21. (1/1)

***От лица Дилана. "Мы должны поговорить".Хренова туча отправленных сообщений так и остается неотвеченной, но, благо, что прочитанной. Даже не знаю, дал ли бы я сам себе шанс объясниться... Будь я на ее месте, захотел ли я смотреть себе в глаза еще раз, никакой речи об элементарном общении и быть не может. И все же я прошу ее меня послушать, дать мне шанс все объяснить, ведь дело тут не в нас с ней, а во мне и Эм. Дело всегда было во мне и моей сестре, и всегда будет, пока не пройдет операция, и я не буду полностью спокоен. "Билли, пожалуйста. Ответь мне. Я должен все тебе объяснить".О чем я думал, когда сближался с ней? У нас априори не могло ничего быть. Не должно было случиться то, что произошло. Все это из-за моей профессии, из-за нее у меня не может быть здоровых отношений с девушкой, да и любых отношений в принципе, ведь я не знаю, что это такое. Я знаю лишь о том, как заботиться о ком-то и как кого-то трахать. "Прошу, Эвелин. Давай поговорим.Дай мне шанс". Какой, на хрен, шанс? Нет никакого шанса. Его никогда не было. Особенно после того, что я вынес. Я помню. Смутно, но помню, что он со мной делал. Чувствую, как от накативших неприятных воспоминаний по коже проходится отряд мурашек, и волоски на руках становятся дыбом, несмотря на то, что на улице светит яркое солнце, и температура сегодня чуть выше двадцати градусов. Я помню, и это воспоминание буквально рвет меня в клочья. "Я расскажу тебе все, что захочешь. Просто позволь мне все объяснить".А самое паршивое — мне было больно не столько от того, каким надломленным голосом она со мной разговаривала, и сколько боли было в ее взгляде. Ее действие... То, что она заплатила мне за... За наши "отношения". Я думал, у меня порок сердца случится, ведь, блять, так больно мне еще никто не делал, даже Эммануэль. Даже Линдси. Никто из клиентов/клиенток. Даже Оз с Каролиной. Эвелин удалось попасть куда-то мне не просто в грудину, а в самое сердце. Это... Это слишком уже. Я больше так не могу, не вынесу, меня попросту не хватает..."Билли". Благо, СМС у меня бесплатные. Дожать количеством? Надоесть ей так, чтобы она наконец согласилась со мной поговорить? Тоже не выход, ведь я не такой. Я ненавижу быть навязчивым, терпеть не могу. Мне просто главное дать ей понять, почему я делаю то, что делаю, мне не важно, простит она меня за "нас" или нет. Я всегда и всему предпочту заботу об Эммануэль, ведь она моя сестра. Она моя семья. Она все, что у меня есть в этой жизни. Билли должна понять, каково это. Хотя я бы, лично, не понял. "Ты можешь и дальше меня ненавидеть. Ненавидь. Просто выслушай, это важно".Мне просто нужно, чтобы она услышала это от меня. Мою версию. Все равно все пошло совсем не так, как я хотел, Шамуэй узнала обо мне и том, чем я занимаюсь, не с самой красивой и наглядной стороны — именно так, как это было выгодно Линдси. А собирался ли я рассказывать Эвелин про все это? Чертова Линдси Стоув! Я, блять, убью ее, на хер! И на этот раз я действительно сделаю это. Сегодня я могу быть уверен в том, что Эм помогут, что операция по пересадке легких пройдет скоро. И тогда мне можно будет спокойно подыхать. Она без меня выживет, у нее есть Фредди. А сам себя выносить я уже не могу. "Эвелин, я знаю, что ты читаешь мои сообщения.Если бы злилась окончательно — не читала бы". Стараюсь сохранять спокойствие, строча очередное СМС, которое Шамуэй прочтет, но проигнорирует. Стараюсь на нее не давить, не хочу никого заставлять. Мне просто нужно всего лишь поговорить, ничего больше. Мне необходимо, чтобы она поняла меня, ведь я не мог иначе. Или Эм умерла бы. Мы оба умерли бы. Мне нужно, чтобы Билли поняла меня. Все это ради Эммануэль. "Слушай, это очень важно. Пожалуйста. Умоляю". Мне снова становится больно где-то внутри. От того, что она сделала. От того, как плакала, когда я сказал, что это правда. Я просто уже не знаю, какими словами мне уговорить ее выслушать меня. Кажется, что все отосланные ей СМС можно сложить и составить из них полноценное эссе на тему сожаления. Я действительно сожалею о том что произошло. Я не хотел ее так сильно обидеть. "Хочешь, я по-испански скажу тебе, как мне жаль?"Меня даже такая мысль посетила. Правда. Мне действительно жаль. Я так хотел разобраться в том, что чувствую к ней... Но Эвелин, кажется, сама все решила. Мне не нужно много, просто... Сколько раз я уже это прокручиваю в голове? Сколько раз повторяю? Сколько раз я прошу ее просто поговорить? "Я знаю, почему ты не отвечаешь мне. Не беспокойся. Я ненавижу себя даже больше. И дело не только в тебе".Ничего, сегодня я смогу быть спокоен. Сегодня меня частично отпустит. Мы с Фредди договоримся о дате проведения операции и заплатим за нее. Хаймор отдаст все, что у него есть, как и я, чтобы только Эммануэль была с нами до конца. Я знаю, чем он жертвует. И если я пожертвовал своим телом, своей душой, своей человечностью, то он отдает все свое знаменитое и перспективное будущее за новые легкие для Эм. Мне не придется самому ложиться под нож, лишь бы она продолжала жить. "И спасибо, что не рассказала Эммануэль. Ты даже не понимаешь, насколько я это ценю. Спасибо, что не пытаешься обернуть это знание себе на пользу, или я не выдержу, Эв".Опускаю взгляд на время, понимая, что пришел слишком рано. Старая привычка не опаздывать, ведь клиенты этого не любят. Мы с Хаймором договорились встретиться у больницы только через пять минут, я прибыл на нужное место за четверть часа. Сегодня мне должно стать легче, благодаря Фредди. Я не просил его о помощи, он сам захотел, но я пойму, если он вдруг откажется. А если он не откажется... Господи, я даже буду готов его расцеловать, серьезно. "Я знаю, ты не хочешь меня даже видеть. Я понимаю.