12. (1/1)

***Мальчишка, у которого никогда не будет нормальных отношений.Ненавидит. Сам себя ненавидит. Сам себя презирает. И чувствует себя ужасно. До того, что нутро выворачивает наизнанку. До того, что что-то, словно ржавыми крюками, вцепилось в подреберье и не отпускает. Женщина называет его "мальчиком". Послушным, покорным. Вдвое младшим ее. Женщина называет его "малыш", понимая, что физически парень далеко уже не ребенок, то, как он целует ее, что он делает с ее телом — так дети не умеют. Его называют "элитным", он один из самых дорогих работников данной службы эскорта. Цена оправдывает все ожидания. Как долго он взбирался по такой карьерной лестнице? Бедный мальчишка, которому ради денег приходится лезть из кожи вон. Бедный мальчишка, который занимается э т и м так, как никто другой. Он наматывает темные волосы женщины на кулак, глухо стонет ей в шею. Можно смело платить ему лишь за одно то, как его горячее дыхание касается впадинки между ключиц.Мальчишка, который не понимает нормального понятия "любовь".Развращенный. Извращенное понятие чувств. Четыре часа утра. Он предупредил сестру, что этой ночью задержится на смене... Точнее не вернется домой вообще. Сон? Нет, не слышали. Он жмурит глаза. Так сильно-сильно, словно отчаянно пытается не заплакать. Его достала такая жизнь. Его достало делать э т о. Ему так хочется, чтобы все прекратилось. Может, ему стоит пожертвовать собой ради Эммануэль? Может, тогда ему станет легче, отдай он ей свои легкие? Она будет продолжать жить, будет наконец здоровой, а это все, чего он когда-либо желал в жизни. И тогда все закончится, потому что закончится и жизнь. Может, ему так и стоит поступить? Быть может, это единственный выход? Мальчишка, который больше не знает, что такое "чувства" вообще.***Эрик Картер бросает подозрительный взгляд едва ли не на каждого, кто может быть причастен. Хрен разбери, с кем спит Линдси. Абстрагироваться от друзей только ради того, чтобы молча за ними наблюдать? Легко. Будет вычеркивать всех из списка по одному. Джейсон Брайс? Нет. Конечно, есть у него дикая мечта устроить тройничок с Линдси, ним самим и Ванессой. Но у Джейсона рожа такая, что Линдси явно не станет с ним спать. Если только совсем уже падать некуда.Ларри Моррисон? Нет, он из тех, кто не стал бы изменять своей девушке, а с Кларой он встречается уже три года. Мэттью Салас? Хм. Возможно. Этот ублюдок не раз говорил, как хочет поиметь Стоув. Но желания Мэттью — это не выбор Линдси. Здесь что-то другое. Здесь кто-то, от кого она в полнейшем восторге, раз секс был не один раз. Уэс Финли? Тощие дрыщи точно не во вкусе Стоув.Это сложно. Сложно, блять.Делать вид, что не догадываешься ни о чем.Смотреть на нее и улыбаться, как ни в чем не бывало.От нее несет чужим парфюмом и ложью. Он знает, не тупой. Эрик курит. Жадно втягивает сигарету, опираясь плечом на кирпичную стенку школьного здания. Выпускает дым — и тот через пару секунд расщепляется в воздухе. Ветрено. Сегодня сильный ветер на улице, он забирается под одежду, неприятно покалывает кожу. Картер жмурится, собираясь уже тушить окурок подошвой кроссовка об асфальт. Запускает тонкие пальцы в волосы, шмыгая носом, когда буквально за поворотом слышит знакомый голос Ванессы Грейвз.— Серьезно, Линдс? — судя по тому, что Эрик не слышит ответ Стоув, он предполагает, что девушка разговаривает с подругой по телефону.Интересно.— Сколько ты ему платишь? Может, мне тоже стоит? — смеется. А Эрик щурится, пытаясь вникнуть в суть и даже не дышать, чтобы не выдать самого себя. Грейвз стоит буквально за углом, малейшее движение, шорох, что-либо — и в жопу все. Осторожно. — Что, он так хорош? Хорош?— Говоришь, лучший? Блять, Линдс, не нужно мне пересказывать краткое содержание всего, что он делал, ладно? Я же на улице.Всего, что он с ней делал? Они обсуждают с ней этого уебка, верно? — Да он по твоим словам просто бог, что в нем, блять, такого? Как вижу его в школе и на уроках, так сразу и не скажу, что он вообще такой, — замолкает, выслушивая Стоув, а после снова открывает рот для ответа: — Нет, его сестра меня не бесит. Меня больше вымораживает Шамуэй. Было весело доводить ее, нужно будет еще что-то придумать. Он учится в одном классе с Картером и у него есть сестра. — Бля-я-ять, серьезно, что ли? Это ж надо, пиздец, так кого-то любить... Он учится с ним одном классе и он очень сильно любит свою сестру. — Никогда бы не подумала, что он... Неожиданно. Неожиданно, что все складывается в одну картину, все пазлы. Ванессе не нужно называть имя, чтобы Эрик окончательно убедился. Тот, с кем спит Линдси, не дурен собой. Тот, с кем она спит, не проявляет особых эмоций ни в чью сторону.