11. (1/1)

***Урод. Какой же он все-таки урод. Во всем. Всегда. В своих поступках. В своих действиях. Дилан умывается холодной водой в школьном мальчишеском туалете, устало трет лицо, заглядывая себе в глазницы, касается холодными кончиками пальцев разгоряченной шеи, после чего поправляет горловину темно-синей футболки, скрывающей вишневую отметину на ключице. Это все еще от Линдси или уже от Вайолет? Господи, блять, ему даже думать об этом противно. Аморальность просто ключом в нем бьет. Стоув заставила его. Она заставила его сделать это с ней. Вайолет была не против, ей даже понравилось, она даже уснула у Дилана на плече после всего. Такой себе невинный сгусточек. Но, черт подери, это не правильно. Все должно было быть иначе. Внутри комом оседает чувство какой-то ответственности. Вайолет не просто знает его секрет, она доверилась ему в ответ, она увидела, каким он может быть. В основном, Дилан вполне безэмоционально оттрахивает каждую клиентку, а с Вайолет все было как-то не так. И не так, как это должно быть, когда кого-то любишь. Это просто... Это просто было... О’Брайен упирается ладонями в бортики умывальника — широкие и белые-белые, что аж в глазах рябит, — и окидывает себя взглядом в зеркале, втягивая воздух через рот. Шум где-то за спиной привлекает внимание парня, и он переводит взгляд влево, на отображенную в зеркале дверь, через которую входит Эрик Картер, над чем-то громко смеясь. Заметив О’Брайена, его улыбка несколько угасает, но не до конца. — Салют, чувак, — Картер в несколько шагов добирается до одноклассника, дружелюбно и как-то тяжело хлопая Дилана по плечу, отчего тот немного вздрагивает, ощущая, как все внутри напрягается. — Как жизнь? Спрашивает так, словно его интересует, будто они давние друзья.Пф, что за?..— Эм... — тянет парень сглатывая скопившуюся в ротовой полости жидкость и смачивая сухость в першащем от неуверенности горле. — Нормально, — самый оптимальный ответ на этот вопрос. — А что?— Ничего, — с улыбкой пожимает плечами Эрик. — Я вдруг осознал, что это последний год учебы, я больше никогда не увижу рожи своих одноклассников, — Картер включает воду, после чего жмет на дозатор, висящий на зеленом кафеле стены, и выдавливает на широкую и большую ладонь небольшое количество жидкого мыла с запахом океанического бриза. — Вот и хочется раззнакомиться с вами всеми поближе, пока еще есть шанс. — М-м... — какой многословный ответ, красноречие просто прет.Дилан опускает кран, выключая холодную воду. — Вообще, это была идея Линдси... — ну, конечно, самому Эрику как-то насрать на остальных, это лишь Стоув прикидывается добродушной Девой Марией. — Ты же ее знаешь, да? О, да.— Мы одноклассники, да, — Дилан выпрямляет спину, сжимая в ладони лямку своего рюкзака. — Я, знаешь, не могу поговорить об этом со своими друзьями, — Эрик подходит на шаг ближе к парню, понижая голос, и улыбка на его лице совсем гаснет, сменяясь какой-то безысходностью. — Отчасти потому, что я им не доверяю теперь, все они трахают ее взглядом. А ты кажешься тем, кто либо асексуален, либо вообще гей, потому и рассказываю это тебе, — г-гей? Дилану едва ли удается сдержать нервный смех. Гей. Простите, что? — Я не гей.— В любом случае ты выглядишь так, словно тебя реально не интересует моя девушка, — принимается разъяснять Картер, заставляя О’Брайена нахмурить брови. — Короче, вся фигня в том, что Линдси мне изменяет, — он перебирает пальцы, опуская взгляд, — а еще мне кажется, что ее трахает один из моих друзей, хотя вообще-то подозрение падает на половину школы.