Я заслужил. Но не Эм. Поэтому поговори со мной не ради "нас". Не ради меня. Ради нее, Билли".Все внутри меня замирает, когда я вижу на дисплее "карандашик". Шамуэй наконец-то что-то пишет мне... А я бы не писал. Я бы закоротил все концы, закопав их глубоко под землю. Я знал, что Билли не такая, как я. Она умеет прощать, в отличии от меня. И если она меня простит, это не будет означать, что я сам себя смогу. Или прощу ее, ведь она по не знанию или специально, но в порыве гнева сделала то, что вчера едва ли не сломало меня с концами. Человек, который, казалось бы, действительно для меня имеет важную ценность, человек, который дорог мне, поступает со мной так же, как и все остальные, просто хмыкает и швыряет деньги едва ли не в само лицо. Н а п и ш и м н е. Пожалуйста. Стирает. Она стирает набранное сообщение, и повисает снова молчание, как всегда. Хмурюсь, роняя тяжелый вздох. Давай, Билли, ответь мне хоть что-нибудь. Хоть что-то напиши мне. ***Она читает сообщения сразу, стоит придти оповещению на ее сотовый. Где-то внутри еще с первого его СМС зародилось чувство того, что он дожмет ее, надавит на больное еще больше. Билли очень плохо спала этой ночью, все думала о том, что произошло, и тихо плакала в подушку, из которой можно выжать море. Она еще никогда не была так слаба. Она еще никогда так не плакала. Ложь. Плакала еще хуже, но причина была совсем другой. Она еще никогда не была такой чувствительной. Чувственной. Ей казалось, что жестокий мир ужесточил ее саму, ее отношения к людям, а на деле, стоило ей столкнуться с трудной проблемой, как тут же она раскисает и начинает плакать. Хавьер бы сейчас посмеялся, покрутив пальцем у виска. Или нет. Он бы понял. Он бы приобнял. Выходит, это ее чертова судьба — влюбляться в дилера или шлюху. "Я расскажу тебе все. Только поговори со мной.Пожалуйста, Эв".Эв. Такое непривычное сокращение с о б с т в е н н о г о имени. Так непривычно слышать, как тебя называют как-то еще, кроме "Безымянной", "Безродной" Билли. Места себе не находит, меряет шагами собственную комнату, проходясь наискось от угла до угла. Она сжимает пальцы в кулак, прикусывая костяшки, и где-то в голове уже мысленно отвечает, что встретится с ним, даже ловит себя на мысли, что в следующий момент ее пальцы отписывают ответ. Нет. Не отвечай, Билли. Не отвечай ему. Не отве... Боже. Он прислал более двадцати сообщений, ответ на которые она отправляет лишь сейчас. Коротко, без приветствия, без лишних слов. Все по факту: "Сегодня. В Северном парке. 16:00".И ответ приходит незамедлительно:"Я буду там в 15:30". Она отбрасывает телефон на кровать, зажмуривая веки, и трет уставшее лицо, в последствии запуская тонкие пальцы в спутанные темные волосы. Падает на кровать следом, издавая хнык и уже жалея о том, что согласилась. Не стоило этого делать. Билли не хочется знать причину того, почему он трахал Линдси Стоув. Ей не хочется понимать, что в Дилане еще больше боли, чем ей казалось. Это делает их даже уже не равными, это опускает его на десятки позиций ниже. Он занимается этим за деньги... Даже Хавьер не так умело ее целовал. Даже он не прикасался к ней так. То, что произошло в раздевалке... Это бесит больше всего. То, что Билли не хочет признать, насколько хорошо ей было в тот момент. Но он со всеми так поступает, да? Сколько раз он такое проделывал с Линдси? Может, он и с Ванессой еще спал? Зря Билли согласилась. Или нет?***Я ощущаю, как по моим венам растекается жидкая легкость. Она согласилась. Что ж, да, это будут не самые приятные несколько часов в ее жизни, но мне будет хуже, в разы, ведь я расскажу ей все так, как есть. Надоели уже эти секреты. Меня от них тошнит. От кого и буду их утаивать, так это только от Эммануэль и Фредди. Эммануэль этого не вынесет, а Фредди не нужен груз знания о грехе другого человека. Это даже не грех. Это изнасилование. Физическое насилие над телом против воли за деньги. Я никого не хотел из своих клиенток так, как парни хотят девушек. Пожалуй, до раза в раздевалке, когда на глаза мне попалась гребаная Билли. В этих коротких спортивных шортиках. С голыми ножками. С тонким слоем красной помады на губах, скрывающей ранки на коже. И я наломал дров, о которых частично жалею, а частично нет. Мне хотелось ее в тот момент, и не только ради того, чтобы выместить свою злость. Но, если мне хотелось ее т а к, в этом смысле, то не значит ли это, что она для меня не более, чем просто персона, которой я оказываю услуги эскорта, но с чуть более искренним энтузиазмом? Я все еще не могу понять. Такое ощущение, что я никогда не пойму. Понимание настоящих чувств слишком искажено во мне, об этом мне открыто заявила одна из женщин, с которой я спал. Она тогда посмеялась, но в ее словах я не нашел ничего смешного, ведь она, сама того не зная, сказала чистейшую правду. Все. Хватит думать о том, о чем еще сегодня буду рассказывать. У меня еще будет время доставить самому себе боль, я в этом более чем уверен. Все равно Фредди идет. Хмурюсь, встречаясь с ним взглядом. Под его веками залегли тени, из чего я делаю выводы, что он тоже не спал. Что, у всех ночь такая бессонная была? Я думал, что от счастливого осознания, что он встречается с моей сестрой, ему спалось бы так сладко, как малышу в колыбели. Нет. Ошибочка. — Привет, — он произносит это как-то сам себе под нос, и я замечаю, что от его привычной, лучезарной и все время выедающей мне сетчатку глаз улыбки нет и следа. Хаймор серьезен. Что ж ладно. — Прости, что опоздал...