Тот, с кем она спит, любит свою сестру, ради которой готов на все. Тот, с кем она спит, — чертов О’Брайен.— О’Брайен. Без шуток? — еще раз уточняет Грейвз, словно не верит словам подруги. Эрик чувствует, как его сейчас буквально порвет от злости. Вынести стену? Пожалуй да. Разбить окна? Да, черт возьми! Ему следовало бы понять раньше. Сравнительно тихий и безобидный, если дело не касается Эммануэль, Дилан — и есть тот самый, кому до зубодробления хочется вырвать кадык, желудок, блять, через гланды. Нужно было понять это раньше... Ванесса бросает трубку с коротким "увидимся через пять минут в школе", и стук ее отдаляющихся каблучков дает понять, что она уходит, направляясь ко входу. О’Брайен. Гребаный О’Брайен. Блять, серьезно? Эрик со всей дури ударяет кулаком по кирпичу, стесывая костяшки. Не-е-ет, этого блядски мало, чтобы выместить всю злость, всю ярость, которая переполняет изнутри, которая подступила к стенкам гортани, перекрывая дыхательные пути. Нет, этого не достаточно, чтобы злость ушла. Для этого необходимо сделать что-то очень паршивое, отвратное, неправильное. Побить кого-нибудь? Слишком просто. Побить Дилана? Эта сука вылечится. Шею свернуть? Хороший вариант, но тогда он отделается только смертью.Нет. Нужно что-то такое, за что ебаный О’Брайен будет жалеть.Нет.Нужно что-то такое, чего он сам себе не простит.Нет.Нужно сделать что-то такое, что, блять, сломает его к чертям.Нет.Нарушит его покой, его нейтралитет ко всему.Нет.Избить его до полусмерти? Оу, нет-нет-нет.Слишком легко. Нужно больше. Больше боли.Нет.Нужно обеспечить ему тот ад, на который он подписался.Да.Нужно начать именно с того, чем блядский О’Брайен дорожит больше всего на свете. Да.Значит, так тому и быть. ***От лица Билли.Как довести себя до критического состояния практически за две недели? Легко, стоит просто ничего не есть. И даже вызов рвоты не нужен просто потому, что желудок и так пуст. Меня не стали держать в больнице долго, я все-таки не умираю, просто потеряла сознание. Ненавижу себя за ту слабость. Я даже никому не могла дать отпор. Ходила уставшей, вялой, изможденной. А все ради того, чтобы быть красивой, чтобы сбросить несколько килограмм. И я сбросила. Мой вес составляет сорок семь килограмм, Джо говорит, что это одни кожа да кости. Никогда над собой так больше издеваться не буду. Никогда больше никого слушать не буду. Билли Шамуэй никогда не слушает, что ей говорят другие. Она никогда не была столь подверженной влиянию общественного мнения, отчего же она стала такой ранимой и восприимчивой? Что бы сказал Хавьер, если бы меня сейчас увидел? Наверное, будь он рядом, все бы было иначе. Он постоял бы за меня горой, как это было всегда. Он хорошенько бы треснул мне, чтобы вразумить. А я ведь просто хотела быть такой, как Ванесса и Линдси. Раз уж я не влезла в собственные джинсы, это было тем самым тревожным звонком. Теперь те джинсы на мне мешком висят. Смотрю на себя в зеркало — настолько впалых щек у меня еще не было. Или нет, были лет в пять, когда мы с Хавьером шатались по детдому, хватаясь за животы, еды там всегда давали очень мало. Мой садизм над собственным телом не прошел для меня бесследно, и дело не в том, что после голодовки я не смогу тут же умять пару-тройку бургеров. Мне прописали какие-то таблетки и сказали начинать есть с малого, потихоньку увеличивать порции еды. Избегать яблочной и аскорбиновой кислоты, разъедающих стенки моего сжатого от голода желудка. Цепляюсь тонкими пальцами за края футболки, задирая ее до груди. Бледная кожа вот-вот прорежется рядами острых проступающих ребер. Посмотри, до чего ты себя довела, Билли. Посмотри, как ты слаба. Ты видишь? Видишь это? Вода в кранах школьной уборной для девочек всегда холодная. От нее покалывает кожа лица и рук. После того, как я начала снова есть, ко мне вернулась сила, частично, конечно, но всему свое время. Я хотя бы уже не ощущаю себя слабым и обессилившим червяком, едва передвигающимся по школе. Но