Глава 1 (1/2)

Наши дниВ древние времена кровь никогда не обесценивали настолько, чтобы проливать её без какого-либо умысла. Она была символом реки жизни, способной подарить земле плодородие, если эта река пролилась во славу уже давно забытых богов. По сути, она сама была веществом, что содержало в себе мистическую энергию, связь с самим существованием. Ей смазывали лбы тяжелобольных и рожениц с их новорожденными, стремясь придать им сил достаточных, чтобы победить слабость. Кровью причищались, кровь боготворили, кровь превозносили…

Цвета багровых закатов и красных лепестков – ржавчина мира, огонь войны, дыхание эротизма. Смесь из плазмы и специфических клеток, способная возбудить в людях их первобытное начало и, как ни странно, их духовную суть. Женщины красили себе соски и губы в алый цвет, стремясь привлечь партнера, а первый половой акт без пятна на чистой простыне считался позором и богохульством. Чем-то аморальным, твердым, нерушимым. Впитанным с молоком матери за много-много поколений строгой религии.

По мнению Дилуина Мурра, именно поэтому многие люди – дикие и недальновидные – упорно предпочитали девственниц опытным и уверенным в себе женщинам. Из этого вытекала и другая логика: по причине желания увидеть кровь во время полового акта мужчины предпочитали женщин, а не себе подобных. Заставить кровить чью-либо задницу в тысячу раз не столь же эротично, как лишить невинности сопротивляющуюся девственницу. Хотя бы из-за того, что есть большой риск кое-что в этой заднице порвать, а это уж точно напрочь сломает какую-либо эротичность. На любителя, конечно.

Впрочем, сейчас уходить мыслями так далеко вовсе не было в планах. Дилуин вообще предпочитал не размениваться на мысли в процессе творчества.Размениваться на чувства казалось куда как более приятным.

- Сам или мне? – уточнил он, когда всё, кроме модели, было подготовлено для съёмки. Белое и целлофан. Все всегда выбирают белое и целлофан.

Почти традиция.

- Доверюсь, - ухмыльнулся мужчина, поднимаясь из кресла. – Опытная рука, всё такое…ты же опытен?- Профессия обязывает быть опытным.Кинжал он приносил свой, всегда. Аптечка, твёрдость духа и тело оставались на совести заказчика. Да и эстетически всегда приятнее делать изысканные надрезы специальным оружием, чем суматошно искать кухонный нож необходимой остроты, которым вы только сегодня утром нарезали колбасу и хлеб. Как вообще можно ставить себя на одну планку с колбасой и хлебом?..

Места для порезов были выбраны на собеседовании. С минимальной импровизацией, конечно же. И подписанным договором, что за шрамы, коли такие останутся, фотограф ответственности не несёт. С увлечением жителей Нью-Йорка судами подобные договоры на множество пунктов сопровождали каждый заказ Мурра.

Неторопливо подойдя к обнаженной модели, вставшей на нужную точку, он коснулся мускулистой спины пальцами в медицинских перчатках и легко погладил кожу.

- Будет немного неприятно.

- Давай уже, - нетерпеливо повёл плечом мужчина.Кратко кивнув, Луи легко подул на кожу, заставляя её покрыться мелкими мурашками. И – плавным, отточенным движением – сделал первый надрез.

- Люди, небось, пугаются? – в голосе слышалось напряжение и винить за это не стоило. Не каждый день тебя полосует парень, которого ты видел несколько раз в своей жизни.

- Бывает. Постарайся не двигаться, пока.

Загорелая кожа – ухоженная, с мелкой сеткой веснушек, которые маниакально ретушируют фотографы фэшн-журналов – расходилась красиво. Порезы набухали красными слёзками, завораживали, крали внимание…- Расслабься.

- Ты это всем говоришь?..- Если вербальный контакт позволяет им расслабиться – да.

- Так и вижу, - мужчина хохотнул, стараясь не морщиться. – Ты рассказываешь, как их резать будешь, а они расслабляются…

- Основа в вербальном контакте. Так думает мой психолог.