Изменяет? Да ты чертов кэп! — А я... Я люблю ее, понимаешь? Дожились, Эрик Картер, школьный задира, изливает ему душу. Абсолютно без понятия, что человек, с которым ему изменяет собственная девушка, стоит рядом с ним, переминается с ноги на ногу и выслушивает все его душевные страдания. Благо, от необходимости ответить Дилана спасает звонок на урок. О’Брайен чешет висок, прикусив губу. — Мне нужно идти...Это звучит довольно холодно. Спокойно, но холодно. То, что Картер начал рассказывать ему свои подозрения, не делает их знакомыми, и боже упаси, если друзьями. — У тебя сейчас физра? — Эрик хмыкает, оттягивая вниз край футболки, и Дилан кивает головой. — Круто, у меня тоже. Тогда пошли? Почему Дилану общение с Эриком кажется не самой удачной идеей? Даже до секса с Линдси ему не так уж и хотелось числиться одним из его верных дружков. Картер один из тех людей, кто может обеспечить гарантированный ад. Взять, к примеру, Хаймора. Эрик над ним насмехается ради забавы. А что будет, когда он разозлится? [...]Урок физкультуры проходит довольно изнурительно. Почему его нельзя было поставить первым уроком? Нет, нужно было последним, когда ты уже устал от постоянной нагрузки учителей, когда ты уже физически не можешь. Тело устает до того, что ты едва ли перебираешь ногами. Дилан ловит баскетбольный мяч в руки, дважды ударяя по нему рукой, заставляя его пружинить от пола, сгибает ноги в коленях, обхватывая мяч двумя руками, а после поднимает взгляд на кольцо, тяжко дыша. Кто-то из команды выкрикивает его имя, и Дилан больше не медлит, он бросает мяч, задерживая дыхание. Мокрая от пота футболка липнет к телу, по виску скатывается капелька пота. На шее прилеплен пластырь, скрывающий засос. Решающий момент — и мяч очерчивает круг на металле баскетбольного кольца, затем в конечном счете проваливаясь в "корзину". Это была передача от Картера. Картера, который почему-то выбрал его к себе в команду. Картера, который сейчас хлопает Дилана по плечу, улыбаясь и произнося, что Дилан молодец. А вот на второй стороне поля в спортзале все куда напряженней. Эммануэль как всегда сидит на лавочке, наблюдая за игрой своих одноклассниц в волейбол. Мяч подается Ванессой Грейвз из угла и перелетает через сетку. Стоящая рядом с местом падения мяча Билли Шамуэй не успевает вовремя отразить подачу, но это цветочки по сравнению с тем, как девушка оступается и, заплетаясь в собственных ногах, падает на пол, стесывая себе локоть до крови. Линдси роняет короткое "оу", девочки из команды напротив смеются над тем, что Шамуэй даже этого сделать не смогла. Билли кое-как поднимается на ноги, отнекиваясь, что все хорошо, но кровь, стекающая по локтю с руки, говорит об обратном. Колени у нее слабые, словно ей трудно выдерживать вес собственного тела. По указу тренера девушка покидает поле игры, чтобы направиться в медпункт. Бледная такая, мокрая от пота, а еще скулы торчат, словно у нее сильнейшее физическое истощение. Где-то с неделю назад О’Брайен заметил, как она резко перешла с чизбургеров на простой салат, а вот уже последние дни вообще не видел ее в столовой. Что с ней такое? Что с ней делают Линдси и Ванесса?— Хей, О’Брайен! — свисток тренера привлекает внимание Дилана и оставляет неприятный звон в ушных раковинах. Дилан оборачивается, понимая, что игра уже закончилась, и парни начали направляться в сторону раздевалки. — Ты почему мне не говорил, что так хорошо играешь в баскетбол? — Я?! — это больше похоже на какой-то психоделический срыв, нежели на вопрос. — Вот, что я тебе скажу, парень: ты зачастую пасовал мои уроки, хотя я всегда знал, что что-то в тебе есть. Все нормативы ты сдаешь на "отлично". То, что я только что увидел, было настоящей игрой. — Я просто играл... — Дилан мнется, ощущая, как ладонь тренера ложится ему на плечо. — Да, играл. И знаешь, что? — мужчина делает паузу, после чего продолжает: — Это было круто. Ты мог бы играть за школу. — Но я даже не в команде. — Тогда подумай над тем, чтобы в нее вступить.