6 (1/1)

Дом был пуст. Сквозняки гуляли, хлопая открытыми дверьми. Резкий ветер срывал лепестки с цветов, завывал на чердаке. Было холодно и просторно. Джин проснулся на рассвете. И долго лежал неподвижно, глядя в потолок. Йодзу. Так мало времени прошло — а уже такая близость. Они странствовали вместе. Радовались. Сражались. Пропадали. Молчали. Думали. И Джин провел Йодзу через посвящение. Но дело было даже не в нем... Йодзу стал для Джина олицетворением Дома. И именно с ним было связано то острое детское чувство, которое Джин почти позабыл: чувство будущего, когда впереди свет, и радость, и новизна, которые не исчерпаются и не увянут.Ветер хлопнул оконной рамой, и Джин встал. Убрал постель, свернул футон, вымылся, оделся, сунул за пояс сёто и спустился на кухню. То ли дом, то ли домовые заботились о нем, готовя еду. Сам Джин не решился бы даже рис отварить — после того, что сказала Шино-сан. Он неторопливо поел. Заварил себе чай. И с чашкой вышел на террасу — выяснить, где Дом оказался сегодня. Пейзаж был ничем не примечателен: извилистая дорога из прямоугольных плит, вьющаяся меж сосен. …Кира пользовался тем, что его никто не слышит. Он шел Домой — или в Дом — и пел в голос. Дороге все равно. Петь Кира и умел, и любил. Но отчаянно стеснялся. Зато тренировка на дыхание... И дорога уж больно хороша. Вверх.Дом не всегда стоит на Дороге …Джин снял очки и потер веки. Потом стал смотреть вперед. Зрение улучшалось, и сегодня это стало наконец-то заметно. Где-то вдалеке коротко прокуковала и смолкла кукушка. А потом разразилась непрерывной, ускоренной чередой "ку-ку". …На Дороге что ни кукушка, то вещая птица. Кира поискал вещую птицу взглядом. Допел. Подобрал шишку и прицельно швырнул на звук. Джин допил чай и собрался было предаться созерцанию, но входная дверь распахнулась с грохотом. Он вылетел с террасы, готовый к атаке — и тут же вспомнил, что чужие сюда не входят. Кира удивился. Давно не было так: два вдоха, глаза в глаза, и противостояние вечностью показалось... Отметил стойку. Клинок, явно родовой. Прическу.Ронин. Мастер кэндо.Джин выпрямился, вбросил сёто в ножны. Еще один мальчишка. До зубной боли похож на Мугена — даже мастью. Правда, не настолько тощий. Кира поклонился. Коротко, глядя в глаза. И отшагнул назад. Чтобы не приняли за вызов. Кажется, против этого человека у него почти не было шансов. Хотя шут его знает. Но не проверять же. А вот и фокус. Главное, не сказать никому. Мастер не имеет возраста? Мастер не имеет ранга? Мастер не имеет психологического статуса? Дзин поклонился в ответ. И сказал:— Их нет. — Я вижу, спасибо, — отозвался Кира. — А можно мне чаю? Джин молча развернулся и пошел заваривать чай. И думать. В Доме было комнат... сколько нужно. Для серебряных братьев. Для Хаору. Для Наари и Эйрика. Для Джина. Но не для пришельца. Что же это значит? Кире надоело катать мысли в голове. Так — значит, так. А некто Акира был хамло, есть хамло и будет хамло. Неудобно-то как. Ага. Зато какое счастье, наконец, снять рюкзак, разуться и снять носки! А также умыться и помыть руки В купальне наверху зашумела вода. Кажется, в той, которую Хаору считал своей. Из кухонных окон были видны низкие белые горы, поросшие сосной, а ветер пах смолой и солью. Джин выстроил перед собой шеренгу коробочек с чаем и задумался: что подойдет к месту, времени, человеку? Кира вымылся, и Кира переоделся, и Кира зашел на кухню. и пошевелил носом. И начал прыгать на одной ножке. Джин и головы не повернул. Убрал лишние коробки на место. Как раз и вода закипела. Кира перестал валять дурака. Устал. Cлишком.— Прошу прощения за свою просьбу, она могла показаться неуместной... Джин залил чайные листья клокочущей водой. Слегка наклонил голову. — Вы, я вижу, свой в этом Доме.— Это единственное место, которое я могу называть своим домом. И, если можно, не на "вы". А то я решу, что меня несколько.Джин хмыкнул. Сел за стол. И стал ждать продолжения. И услышал нечто не вполне ожиданное:— Прошу прощения. За нетактичное поведение. То есть, я не хотел тебя напрягать. Совсем одичал.