4 (1/1)

После Джин не взялся бы пересказывать, как это было. Не было слов, и сознание отказывалось вспоминать. Это было что-то, неподвластное рассудку, памяти, восприятию… Джин только помнил, что недавно он умер — трижды, и не умер, и это неважно, потому что он жив, пока жива земля, а земля жива, пока жив он, и все прочее не имеет значения. Он шел, рассыпаясь по вееру и собираясь снова, выбирая и отвергая, становясь собой с каждым шагом. И кто-то держался за его плечо, которого не было. Кто-то слишком юный или слишком смертный или слишком слабый. Но он знал, что если этот выживет — станет сильнее, и старше, и неуязвимее.Был миг, когда Джину показалось, что он не выйдет отсюда, потому что он-целые были мертвы, и только малая часть оставалась живой. И был миг, когда Джин был уверен, что тот, другой, остался там.А потом все кончилось. Джин вырвался на перекресток под палящим солнцем, споткнулся и упал на поросшую курчавой пыльной травой обочину. Йодзу, выпустив его запястье, повалился в дорожную пыль лицом вниз. Джин лежал на траве и смотрел, как поднимается и опускается его спина в посеченной черной коже. Потом приподнялся, встал на одно колено и склонился над Йодзу. — Вставай. Йодзу помотал головой. Его волосы порыжели от пыли. Джин ухватил его за плечо и рванул вверх. Йодзу дернул плечом, пытаясь высвободиться, и сел на пятки. Не открывая глаз, проверил кобуры, запасные обоймы, ножи. И только тогда посмотрел на Джина. — Ты изменился, — произнес тот.Йодзу кивнул. И поднялся. Как мог, отряхнулся, пригладил волосы и сказал:— Один я бы оттуда не выбрался.— Один я бы туда не пошел, — Джин встал, проводил взглядом арбу, которую тянул маленький бурый ослик. — Идем искать воду. Солнце пекло до звона в ушах. Йодзу пошатывался. Джин шел легко и ровно, словно во сне. — Терпеть не могу ходить пешком, — прохрипел Йодзу. Джин не ответил. Он чувствовал близость воды, видел тополя, под которыми должна найтись тень. Впереди поднимались глинобитные домики деревушки. Они напились у общественного колодца. Йодзу вылил себе на голову ведро воды, и его волосы слиплись и повисли серо-рыжими сосульками. Джин умылся, но знал, что ему не удалось смыть с лица тени непроизносимого — он видел эти же тени на лице спутника, утерявшем детскую мягкость.— Ты прошел посвящение, — сказал Джин.— А? — Йодзу до сих пор не вполне понимал, кто он и что с ним. Джин качнул головой и промолчал. Они подрядились выследить зверя, разорявшего сады и стада, и пообедали в счет будущей добычи в деревенской чайхане. Плов там был слишком жирный, а лепешки — пресные, зато чай оказался хорош. В сараюшке, где сушили абрикосы, они проспали до заката, а потом умылись, выпили разведенного виноградного вина и пошли на пасеку. Последняя оставшаяся там собака заскулила, увидев Йодзу, и забилась в нору под колючкой. — Это медведь, — сказал Йодзу. — Он придет. Я буду ждать его здесь, а ты… — он огляделся, постучал по крышке улья, — …выбери место. Я бы справился один, но вдвоем интереснее. И потом, у меня патроны не на зверя. Медведь пришел в самое глухое время. Он мимоходом задавил пищащую от ужаса собаку и двинулся в обход ульев, проверяя, безопасно ли место. Первый выстрел Йодзу пришелся в корпус. Зверь взревел, встал на задние лапы, замотал головой и бросился на запах врага. Йодзу стрелял так быстро, что звуки слились в непрерывный грохот, а медведь все пер и пер, и тогда Джин бросился вперед и рубанул по шее сразу позади ушей. Зверь обернулся — и Йодзу всадил пулю ему в ухо. Последний рев разлетелся и затих над полями, и зверь рухнул. Джин взмахнул катаной, стряхивая с нее кровь. Йодзу достал нож, перевернул тушу и вскрыл грудину привычным движением. Он вырезал еще содрогающееся сердце, сжал его, чтобы стекла кровь, разрезал пополам и протянул половину Джину. — Я не буду.— Ты должен. Это наша общая добыча. Ну!