Баскетбол. Играть, как любой нормальный парень. Как нормальный школьник. Как простой человек. Как человек, у которого нет больной сестры. Как человек, которому не приходится работать эскортом, чтобы накопить ей на операцию и лекарства. Как тот, кого дома ждет любящая семья: гордящийся отец и заботливая мать. Как тот, кто прилежно учится.У кого есть верная девушка.Есть гарантированная стипендия в университете, четкие планы на жизнь.Мечты.— Серьезно, Дилан, подумай.Дилан может дать ответ уже сейчас. Потому что он не нормальный человек. Все, что у него есть схожего с нормальными людьми, это мечты. Вот только их мечты исполняются, а его так и остаются слишком недостижимыми. В душевую в раздевалке Дилан заходит последним. Снимает с себя футболку и кроссовки, включая воду. Парни смеются над чем-то своим, наверняка, обсуждают, как одному из них удалось уломать кого-то из одноклассниц на секс. Дилан несколько абстрагируется от них. Становится под струйки холодной воды, закрывая глаза. Вода бьет по лицу, стекает по шее, по плечам, заставляя шумно дышать. От холода тело несколько дрожит, триста грамм мышечной массы пульсирует в клетке костей как-то тяжко, расталкивая остальные органы. Дилан упирается одной ладонью в бежевую кафельную стенку, опуская взгляд вниз, на слив. Вода "змейками" стекает по телу, снимая напряжение в мышцах. Через какое-то время он выключает воду, осознавая, что в душевой он остается один. Вытерев голову и набросив на плечи полотенце, О’Брайен выходит в раздевалку, замечая, как его одноклассники уже набрасывают на спину рюкзаки. Откуда в них столько сил, столько энергии? Потому что Дилан устал. Он так устал от всего. Раздевалка пустеет полностью, за исключением одного человека. Застегнув молнию на джинсах, Дилан садится на скамейку, принимаясь завязывать шнурки кед. Дверь раздевалки скрипит, и он поднимает взгляд на вошедшую в помещение Линдси Стоув. — Так и думала, что ты все еще здесь, — она перекидывает на одно плечо копну светлых волос, подходя ближе.— Ты ошиблась раздевалкой, — парень молвит холодно, продолжая завязывать кеды, после чего поднимается на ноги, выпрямляясь, и только теперь осознает, что на нем нет футболки. — Женская раздевалка дальше по коридору.— Мне не нужно туда, я пришла к тебе, — Стоув проводит кончиками пальцев по металлическим дверцам шкафчиков, подходя все ближе. — Ты был невероятен, ты знаешь? — оказывается рядом с ним и принимается оглаживать его плечи. — Я хочу наградить как-то чемпиона. Я хочу этого чемпиона. Здесь и сейчас.— Ты издеваешься? — Дилан закатывает глаза, фыркая и немного отстраняясь. — А если кто-то войдет? — А мы будем тихими, — Линдси поднимается на носочки, выдыхая слова ему в губы. Не касается их, лишь дразнит. А он только что принял душ. Он только смыл с себя всю эту грязь. — Мне нравится твой гель для душа, О’Брайен, — она утыкается носом ему в шею, и Дилан стискивает челюсть, откидывая голову в сторону. — Эрик знает, что ты изменяешь ему, — он надеется, что хоть это повлияет на нее, что она перестанет его трогать, гладить его плечи, целовать в уголок губы, оглаживать торс, касаясь пуговицы на джинсах. — Да ладно? И как же он понял? — она издает смешок, а ее пальцы проникают под резинку штанов и боксерок, заставляя Дилана задержать дыхание. — Он тебя любит, Линдси, — Дилан сжимает ее