16. (1/1)

***Первое, что происходит со мной, как только я просыпаюсь, — это охреневание от происходящего. Чужая квартира, слишком тихо, нет этих чертовых электричек рядом, и на лице нет осыпавшейся с потолка штукатурки. Солнечный свет, льющийся в окно, в кои-то веки не слепит глаза. С т р а н н о. В комнате пахнет бананами и молочным шоколадом. Нет, погодите, это от меня. Черт. Вернусь домой и еще раз приму душ, чтобы не пахнуть, как... Как Шамуэй. Фак. А я ведь именно в ее комнате. А я ведь... А я ведь ее вчера поцеловал. Или это она меня? С чего все началось?В спальном мешке даже жарко. Стараюсь расстегнуть его как можно тише, бросая короткий взгляд на кровать Билли. Спит практически на краю — старая детдомовская привычка занимать как можно меньше места везде. С тем, как она спит, на ее кровати легко смогли бы поместиться еще двое. Что ж, ее вчерашнее признание полностью перевернуло мое понимание о ней. Теперь каждому из ее поступков находилось какое-то оправдание. Тому, что у нее всегда на теле синяки и прижившийся вид побитой собаки. Тому, что она серьезно хотела меня укусить, когда я пытался ее заткнуть в библиотеке. Просто это ее способ выживать в этой жизни. Если бороться — то бороться физически. Не замечаю край столика позади, когда поднимаюсь на ноги и делаю шаг назад. Черт. Неуклюжая скотина. Больно вписываюсь в него бедром, собирая все силы в кулак, чтобы подавить стон боли и не разбудить девушку. Напрасно, ведь вместо моих вздохов это делает чертов грифельный карандаш, который предательски падает на ламинат. Сжимаю в кулак пальцы, поджав губы и зажмурив веки. Это провал просто. — Что... Что ты делаешь? — сонно бормочет Билли, потирая пальцами глазницы и пытаясь прогнать ощущение песка в уголках глаз. — Как видишь, пытаюсь встать...— Который час? — Не знаю, — пожимаю плечами, немного расслабляясь. — Я не смотрел на время на твоем будильнике, — посмотреть, который час, в часах, стоящих на ее прикроватной тумбочке, означает подойти к ним, подойти к ней, к ее кровати. Поближе, кхм. И, вместо времени, посмотреть на нее. Господи, что?!— Рано, наверное, потому что Джо бы уже во всю готовила завтрак. И не позволила бы мне встать со стола до тех пор, пока я все не съем, — девушка закатывает глаза, отворачивая край одеяла. Становлюсь к ней полубоком, стараясь не смотреть на вид ее голых ног с мелкими молочными шрамами на коленях и делая вид, что рассматриваю плакат на стене. Которого нет. Лишь голая поверхность стены. Супер.— Такая дверь интересная? — она смеется, и ее смех вызывает во мне призрачную улыбку, которая едва ли изгибает уголки моих губ. И с к р е н н е. Черт. Так улыбаться меня заставляет только Эммануэль... — Д-да, — тяну, спешно придумывая на ходу более развернутый ответ: — В нашей с Эм квартире двери намного хуже, они висят косо, отчего затирают старый паркет, и скрипят от ржавости дверных петель. Если сильно захочется, их можно будет на хер вынести при помощи одной ноги, — потираю затылок, наблюдая за тем, как внимательно меня слушает Шамуэй. Лицо у нее после сна не мятое и не дутое, как у Эммануэль, к примеру. Просто немного заспанное, будто она толком и не спала. Как и я, собственно. Мысли под тяжестью черепной коробки были слишком громкими.— У нас с Джо не так уж и часто бывают гости, но у нас всегда есть новые зубные щетки и чистые полотенца, — поясняет девушка, — на случай, вдруг кто заглянет... В самой нижней шухляде в ванной ты сможешь найти все необходимое, иди. А я пока начну готовить завтрак. Сегодня выходной, не будем будить Джо, пусть отдохнет. — Я, вообще-то, думал поехать забрать Эм из больницы домой, а то она на меня обидится за то, что оставил ее там одну на ночь...— Ну, — Билли пожимает плечами, — Джо будет явно недовольна тем, что ты уйдешь от нас, даже не позавтракав, так что... К своему величайшему удивлению, я соглашаюсь:— Ладно, идет. От вкуса мятной зубной пасты все у меня во рту резко немеет, издаю какой-то нечленораздельный звук, орудуя зубной щеткой. Мое отображение в зеркале по-странному уже не выглядит таким убитым и уставшим, я бы даже сказал, что и мешки не так сильно видно, цвет лица хоть походит на нормальный. Это все от того, что в последние дни я все резко слал в жопу, кроме заботы об Эммануэль и ее самой, и просто отдыхал. Сегодня, я хоть поспал всего часов пять, но не чувствую себя так, словно меня асфальтоукладчиком переехали, уже хорошо. Можно и на работу выйти. Промокнув полотенцем лицо и вытерев руки, я покидаю ванную, возвращаясь на кухню. Уже в коридоре мой слух цепляет звук работающего миксера и включенного телевизора, по которому идут утренние новости. День за окном на удивление хороший, солнце теплое, нужно обязательно сходить с Эмми куда-то погулять. В последнее время мы так редко с ней куда-либо ходим... В последнее время мы уже не разговариваем с ней так, как раньше... В последнее время все начинает кардинально меняться...Облокачиваюсь плечом об дверной проем, скрещивая на груди руки и наблюдая за действиями Билли. Она добавляет в миску немного молока, продолжая размешивать содержимое в посудине, а после добавляет щепотку соли, поднимая беглый взгляд на девушку в экране, рассказывающую про открытие нового зоопарка в Аризоне. Темные и недлинные волосы Билли подвязаны в пучок на макушке, серый свитер немного висит мешком на ее худых плечах, и практически прикрывает домашние короткие шорты. Шамуэй переминается с ноги на ногу, сгибает острую коленку.