Джин, брезгливо кривясь, взял горячий ком. Йодзу начал есть, и это выглядело так же обыденно, как если бы он ел переспелую хурму. Джин поднес сердце к губам и надкусил. Это оказалось не так плохо, как он думал. Просто мясо. Добыча. Они освежевали тушу, отрезали голову и лапы и отнесли шкуру на деревенскую площадь. Йодзу приберег медвежью желчь и когти передних лап. Зубы у медведя были стершиеся, коричневые. Пока староста изливался хвалебной речью, они отмывались. Мясо и шкуру купил деревенский богатей, голову забрала вдова, старшего сына которой медведь задрал в прошлом году. Деньги от продажи и вознаграждение от деревенских поделили пополам. Еще до полудня на попутной арбе, груженой ранними дынями, они отправились в город. Дорога пылила, и над ней нависали высокие снежные горы. Погонщик посвистывал и время от времени прикрикивал на осла. Йодзу дремал, сидя сзади. Джин устроился рядом и погрузился в размышления. Тот чудовищный переход, похоже, повлиял на его разум. Или это случилось еще раньше, когда он попал в Дом? Способность думать, кажется, покинула Джина и начала возвращаться только сейчас. — Йодзу, — спросил он. — На каком языке мы разговаривали со старостой?Йодзу фыркнул и открыл глаза.— Я все ждал, когда же ты догадаешься спросить. Для тебя это был японский, для старосты — его, для меня… ну, условно говоря, мой родной. Джин ждал продолжения. — Пока мы вместе идем по Дороге, ты будешь понимать собеседников, как и я. В Доме все всегда понимают друг друга. Правда, языки учить надо все равно. — Это… — Джин задумался, подбирая слово, — …чары?Йодзу кивнул.— Выдумка Хаору. Он ленивый. Не спрашивай, как это работает, я не знаю, — и он снова закрыл глаза.…Город лежал в долине, окруженный садами. Джин раньше не видел таких городов — с крепостью, окруженной высоченной стеной, и прилепившимися к ней предместьями. Тут и там над скопищем плоских крыш торчали тонкие круглые башни с фиолетовыми куполами-луковицами. Их соединяли тончайшие мостки. Над крепостью стояло золотое зарево — солнечный свет отражался от крыш замка. Слева, не доходя до предместий, крепкая решетчатая ограда отделяла рынок от города. На ограде висели какие-то пестрые тряпки, блестела металлическая посуда, раскидывали зайчики зеркала. Возница крикнул на осла, тот затрусил быстрее. — Почему рынок вынесен из города? — спросил Джин.Йодзу пожал плечами. Возница ответил:— Эмир велел. Воров меньше. Они миновали стражу на входе, не обратившую на странные одежды пришельцев почти никакого внимания. Впрочем, стража взимала рыночный сбор с арбы дынь и была занята. — Что нам здесь нужно? — поинтересовался Джин, плавно огибая развал с копеечными кинжалами в медных ножнах и отмахиваясь от продавца.Йодзу поднырнул под веревку, на которой болтались пестрые цветные платки, подождал его и сказал:— Транспорт. Мы далеко от Дома, и я не согласен мерить Дорогу своими ногами. Ты умеешь выбирать лошадей?— Нет.— Значит, нам всучат каких-нибудь кляч. А я пока ищу менялу. Джин шарахнулся от торговки, сунувшей ему под нос какую-то тряпку и что-то оглушительно завопившую. Он чувствовал, как начинает болеть голова. Еще полчаса на этом пекле, среди сонма орущих и воняющих людей, пестрых товаров и резких запахов — и он совсем одуреет. Йодзу оглянулся. — Может, посидишь где-нибудь в чайхане? — А ты? — А я найду менялу, куплю лошадей и приду. Джин потянул из рукава свою долю ?медвежьих? денег, но Йодзу помотал головой:— Не надо. У меня есть заначка. Иди, — он кивнул на завешенную ковром дверь. — Не стоит…— Ты совсем зеленый, Джин. Иди. Я приду часа через полтора. В чайхане на высоких помостах, застеленных коврами, пили чай. Только чай. Купцы в чалмах и халатах; купцы в кожаных одеждах и с оружием; купцы в вычурных бархатных кафтанах; купцы с длинными желтыми бородами лежали на грудах ковровых подушек и надувались кипятком. В глубине чайханы трое музыкантов извлекали из своих инструментов нудные зудящие звуки. Джин огляделся в поисках прислуги. Длинный тощий мужик в черной квадратной шапочке, вышитой бисером, беспрестанно кланяясь, отвел его за стол в самом сумрачном углу, принес медный чайник чаю, синюю плошку, и исчез. Чашки, видимо, здесь не полагалось — из плошек пили все. Джин налил и попробовал чай. Не бог весть что с явным привкусом меди. Речь чайханщика он понимал с одного слова на третье — видимо, хаоровы выдумки работали