запястье, прекращая попытки Стоув вызвать чувство желания. — И прекрати, — процеживает сквозь зубы, — я не хочу этого. — Не хочешь? — она облизывает нижнюю губу. — Часть тебя думает иначе. Часть тебя всегда думает не так. Дилан обнаруживает себя "прибитым" к холодной поверхности шкафчиков, в тот момент, когда Стоув начинает усыпать его тело поцелуями. Он смаргивает пелену с глаз, вообще не ощущая удовольствия от ее прикосновений. Линдси очерчивает юрким язычком его правую ключицу, после чего опускается ниже, покрывая дорожками поцелуев его грудную клетку, и ниже, губами проходясь по каждому кубику пресса. Все ниже и ниже. Становится на колени, спешно разбираясь с молнией на его джинсах.— Ты серьезно, Стоув? — Дилан хмыкает, выгибая бровь. — Ты серьезно собираешься мне заплатить за то, что сейчас будешь делать?— Ага, — бросает на него короткий взгляд снизу вверх. — Это ж мечта каждого: чтоб ему отсосали, да еще и за это заплатили. Ты был хорошим мальчиком в последнее время, помог крошке Вайолет вернуть мне должок, потому расслабься сейчас и получай удовольствие. блятьблятьблять— Линдси, нена... — и собственные пальцы невольно хватают девушку за волосы, заставляя ее вбирать в себя до стенок гортани, до нехватки воздуха в легких и легкого удушья. А что она вытворяет кончиком языка... — О Господи...***От лица Фредди. "Был ли я социофобом? Не знаю. Я не боялся людей, просто никогда не вписывался ни в какие компании, всегда и везде был пятым колесом. Слишком умен как для чайников. Слишком глуп как для зубрилок. Слишком осознан для того, чтобы стать частью сборища группки любителей крека. Слишком нескладен для школьных спортивных команд. Слишком странный как для нормальных людей. Слишком нормальный, чтобы быть "серой массой", быдлом. Боялся ли я людей? Не-е-ет, скорее, не любил. Каждая попытка общения с ними давала мне определенный жизненный опыт, грабли, синяки и ранки от которых никогда не затягивались полностью. Заткнуться, держать рот на замке. Не болтать слишком много, и уж точно не о своих мечтах и секретах, ибо все обязательно обернулось бы против тебя же. Не доверять людям, они всегда предадут твое доверие. Не полагаться и не рассчитывать на них, они тебе не помогут и подведут. Не верить в их обещания, ведь зачастую никто их не сдерживает, у всех находится какая-нибудь отмазка. Опыт общения с людьми научил меня не ждать от них поддержки, даже если оказываешь ее сам. Добро, которое ты делаешь людям, не возвращается к тебе обратно, здесь нет никакого бумеранга. Зло вернется с еще большей амплитудой колебания, а добро так и уйдет бесследно. Общение с людьми показало мне, что я слишком странный, что меня не понимают. Наверное, поэтому я вообще начал писать. В голове всегда было слишком много мыслей, слишком много слов, которые душили горло ледяными руками, слова, которыми буквально давишься, задыхаешься ими. Тебя от собственных мыслей просто сейчас порвет. Знакомо? Бумага и шариковая ручка всегда понимали меня куда лучше людей. Они всегда принимали мое решение, мою точку зрения. Они не осуждали меня за мои проступки, как родители, к примеру. Общение с людьми повесило на мои плечи множество ярлыков, порой действительно несуразно абсурдных и истерически нелепых, а так же тех, от которых на изнанку выворачивается кровоточащее нутро, и горячие слезы режут уголки глаз. Кем я был, что так насолил людям? Что я сделал не так? Кем я был? Что сделал? Какие принял решения? Кем я хотел быть? Каким меня видели люди? Кем я был и в чем ошибся? Кто я теперь? Но так же, общение с людьми показало мне, что есть те, кто меня могут понять, не станут искать во мне недостатки, чтобы выставить их на показ и высмеять вместе со всеми. Общение с некоторыми людьми позволило мне поверить в искреннее желание меня слушать, хотя кому вообще нужен тот бред, который я говорил, который писал в ка..."