— Где ты научилась говорить по-испански? — что-то вдруг вспоминаю ее дерзкий ответ на мою раздражительную реплику, когда мы сидели в школьной столовой. — И кстати, тебе помочь чем-то?Билли поджимает губы, поворачиваясь ко мне лицом.— Да, порежь кубиками помидоры и грибы, пожалуйста, вот доска и нож, — девушка изначально решает ответить на второй вопрос и кладет на стол острый предмет и деревянную доску. Подхожу ближе, беря в ладонь томат с тарелки и кладя его на поверхность, следом перехватывая рукоятку ножа. — Я расскажу тебе, где я выучила испанский, если расскажешь мне, где его выучил ты. Пф. Мы с Эм начали "аблаэспаньелить" намного раньше, чем заговорили по-английски с другими детьми.— Наша с Эммануэль недо-мать родилась в Тихуане, — пожимаю плечами, разрезая спелый томат на кубики. — Наш отец, насколько я понял, ирландский эмигрант, который решил вернуться обратно в Ирландию, поэтому с самого рождения я только и слышал скандалы Рене, когда она эпично, но весьма мелодично слала всех на хер по-испански, — покончив с помидором, принимаюсь измельчать на кусочки два больших гриба. — Что дальше, босс? — издаю смешок, поражаясь тому, как легко мне в этот раз удалось рассказать какой-нибудь факт из своей жизни, рассказать о ней, вспомнить ее. И при звуках ее имени каждый раз переживать все снова и снова. Словно вчера я ее не встречал, будто она не разорвала голыми руками ту дыру внутри меня еще раз. Кажется, Билли, оценила мою искренность. Кажется, моя искренность вырабатывает в ней доверие ко мне. Девушка выключает миксер, ставя сковородку на плиту, поджигая огонь и выливая на поверхность сковороды небольшое количество оливкового масла. — А у меня в детдоме был друг из Мексики. Хавьер считал, что это нечестно, что он говорит на моем языке, а я на его — нет, — уголки ее губ сгибаются в едва различимой улыбке. — Я всегда злилась, когда он начинал со мной разговаривать по-испански, а я не понимала ни слова, — кажется, она тоже пытается быть со мной искренней. Шамуэй выливает на сковородку половину содержимого, бросая часть нарезанных грибов в желтую субстанцию, и я хмурюсь. Хм, нас ведь трое...— Вам с Джо на завтрак омлет с помидорами и грибами, а еще сосиски, — отвечает она, словно заглянула ко мне в голову и мои мысли прочитала. — А для меня рис/овсянка/гречка и кусочек отварного куриного филе.— Это после того случая ты стала так питаться? — серьезно разглядываю ее висок, в то время, как Билли накрывает крышкой сковородку. — Да, мне на такой диете еще примерно месяц висеть, пока организм не привыкнет к еде в целом, — она цокает языком, но не раздраженно и без сарказма. — Достанешь чашки? Я пока чайник поставлю. Коротко киваю головой:— Не вопрос, а где они? — Они в кухонном шкафу, вон там, — указывает пальцем, и я прикусываю нижнюю губу, принимаясь направляться. — А на самой верхней полке находится чай.— Понял, сейчас все сделаем.На меня накатывает странное чувство легкости... Вообще-то, оно сопровождает меня с самого утра. Нормальный дом, нормальный и крепкий сон, хоть и состоящий из пяти часов в целом, солнечный свет, приятная атмосфера, меня даже ничего этим утром не взбесило... Чай, омлет с помидорами и грибами... Уют, комфорт... Но дело даже не в них. Я... Просто давно уже не ощущал себя так... Так, словно моя жизнь хотя бы сегодня напоминает нормальную, человеческую, обычную. Сегодня нет этой постоянной тяжести в груди, этого узла, скрутившего все внутренности. Легкость. Сегодня я впервые проснулся с мыслью не о том, какой объем воздуха остался в действующем кислородном баллоне Эммануэль. Сегодня я впервые, с утра пораньше, не начал думать о том, что она вдруг сможет начать кашлять, а меня не будет рядом, чтобы ей помочь, чтобы положить свою ладонь ей на спину и начать тереть. Этим утром я проснулся с легкостью, понимая, что она сильная, что с ней все хорошо, что она по-прежнему рядом, все еще есть у меня. Л е г к о с т ь.— Из какой чашки мне можно пить? — Не знаю... Можешь синюю взять, — девушка пожимает плечами, выпячивая нижнюю губу. — Тебе красный перец добавлять? — А я огнем дышать не буду? А то мне еще к Эм сегодня, и на работу, скорее всего, — хрипло смеюсь, и мой смех растягивает уголки губ Билли Шамуэй до полноценной улыбки. Ее передние зубы слегка великоваты, иногда она немного напоминает мне кролика, но, странно, что выглядит это довольно-таки мило. — Нет, — девушка совершает переворот омлета, умудряясь каким-то чародейским способом не заляпать плиту. — Ты его даже толком не почувствуешь... — стоит прямо, все еще так, словно к ее спине привязали доску.— Тогда ладно, — соглашаюсь, и все же несколько недоверчиво наблюдаю за тем, как Билли перчит мой будущий завтрак. — Я не особый любитель острой кухни. — Это ты еще не пробовал курицу по-китайски с ананасовым соусом от Джо. Иногда я удивляюсь тому, почему она не работает в каком-нибудь крутом ресторане шеф-поваром, — Билли снимает со сковородки мой омлет, закладывая в него кусочки нарезанного кубиками томата. А вообще, с моим срывом желудка мне тоже острое противопоказано. Разливаю кипяток по чашкам, преднамеренно положив в них по чайному пакетику с зеленым ромашковым чаем — пока Билли не восстановит себе желудок, только этот чай и будет находиться в этой квартире. Оглядываюсь, наблюдая за тем, как Билли сервирует стол, кладя две тарелки на кухонный стол и столовые предметы подле них. Достает из холодильника то, что она называет собственным завтраком, и ставит это в микроволновку на минуту. Скрип половиц в коридоре