не всегда или им нужен был Йодзу. Он потягивал желто-зеленую жидкость и размышлял. О Дороге, на которой чувствовал себя на месте. О Доме, который почти сразу стал домом — таким, о каком мечтают, но какого не бывает на самом деле. О Йодзу. Вольно или невольно, Джин провел его через какой-то небывалое посвящение, и тем стал его старшим. Вряд ли наставником — умений и знаний у серебряного кота больше, чем у Джина. Но старшим. Близость посвящения — не то, чем можно пренебречь. Вероятно, было бы лучше, если бы вместо Йодзу был Кей… а впрочем, он бы не выжил на веере. Самый яркий и сильный из братьев, он был и самым слабым. Джин не знал, откуда его уверенность и в чем Кеева слабость — время покажет. Кто-то подошел к столу и положил ладонь на край. Сухощавая морщинистая рука в перстнях. Красное золото, красные и желтые камни, длинные ногти в вертикальных полосках. Джин оторвал взгляд от блика на полированном боку чайника и поднял голову.— Прошу прощения, господин воин, что беспокою вас… — голос был словно бескостный, шелестящий и обволакивающий. Джин вгляделся в лицо купца. Ничего примечательного, смуглый черноглазый старик с крючковатым носом и аккуратно подстриженной бородой. Белый с оранжевой вышивкой халат, оранжевый с золотом пояс, белая шапочка, прикрывающая плешь, уверенная поза, уважительная мина. Джин кивнул.— Не скажете ли вы, из каких краев вы прибыли в этот славный город? Он чуть не ляпнул про Море синей травы, но спохватился.— Ниппон. — Какая мудрая, богатая и благословенная страна! — восхитился старик и добавил на неправильном японском: — А могу ли я узнать, что привело вас сюда?Акцент у него был жуткий, картавящий и пришепетывающий.— Не можете, — ответил Джин. Кажется, так любил выражаться кто-то из серебряных братцев. — Простите мою неучтивость! — старик начал раскланиваться. — Я не хотел бы потревожить ваш отдых, но не могли бы вы, уважаемый воин, оказать мне услугу… Конечно, не безвозмездно!Джин посмотрел вопросительно. Если старику надо кого-то убить, пусть ищет в другом месте. Если ему нужен телохранитель — тоже. Но купец уже вытащил из-за пазухи плоскую шкатулку.— Ко мне, скудоумному, попали важные бумаги, а я, невежественный, ни слова не могу понять! — он положил шкатулку на стол и пододвинул к Джину. Дешевая шкатулка, черный лак, лепестки сакуры. Джин раскрыл ее и вынул сворачивающиеся в трубочку листки, густо исписанные тонкой кистью. Писавший был грамотен, но не более того — о каллиграфии он понятия не имел. — Вам нужен перевод?Купец закивал и наконец-то сел. Чайханщик тут же поставил перед ним плошку и чайник — темно-серый, глиняный, с выдавленным узором из кружков и точек, складывающимся в какого-то мифического зверя. — Это список товаров, погруженных на корабль ?Заря моря? в порту Нагасаки в пятый год Мейфу, девиз ?Благолепие земель?. — Да-да-да! — обрадовался купец. — Если вам нужен перевод…— Именно!— Только на словах. Купец замахал руками и достал откуда-то тетрадку из желтоватой волокнистой бумаги, флакончик чернил и палочку для письма.— Читайте-читайте, уважаемый! Плачу три таньга за каждый лист!Джин подумал, что его точно надувают на расценках и возразил:— Пять. Старик покачал головой, почмокал и согласился:— Пять. — Вперед, — Джин пересчитал листы. — Тридцать пять таньга. — Двадцать вперед.Джин согласно кивнул, получил стопочку тяжелых красноватых монет, пересчитал их дважды, подождал, пока купец обмакнет палочку в чернила и начал читать:— Первый трюм: перламутра синего четыре тюка… К концу седьмого листа у Джина пересохло в горле. Пальцы старика скрючились на каламе птичьей лапой. — …пять больших кувшинов камеди. Да благословят боги и Будды этот груз. Все, — он налил себе остывшего чаю из старикова кувшина и залпом выпил чашку. Купец пошевелил пальцами. Убрал чернила, калам, пододвинул к себе шкатулку, уложил в нее густо исписанные незнакомой Джину вязью листы, забрал и спрятал оригинал. Достал из пояса кошелек, отсчитал еще двадцать таньга и ушел, не попрощавшись, хмурый, как туча. Джин проводил его взглядом, убрал деньги в рукав и подозвал чайханщика. Тот — сообразительный! — уже тащил свежий чайник чаю. Нормальный. Глиняный.