— Одна минута — это не опоздание, Фредди, — издаю смешок, пытаясь разрядить обстановку, если не для него, так хоть для самого себя. — Или ты все еще пытаешься удивить меня своей пунктуальностью, чтобы я дал тебе словесное добро? — Полагаю, что и то, и другое, — он отвечает как-то без особого настроения, но тень призрачной улыбки все же трогает уголки его губ, заставляя их слегка приподняться. — Ты хоть спал, выглядишь неважно?— Я писал всю ночь. Нужно было куда-то деть мысли, мешающие спать. А еще прощался с поездкой в Нью-Йорк на собеседование, — пожимает плечами, засовывая руки в серое пальто. А ему в нем не жарко? Весна на дворе, лето скоро. Или это часть его загадочного писательского образа? Хаймор поднимает на меня уставший взгляд, вскидывая бровь. — Ты, похоже, тоже не спал. Я плохо сплю в последнее время. Мне снится или случай в раздевалке...Или он.То, как он прикасается ко мне.Как затыкает рот, а мне приходится кусать ему руку. То, как он делает мне больно, вколачивая в кровать. Как называет меня совсем не моим именем.Как он... Как он заламывает мои руки, если мне вдруг пришли в голову мысли высвободиться. Мне снится он.Его сильные руки. Его рыжие волосы. А еще я слышу его голос... Так четко, словно он где-то рядом на самом деле. — Я оттрахивал женщину за деньги, — криво смеюсь, и Фредди снова расценивает мои слова за издевательскую отговорку: — Да-да, я помню, что ты занимаешься сексом за деньги, хах, — хрипло смеется, качая головой. Даже не знаю, что сподвигло меня признаться ему. Дважды. А я ведь говорю правду...Ночь я, конечно, провел иначе, дома, сторожа сон Эм, но это не меняет того факта, что я действительно рассказал ему правду о себе. Он просто думает, что все это шутка, и что на самом деле я с таким дело не имею. Он либо наивен до невозможности, либо позитивен до отвращения. Повисает тишина, забивающаяся в ушные раковины. Мы обмениваемся с Фредди коротким взглядами, поджимая губы. И все же я нарушаю молчание, так как хочу быть уверен в том, что не принуждаю его, что он сам этого хочет, что он готов пойти на это, ради нее: — Ты хоть понимаешь, от чего отказываешься?— Цель отказа я понимаю гораздо лучше, — роняет как-то с нотками печали, но старается ее не выказывать. — Давай уже просто сделаем это, О’Брайен. — Хорошо... — немного растягиваю ответ, но Хаймор отвечает куда уверенней:— Хорошо.Заходим в здание больницы, поднимаясь на второй этаж, к кабинету главного врача. Нужно будет поговорить с ним об операции пересадки легких и том, что для этого необходимо. А еще нужно будет сказать об этом Эммануэль. А то будет смешно, когда наступит день операции, и мы с Фредди ей такие: "Хэй, Эм, пойдем. Не боишься?". А она нам такая: "Куда? И чего я должна бояться?". А мы ей: "В операционную, тебе легкие менять будут". Черт, это звучит так, словно заказал по интернет-магазину любую технику, она перестала работать еще до срока истечения гарантии, и тебе вдруг взбрело в голову заменить товар. В дверь стучу не я, вместо меня это делает Хаймор. Перевожу на него хмурый, но восхищенный взгляд, наблюдая за тем, как он демонстративно прочищает горло. Знаешь, Эм, а мне твой оленеподобный шваброид начинает нравится. Не так, чтобы я мог спокойно выносить то, как он до блевоты мило берет тебя за руку, нет. Но его желание пожертвовать будущим ради тебя меня, хм... В о с х и щ а е т?Неприятный скрип двери заставляет сердце начать биться еще импульсивней и амплитудней, а когда она закрывается за нашими спинами, меня вдруг накрывает легкая паника. Я так долго к этому шел... Так долго к этому стремился...Два гребанутых года. с момента ухода Рене.Даже не верится, что я добился того, чего хотел. Не без помощи Хаймора, конечно, но все же...Боже, это все реально? Это не сон? Неужели хоть одна моя мечта становится явью?[...]Несмотря на то, что дата операции уже назначена и мы с Фредди перевели деньги на указанный главным доктором счет, я почему-то не испытываю легкость. Какая-то тяжесть по-прежнему бетонным блоком разрывает грудину, отчего мне трудно дышать. Усмехаюсь уголками губ, понимая, что сейчас и сам бы воспользовался аэрозолем Эммануэль. Так, знаете, чтобы вдох сделать глубже и свободней. Почти четыре часа дня. Северный парк в нашем городе — это, пожалуй, мое любимое место, ведь здесь действительно спокойно. Здесь тихо, не так много людей. Его, вообще-то считают заброшенным, здесь живут бездомные собаки, которых любит Эммануэль. Ради нее я даже купил упаковку сосисок, чтобы их покормить. Когда мы были маленькими, Рене завозила нас с Эм в школу, и мы частенько проезжали мимо этого места, тогда еще оно было людным. Эм не могла, она каждый раз отдавала этим собакам свой ланч, и мне приходилось делиться с ней своим. — На, — обращаюсь к стае дворняг, опускаясь на корточки. Изначально они на меня даже рычат, с опаской обходят стороной и неуверенно берут из моих рук еду. А спустя минуту уже приветливо хвостом мне виляют, позволяют почесать за ушами, даже на спину откидываются, балдежно подставляя шерстяное брюшко. — Ну, все, — разговариваю с четырьмя собаками так, словно они меня понимают, — у меня больше ничего нет... — пытаюсь подняться, но одна из собак начинает вылизывать мне кончики пальцев. — Эй, только в лицо не лезь приятель. Я ненавижу