заставляет меня немного опешить, но не потерять самообладание. Это всего лишь Джо, всего лишь мама Билли проснулась, а теперь пересекает порог кухни. — Чего вы так рано встали, дети? — Джорджия Шамуэй зачесывает назад волнистые волосы пухлыми пальцами. Д-дети? Так... Так по-домашнему... Так тепло как-то... Эм не называет меня ребенком. Давным давно так когда-то поступала Рене. Но с тех пор прошло много-много лет. — Я заберу Эм из больницы, день сегодня хороший, не хочется, чтобы она провела его там, — интерпретирую свою версию раннего подъема. Раннего? А сколько сейчас вообще? — Обидится, к тому же, она терпеть не может больницы. — А у меня все равно были планы на сегодня, — Билли выливает на сковородку вторую половину жидкого омлета, добавляя грибы. — Сегодня выходной, а вас двоих подорвало ни свет ни заря, — с улыбкой фыркает Джо. — Как будто в будние дни вы высыпаетесь...— Куда высыпаемся? — решаю пошутить, и моя шутка весьма так заходит. — О! — мисс Шамуэй открывает холодильник, доставая из него яблоко. — Все ясно, — на ее лице расцветает улыбка, и я перевожу взгляд на Билли. Я рад. Я действительно рад, что эти двое есть друг у друга. Не знаю, какова история Джо, но мне отчаянно хочется верить, что эта женщина однажды нуждалась в девочке из приюта так сильно, как и эта девочка в той матери, которая, может, и не покажет настоящую материнскую любовь, но покажет, что такое дом, забота и семья. Круто. Я был, условно, этого лишен.— Мам, тебе перчить? — Билли берет в ладонь перечницу, металлической лопаткой аккуратно поддевая край запекшегося омлета. — Дышать огнем ты не будешь, обещаю, — она издает смешок, припомнив мои слова, и я коротко облизываю губы, вынимая чайные пакетики из чашки и кладя их на отдельное блюдце. — Немного, Билли. — Хорошо.Минут через пять, когда Билли уходит в ванную, чтобы умыться и почистить зубы, и возвращается обратно, мы садимся за стол, начиная завтракать. Беру в руки вилку, рассматривая омлет. Она же меня не отравит, верно? Хм. Думаю, нет. — Buen provecho*, — бросаю на Билли беглый взгляд, и девушка чуть отклоняет голову влево, смело отвечая мне: — Muchas gracias, mutuamente**.Джо смиряет нас недоуменным взглядом. — У вас в школе преподают испанский? — слетает с ее уст.— А еще французский, — Билли отвечает первой, кивая головой. Да, причина обладания этим языком ни у нее, ни у меня не самая приятная. У нее это связано с детдомом, местом, где она голодала, где у нее не было собственных игрушек и семьи вообще. А у меня с матерью, которая часто курила при нас с Эм, хотя знала, что у ее дочери проблемы, со здоровьем; которая от нас ушла, оставив двух детей совсем одних. Это напоминает мне о Рене, самой ужасной матери на свете. ***От лица Эммануэль.Долбаные проводки, долбаные показатели моего состояния. Я здорова, со мной все в порядке. Хотите я выбью сейчас окно, показав всю свою мощь и силу? Хотите приемом Брюса Ли сломаю доску? Хотя, как говорил сам Ли, доска никогда не даст сдачи... Завтрак, состоящий из манной каши и йогурта с лесными ягодами, благополучно покоится у меня в желудке. Переключаю скучные каналы, пытаюсь найти что-то стоящее, чтобы хоть как-то убить время, пока не приедет Дилан. Что ж, мой удел — диснеевская "Золушка", реклама, утренние новости или какое-то ТВ-шоу с закадровым и немного вымораживающим смехом (хотя сюжет действительно смешной), реклама, снова реклама, опять шоу, где все смеются. Не нужен мне смех. Я боюсь иногда смеяться, это очень часто вызывает кашель, а кашель может привести однажды к тому, что мои легкие окажутся прямо у меня перед глазами, выйдя из горла. Фыркаю. Ладно, "Золушка" — так "Золушка". Тянусь рукой к прикроватному столику, открывая еще один йогурт. Хоть их объемся.Стук в двери — и моя рука так и замирает, наполовину снимая этикетку с пластикового стаканчика. Перевожу взгляд на фигуру Фредди, протискивающегося через проем в двери с букетом цветов. — Решил убить двух зайцев сразу, — он с улыбкой молвит, — подарить тебе цветы как своей девушке и как болеющему за скорейшее выздоровление. Цветы. Много-много разных цветов, собранных в букет.Цветы.А Дилан мне цветы никогда не дарил...— Это мне? — спрашиваю удивленно, отчего мой голос хрипит и сипит, и вообще едва ли смахивает на мой голос, я себя не узнаю. — Ну, как бы... Наш вчерашний поцелуй окончательно закрепил статус наших с тобой отношений, — он неуверенно выпячивает нижнюю губу, пожимая плечами, и я захотел, чтобы все между нами было, как положено... Вот и купил тебе цветы. Это что за банка? — оглядываясь по сторонам, Хаймору на глаза наконец-то попадается стеклянная банка. — Тебе нужна она? — указывает на нее пальцем, и я отвечаю, что нет и что вообще понятия не имею, что она здесь делает. Да и не важно... Ничего не важно. Лишь мое сердце бьется так, что сейчас грудину мне проломит. Он подарил мне цветы. — Отлично, как по заказу, — он издает нервный смешок, ставя букет в банку и располагая его на моем прикроватном столике, после чего садится на стул рядом, и затем все во мне замирает, а по телу проходится нечто сродни тока, только не такого, как если бы ты по незнанию засунул пальцы в розетку, и тебя долбанули бы 220 вольт, а приятного тока, того электричества, которое разливается по венам и колет где-то вдоль всего хребта. Потому что Фредди кладет свою руку на мою, бережно поглаживая. Потому что он здесь, рядом со мной, не ушел, увидев меня не в самом приятном состоянии. Потому что он мне улыбается, и в его взгляде я