь, кровь и куски души. Хёкдже думает, что, возможно, пришло время уйти. Скорее всего, пора - ведь чем дольше он задерживается, тем горче становится привкус счастья на языке. К тому же он устал. Устал, устал.