Йодзу появился, когда Джин уже совсем заскучал. Был он свеж и беззаботен, словно и не толкался на рынке в самую жару. — Есть две славные кобылы, — сев рядом с Джином, отчитался он. — Я оставил задаток, так что можно ехать хоть сейчас. А можно зайти в баню и потом ехать, в ночь. — Нечисти и лихих людей ты, видимо, не боишься?— А чего нас бояться? — Йодзу поднял на Джина невинные глаза. — А деньги на лошадей ты где добыл? — уже тише спросил тот.— Медвежьи когти, говорят, помогают от слабости в руках. А медвежья желчь — от трусости, — взгляд Йодзу был так же невинен. — И этого хватило? — Джин с подозрением поглядел на спутника.— Можно подумать, ты знаешь цены на лошадей.— Знаю. Пятьдесят таньга боенная кляча, сто — крестьянская лошадь, сто пятьдесят-двести — ломовая, от двухсот до пятисот — упряжная, от трехсот до полутора тысяч — верховая. — Да ты крут. В любом случае, лошади у нас есть. Пятьсот таньга пара, верховые. — Клячи.— Хуже. Породистые твари, только в руки не даются. Не годятся даже на племя, убивают чужих жеребцов, зашибли конюха. Есть тут такая дурацкая порода — кони слушаются только того, кто их вырастил. Красивые как боги, и характер как у бесов.— По-твоему, мы с ними справимся?— Мы их уговорим!— И где они? — Джин обреченно вздохнул и подозвал чайханщика, чтобы расплатиться. — У владельца. Я оставил задаток. Все равно они никому, кроме нас, не нужны. Большую часть своего заработка Джин оставил в бане — Йодзу физически не мог выбрать дешевое заведение для толпы, зато массажисты были отменные, — и в тихой спокойной харчевне, где подавали плов из желтого риса с курятиной. — Вижу, ты успел подзаработать, — Йодзу, наевшись плова, грыз какие-то сладости. — Перевод.— Здорово. Остатки денег ушли на покупку припасов. Джина безденежье слегка нервировало, а Йодзу не напрягался вовсе — то ли его заначка была бездонна, то ли он знал способы заработать где угодно. Лошадей — красивых сухощавых кобылиц цвета топленого молока, жидкогривых и голубоглазых — пришлось уговаривать часа полтора: угощать изюмом и солеными лепешками, уговаривать позволить надеть если не уздечку, то хотя бы недоуздок, объяснять, что без седел всадники собьют им спины… Они обнюхивали всадников, мотали головами и недобро косились на Йодзу. Тем не менее, сесть верхом удалось почти без проблем. Джину не нравилось седло с низкими луками, а Йодзу совершенно точно не знал, куда девать руки. Но с рынка они выехали спокойно. И по дороге, забитой арбами, вьючными ослами, пешеходами, крытыми повозками, их лошади шли ровной рысью. Но как только дорога очистилась, рванули вперед, словно за ними весь ад гнался. Джин чуть не вылетел из седла, попробовал натянуть повод — и вспомнил, что на кобыле лишь недоуздок. Оставалось держаться и молить Каннон, чтобы эти бесовки не переломали ног и поскорей утомились. Краем глаза Джин видел, что Йодзу распластался на конской спине и держался чуть ли не зубами. Дорога лентой ложилась под копыта, вокруг нее стеной стояли тополя, злое закатное солнце ослепляло, а лошади все мчались и мчались, словно вообще не были способны уставать. Но солнце наконец укатилось за край света, а дорога стала твердой, монолитно-каменной, резко пошла вверх, и пара великолепных текинских кобылиц сменила галоп на рысь, а потом и вовсе пошла шагом. Йодзу со стоном распрямился.— Вот поэтому, — пробормотал он, — я и предпочитаю байки. Джин не ответил. Он оглядывался по сторонам. Эта дорога шла между двух полос тополей, за которыми были поля. А за полями светились огни домов — высоких домов, Джин насчитал пять этажей. Справа что-то прогрохотало и стихло. Пахло тут сеном, дальней водой, маслом для машин. Над полями начал подниматься туман. — Где мы?Йодзу пожал плечами.— Тебе знать, это ты выбирал дорогу. — Я не знаю.— Значит, выбрал вслепую. Бывает. Зато отсюда до дома близко, переход или два. — Это утешает.— А нет?Они добрались до Дома только через двое суток — пыльные, усталые, узнавшие друг друга лучше и полные желания повторить… вот только сначала надо отоспаться и нормально вымыться!