обнаруживаю собственные залежи спокойствия, которое заворачивает меня, как в теплое и мягкое одеяло. — Дилан, кстати, звонил, сказал, что едет, — его слова включают во мне беспокойство о собственном брате. Дилан терпеть не может ночевать в нашей квартире один, он говорит, что с ума там сойдет. Ему проще подремать где-то на неудобном стуле в коридоре больницы, где свет лампочек режет глаза, и голоса докторов давят на осознание. Где он ночевал этой ночью? Все ли с ним в порядке? Он выспался? Нормально ли позавтракал? Не сэндвичем наспех? Не воздухом, решая, что времени нет вообще? — Ты наклонишься ко мне? — З-зачем? — неуверенно роняет Хаймор. — Я хочу тебя обнять, но пока я встану и отключу все эти фиговины так, чтобы на это не сбежались врачи, пройдет полвека, так что тебе сподручней, — пожимаю плечами, понимая, что наговорила только что нечто такое, что Дилан зовет "полнейшей хренью". — Окей...Жаль. Жаль я не могу всей полнотой легких вдохнуть в себя запах его кожи. Жаль не могу учуять его одеколон или гель для душа. Мне мало того, что он рядом, что его руки уже не по-дружески прижимают меня к себя, но все еще бережно, нежно, словно я хрупкая, словно ему хочется обо мне заботиться. Он теплый. Он мягкий. Он здесь, рядом. Мой Фредди. Моя грудная клетка соприкасается с его, и я делаю вывод, что ему не сильно-то и удобно выгибать свою спину так только ради того, чтобы меня обнять. Но он обнимает и даже от неудобства не кряхтит. Вовлекаю его в поцелуй, и на этот раз мои действия уже не повергают его в некий ступор, Хаймор мне отвечает. В уголке его губ я ощущаю привкус мяты, как если бы он жевал жвачку пятью минутами ранее или плохо прополоскал рот после зубной пасты. Не буду говорить Дилану о том, что Фредди Хаймор меня целует, а я целую его в ответ. Мой брат и так с трудом переваривает саму мысль о том, что у меня есть парень, а за то, что Фредди позволил себе немного распустить руки, а я разрешила, Дилан нас точно по голове не погладит. — Я принес сюда свою книгу... — где-то минуту спустя, шумно и воодушевленно произносит парень. — Ты будешь мне читать то, что ты написал?Блин, да, да. почитайпочитайпочитайЯ так люблю, как ты пишешь...— Нет, мы с тобой будем ее сейчас писать. Вдвоем, — он удобнее размещается на стуле рядом, извлекая ноутбук из своего рюкзака и включая его. Ч-что? Писать? Его книгу? Вдвоем?— Как это? — Вот так, ты поможешь мне ее написать... Ну, крохотный кусочек, — издает смешок, изображая количество строчек с помощью двух пальцев. — Этот момент обязательно войдет в книгу. Даже если я выпущу лишь один экземпляр и запрячу его куда-то в стол. Я начну мысль, а ты поможешь мне ее развить. Ну... — протягивает Хаймор, заключая пальцы в замок и выворачивая их до легкого хруста. — К примеру... — он умолкает, начиная печатать, и я наблюдаю за ним, затаив дыхание. Сейчас будет что-то гениальное. Сто процентов. Фредди демонстративно прочищает горло, чтобы голос был чище и звучал уверенней, после принимается зачитывать написанный кусок: — "Вид радости в ее глазах от подаренных ей мною цветов заставил что-то во мне перевернуться. Мне хотелось подарить ей все цветы мира, все ромашковые поля, сделать ее госпожой Прованских полей. Она сидела на кровати, скрестив ноги и поедая йогурт, и смотрела диснеевскую "Золушку"". — М-м-м, — задумчиво тяну, пытаясь придумать развитие событий дальше. Кусаю кулак, едва ли осознавая, что такая открытость в мыслях Фредди меня вовсе не смущает, хотя должна. — Ты словно распахиваешь для меня дверь в свою голову, кишащую роем различных мыслей, ты знаешь? Это чертовски странно — думать самой и видеть, как думаешь ты, — улыбаюсь уголками губ, и Хаймор тут же увлеченно опускает взгляд на экран, начиная записывать пришедшую мысль. — "Моя открытость приводила ее в легкое замешательство, но не обескураживала в целом. Она еще просто не знала, что моя открытость базировалась на ее открытости". — Мило, — отрываю этикетку от йогурта до конца, беря в руки ложку. На мгновение повисает тишина. Фредди перестает писать, просто смотрит на то, как я соскребаю ложечкой йогурт со стенок пластикового стаканчика, поднимая на него молчаливый, но улыбчивый взгляд. Мгновение — и к Фредди приходит новая мысль, которую он силится тут же перенести на строчки на экране ноутбука. — Что ты там пишешь? — меня начинает поедать изнутри чувство дикого и несдержанного желания прочитать то, что он там пишет. Он то замирает, думает, анализирует, то стирает предложение, переписывая его как-то иначе, то просто смотрит на меня. А это бесит. Бесит тем, что я ощущаю себя маленьким ребенком, которому однажды показали, что существует игрушка, и теперь эту игрушку всячески пытаются спрятать, говоря, что ее нет, что она лишь померещилась. — Фре-е-еди, — от скуки растягиваю его имя.— Пару штрихов, сейчас, — он бьет пальцами по клавиатуре так быстро и отчетливо, словно от этого сейчас зависит вся его жизнь. — Хаймор, так нечестно... — Одну минуту... — Фредди.— Да минутку всего. — Фредди, я на тебя обижусь. — После того, что я написал, надеюсь, ты передумаешь, — он качает головой, громко ставя точку.