отношение к самой себе подорвано. Оно и раньше было не айс, то есть, раньше я не особо следила за тем, что ем, как двигаюсь, не высчитывала калории в ужине или стакане молока. Раньше я всегда считала себя просто бестолкового вида девчонкой. А после того, что произошло, я начинаю присматриваться к самой себе, рассматривать золотистые вкрапления в радужках глаз цвета хвойного леса, бледные веснушки на коже щек, то, как проступают мои ключицы. Хавьер бы засмеялся, сказав, что я совсем уже того. Хавьеру бы точно не понравилось то, что я с собой сделала. Первый школьный звонок — и я спешно подвязываю волосы в пучок на макушке, скрепляя его тонкой резинкой. Заправляю выбившуюся прядь за ухо, роняя тихий вздох. Не позволяй никому снова подорвать в саму себя веру, Билли. Никому.Никогда.В школьном коридоре шумно, голоса и брошенные колкие фразы впиваются в мои ушные раковины, заставляя снова начать сутулиться. Сутулиться, отчего низка позвонков-жемчуженок проступают сквозь ткань футболки. Опустить голову, наблюдая за всеми исподлобья. Недоверчиво. Настороженно. Осторожно. Такая вот я, Билли Шамуэй. Девочка, у которой нет нормального имени. Девочка, у которой вся ее семья — это женщина с проблемами лишнего веса, но большим и добрым сердцем. Девочка, которая никому толком не верит. Девочка, которая отныне всегда будет стоять за саму себя и за тех, кто ей дорог. Еще одно слово о Джо — и мне плевать, сколько раз я окажусь в кабинете директора и сколько дней отстранения мне дадут. Химия. Никогда не любила химию. Наш учитель каждый раз подстебывается над учениками, особенно над моим партнером по проектам в его классе, О’Брайеном, и это доставляет ему безумный и неописуемый кайф. Кстати, о Дилане. На урок он приходит с неким опозданием, когда нам уже рассказали условия лабораторной. Для его сестры Эммануэль опоздания простительны, ей даже предлагали перейти на домашнее обучение, но если она перейдет, то перейдет и Дилан. Он без нее никуда. Она без него тем более. Устало вваливается в класс, потирая затылок. Оттягивает горловину футболки, пытаясь скрыть засос на трапециевидной мышце. Почему-то вспоминаю, как видела его размытый силуэт в коридоре больницы, когда меня привезли туда после потери сознания. Черт. Он бегло окидывает взглядом класс, даже не удосужившись попросить у учителя прощение за опоздание. — Мистер О’Брайен, ничего не хотите мне сказать? — хрипота в голосе учителя раздражает. Я отрываю глаза от строчек задания, переведя взгляд с мужчины на парня. — Лично вам? — язвит Дилан. — Нет, не горю желанием. — А чем вы вообще горите желанием заниматься, позвольте узнать? — вскидывает бровь, ставя локти на поверхность своего стола. — Слишком личное, мистер Пайк, простите.— Настолько же личное, как синяки на вашей шее? Ваша девушка хотя бы дает вам спать или к занятиям готовиться? Или вы с ней все пытаетесь вывести формулу любви? О’Брайен молчит, лишь зубы стискивает, напрягая челюсть. От этих пикировок по классу проходится смешок. Чисто случайно цепляю взглядом Ванессу Грейвз, которая надувает щеки, кривляясь мне. Я знаю, что она делает. Дразнит меня. Хочет снова довести. Чтобы я опять перестала есть. Чтобы снова была слабой. Чтобы снова усомнилась в самой себе. А ты веришь в саму себя, Билли? Ты сильная? Я помню, как она закрыла меня в кладовке, прекрасно помню. Закатываю глаза, демонстрируя ей некультурный жест с помощью среднего пальца и одними лишь губами проговаривая "отъебись". Дилан тяжко опускается на стул рядом принимаясь извлекать из него учебник. Бросает на меня короткий и молчаливый взгляд, тут же его отводя. — Как ты? — спрашивает, смотря на уравнение на доске. — Нормально, — отвечаю тихо, шепотом, вырисовывая карандашом цифру два перед водородом, таким образом создавая в уравнении два атома данного химического элемента. — Уже не выглядишь, так паршиво, как тогда, — он все еще не переводит взгляд на меня, просто списывает с доски решенный пример. — Уже снова ешь?— Ну, спасибо, — издаю смешок, улыбаясь уголками губ. — Ем. Кто-то плохо спал ночью? — задаю встречный вопрос. — Скорее, не спал вообще.Да, девушка не позволяла, видимо.