поцелуи. Поднимаюсь на ноги, делая вдох. Казалось, я сделал что-то правильное и хорошее, а мне... Мне не легче. Направляюсь к заброшенным каруселям, засовывая руки в карманы толстовки. Под вечер здесь лишь зажгутся фонари, но веселье так и не придет уже в этот парк. Наверное, поэтому я и люблю это место. Здесь я могу побыть один. Наедине. Попытаться сам себя простить за то, что делаю. Шмыгаю носом, подходя к закрытой кассе, чье маленькое окошко заколочено досками. Все немного смахивает на неплохие декорации для какого-нибудь фильма ужасов со злобным клоуном-убийцей из цирка, но я не вкладываю в это место такой смысл. С этим парком у меня связано много детских воспоминаний... Например то, как мама купила нам с Эм сладкую вату и взяла два билета на представление театра бродячих актеров. Счастье и свет этого воспоминания заключались в том, что Рене тогда все еще была с нами, и я был простым мальчиком, не знающим, что такое боль. Эм смеялась, и тогда ее состояние было куда лучше, чем теперь. А еще я помню, как мама катала нас на качелях, на чертовом колесе и покупала шоколадное мороженое...В этом парке я был счастлив, это одна из причин, почему я люблю его.Но за тишину я люблю его больше. — Дилан! — слышу голос Билли за спиной и оборачиваюсь. Девушка следует за мной, поэтому я останавливаюсь, чтобы ее подождать. Ее темные волосы заплетены в косу, перекинутую на одно плечо. Мешковатая футболка вправлена в юбку в мелкий цветочек. — Я очень благодарен тебе за то, что ты все же решила встретиться со мной, — хрипло молвлю, замечая, как она замирает на месте в двух широких шагах от меня, не подходя ближе. — Для меня это многое значит...— Я до сих пор не уверена, хорошая ли это идея, Дилан, — она не произносит это холодно, скорее, действительно сомнительно. — Для меня нехорошая, — качаю головой, поджав губы. — Давай где-то просто сядем? Она вскидывает бровь, и я ловлю в ее взгляде тревогу. Она меня боится? Если бы боялась, выбрала бы место встречи, где людей побольше. Или она тревожится за меня? Нет, и не мечтай, урод, ты тут на хер никому не упал. Забираемся в кабинку заброшенного аттракциона, именуемого чертовым колесом. Опускаюсь на пластмассовое и прогретое солнцем сидение, наблюдая за тем, как Шамуэй садится напротив, складывая руки на груди. А затем я опускаю глаза на свои пальцы, потому что не смогу смотреть ей в глаза, говоря это. Это для меня будет слишком. Я не знаю, смогу рассказать ей все, выйдет ли у меня, переживу ли, выдержу ли... Но я должен. Должен дать ей понять, ради кого я делал то, что делал. — Мне нужно, чтобы ты выслушала меня, — мой голос хрипит от тяжести, и я сдвигаю брови к переносице, хмурясь. — Пожалуйста, просто... — запинаюсь, не зная, какие слова подобрать. — Выслушай и не перебивай меня. Поднимаю на нее взгляд лишь затем, чтобы понять, что она выполнит единственную мою просьбу. — Я не знаю, смогу ли я рассказать тебе все... Возможно, тогда, когда ты узнаешь правду, ты станешь ненавидеть меня еще больше, но знай, что я был абсолютно честен, Билли. Так.Ладно.Хорошо.Окей.С чего бы начать...— Два года назад от нас ушла Рене, и уже в день ее ухода я понял, что мы с Эм остались совсем одни... — шмыгаю носом, бегая глазами по поверхности железного столика с облущившейся краской. — Просто... Просто два беззащитных подростка. И я знал, что помощи не будет, мы с Эм остались вдвоем. Моя сестра больна с детства, с каждым годом лекарства становились все дороже и дороже, и моей подработки в супермаркете не хватало, чтобы обеспечить нас с Эммануэль и покупать лекарства для нее. Я знал, что долго мы не протянем. Она не протянет. И если она умерла бы, умер бы и я, ведь она самое близкое и самое родное, что у меня есть в жизни... Все, что я имею, все, что я знаю и помню. Просто ее рука в моей, и я всегда рядом, чтобы ее поддержать, когда у нее приступ удушающего кашля. Мы с ней близнецы, и я все время чувствую эту связь с ней. Иногда мне кажется, что я чувствую всю ее боль, только не физически, а на каком-то ментальном уровне. Это трудно объяснить. Я просто... Я просто чувствую ее... Это совсем не то, о чем говорил Эрик Картер в тот день на уроке физкультуры. Я никогда не прикасался к ней в этом смысле. Никогда. Я... Я просто любил ее.И Билли действительно меня не перебивает, внимательно слушает, и ее брови невольно выгибаются "домиком" в знаке сожаления. Не нужно жалеть меня, Эвелин. Я не люблю жалость. А даже если она мне и нужна, я ее не заслужил. — Одним поздним вечером, за месяц до своего шестнадцатилетия, я возвращался поздно домой со смены, понимая, что делаю что-то не так. Я не был совершеннолетним, поэтому не мог работать на полную ставку, так как в тот супермаркет меня еще устраивала мать, сказав, что мне всего пятнадцать.Тем вечером-то все и началось... — Я переходил улицу на мало освещенной местности, на которой стояли несколько девушек легкого поведения. Они не выглядели жалкими и потасканными, наоборот меня даже удивило, что с виду приличные женщины таким занимались. Но внешность обманчива, не так ли? — произношу с горькой улыбкой. — Они предложили мне свои услуги всего за двадцатку, но я вежливо отказался. Я начал направляться дальше, идти домой, когда заметил, что к тем девушкам подъехала машина, в которой сидел мой будущий босс. Я даже не могу вспомнить, в какой момент мы друг с другом заговорили, я не помню конкретных слов, которые сказал ему или он мне... Он оставил мне визитку...Человек, который дал мне работу... Который спас меня и одновременно уничтожил.