По правде сказать, я не умею злиться и обижаться на людей. Да, бывало всякое, много плохого, но я никогда не умела обижаться на людей, к тому же на тех, кто мне дорог. — Пока ты не начал читать, пообещай мне, что понесешь это в издательство, Фредди, — серьезно слетает с моих уст. Я хочу чтобы эту книгу увидел мир. Я хочу, чтобы все узнали о Фредди Хайморе и о том, насколько он замечательный. Я хочу этого. — Конечно, — он отвечает мне бегло, не беря мои слова за что-то серьезное. — Я серьезно, Фредди. Посмотри на меня, — и он отрывает взгляд серых глаз от строчек, поднимая его на уровень моего лица. — Я хочу, чтобы ты продолжал писать, невзирая ни на что. Я хочу, чтобы ты мне пообещал, что ты отправишь это в редакцию, что не опустишь рук до тех пор, пока ты преуспеешь. Кажется, мои слова вызывают в нем дрожь. Он кладет руки на клавиатуру, записывая пришедшую мысль. Блин, я ему тут, вообще-то, про важные вещи говорю, а он все пишет и пишет. Сама виновата. Как круто, что я умею открывать рот и говорить, чем больше я это делаю, тем больше идей рождается в его голове. — Фредди. Ты мне обещаешь? Тишина. — Я в тебя сейчас вазой с цветами запущу, Хаймор. Громкая точка. Еще немного — и клавиша вообще отлетит.О, Господи, он сейчас начнет читать...— "Странное чувство. Это такое странное чувство, когда ты боишься постичь что-то новое... Боишься того опыта, который оно тебе принесло бы. Я отчаянно пытался перебороть в себе страх быть рядом с кем-то еще, делиться мыслями, идеями, планами, проблемами с кем-то другим и понимать, что в этот раз меня не засмеяли бы, меня бы наоборот похлопали по плечу или обняли бы, сказав: "Принимай в команду, не одному тебе здесь больно, не одному тебе хочется плакать по ночам, сетуя на то, что с тобой происходит". Признаться, я боялся этого. Я боялся быть непонятым так же сильно, как и быть понятым, обе мысли меня пугали. Когда-то... — улыбка с моего лица с каждой его репликой все гаснет и гаснет. Вот она, та глубина его мысли, которая берет меня за душу. Книга Фредди совсем не о романтике, она не о любви. Нет. Она о связи, она о поддержке. Она о том, как всего одно слово может как убить тебя, так и вселить в тебя жизнь. — Это больно на самом деле, когда родители не верят в твою мечту стать кем-то большим, кем-то значимым, тем, кто, возможно, смог бы изменить чью-то жизнь. Они не верили в меня ведь сами понимали, что мечты не сбываются, что ты становишься тем, кем тебе приходится стать. Иногда я и сам терял веру в эту мечту, лишь жалкие оставшиеся угольки надежды одиноко тлели где-то на задворках сознания. Но в меня все еще верила она. И хотя бы уже ради одного того, что она в меня верила, мне стоило продолжать бороться. Я чувствовал себя одиноким так долго... И теперь, я, кажется, начал узнавать, что такое действительно поддержка и счастье".Он практически лишает меня дара речи. П р а к т и ч е с к и, ведь мои губы молчаливо подрагивают, а вот в голове еще, кажется, никогда не было столько мыслей. Я словно становлюсь им. Я будто становлюсь самим Фредди, учусь видеть мир его глазами. — Это взаимно Фредди... — единственное, что слетает с моих губ. Если бы я только могла красиво думать или уметь писать, я бы ответила как-то достойно. Боюсь, я просто не подберу нужных слов, чтобы выразить все, что я чувствую и ощущаю. И всего лишь короткое "взаимно" и в половину не выразило бы того, что я так хочу сказать. Но я хочу, чтобы он знал. Пусть принимает меня в команду, потому что больно не только ему.Пусть опустит свою голову на мое плечо, я его обниму и никогда не стану смеяться.Пусть знает, что мне тоже страшно — научиться доверяться кому-то еще. Что мне тоже непривычно — пускать кого-то в самую глубь нутра, пригревая под кожей.Пусть знает, что я его понимаю. Что знаю, что значит терять надежду. Пусть знает, что я в него верю. Верю и всегда буду. — Я верю в тебя, Фредди. И все, что ты сказал, это взаимно...***От лица Дилана.Однажды, когда Эм станет совсем плохо, а я к тому времени не смогу разобраться с финансами на операцию по пересадке легких, мне придется прописаться в этой больнице и спать на стульях в коридоре, лишь бы быть все время рядом с сестрой, всегда держать ее руку, поддерживая своим присутствием. До того, как зайти в палату Эммануэль, я подхожу к доктору Андерсену, беседующему с каким-то другим врачом, но, завидев меня в коридоре, лицо мужчины расплывается в улыбке, и он переключает на меня все свое внимание. — Доброе утро, Дилан, — приветливо здоровается со мной, как-то по-теплому хлопая меня по плечу. — Здравствуйте, доктор Андерсен.Он, фактически был для нас с Эм феей-крестной с тех пор, как у моей сестры появился этот недуг. Он был для нас тем отцом, которого у нас никогда не было.Это так странно, понимать, что то тепло, которое должна оказывать собственная семья, тебе оказывают совершенно чужие люди: доктор Андерсен, Джорджия Шамуэй, Билли...— Как она? — слетает с моих уст. — Не поверишь, но очень даже хорошо. Я заходил к ней минут десять назад, она смотрела мультики, — издает смешок мужчина.Мультики. Серьезно, Эмми? — У нее с утра был посетитель... — он хмурит брови. — Тот долговязый парнишка в твидовом пальто, который привез ее сюда. Это ее друг? — мистер Андерсен выглядит так, словно ему действительно интересно, будто его на самом деле волнует не просто состояние здоровья моей сестры, но и ее жизнь, ее окружение. Мужчина всегда относился к нам чуть более переходя за рамки "доктор-пациент", всегда был к нам очень добр и заботлив. Однажды, когда Эм оставили здесь на ночь, я у него ночевал. Он знает, как сильно я ненавижу нашу квартиру. Я даже на улице буду чувствовать себя уютней.— Хуже, — хрипло смеюсь. — Он ее парень. — Парень, — мужчина чешет висок, щурясь. Да уж, в е с е л о...