— Ну, ясно, — поджимаю губы, решая больше не вести расспрос. Дилан не спрашивает, что сподвигло меня морить себя голодом. Я не спрашиваю у него про синяки на шее. Мы не лезем в дела друг друга. Входная дверь скрипит, и на ее пороге появляется сестра Дилана, которая, видимо, добиралась до школы сама. Я физически чувствую, как моя кожа покалывает от напряжения. Не моего, Дилана. И понять толком не могу, отчего именно он так напрягается: от того, что она пришла в школу сама, или от того, что по классу проходится волна тихого смеха, адресованного девушке. Сегодня Эммануэль выглядит как-то иначе. Она решила поэкспериментировать над своей прической, обрезав челку. Несколько неровно, но это не единственное, что бросается в глаза. Скулы настолько сильно выделены румянами, словно она актриса, а весь макияж, нанесенный на ее лицо, — грим. Цирковой. Веки подведены карандашом слишком изрядно, не просто "выделяя" глаза, делая их более выразительными, но образуя под ними темные мешки. Сегодня на улице сильный ветер, заставляющий глаза слезиться. Эммануэль знает, что ей очень далеко до такой, как Ванесса. И уж тем более до Линдси.Эммануэль просто захотелось быть красивой...— Потрясный видок, О’Брайен, — кто-то из мальчишек цокает языком, — собираешься на панель? Эмми никнет, понимая, насколько идиотской и дикой была идея попытаться хоть на день побыть красивой, побыть красавицей. От слов одноклассника Дилан сжимает кулак, принимаясь подниматься на ноги. Хрена с два он позволит кому-то насмехаться над ней. — Сядьте, Дилан, — рявкает Пайк. — Мистер, Пайк... — а на что, собственно, он рассчитывает? Правильно, ни на что, потому что даже закончить фразу нормально не может из-за учителя: — Я сказал сядьте, или я отправлю вас к директору, а в наказание заставлю месяц оставаться со мной после уроков. — Идиот, — шипит парень, опускаясь на стул.— Что вы сказали, Дилан? — Я сказал идет, — громко молвит О’Брайен, немного видоизменяя повтор своей реплики. После урока, кажется, чьи-то мозги будут размазаны по шкафчикам. Дилан щурится, буравя взглядом Джейсона Брайса, одного из лучших друзей Эрика Картера, который издает смешок, оборачиваясь к Эммануэль. Сестра Дилана опускается на свое место, рядом с которым нет Фредди, его нет сегодня на занятиях. Девушка вынимает из сумки берет, который натягивает на голову, пытаясь спрятать в нем свои волосы, не понимая, что так еще хуже. Она всего-то хотела быть красивой, как одна из тех девчонок из популярных журналов...***Она открывает дверцу своего шкафчика трясущимися руками, чувствуя, как в спину больно врезаются чьи-то слова "господи, блять, ты только глянь на нее". Зря. Зря она все это сделала. Зря попыталась что-то в себе изменить. Все это восприняли шуткой. До этого никто над ней не насмехался за ее кислородные трубочки, за то, что ее могло посреди урока скрутить от спазма в желудке от лекарств и вырвать. Эммануэль ловит себя на мысли, что ей трудно дышать. Воздуха всегда мало. Он всегда попадает в легкие в определенных дозах, о вдохе "полной грудью" можно забыть навсегда. Это прекрасный шанс для Эрика. Сделать Дилану так больно, чтобы он не смог дышать так же само, как и его подыхающая сестренка. Что ж такого ей сделать? Отобрать кислородный баллон, чтобы нахуй задохнулась? Сколько ей осталось? Пару лет? Год? Облегчить ей задачу? Не-е-ет. Трахнуть ее так же, как и ее "заботливый" братишка Линдси? И все будет честно, все будет правильно. Что ей такого сделать, чтобы Дилану просто к хренам сорвало крышу? Чтобы гаденыш умолял, просил прощения. Чтобы эта тварь поняла. Ну уж нет, все должно быть красиво, все должно быть публично. Раскрывать то, что Эрик обо всем знает, он не станет так сразу. Сначала повеселится немного. Или много. Потому что сейчас просто захлебнется, подавится дикой яростью, текущей по венам. Этот берет на голове Эммануэль, в котором она спрятала все свои волосы, создает впечатление, что волос у нее и нет вовсе. Лысый, опухший хомяк. Румяна на щеках? Готовится от безысходности своего положения посвятить последние деньки удовольствию, опустившись в мир эскорта? Блять. Эти, блять, трубочки кислородные... Что бы ей такого сделать, чтобы прямо Дилану выстрелом в ребра? Не в сердце, чтобы сдох моментально, нет, а чтоб мучился, чтобы ощущал сполна всю мощь гнева Эрика Картера. Не-е-ет, нужно все делать с улыбкой. Чтобы было весело. Так же весело, как издеваться с Фредди Хаймора, этого жалкого ушлепка. Он был бы первым, на ком Эрик бы