— Признаюсь, изначально я хотел ее порвать, ведь разозлился. Он предложил мне заниматься такой грязной и аморальной работой! Это было так низко и отвратительно... Но, не прошло и недели, как я позвонил ему, ведь дела были совсем плохи: у Эм назревала процедура по очистке легких от слизи, а у меня элементарно не хватало денег на то, чтобы купить нам еду. Мы умирали с ней. Медленно. И мой босс дал мне деньги просто так, когда услышал мою историю и предложил работать на него. На улицу он меня не выставлял, но к своему "элитному" статусу я тоже шел неспешно. Мой первый раз произошел так, словно я тренировался, набивал руку. Опытная женщина, старше меня вдвое, показала мне, что и как я должен делать, чтобы клиенткам и клиентам было приятно. И я делал.— Я... начал заминаться этим за деньги в пятнадцать гребаных лет. В последствии я стал приносить боссу доход и вернул ему то, что он дал мне тогда. Я просто считал это работой, ничем большим, чувства просто отключились. Я начал получать столько, что этого хватало на все, включая оплату коммунальных услуг в нашей с Эмми паршивой квартире. А денежные чеки Рене позволили мне начать копить на операцию для сестры. — В службу защиты детей мы с Эммануэль не обращались, боясь, что нас разъединят, поэтому все это время мы жили сами... Я приносил домой деньги, а Эм занималась всем по дому. Мы стали друг другу не просто братом и сестрой, но родителями, опорой, надежной крышей над головой. Все это я делал ради нее, ради того, чтобы она была со мной, чтобы не бросила меня так же, как Рене, или я бы этого уже не вынес. Билли роняет беззвучный, но тяжелый вздох, не отрывая от меня взгляд. А ведь это, по сути, самое легкое из того, что я говорю. Вся тяжесть еще впереди. Ты, главное, вытерпи ее, Билли, ведь я собираюсь отдать тебе всю боль, которая скопилась у меня внутри.— Рене ушла практически три года назад. Я работаю в службе эскорта уже почти столько же лет. Мне не всегда приходилось заниматься этим с женщинами и мужчинами за деньги, несколько раз моя работа всего-то состояла в том, чтобы просто сопроводить кого-то на какой-нибудь ужин в качестве кавалера/парня на один час. Но так было не часто... В один из вечеров я получил СМС о заказе и месте, куда я должен был приехать, чтобы обслужить клиентку. Я бы в жизни не подумал, что ею окажется Линдси Стоув. Она тоже не знала, кем я работаю. И в тот день... Блять, — закрываю себе рот рукой, пытаясь все переварить. — Билли, я не мог поступить иначе. Она узнала обо мне правду, а я не мог допустить того, чтобы об этом узнала Эм, ведь это сломает ее. Если она узнает, чем я занимаюсь, какой ценой собрал деньги на операцию по пересадке легких... Билли, она не выдержит, понимаешь? — во мне зарождается паника, и дышать становится еще трудней. Поднимаю взгляд на Шамуэй, замечая в ее глазах слезы. На грани плача? Рано. Еще даже не кульминация моего рассказа, лишь развитие действий. — Поганая Стоув увидела в этом выгоду, начав меня шантажировать. Она вынуждала меня спать с ней, но платила мне при этом. Я... Я просто делал все, что мог, что должен был, чтобы Эммануэль оставалась цела и невредима. Просто... Просто пойми меня, Билли... Я ненавижу то, что я делаю с людьми. Я ненавижу заниматься с ними сексом. Я ненавижу себя после всего этого. Линдси шантажом заставила меня переспать с девчонкой по имени Вайолет Эйприн, ведь та проспорила ей свою девственность. Понимаешь, что я сделал, Билли? Она... Она влюбилась в меня, но я не мог ответить ей тем же, ведь я... Я... Блять, я же гребаная шлюха! Ну все, меня практически порвало. А я еще не начал рассказывать о том, что было дальше... Я обещал Эвелин, что расскажу ей все? Пусть слушает. Тяжко проглатываю скопившуюся во рту жидкость и ощущаю застрявший ком в горле. И вместе с тем какую-то легкость, когда рука Билли внезапно накрывает мою. Сжимая ее крепко.Сжимая ее надежно. Сжимая так, словно она рядом, словно понимает.Сжимая так, будто я не один через это все прохожу снова. Уже прикасаешься ко мне, Эвелин? А как же твоя ко мне ненависть? Я плохой человек. А вот, собственно, мы практически и подошли к апогею, эпицентру всех событий... Мой голос становится тихим, и я физически ощущаю, как меня начинает разрывать изнутри боль. — В тот день, когда я пришел к тебе... Пьяным, под наркотой... Ты знала уже тогда. Ты видела на моем теле засосы, Билли, видела мою перепачканную одежду, и ты знала уже тогда, кто я... Просто... Просто не хотела этого признавать...Ведь все было понятно, все было очевидно. — Я не... — хрипло слетает с ее уст, но она не убирает руку, только подсаживается чуть ближе, и от ее близости мне становится чуточку спокойней. — Ты подсознательно знала это... А после того, что произошло в раздевалке... Я не хотел тебя так обидеть, и я... Я не жалею о том, что тогда произошло, ведь все то, что я тогда чувствовал к тебе, во все те моменты, когда я был с тобой... Это было настоящим... Это было тем единственным, что заставляло меня чувствовать, испытывать нечто другое, чем любовь к Эм, когда вы друг для друга и поддержка и плечо, или чем просто секс с клиентами. Билли, все то, что было... У нас... Это... Скажи это, Дилан. Скажи, что до сих пор не можешь понять, что чувствуешь. И не заканчивай все так, чтобы она со слезами бросилась тебе в объятия. Объятий не будет, ты их не заслуживаешь. И это не вся история, не так ли?