— Ладно, забирай Эмми домой. О, а еще не злись, — добавляет он пятью секундами позже, опять-таки похлопав меня по плечу и принимаясь направляться дальше по коридору. Мое лицо становится бесстрастным, а все внутри стягивается в комок и завязывается в узел. — Из-за чего я должен не злиться? — подозрительно и недоверчиво выгибаю бровь, хмурясь.Что такого уже сделал Фредди? Стук в двери больничной палаты костяшками пальцев, и родной голос отвечает "войдите". Тяну на себя металлическую ручку, проскальзывая в палату. На что я не должен злиться? Что-то здесь не так. Что-то здесь определенно не так. Не порядок. Воздух. Он странный. Вроде, здесь проветрено, а, вроде бы, что-то навязчиво щекочет нос. И еще что-то различается. Работая в эскорте, я научился улавливать всякое. Тут пахнет напряжением, какой-то близостью. Нет, не той, что переходит за рамки дозволенного, типа секса, но чем-то иным, чем-то тоже сильным. А еще цветами. Мой взгляд падает на букет из разнокалиберных растений, стоящий в банке. Мне начать злиться на цветы? — Привет, Дилан, — Эмми счастливо сидит на кровати, поедая йогурт, и смотрит мультики про Джеки Чана. — Как дела? Про Джеки Чана? Господи, что происходит? Решаю не поднимать вопрос того, что я знаю о Рене и о том, как Эм наносила ей неожиданный визит. Сейчас Эммануэль так улыбается... Что, такой йогурт веселый? Или из мультика про Джеки Чана сделали шоу Бенни Хилла? Или что-то другое?— Цветы? — указываю на растения пальцем. — Я даже не хочу знать, от кого они. Думаю, ответ очевиден, — терпение, Дилан, т е р п е н и е. — Это так по-дерьмовому романтично.— Ты никогда не дарил цветы девушкам? — моя сестра переводит на меня удивленный взгляд.Только тогда, когда работал, выполнял требование. — Я похож на того, кто дарит цветы? — издаю смешок, и Эммануэль пожимает плечами. — Мне кажется, что ты, даря кому-то цветы, выглядел бы очень мило и робко. Когда ты познакомишь меня со своей девушкой, Дилан? С Фредди ты знаком ведь. Что? Мы ведь это уже обсуждали. Черт, ее вопрос застает меня врасплох. Давай, Дилан, все как репетировали. — У меня нет девушки, Эм, ты это знаешь, — стараюсь звучать как можно более уверенно. — Но засосы на твоей шее порой говорят совсем об обратном, — Господи, Эммануэль О’Брайен, прекрати смущать собственного брата. И не смотри на меня так. И не улыбайся так ехидно. И вообще, не поднимай эту тему. И... Боже...— Для того, чтобы на шее оставить засосы, Эмми, не всегда нужна одна и та же, постоянная девушка. — То есть, ты занимаешься сексом с разными людьми, но в серьезных отношениях с ними не заинтересован? Черт! Эмми, почему же так в лоб? Мы, конечно, многое пережили. Мы, конечно, очень с тобой близки, но, блин... Это все Фредди, да? Он не боится высказывать все, что у него на уме, а ты у него учишься, да? — Именно, — стараюсь не терять самообладание. Вибрация телефона в кармане, и я тут же напрягаюсь. Мой нормальный телефон всегда звонит во всю, звук я никогда не выключаю, но рабочий телефон всегда стоит на беззвучном режиме. Босс. Причем не СМС'ку отправляет, а звонит. Надо ответить.— Кхм, — прочищаю горло, хмурясь. — Переодевайся давай, я пока выйду, чтобы тебе не мешать, ладно? — Хорошо, — она кивает головой. — Мы заберем с собой цветы и по дороге заедем куда-то пообедать, идет?— Без проблем, — качаю головой, после чего выхожу из палаты Эмми. Отойдя в коридор на приличное количество шагов, я извлекаю рабочий сотовый из кармана, снимая трубку. — Я вас слушаю, — вежливо, но в остальном вполне даже официально обращаюсь к своему работодателю. "Здравствуй, Дилан, надеюсь, я тебя не побеспокоил и не отвлек своим звонком", — слышится голос мужчины по ту сторону трубки. — Никак нет, сэр. "Чудно. В обычное время я бы скинул тебе заказ СМС'кой, как всегда, но, подумал, что это предложение нужно обсудить вербально". — Я вас слушаю, сэр, — учтиво обращаюсь к нему. Несмотря на то, что из-за него я стал той самой шлюхой, именно этот человек помог мне достать первые деньги на лекарства Эм, именно благодаря ему, собственно, в каком-то смысле мы с Эммануэль все еще живы. "Нам сделали очень интересный заказ, Дилан. Полагаю, к этому мне придется залучить всю нашу "элиту". Оз и Каролина уже проинформированы, — он назвал имена еще нескольких элитных людей, предоставляющих услуги эскорта. Сопровождение на элитную вечеринку. Дорогие костюмы, шампанское, музыка, бассейн. Не знаю, что задумали те заказчики, но намечается что-то очень крутое". — Только сопровождение? "Сопровождение, милые беседы, если понадобится — разлив шампанского, если понадобится — предоставление услуг иного рода. Будь обаятельным, — что мне всегда нравилось в нашем работодателе, он никогда не глумился над нашей профессией, всегда относился ко всему с пониманием, оплачивал лечение в случае недуга, ведь знает, что это выгодная инвестиция, которая принесет вдвое, а то и втрое больше денег. — Каждому из вас за сутки заплатят по две тысячи долларов, Дилан, это в пять раз больше, чем ты получаешь обычно".— Я в деле, сэр. "Я всегда знал, что могу на тебя рассчитывать, Дилан, — он произносит мое имя как-то по-доброму, что удивляет. Даже человек, из-за которого я не знаю, что такое настоящие чувства, относится ко мне с пониманием и уважением, даже некой заботой. — Буду ждать тебя в офисе в восемь вечера, чтобы провести короткий инструктаж. За вами в половине девятого приедет лимузин. О, еще плата произошла вперед, твою часть я отдам тебе в офисе, идет?"