выместил все, что чувствует. — Бля-я-ять, вы только посмотрите на это страшко, — знакомый голос Картера что-то ломает внутри, и Эмми ощущает, как во внутренних уголках ее глаз скопилась горячая пекущая жидкость. Разворачивается к Эрику, Ванессе и Линдси лицом, робко прижимая к себе учебники. — Изменение имиджа явно пошло не на пользу. Взгляд цепляет Дилана, который спешным шагом направляется к ним, сжимая пальцы в кулаки. Вот только Джейсон Брайс хватает его за руки, заламывая их за спиной, отчего парень шипит, пытаясь вырваться, но безуспешно, Брайс сильнее. Эрик бросает на О’Брайена короткий взгляд. О, да... Да, божественное выражение лица. Злость. У него венка на виске бьется, слюной брызжет. Брыкается? Нет-нет-нет, слишком рано. Пусть смотрит. Пусть видит, во что ему выльется секс с Линдси Стоув.— Такой прямо грустный мим, — он касается своими пальцами ее щек, сжимает челюсть. — Оу, — протягивает, когда Дилан выкрикивает "пусти". Мало. Слишком мало. Нужно больше. Грубо стягивает берет с головы Эмми, бросая его на пол, и волосы девушки падают ей на плечи. Эммануэль закрывает лицо одной рукой, второй крепко-крепко сжимая ручку своего кислородного баллона? Отобрать? Отобрать его? В принципе, если немного подровнять челку по уровню чуть ниже бровей, а не по глаза, и стереть этот жуткий макияж с ее лица, Эммануэль была бы милой и даже довольно симпатичной девчонкой. Но Эрика это не волнует. — Воу! — то, что делает оказавшаяся рядом Билли Джин, заставляет Эрика немного пошатнуться, но бросить при этом смешок. В е с е л о.В игру вступает Шамуэй.Становится еще в е с е л е й.От ее пощечины в ушах звенит и звездочки на мгновение перед глазами, кожа горит. А Билли Джин, несмотря на то, что физически стала легче, оказывается, все еще не потеряла силу, и бьет не так, как девчонка. — Прекрати это! — слетает с ее уст, подведенных тонким слоем помады. Не таким развязным, а тоненьким, придающим губам оттенок вишни. Она все портит. Билли все разрушает. А ведь он, Эрик, только начал.Пусть О’Брайен увидит, что он начал.— Вы думаете, что это смешно? Конечно! — выпаливает Шамуэй. — Это то, чем вы все живете. Для вас травля — как форма жизни, — распинается тут. — Необходимая доза кайфа, без которого вы не можете жить ни дня! Всех осуждаете! Всех унижаете только за одно то, что они чем-то от вас отличаются, за то, что они не похожи на вас. Не такие стервозные, не такие уроды, страдающие отсутствием чувства вины как таковой, — а самое, блять, паршивое, что ее слушают. — Вы смеетесь над Эммануэль за то, что она не подходит всем стандартам вашего вымышленного идеала, что она не может делать то, что делаете вы — спокойно дышать. Вы доводите Роуз МакГиннес до того, что она не хочет вообще появляться в школе, потому что каждый ее день сопровождается чередой обидных слов в ее адрес. Фредди Хаймор. Вы понятия не имеете, что он за человек, вы не знаете его, вам просто весело стебаться с того, какой он, по-вашему мнению, странный, — кого-то так не на шутку порвало. — И вы позволяете таким, как Линдси Стоув, Ванессе Грейвз и Эрику, себя обижать, и поддерживаете их, когда унижают кого-то еще, просто потому, что боитесь статьпредметом насмешек, — что, она пытается унизить их в ответ? Смешно. Эрику, кажется плевать, он по-прежнему смеется. А вот Ванессу это задевает. Не в том смысле, что слова Билли пробуждают в ней чувство вины, а в том, что она вот-вот задвинет девушке по лицу. Эти двое невзлюбили друг друга с первых минут. — Та женщина, которая убирает здесь, сколько всего плохого сказали о ней Ванесса и Линдси с Эриком? "Воздушный шар". Какие изощренные насмешки они применяли, чтобы ее задеть? Вы знаете, а она, между прочим, моя мама. Моя мама! Давайте будем высмеивать алкоголизм чьего-то отца? Давайте будем высмеивать то, что родителям плевать на их детей, потому что если бы не было плевать, они бы не выросли таким дерьмом? Давайте! — окидывает всех взглядом, но все вокруг молчат, она чрезвычайно жестикулирует, издавая нервный смешок, и срывается на крик: — Давайте, блять! Ну, чего вы все молчите? Вам же так весело гнать с Эммануэль, вы не понимаете, что у нее проблемы со здоровьем. Вам так нравится издеваться над Роуз и Фредди. Вам насрать на то, насколько тяжелой выдается жизнь у Джорджии Шамуэй. Давайте! Почему вы не смеетесь? А? Я