— Я... — отчаянно смотрю в пол, словно по его поверхности раскиданы частицы слов. — Я не мог никому рассказать о том, что произошло, я не м-мог... — все, истерика усложняет процесс говорения. — Я т-так боялся, чт-т-то Эм узнает-т... — облизываю уголки губ кончиком языка, чувствуя привкус соли. Я... Я плачу? Ты никому не рассказал о том, что случилось, Дилан. О том, что он сделал с тобой тогда. Ты промолчал, удержал в себе. Как ты до сих пор еще не взорвался? Как спокойно просыпаешься по утрам?— Я ник-к-кому не мог расска-а-азать о том, что о-он со мной сделал, — издаю хнык, шмыгая носом, и краем глаза замечаю, как Билли хмурится, понимая, что самая боль еще только впереди. Просто дыши, Дилан, просто дыши.Ему уже не обидеть тебя снова.— В то утро, к-когда я пришел к тебе... Той ночью я долж-ж-жен был ра-а-аботать, предоставить свои услуги... К-кажется, руководители какой-то комп-п-пании сделали очень обширный з-заказ: они з-заказали по вызову всех с-самых лучших работ-т-тников нашей службы... За ту ночь я заработал две тысячи... Мне сразу не п-п-понравилась та идея... Я гово-во-рил им, что это п-плохая идея, — нервно раскачиваюсь вперед назад, качая головой с зажмуренными веками. Возьми себя в руки, блять. Еще не время. — Я понимал, что вечер будет тяжким... Там были все мы... Я, О-Оз, Каролина... Двенадцать, как нас проз-з-звали, греческих богов, двенадцать лучших из нас... Я д-должен был пить, и я пил... Кажет-т-тся, мне ввели наркотик в т-тело, а еще заставили вынюхать ч-через трубочку до-о-орогу из кокса. Мне было хреново, Б-Билли. Меня ломило. Меня тош-ш-шнило. Я не мог адекватно мыслить. Мне... Мне хот-т-телось домой, просто плакать от того, что... Там был мужчина, который м-меня... Мужчина, который...Я не могу... Я не... — Дилан... —Эвелин немного отклоняет голову, произнося мое имя лепетом.— Он... Он заплатил мне, но... Я сказал ему "нет"... Я не мог ничего сделать... — зло процеживаю сквозь зубы, взглядом избивая пол кулаками. — Он... Я не мог сопротивляться, я был слаб... Он... сделал это против моей воли... Он... Там был мужчина... — дышу так, словно у меня сейчас инфаркт случится, жадно, громко и рвано. Нет, это у меня рваная рана внутри. На душе. Я не могу... Я не могу... — Дилан, посмотри на меня.немогунемогунемогунемогуЗапах его одеколона.Крепость рук.Боль во всем теле.Хриплый бас у уха.Глубокий и резкий толчок. Он, блять, кончает.Крик в подушку. Слезы размазываются ладонью по щекам.Грубый и колючий поцелуй.Он заставляет меняться ролями. А выхода нет.Билли бледнеет до невозможности, и глаза расширяются от того, как мои слова ошарашивают ее. Не дышит, лишь плачет, крепко сжимая мою ладонь.— Дилан, посмотри.А я не смотрю. Не могу. Не выходит. Не получается. Насколько низко я упал в ее глазах? — Он меня... Я... Просил перестать... Я никому не мог... Я никому не... — и только нечленораздельный поток местоимений и несуразных глаголов срывается с дрожащих уст. — Его руки были... Подушка... Он... Делал мне так больно... Я просил прекратить... Заставил меня трахать и его...Затыкаю себе рот обеими руками, зажмуривая веки. Прошу лишите меня чувств. Заберите кто-нибудь у меня эту боль. Сильно. Она прижимает меня к себе так сильно, как никогда прежде, как меня не прижимала к себе даже Эм. Никто вообще, даже Рене. Никто. Никогда. Я всегда давал Эмми понять, что я рядом, что всегда у нее буду, но никогда не чувствовал этого в ответ... Утыкаюсь ей в плечо носом, лицом зарываясь в шею, уже больше себя не сдерживая. Я не могу. Не... Блять. — Дилан... Я был честен с тобой, Эвелин? Теперь ты ненавидишь меня еще больше? — Тш-ш-ш... — пытается успокоить, а я не могу. Меня сейчас снова стошнит, хотя я не ел ничего этим утром. Меня вывернет наизнанку от горечи. — Ты ненавидишь меня, да? — я даже не знаю, где нахожу в себе силы задать ей подобный вопрос. Лишь рыдаю ей в шею, как девчонка. — Ненавидишь, да?— Я не ненавижу тебя...— Ненавидишь... Ты меня ненавидишь... — и ей я не противен? Слюнявлю сейчас ей всю футболку на хрен, держать себя в руках не могу. — Я... Я люблю тебя... — зарывается тонкими пальцами мне в загривок, всхлипывая. — Чем бы ты ни занимался, чтобы с тобой не произошло, я тебя люблю, Дилан, — она прижимает меня к себе настолько, насколько это вообще возможно. — Что бы ты ни делал, через что бы ни проходил, я не могу тебя ненавидеть. Я тебя люблю.А самое паршивое — это то, что я не могу произнести это в ответ. Не могу сказать ей то же самое, и не потому, что не чувствую к ней ничего (я испытываю к ней много чувств, очень много), а потому, что я не знаю, что это вообще такое — любить кого-то так: интимней, чем сестру, нежней чем клиентку. И мне страшно. Мне страшного от того, что я не могу произнести это в ответ. Но Билли теперь знает. Теперь она знает все обо мне. Теперь она знает меня. Знает, почему мне было больно от того, как она поступила со мной.Знает, ради кого я гроблю самого себя.И она любит меня таким, какой я есть.***От лица Фредди.