— Конечно, да. "Ну и славно. Хорошего тебе дня, Дилан". — И вам, сэр, — единственное правило: трубку всегда вешает он, а не я. Хотя, на удивление, по разговорам он на редкость даже приятный человек. В о с х и т и т е л ь н о. Что такого произойдет, если этим вечером пришлось вызвать на работу меня, Оза, Каролину и еще нескольких ребят? Кажется, вечер обещает быть о-о-о-очень насыщенным.***От лица Билли. Солнце по странному не соответствует моему настроению, но я почему-то рада, что сейчас тепло. Пытаюсь снять куртку, но выходит довольно медленно и неуклюже из-за гипса, которым обмотаны мои ребра. Да еще и с двумя ромашками в руках вообще неудобно, приходится на время зажать стебельки в зубах. Здесь тихо. Ни криков, ни людей в целом. Здесь всегда тихо, только шелест деревьев от ветра исполняет соло, выступая на бис перед гранитными памятниками. Мягкая трава покрывает землю, думаю, на нее можно будет даже сесть. Сегодня действительно тепло и солнечно, и я рада, что это так. Шмыгаю носом, разгуливая среди чужих могил. Теперь он покоится в другом месте, после того, как его родители узнали о нем. Люди, которые, после лишения родительских прав, не пытались никак наладить контакт с сыном, и вместо захоронения в безымянной могиле на его надгробном камне выбиты инициалы его имени. Давно хотела это сделать, просто придти и положить на его могилу цветы. Останавливаюсь, туже завязывая рукава клетчатой куртки на бедрах. Нашла.Все во мне замирает, падает куда-то в пятки. Я кладу два цветка на памятник, кое-как опускаясь на траву. Скрещиваю ноги, приходится сидеть ровно. Терпи, Билли, ты сама виновата в том, что произошло. Какое-то время я просто молчу, слушаю пение птиц, сидящих на ветвях деревьев, и рассматриваю каждую букву, выгравированную на его памятнике. — Ну, привет, — единственное, что слетает с моих уст. Я подношу кулак к поверхности камня и по-дружески бью его, словно он сейчас поздоровается со мной в ответ. — Наверное, я не смогу выразить всю степень того, как я по тебе скучаю, на это не хватит всех слов мира. Мой новый друг Фредди, уверена, смог бы, он прирожденный писатель... — умолкаю на мгновение, будто сейчас кто-то начнет со мной разговаривать. — У меня появилось несколько друзей, знаешь... Я все еще учусь доверять им, все еще боюсь, что они вставят нож мне в спину. Но даже не этого я боюсь больше всего... Думаю, ты и сам знаешь, что ужасает меня. Я боюсь, что, когда к ним привыкну, привыкну к тому, что они рядом, что я могу стать для них опорой, а они для меня — все вдруг исчезнет, я потеряю их, не сумею спасти. Ведь я всегда стараюсь, как только могу и умею, но моих стараний всегда недостаточно, чтобы помочь. Я не смогла спасти тебя, Хавьер. Ты не послушал меня и влип в крупные неприятности тогда, связавшись с теми ребятами, торговавшими наркотиками. Я пыталась тебе помочь, ты даже не знаешь, что мне пришлось сделать. Была ночь. Было темно, холодно и дождливо. Они убили тебя. Они разрушили тебя. Я не успела вызвать даже скорую, ты не дал мне ни минуты, чтобы тебя спасти. Я просто держала на своих руках твое тело, наблюдая за тем, как ты прижимал дрожащие ладони к колотой ране на животе. Все, что мне оставалось делать, — это просто смотреть на то, как ты лежишь у меня на коленях, истекая кровью, и жизнь тебя покидает, глаза становятся стеклянными, и веки закрываются навсегда. Я так боюсь, что я не справлюсь, если позволю себе еще раз пустить кого-то внутрь, и это окончательно меня сломает, — опускаю взгляд на свои пальцы, начиная нервно их перебирать. — Я... Я, кажется, встретила кое-кого... Изначально он напоминал мне тебя, и меня этот факт безумно злил. Мне хотелось его ударить. Мне хотелось, чтобы он перестал себя вести так, как ты, словно ничего в этом мире не боится. Но довольно недавно я поняла, что вы совсем с ним разные. Ты не похож на него, а он не похож на тебя. Просто... Просто хочу, чтобы ты это знал... И мне будет проще произнести это вслух, чем держать это где-то в себе. Я наконец поняла свое отношение к Дилану. Поняла, почему довольно презренно относилась к нему вначале, но все равно пыталась помочь. Потому что он был похож на Хавьера. Нет, не внешне, хотя и в этом было какое-то сходство. А вчерашний вечер окончательно расставил все точки на "?". Они разные. Совершенно разные. Во всем: в образе мышления, в жизненных позициях, в ценностях и приоритетах. Я не стану отрицать, что тогда в библиотеке, когда рука О’Брайена прикоснулась к моей, я не вспомнила о том, как это делал Хавьер Торрес. Но вчера, после того, как Дилан рассказал мне о Рене, весь остаток вечера я была именно с ним, а не с воспоминаниями. Не знаю, поцелуй был вынужденным? Это была всего лишь нужда? Потребность? Я не знаю... Вспоминаю его реакцию. Он, вроде бы, и настаивал на чем-то большем, но каждый раз одергивал сам себя.— И хуже всего, Хавьер, это то, что я уже начала привыкать к нему, уже пустила внутрь, поделившись чем-то таким, о чем знали лишь мы с тобой. И мне страшно... Мне действительно очень страшно ощущать всю эту неопределенность к нему, засевшую внутри меня. *** От лица Дилана.