не слышу ваш смех, ваши обидные слова! Громче, блять! Давайте смеяться над проблемами человека. Вы издеваетесь над другими, срывая на них всю горечь своих персональных проблем. Я открою вам секрет: личные проблемы есть у всех, дорогие, — делает паузу, а после, видимо, подводя свою душещипательную речь к концу, делает шаг ближе к Ванессе Грейвз, поднимая голову вверх, потому что Грейвз выше ее ростом, да еще и на каблуках, и смотрит ей прямо в лицо, зло процеживая сквозь зубы остаток фразы: — Но никто не давал вам права осуждать других, унижать их. Никто не давал вам права портить другим жизнь. Аплодисменты. Речь Билли Джин вызывает аплодисменты. В эту секунду ею, блять, восторгаются. А Эрику в пору блевать. Слишком смелая. Слишком путает все планы. Ничего, Картер уверен, Линдси и Ванесса знают, что нужно сделать. Уже раз довели ее. Посмотрим, что они сделают на этот раз.Звонок на урок спасает ситуацию. Ученики, которые собрались поглазеть на зрелище, начинают расходиться по классам, а Эммануэль О’Брайен срывается с места, волоча за собой кислородный баллон, и добирается до женской уборной в два счета. Шамуэй пытается ее догнать, придерживая лямку сумки через плечо.Это был лишь старт, О’Брайен.В следующий раз Билли уже не толкнет речь, которая перебьет все планы. В следующий раз, она будет отгребать за его действия.Она же из тех, кто дорожит дружбой, не так ли? Она одна из тех, кто ради друзей пойдет на все. Буквально. ***Внутренняя дрожь не позволяет мне успокоиться. Я сказала это. Я сказала это при всех, назвала Джо своей мамой. И мне плевать, что за это будет, ведь для меня она самый лучший человек на свете. Мне плевать, что будет после того, как я при всех поразила Линдси и Ванессу их же оружием, их же стилем, при всех, чтобы все видели и знали. Они еще плетут различные сплетни за спиной, но я не настолько подлая. Тише, Билли. Угомонись.Кажется, я успокаиваюсь, чего не скажешь об Эммануэль. Девушка закрывается в кабинке на замок, не позволяя мне войти.— Эмми, я знаю, что ты там... — произношу спокойно и тихо, не стуча по дверце, но прикладывая к ее поверхности ладонь. Всхлип. Она плачет, закашливаясь. Ей не хватает воздуха.— Прошу, тебя...— Уходи, Билли! Иди на урок, — слабо, кряхтя, на изломе.— Нет, — отхожу на шаг назад, складывая руки на груди. Переминаюсь с ноги на ногу, перенеся вес тела. — Я буду стоять здесь до тех пор, пока ты не откроешь дверь и не поговоришь со мной. — Я не хочу ни с кем разговаривать...— Хорошо, тогда я буду стоять здесь молча, — потому что я не могу позволить ей остаться одной. Лично я слишком долго была одна. Одиночество разъедает изнутри едкой кислотой. А то, что ты молчишь, никому не рассказываешь о том, что болит внутри, оставляет от тебя лишь кости. Я знаю, каково это. Я девочка с приюта. Я даже не могу толком Джо рассказать обо всем. Я не могу рассказать ей или кому-либо еще о Хавьере. Но с меня брать пример не нужно. Какое-то время я слышу, ее всхлип и брошенные тихие вздохи, и я не знаю, в какой точно момент дверь ее кабинки открывается, и девушка выходит из нее, вытирая слезы со щек. — Я... Я просто хотела быть красивой... — все еще всхлипывая, но уже не плача. — Я просто...— Давай умоемся? — кладу руки на ее вздрагивающие, хрупкие плечи, подводя ее к умывальнику. Эммануэль поднимает на себя взгляд в зеркале, снимая трубочки. От слез темные мешки под глазами стали еще больше. Ну, ничего, сейчас вода все смоет. — Подержи, пожалуйста, — передает мне тоненькие трубочки, и я сжимаю их пальцами. Сестра Дилана не делает глубокий вдох перед тем, как умыть лицо, без кислородного баллона ей трудно дышать. Она трет веки, надавливает на глазницы двумя пальцами, и принимается оттирать щеки от слоя румян. То и дело закладывает за ухо слишком длинную челку, которую побоялась отстричь короче, потому пряди все время падают ей на глаза. Жадно. Делает жадный вдох, возвращая кислородные трубочки на место, и закрывает глаза. Лицо ее мокрое от воды, волосинки липнут к щекам, а нос все еще красный после слез. — Грустный мим, — повторяет тихо слова Эрика, поворачиваясь лицом к зеркалу. — Это не так, Эмми, — кладу свою ладонь на ее плечо. — Нет, он прав... Что я с тобой сделала? А что с собой сделала я? — Зря я отстригла себе волосы, просто мне хотелось что-то в себе поменять... — Девушка расчесывает пальцами короткие пряди, падающие ей на глаза. — Ну, — протягиваю, — знаешь, если еще немного подрезать ее, то будет очень даже красиво. — Правда? — Да, — неуверенно протягиваю к ней руку. — Если позволишь... — касаюсь пальцами ее мягких волос. Они у нее густые и очень красивые. Немного поднимаю прядь челки вверх, и девушка рассматривает свое изображение в зеркале. — Видишь? — Да, так гораздо лучше, — шмыгает носом. — У меня есть канцелярские ножницы в сумке... Ты мне поможешь?