Под вечер погода испортилась вкрай. А я с собой даже не взял зонтик... Теперь и вымокаю весь до нитки под ливнем, а спешить мне особо и некуда уже. Жаль, ведь день сегодня был на удивление замечательный, почему нельзя было закончить его как-то хорошо? Конечно нельзя, Фредди. Размечтался. Прощай Нью-Йорк. Нет, не так. Прощай мое будущее в Нью-Йорке, ведь там я могу оказаться по всего одному звонку отцу, но помогать в писательском деле он мне не станет, да я и сам этого не хочу. Но я, знаете, я счастлив. Если нужно пожертвовать карьерой ради того, чтобы Эм оставалась со мной до конца моих дней, то так тому и быть. А еще я делаю явный прогресс в том, чтобы на самом деле заслужить уважение Дилана. Сегодня он посмотрел а меня так, как не смотрел до этого, и это... Черт, это прямо персональная победа для меня, что ли? К ночи похолодало. Я вообще не пойму, почему возвращаюсь в номер мотеля так поздно. Где меня носило? Просто шлялся себе по городу. Хотелось побыть наедине. Переосмыслить все, что ли... В телефонном разговоре с Эм я не упомянул про операцию, так как мы договорились с Диланом вместе рассказать об этом Эммануэль через пару дней, когда деньги будут окончательно переведены и получены. Да и нужно придумать, как ей об этом сообщить... Ее парень и брат работают сообща... Да она лишь посмеется, ведь знает, что Дилан меня ненавидит. Нет. Я начинаю по-настоящему ему нравиться.Темно, холодно, мое пальто промокло насквозь, прилипая к коже. Дождь стеной идет, и слабый свет фонарей едва ли освещает улицы. Я слышу какой-то треск за спиной, из-за чего немного напрягаюсь. Машина переехала отпиленную сухую ветку, всего-то. И все же этого хватило, чтобы мое сердце забилось чаще. Помнится, я как-то хотел написать детектив с элементами ужастика... Да-да, про Грега Эйстона и его расследование. Или, нет, он сам у меня был сомнительным и подозрительным типом с угольно-черной кромкой глаз, которая словно загоралась при слабом свете тлеющей сигареты. И погода в книге была под стать той, что сейчас, лишь за тем исключением что сейчас весна, а по книге я писал про осень. Может, однажды я напишу эту книгу, кто знает? Идей у меня много. А пока я работаю над "Мечтателями"... А еще я понятия не имею о том, чем она закончится. Нет, я отчетливо слышу треск за своей спиной еще раз. А еще то, как кто-то издает смешок. Вот же ж хрень, я становлюсь героем собственной книги... Ускоряю шаг, а потом чувствую, словно распадаюсь на атомы, когда барабанные перепонки различают знакомый и ненавистный голос: — Куда ты так спешишь, мокрый лосяра? — слова Эрика Картера вызывают чей-то смех, и это дает мне понять, что он не один, их как минимум двое. Черт. Вот же ж дерьмо! — Погодка чудная не так ли, Френди? — Френди? Эрик не был бы Эриком, если бы не перекрутил мое имя. Шамуэй у него все равно Билли Джин. Так почему бы мне не быть Френди? Пф.— Добрый вечер, Эрик, — собираю остатки спокойствия в кулак, стараясь отвечать ровно и адекватно, ведь я чувствую, как в жопе уже начинает играть неподдельный страх. Коротко оборачиваюсь с приветствием, а после ускоряю шаг едва ли не до бега. — Как сказать "добрый", Хаймор, не знаю... — отвечает в насмешливом тоне. Господи, только бы дойти до поворота, а там унести ноги, дать деру так быстро, как гепард. Только бы дойти... Только бы...Скрываюсь за поворотом и буквально ощущаю, как от мощного старта подошвы моих кроссовок едва ли не воспламеняются из-за трения об асфальт, лужи, правда, все гасят. Но мой идеальный план побега увенчивается крахом, ведь, несмотря на мой рост, Эрик куда быстрее меня и куда ловче про силу я вообще молчу. К тому же, он не один этим вечером. Практически рычу, ощущая, как кирпичная кладка стены какого-то дома пересчитывает мне каждый позвонок и каждое ребро, а еще больно бьюсь затылком, когда цепкие руки Картера хватают меня за грудки, пригвоздив к стене. Из-за того, что на улице темно, мне и так не сильно-то различимы черты его лица, а от удара и подавно перед глазами вместо звездочек тьма становится. — Ну-ну, ты уже уходишь от нас? А мы только начали, — злобно смеется друг Эрика. И я ощущаю удар в солнечное сплетение. — Ты и твои друзья доставляете мне очень много неприятностей, Френди, — Эрик тянет меня за плечи вверх, заставляя выровняться, а я не могу и вдох сделать, лишь хватаю ртом воздух, словно его у меня из легких выкачали. — Ты, эта сволочь О’Брайен, его подыхающая сестренка и дрянь Шамуэй. Ну и компашка у вас, охренеть можно: Безымянная, Пришелец, Шлюха и без пяти минут Отбрасывающая коньки.— Эммануэль не... не умирает... — едва ли выдавливаю из себя, за что и получаю кулаком по лицу, падая на асфальт. Скулу пронзает тупая и резкая боль, отчего я жмурюсь. — Твой мерзкий дружок не ту решил трахнуть, понимаешь ли... — наносит мне еще один удар, и я чувствую привкус соленых, металлических роз во рту, сплевывая сгусток крови наземь. — И вот я долго думал над тем, как ему отплатить, чтобы мы с ним были квиты: отиметь его подружку, эту хренову Билли, наблюдая за тем, как она рыдает, умоляя меня прекратить, или трахнуть его сестру, если она вдруг сдохнет у меня на руках? Он оскорбляет ее. Он оскорбляет Эм... Он ее...Сука. Не смей! Меня — сколько угодно, только не ее!Пытаюсь выкрутиться, чтобы засадить ему кулаком в ответ, но он ловит мою руку. Удар приходится мне по носу, не ломая его, но разбивая до крови. Черт, б-больно... — Видишь, что значит дружить с Диланом, Пришелец? Это значит отгребать за него и получать по голове. Ты рад этому? Рад общению с ним? А как насчет Билли? Знаешь, я попытался кое-что о ней узнать... У нее был дружок, который торговал шмалью и порошком. И он сдох, прикинь? — смеется, а мне в пору блевануть ему прямо в лицо. — Наверное, так она ему надоела, наша девочка из приюта. И эта ее мамашка размером с Юпитер... Ты, Хаймор, просто отменно выбираешь себе друзей. А за любовь — я вообще молчу. Она, блять, с минуты на минуты себе на хер все легкие выхаркает, как же тебя не смущает трахать ее или даже элементарно целовать? Как тебя не воротит от этого?