- Ну, если психолог…

Аккуратные порезы не должны оставить после себя ни малейших следов. Вопрос профессионализма, но как же легко бывает увлечься. Кровь на смуглой коже смотрится особенно хорошо, но мало кто это видит. Правильно снять, правильно направить свет: виток, ещё один, завитушка, почти точка… грудь, шея, плечи… немного – на бока… главное – контролировать силу нажатия, проводить пальцами по коже, не давая порезам закрыться, перестать истекать.

Самым красивым в Уильяме Гвенсоне были его спина и ладони. Грудная клетка и кубики пресса, конечно, тоже входили в список прекрасного, но не настолько.

- Позируй. Двигайся.

Отрывистые команды и окровавленный молодой мужчина послушно напрягает тело, сдерживая желание зашипеть и остервенело почесать особо зудящие места. Плавная сила мышц спины, потекшие капли и щелчки фотоаппарата. К чертям штатив, ногой сбить ломающую всё лампу…Гвен – в обход имени, прозвище, псевдоним – был популярной тридцатилетней моделью, сделавшей имидж на одном только эпатаже. Резкие черты лица, дикость, сила, мощь. Почти клише, если бы не любовь к ярким выходкам. Одной из таких выходок и должна была стать фотосессия у не менее эпатажного фотографа, чьи работы восхищают и ужасают. Поговаривали, что для них Мурр режет младенцев и грабит банки крови, тем самым оставляя тысячи нуждающихся людей без медицинской помощи. Подобные сплетни никто и никогда не спешил развеивать, а проверять их на себе Гвен не стал, еще в договоре отметив согласие на кровь собственную.

В ритм работы он вошёл быстро. Мурр практически не командовал, со стороны действуя, как робот и лишь улыбаясь в те моменты, когда тело модели принимало наиболее удачную из всех возможных поз. Сопливые вешалки, истерящие не то что, что от своей, а и от свиной крови, используемой в более масштабных работах, наверняка бы удивились такой молчаливости. На них талантливый фотограф рычал порой так, что и дети из неблагополучных районов испугались бы неповиновения.

Увы, подобные сессии недолговечны и не занимают много времени. Узоры смазывались, становились почти неразличимы. Светлые волосы Гвена давно намокли и Мурр находил это странным. Как правило, сессия заканчивалась из-за засыхающей крови, а не из-за слишком потёкшей… Впрочем, это должно было оставаться на совести модели. Вколол ли он разжижающее себе в кровь или нечто иное, это уже не ответственность фотографа.- Я просмотрю всё до выходных. Лучшее пришлю.

- Договорились, - кивнул Гвен, расслабляясь и оглядываясь в поисках заготовленного полотенца. – Спешишь?- Нет. Странный вопрос. С подвохом?

- Ага, - улыбнулся мужчина, промокая полотенцем кожу, стирая кровь с рук. Дилуин, упаковывавший фотоаппарат, наблюдал за этим искоса, жадно. – У меня сегодня свидание сорвалось, есть хорошее вино. Может, останешься на ужин? И после…- Я заслуживаю такого доверия?- Ты не прирезал меня, когда была возможность. Мне есть чего ещё опасаться?- Нож я убрал.- Тем более. В твоих глазах я не вижу отказа.

- Его не будет, - повернувшись к Гвену, Дилуин остал из кармана телефон, сосредоточенно набирая смс. – Я не останусь на ночь. Но останусь на ужин. И после.

- Я достану вино, - улыбнувшись, мужчина набросил на плечи халат и пошёл в сторону кухни. Это было своеобразным знаком внимания: не мешать, пока фотограф с кем-то там общается.

Лаконичное ?Не жди меня? было набрано со скоростью человека, часто зависающего на форумах и блогах. И отклик на него последовал мгновенно. Телефон завибрировал, не разразившись бешенной мелодией только потому, что сейчас был поставлен тихий режим. При желании Мурр мог бы представить недовольного ирландца, сейчас держащего у уха трубку старинного телефон и притоптываюшего ногой по полу. Хани всегда нервничал на такие смс-сообщения. И всегда, когда он нервничал, где-то рядом вертелся один из любимцев личного врача, беспокоясь, что же случилось.- Да?..- Извольте объясниться, мистер, - без предисловий потребовал раздраженный голос с мягким ирландским акцентом.

Терпеливость не относилась к списку добродетелей бывшего дьякона. Покаяние не относилось к списку добродетелей фотографа.