Так официально? Серьезно? Мне всегда казалось, что в белых рубашках я выгляжу слишком пафосно, слишком неуютно и дискомфортно. Это не я. Я не такой. Да еще и галстук. Нет, ну, это уже край. Те, кто нас заказал, — настолько важные и элитные люди? Я на официанта похож. — Салют, Аполлон, — парень по имени Оз по-дружески бьет меня кулаком в плечо, называя меня моим здешним псевдонимом. Это странно, но очень символично, ведь нас двенадцать таких, "элитных", ровно, как и богов в Греции. — Посейдон, — здороваюсь с ним в ответ. У Оза восхитительный взгляд темно-синих глаз и рыжеватые волосы, а еще на носу веснушки раскинусь гроздьями. И тело у него мускулистое, так что, наверное, это его нужно было назвать Аполлоном, а не меня. Но, нет, он — Посейдон. — Ты знаешь, куда мы едем? — Разве это так важно, если за это хорошо заплатят? — парень пожимает плечами, бросая на меня беглый взгляд. — И то верно, — качаю головой, застегивая пуговицы дорогой и качественной рубашки. — Привет, мальчики, — стук каблучков опережает появление в помещении Каролины. Красное платье обтягивает ее божественную фигуру. Черные туфли на высоком каблуке подчеркивают ее длинные и стройные ноги. На губы нанесен слой красной помады, а светлые волосы завиты в крупные локоны. Самая красивая здесь из нас. За ночь с ней платят даже больше, чем со мной. Наверное, каждый бы здесь хотел трахнуть Каролину, наверное, в том числе и я. Но мы коллеги, я бы даже сказал, что друзья по несчастью. У Каролины, к примеру, из родственников остались лишь бабушка и дедушка, которых ей приходится содержать в одиночку. А Луи эмигрант из Франции, работает ради своих предков и младшей сестры, хочет, чтобы она получила хорошее образование. У Оза есть лишь отец, болеющий раком, пожалуй, наши с ним истории похожи больше всего. — Привет, Афродита, — бросаю на нее короткий взгляд, пытаясь разобраться с галстуком. — Мне обязательно его надевать? — нервно поднимаю ткань в воздух, спрашивая мнения у остальных. — Хочешь, махнемся? — предлагает парень по имени Луи, которого мы прозвали Гефестом. У него такие руки мускулистые, сильные. А за что я у них Аполлон? — Я в галстуке-бабочке похож на первоклассника, — парень фыркает, издавая смешок. — Без проблем, чувак. — Где наш управляющий? — Оз оглядывается по сторонам, и все присутствующие пожимают плечами. — Он просил передать, что не сможет сегодня приехать, у него возникли важные и неотложные дела, и что он сожалеет, — в мужскую временную раздевалку заходит Хлоя, наша Афина. — Вот наша зарплата, ребята, — в ее изящных руках находятся двенадцать объемных конвертов, — и не расходитесь, пожалуйста, я сейчас прочту вам указания, оставленные нашим управляющим. Темные волосы Хлои подобраны в красивую "ракушку" на затылке, бежевое гипюровое платье полностью оголяет ее спину, на которой виднеется ряд проступающих ребер и линия хребта. — Прикиньте, кто-то реально спустил двадцать четыре тысячи на один лишь эскорт, — парень, которого мы называем Аресом, издает смешок. — Это половина того, сколько зарабатывает полицейский за год.Двадцать четыре тысячи? Это практически стоимость операции Эммануэль... С этими деньгами на руках я уже мог бы сделать так, чтобы она осталась со мной до конца моей жизни и меня пережила бы. — И так, своими именами мы называться не будем, — начинает зачитывать Хлоя, держа перед собой листок с написанными от руки указаниями. — Оз, сегодня тебя зовут Логан, ты милый парень, начинающий литературный критик. — Литературный критик? Пф, смешно, — Оз хрипло смеется, цокая языком. — И о чем мне говорить, если меня вдруг что-то спросят? Я всего-то в Маке работал, могу нарушить неразглашение и рассказать, что входит в состав котлеты в гамбургере. — Кто написал "Большие надежды"? — резко выпаливаю, и Посейдон задумчиво выгибает бровь. — Э... Диккенс? — неуверенно отвечает. — А еще говоришь, что ты не шаришь в литературе, — смеется Каролина. — Далее, Каролина, сегодня твое имя Джулиет, ты наполовину француженка. — Ей-Богу, кто придумывает нам эти роли? Может, нам пора уже давно в кино сниматься? — слова Луи заставляют волну смеха прокатиться по комнате. — А что, обнаженки мы не боимся, мы этим зарабатываем. Почему бы и не поплакать на камеру? Не прожить за кого-то жизнь?— Дилан, тебя зовут Педро, и ты превосходно готовишь мартини, словом бармен. — Так, а почему я Педро? — я вопросительно выгибаю бровь, подавляя желание врезать Озу по роже. Нечего ржать, придурок. Твоя участь не лучше. — Я мартини в жизни не готовил. — Не важно, ты говоришь по-испански, а это сыграет на руку, — Хлоя подмигивает мне. — А ко мне обращайтесь Скарлетт, я вообще приватная танцовщица в мужском клубе. Это на тот случай, ребята, если нас спросят, и помните, что мы все здесь совершеннолетние. Ведь кое-кто из нас действительно да, а я, Оз и Каролина нет. Наконец закончив зачитывать указания, Хлоя с легкостью вздыхает, подходя к зеркалу и поправляя прическу. Педро. Педро, блять? Это что за пиздец? Все как по часам. Лимузин подъезжает в половине девятого. Даже если бы наш офис и располагался у всех на виду, никто не стал бы отрицать, что мы похожи на людей высокого сословия, "сливок" общества. Никто бы даже и не сказал, что мы предлагаем услуги эскорта. — Боишься, Педро? — Оз шутливо бьет меня кулаком по плечу. — Мохито мне не сделаешь, пожалуйста?— Иди ты в жопу... Критик Логан, — поддерживаю шутку. — Расскажи мне про сентиментализм в литературе. Та-а-ак, спокойно, Дилан. Нет. Нет, не так. Спокойно, Педро. Сегодня тебя зовут именно так. Помни, ради чего ты делаешь это, Дилан. Останется достать еще только где-то семь штук на операцию для Эм. И... И она будет со мной навсегда. Ох, что-то мне тревожно. Как-то... Я уже не раз оказывал подобного рода услуги, но что-то как-то все равно мне жутко не по себе. Нет, я ошибся. Ни одно утро в моей жизни больше не будет нормальным. Ни утро. Ни день. Ни ночь. Н и к о г д а.____________________*(исп.) — Приятного аппетита.**(исп.) — Большое спасибо, взаимно.