— Что? Обрезать тебе челку? — выгибаю бровь. Рука у меня по жизни тяжелая, я не самый подходящий человек для стрижек, если честно. — Да, хуже уже все равно не будет...Мои губы приоткрываются, с них слетает лишь тихий вздох. Несколько раз моргаю, наблюдая за тем, как Эммануэль извлекает ножницы из сумки, передавая их мне. Чувствую, как у меня невольно начинают дрожать руки. Девушка поворачивается ко мне лицом, опуская вниз взгляд. Отклоняю голову немного в левый бок, щурясь и прикусывая губу. — Знаешь, я все никак не могла тебе сказать... — молвит немного сбито, когда кусочек ее состриженных волос падает на поверхность рядом с умывальником. — Я не знала, как ты отреагируешь на это... То есть, ты отказалась от приема пищи из-за слов Линдси и Ванессы, — при упоминании о них что-то неприятное начинает скрестись по стенками желудка коготками. — Я помню, что они сказали в тот день в раздевалке о джинсах... — День, который пошатнул во мне веру в саму себя. Мои руки начинают дрожать еще сильнее. Возьми себя в руки, Шамуэй. Ты больше не станешь причинять себе вред, ведь так? Не станешь же? Ты больше не будешь морить себя голодом и терять сознание? Посмотри на себя, посмотри на то, что ты с собой сделала.— В тот день ты задержалась в душе, и за это время... — молвит, а я состригаю последнюю прядь. Нельзя мне говорить такое под руку. — За это время Ванесса подменила твои джинсы на ее, они у вас оказались абсолютно одинаковыми, только разного размера. — Что?.. Мои ресницы подрагивают, я перестаю дышать.Значит... Значит все это время я... Значит... Изводила себя просто так? Довела себя до критического состояния лишь потому, что Ванессе захотелось надо мной подшутить, подменив одежду? Я... Ощущаю, как на глаза наворачиваются слезы.Значит... Я подорвала свой организм лишь потому, что ей хотелось мести? Я сорвала себе желудок и теперь вынуждена принимать лекарства лишь потому, что приняла ее шутку взаправду? Я...— Билли, прости меня...Значит, я мучила себя лишь потому, что...— Мне нужно было сказать тебе это сразу, нужно было сказать это раньше... — Эммануэль смотрит на меня взглядом, полным раскаяния. Ее вины в том, что произошло, нет. Это не ее война. Только моя и Ванессы с Линдси. — Если бы я сказала тебе это раньше... Истощилась. Ослабла.Усохла.В моем организме снизилось количество крови.Рассудок помутился.Не позволяй больше никому подорвать в себя веру, Билли.— Все в порядке.Нет, не в порядке, черт возьми!— Все... Все хорошо.Хорошо, говоришь? Пусть только Ванесса попадется мне на глаза. Я достаточно сильна, чтобы просто к хренам выломать ей челюсть.[...](Писалось под: pylo – view)Осторожней с мечтами и желаниями. Самые светлые из них не сбываются никогда.Самые темные — становятся явью сразу же.Из школьного здания я выхожу без особого настроения. Благо, сегодня не смена Джо, потому она не видела всего того, что произошло. На улице моросит неприятный дождь, и я накидываю на голову капюшон, заправляя руки в карманы куртки. Нащупываю пальцами ключи от машины в кармане, направляясь к парковке, где стоит наша машина. Захожу за угол школы, тут же сгибаясь пополам от внезапного и неожиданного удара кулаком в солнечное сплетение, который лишает меня возможности дышать. Пытаюсь сделать вдох, а вместо этого с губ слетают удушающие звуки. Глаза слезятся от нехватки кислорода, я едва цепляюсь за стенку рукой, понимая, что кто-то выворачивает мне плечевой сустав, пригвоздив лицом к кирпичу. Чувствую, как стесывается у меня щека, как разбивается нос, из которого начинает идти кровь, скатываясь дорожкой вниз по разбитой губе, и во рту сразу ощущается этот вкус соленого металла. Падаю, едва сумев различить силуэт. Нет. Силуэты. Их много. Трое.