— Не стоит беспокойства. Ваша порода… Джин поднялся, поставил на стол чашки, чайник, поискал и нашел тарелочку с цукатами из хурмы. Кира любовался отточенными, без единого лишнего, движениями. И молчал. Либо удастся покинуть навязчивое, полувдохновенное, полуплывущее, состояние, либо ну его на фиг. Джин тем временем налил чай, придвинул угощение к Кире, взял свою чашку — ту самую, синюю, — и спросил:— Случаем ты не с Рюкю?— И-ик! Было и так… Хияма Акира, или… Знаешь, а я не помню, как меня тогда звали. — Такэда Акира по прозванью Муген не родич тебе?— Родич по материнской линии, условно говоря. Мы не встречались… а, я понял! Кира сделал глоток, прищурился, вспоминая что-то далекое. Не в его привычках, пусть и Дома, было говорить настоящие фамилии — это немного не то, что истинные имена. — Он был мой спутник и противник. Стал… — Джин поднял чашку, отпил глоток, — … брат.Явление мугенова родича странным образом успокаивало. В вечной изменчивости Дома появилась еще одна точка, связанная с прошлым — это добавило устойчивости. Кира все смотрел — будто искал какие-то приметы.— Я же о тебе знаю… жаль. Не были знакомы. Я был раньше и позже… а на ваш век хватило. Значит, Дорога все-таки… а в Дом кто тебя привел?— Кей, — Джин поставил чашку и уточнил: — Принес. Возможно, я сюда умер. — Который раз? — поинтересовался Кира. — Вы вообще плохо смертны, господа мастера. Блин, ребята, как это здорово!.. Погоди… Он опустил глаза, сделал еще глоток и замер, будто прислушиваясь:— В таком случае уж не к Принцу ли, Спящему на Обрыве, восходит твое родство?Джин передернулся, едва не расплескав чай. Кивнул:— Хай.— Удивительно. Дом меняет уже вторую позицию по Кругу… ладно, допустим и пропустим. За невыясненностью. А Кей чего от тебя хотел?— Наставничества. Я еще не дал ответа. Его меч… но он сам… Джин слегка качнул головой. Он не был уверен, что его терпения хватит. А звать Йодзу, чтобы вместе вразумлять ученика — недостойно. — Ты отказал бы ему, но не можешь отказать Соубе? Так зовут Двуликую… понимаю. Кира щелкнул языком. Джин слегка, почти незаметно расслабился. Этой его заботы никто в Доме не понимал. Что им было? Ну Кей, ну безумный, ну и что? Они тут все… почти.— Права не имею. Кира издал странный свистящий звук, пристально посмотрел куда-то за окно.— С-с-сочувствую. Помогу, насколько это в моих силах. Но ведь и Кей тебе не просто навязывался, он тебя в Дом принес… человек Дороги.Джин прищурился поверх очков.— В Дом принес, а Дом принял. А Йодзу вывел — вышел — на Дорогу вместе. И что?— Ин-на! На Дороге ты давно-всегда. Йодзу просто — помог увидеть. И получается, ты что-то вроде… векторной составляющей. Привязки по угловым координатам в пятимерном пространстве… Тьфу, чушь несу. Ты Дому нужен. Джин хмурился и молчал. Потом покачал головой.— Шестимерном. Тьфу. Он мне нужен. Место мне здесь — вовне и внутри, — он взмахнул рукой, не находя слов. Кира налил себе вторую чашку. И руки у него не дрожали. Хотя этот — все равно увидит. — Нужен. Дому собственный навигатор нужен позарез. А то болтается он — Дом в смысле — как сопля в проруби. По принципу задней левой пятки Хаору и вкусных плюшек. А вкусные плюшки — это не самое точное направление. — Цели нет — зачем навигатор? Если не разнесло о риф — не разнесет и впредь. — Есть цель, только ребята о ней не знают. Дом меняет реальности, замыкая причинно-следственные связи через надстроенное кольцо. Им — не видно и не нужно. Я — ничего не могу… почти. Ну, как в роду возвращается предок, только он и прошлый, и нынешний, и тогда, и теперь, закономерностей не меняя… Понимаешь?Джин понимал — больше, чем он предполагал. Откуда в нем это знание? Кто превратил его голову в полное тайных комнат, забитых пыльными ларцами со свежими свитками, строение? А свитки — совсем новые, и тушью пахнут, и бумагой, и даже усердием писца… — Вот и нужно направление. Когда причинно-следственные связи замыкаются в кольцо… впрочем, мистика все это с математикой. Я по-другому объяснить плохо умею. Показать — могу… Кира оперся о стол, почти повис на локтях. Плавно переходя в то состояние, из которого можно говорить, и говорить долго. Но Джин поднялся и поманил его:— Сон есть благо. Иди спать. Самому ему хотелось усесться на окне и вдыхать свежий