Он наносит мне удар по лицу ни за что еще раз, просто ему так захотелось.— Так что ты мне посоветуешь, Пришелец? Зуб за зуб, у вашей шлюшки был секс с Линдси, а я в ответ хм... Займусь этим с Чахоточной. — Н-нет... — Нет? Значит, Билли Джин? Давно уже хотел ощутить ее помаду на вкус... — Н-нет... Не д-делай этого, — мой нос забит, из-за чего половина произнесенных мной звуков смазывается. — Не д-делай этого, — он меня передразнивает, после чего его друг издает противный смешок. — А я мог бы, Хаймор. Я мог бы. Господи, как легко тебя запугать. Кирпичей уже навалил столько, что дом можно построить, да, Фредди? — противно смеется. После чего наконец-то отпускает меня, поднимаясь на ноги. — Нужно пожаловаться дворникам и снизить им зарплату за компетентность. Здесь кусок дерьма по имени Фредди Хаймор на асфальте валяется. Нужно забросить его в какой-нибудь мусорник, где ему и место. А я действительно словно прилип к земле. Лишь дождь смывает кровь с моего лица. Дерьмо.Дерьмо-о-о.Кусок дерьма.Дерьмина.Ничтожное говно.Как это про тебя, Фредди.— Передай своим друзьям привет от меня, Пришелец. В особенности Дилану, — зло бросает напоследок. Дождь не дает мне нормально открыть глаза. Я просто чувствую себя одной из тех луж, раскинувшихся на асфальте. А в голову приходит идеальное, "правильное" начало моей книги: "Привет, я Фредди Хаймор, лежащий посреди дороги кусок дерьма, который дворники должны утром сбросить в мусорку. Я ничто из себя не представляю по жизни, из меня никудышный писатель. Я не умею выбирать друзей. Не умею выбирать, в кого влюбляться. — социальное посмешище. Если бы сейчас в меня ударила молния, я умер бы одной из самых нелепых смертей, которые можно себе вообразить. И если Вы ищете самого жалкого человека на Земле — поздравлю, он лежит под дождем, на тротуаре, и Вы только что его нашли". Идеально, правда же?***Это так странно, никто из них впервые не берет телефон. На улице такой проливной дождь, и Эмми может поспорить, что ни у кого из них нет зонтика. Промокнут, заболеют, а Эммануэль беспокоится. Это действительно странно, ведь Дилан всегда поднимал трубку, даже двух гудков не проходило. А Фредди никогда не игнорировал ее звонок... Хм. Время сеет внутри зерна тревоги. Девушка закладывает за ухо темную прядь, оттягивая тонкими пальцами занавеску, чтобы выглянуть из окна на улицу. Что ж, она искренне надеется, что они оба сейчас не на улице, что где-то в тепле, сухости и уюте, и что, когда дождь прекратится, Дилан вернется домой. Приходится таскать с собой кислородный баллон даже по квартире, ведь он — уже часть ее самой, без него ей дышать становится все трудней и трудней. Эмми печально улыбается сама себе в зеркало, встряхнув головой, чтобы поправить короткую челку. А затем что-то в горле провоцирует ее на кашель, и девушка изначально хмурится, отчаянно пытаясь его подавить. Подносит кулак к губам, тихонько кашляя, но этим спазм не обходится. Эммануэль заламывает собственную руку, ладонью пытаясь кое-как растереть себе спину, ведь, когда так делал Дилан, ей становилось действительно легче.— Ч-черт... — выдавливает из себя между перерывами на кашель. Опять слишком много вязкой слизи в легких? Но ведь их чистили буквально недавно... Кашель становится все сильней, и Эм почему-то вспоминает тревогу во взгляде брата, стоит ей хоть раз чихнуть или кашлянуть, он все думает, в каждый последующий раз она вот-вот выхаркает себе всю нутрянку, или рвота будет настолько сильной, что вместе с ужином на пол упадет и сам желудок непосредственно. Эм сгибает вдвое, еще чуть-чуть — и буквой "Z". Кашель, рвущий горло не проходит, и создается ощущение, словно она задыхается, вентиль подачи кислорода закручивают. Жадно хватает ртом воздух, спешно добираясь до рюкзака. Аэрозоль. Нужно найти его, ведь он помогает от удушья. С ним становится легче. Грубо расстегивает молнию, пытаясь отыскать маленький баллончик, перебирает учебники с тетрадками, но к своему удивлению не может его отыскать. Но он... Он же был там... Она точно помнит, как закидывала его себе в рюкзак.Нужно позвонить Дилану. Нужно... Нужно ему позвонить. Руки дрожат, набирая его номер, и Эммануэль становится не на шутку страшно. Он... Он не отвечает... Сотовый выпадает из рук, и экран сенсорного устройства покрывается паутиной мелких трещин. О’Брайен падает на пол, задыхаясь. Так, нужно сделать все самой. Нужно самой себе как-то помочь выхаркать застрявшие в легких мокроты. Эм отчаянно бьет себя кулаком по грудной клетке, всхлипывая и понимая, что у нее не выходит. Нет, нужно, чтобы что-то давило на грудину, провоцировало кашель, но выбивало из бронхов бактериальный налет, покрывший ткани органов изнутри. Пытается ударить себя сильней и наконец сплевывает но пол бледный сгусток, жадно дыша. По уголку ее рта скатывается слюна, а на глаза наворачиваются слезы, и она начинает плакать, так и не поднимаясь с пола, просто лежа на боку и поджимая к себе коленки. Ей стало действительно страшно. На какой-то момент ей показалось, что она не сможет уже, что легкие не выдержат, что собственной помощи ничтожно мало, что это... Что это ее последний день, последний вздох. Что она задохнется, и ее легкие полностью отекут. Ей показалось, что это был конец. Ей стало так страшно, что рядом в этот миг никого не было... Она, естественно, боится того, что, когда это случится, Дилан или Фредди будут рядом. Но страшней, если рядом как раз никого из них в этот момент не будет... Это произойдет в полнейшем одиночестве.