Ванесса Грейвз. Линдси Стоув. И еще кто-то третий. Они делают все молча. Даже не говоря, за что они это делают, а спрашивать и не нужно. Я попыталась защитить всех. Я унизила их перед всеми. Теперь Билли Шамуэй будет по-полной отгребать. Удар с ноги в живот. Подгибаю к себе коленки, закрывая лицо и голову руками. Еще один удар приходится мне по ребрам. Линдси ограничилась тем, что разбила мне лицо. Ванесса все никак не успокоится, нанося удар ногой. Итого три удара, два по ребрам и один в брюшную полость. Они ограничиваются этим. — И не делай вид, что не знаешь, за что это, — с улыбкой бросает Стоув.— Ты это заслужила, Билли, — в тон ей отвечает Грейвз.Пытаюсь подняться. Медленно, но выходит. Встаю на ноги, хватаясь за саднящее ребро, и роняю тяжелые вздохи, громко дыша. Поднимаю взгляд на девушек, которые уходят от этого места прочь. Вот так, Билли. Вот так ты защитила саму себя. Пара ударов — и все. Причем не с твоей стороны. "И не делай вид, что не знаешь, за что". "Ты это заслужила, Билли". Утираю нос тыльной стороной ладони, шмыгая. Ты знаешь, за что, Билли. Не знаю точно, как именно добираюсь до машины. Живот прекращает саднить, а вот ребра наоборот, начинают болеть сильнее. На ногах стою уверенно, так же уверено веду машину, то и дело запрокидывая голову наверх, чтобы не испачкать кровью сидение. О, нет, я ни за что не скажу Джо, что случилось. Упала. Для нее я упала. У меня закружилась голова, и я потеряла равновесие. Лучше я "упаду" для всех. Ты знаешь, почему, Билли.Поднимаюсь по ступенькам нашего дома, извлекая ключи из кармана куртки. Кровь перестала идти носом, но все равно испачкала мне одежду. Проворачиваю ключ в скважине и попадаю в квартиру. Меня несколько типает, но я не плачу. Нет, лишь забитым носом шмыгаю. — Билли? Ты уже вернулась? — доносится голос Джо из гостиной, ровно как и тихий закадровый смех какого-то ситкома, который крутят по телику. Она не должна знать. Она ни о чем не должна знать. — Да, — отвечаю. — Мне нужно в ванную, Джо.— Все в порядке? — обеспокоенно. Ты знаешь, что нет, Билли.— Да, нос немного расквасила, испачкала футболку себе. Не беспокойся, я просто упала. Все в порядке, не переживай, — и даже голос мой не дрожит. Ты знаешь, что она не должна знать. — Ладно, милая. На плите стоит еще горячий суп, так что, когда ты выйдешь из ванной, я лично проконтролирую, чтобы ты поела. — Идет.Ты знаешь, что должна сделать, Билли.Закрываюсь в ванной, принимаясь снимать с себя одежду и засовывать вещи в стиральную машинку. Бросаю на себя взгляд в зеркале, рассматривая лицо, а после — ребра. На щеке какое-то время будет царапина, а на ребрах синяк. Ничего, заживет. Мое тело без единой ссадины или раны? Да никогда! Стягиваю с себя джинсы, оставаясь лишь в одном нижнем белье. Касаюсь ручки крана, прокручивая его, и поток прохладной воды начинает заполнять ванную. Холоднее. Нужно холоднее. Нужна ледяная. Чтобы отпустило, чтобы стало легче. Ты знаешь, как правильно, Билли. Затыкаю пробкой слив. Из-за удара по ребру дышать немного больно, поэтому я делаю максимальный вдох, который мне позволяет боль, и перекидываю ступню через бортик ванной. Вот так. Холодная. По телу цепной реакцией пробегаются мурашки от холода. Становлюсь в ванную полностью, начиная медленно опускаться, садясь в нее. Сгибаю ноги в коленях, притягивая их к себе и обнимая руками. Прикусываю кожу собственной руки зубами, качаясь вперед-назад. Потерпи. Скоро станет легче. Ты знаешь, за что, Билли.За то, что такие, как я, всегда остаются неудачниками. За то, что такие, как Грейвз и Стоув, всегда побеждают. За то, что попыталась, сделала хоть что-то, защищая своих друзей и свою семью. Ожидаю, когда ванная наберется полностью, а сейчас она уже доходит мне до груди. Ведь, это я могу сделать только тогда, когда она полная, когда воды хватит, чтобы поглотить звук. Чтобы не слышала Джорджия. Она не должна знать. Она ни о чем не должна знать. Отклоняю спину назад, "ложась" на поверхность воды, и холод неприятно печет мне в районе ссадины на ребре. Вода касается моего затылка, затем ушей, затекая в раковины, а после окутывает все мое тело, когда я ныряю, задерживая дыхание. Ведь только тогда, когда ванная полная, я могу закричать. Закричать так сильно, как только хватает сил. Закричать так тихо, чтобы этого больше никто не слышал. Лишь пузыри воздуха вырываются из легких на поверхность.Ты знаешь, за что.