ветер — может, он не будет пахнуть ничьей памятью. Ответа Джин не услышал. Обернулся — Кира спал, так и повиснув на локтях, в неудобной позе смертельно уставшего человека. Джин шевельнул плечом и ушел на террасу — выискивать знаки хираганы в сплетениях сосновых игл. Когда он через полчаса оглянулся, на кухне Киры не было. Переполз на диванчик. …Уже смеркалось. Сосны выписали поэму о небывших листьях. Мелкие юркие зверьки и птицы были как рисунки на полях. Джин распустил и снова собрал волосы. Как обычно, не помогло. Ясность мыслей его покинула. Воля к движению — тоже. Ночью станет холодно, и сладкий, тягучий вкус смолы смоет с языка туманом. — Пишет соснанебу ночному письмо.Скоро закат.— Сосны ответПрочитают в узорах тумана, — произнес завершающие строчки Кира, подошедший почти беззвучно. Джин покосился на него, не поворачивая головы. — Руку дай, — не то приказал, не то сообщил Кира, — лучше левую. Джин вяло шевельнул кистью в его сторону. Сухие прохладные пальцы пробежали по запястью, по основанию ладони, задумались над пульсом и ушли вверх, на середину предплечья. — Тебе так удобно? — поинтересовался Кира.Джин сдвинул брови, не понимая. — Голова, — высказался Кира, — глаза. Запахи и звуки. Нравится или привык?Джин слегка удивился: странные вопросы, это же просто жизнь. Она такая. — Значит, привык. Погоди, а ты вообще осознаешь, что бывает иначе? У многих ли твоих знакомых от переживаний плывет зрение?— Я не спрашивал, — думать было больно; горько и терпко на языке. — Я был лучший. — Ага. Слезай, посмотрю. Если хочешь. Что-то явно не так.— Ты врач. — Джин выпрямился и встал. Пол слегка покачивался. — И ты говоришь, что не так. И Наари. Смешно. — Садись. Не так, конечно. Знать бы тебе, как удобней, но ты же с этим если не родился, то всю жизнь живешь. А этим тоже управлять можно. Кира стоял сзади, и от него исходило нечто, очень похожее на тепло. Джин сел, положил руки на бедра и закрыл глаза. Голову повело назад, словно из шеи выдернули удерживающий ее стержень. Как тряпичная кукла. Жесткие ладони легли ему на плечи.Зажим. Старый, сознательный, убежденный. Детская травма — неподалеку от зажима. И почти сверхъестественная сосудистая дрянь — плечи, ключицы, шея. Ничего особенного. Хронические мигрени, и даже, наверное, уже не больно, точнее, не воспринимается, как боль. Повышенное внутричерепное давление, повышенное давление сосудов глазного дна, кажется, хрупкие стенки сосудов и пониженная их проводимость. Полчаса работы по мышцам — больше не надо, иначе голову придется держать руками. Точки, непривычно неактивные — бить на поражение по ним не имело бы смысла, и раскачать непросто… Итого еще час, это вам не Эйрик. — Ты мне, главное, не помогай, — прозвучало для Джина несколько отдаленно. Резкий нутряной треск — не опасно и совершенно не больно, Джин даже не сразу сообразил, что именно трещит, и тут же еще раз — в другую сторону. — Ронин… голову крути. Осторожно.Джин очень аккуратно наклонил голову к правому плечу. В ушах шумела кровь, перед глазами плавали стеклянистые круги, комната и арка плыли… кажется, влево. Голову вниз… перекатить влево… запрокинуть назад… а выпрямиться получается плохо… но ощущается почему-то хорошо. Теперь в обратную сторону…— Разиков десять так, а потом иди лежать. С непривычки всякое бывает… я тебя завтра даже доедать не буду — сам увидишь. Поднялся Джин с некоторым трудом. Голова кружилась невероятно, и не было уверенности, что он дойдет к себе. Может, лечь на длинном диване прямо здесь? Он скользкий… Джин выровнял дыхание и, чуть покачиваясь, пошел к лестнице. — Спокойной ночи, за перила держись. Мы читали мы писали наши пальчики устали… Кира с интересом смотрел на Джина. Это ж надо! Впрочем, бывает и не такое. А ведь и в самом деле мастер, и действительно владеет уймой техник активной медитации… сколько их, таких, ломаных или зажатых, совершало запредельные чудеса в победах над собой? И кто сказал, что не это — одна из причин развития боевых искусств? А Джин наконец-то поднялся к себе, разделся, роняя одежду на пол, заполз под одеяло на уже кем-то расстеленный футон и уснул — как в пух канул. Сны ему не снились.