Черт. Чернила в ручке закончились. Поворачиваюсь к рюкзаку, спешно расстегивая одно отделение в поисках ручки или карандаша, да чего угодно, чтобы записать, пока не ушла мысль. Кажется, все против меня сегодня — ручка в рюкзаке оказывается единственной, а у карандаша сломался грифель. Блеск. Просто, мать его, блеск. Да и поздно. Мысль высыпалась песком сквозь пальцы. Сижу на полу в коридоре у шкафчиков, скрестив ноги и листая исписанные хрустящие странички тетрадки. Это не будет частью моей книги, это ничем особым не будет, просто нужно было выписать из себя все, что так переполняло грудину, отчего голова трещала и расходилась по швам. Поднимаю голову, рассматривая учеников, выходящих из классов. Последний урок, который я благополучно прогулял, вот-вот закончился, потому в моих же интересах смыться поскорей отсюда, пока я не попался тренеру на глаза. Не люблю баскетбол, каким бы долговязым я ни был. Не люблю игры с мячами, не люблю спорт как таковой. Роняю вздох, поднимаясь на ноги. Колени ватные, в некоторых участках ощущается онемение от длительного сидения в одной и той же позе. Собственно, я мог бы уйти домой и раньше, но тогда мне не удалось бы встретить Эммануэль сегодня. Наверное, то, что я задумал, покажется ей дурной идей... Я и сам так считаю, вообще-то. То есть... Мы общаемся с ней не так давно, всего раз ходили на свидание. Это ничего фактически не значит. Хотя, нет... Для меня это значит многое. Открываю собственную дверцу шкафа, прячась за ней и немного выглядывая из-за нее. Оставляю на полке ненужные учебники, высвобождая рюкзак. Сегодня утром я запихнул в багажник Дерековой машины свой велик, чтобы домой вернуться на нем. Все равно он попросил выходной у моих родителей, так как у его матери день рождения. Один из тех редких случаев, когда я ощущаю себя обыкновенным подростком из среднестатистической семьи, а не семьи богатеньких людей. Наконец дверь девчачьей раздевалки отворяется, и из нее выходит Эмми. Самая первая, так как ей не нужно принимать душ после трудной сдачи нормативов или жесткой игры. Именно жестокой, потому что я видел, как Билли Шамуэй покинула раздевалку десять минут назад, а локоть ее был весь в крови. Мне как-то спокойней от осознания того, что Эммануэль не играет. Она направляется по коридору в сторону выхода из здания, держа ручку кислородного баллона, который везет за собой на колесиках. Спешно и как-то слишком громко закрываю металлическую дверцу, быстрым шагом настигая сестру Дилана. — Привет, — ты именно так хотел начать этот разговор, Фредди? — Ой, — Эммануэль вздрагивает от неожиданности, а после ее губы растягиваются в улыбке. — Привет, Фредди.— Мы были всего на одном свидании с тобой, и я не знаю, понравилось ли тебе вообще, — что ты городишь, Фредди? — но я хотел спросить, согласишься ли ты со мной поужинать у меня дома с моей мамой? — а помедленней нельзя? — Если откажешься, я все пойму и не обижусь, и с чего я вообще взял, что ты можешь согласиться? — нервно смеюсь, на что девушка начинает улыбаться только шире. — Болван, прости за предложение, это глупо, конечно ты не согласишься, или не согласится твой брат, который грозился оборвать мне уши и привязать их под подбородком, а второй вариант верен на все сто процентов, — Господи, Фредди, заткнись. Закрой рот.— Что? Поехать ужинать прямо сейчас? — девушка запинается, глядя на меня несколько удивленным взглядом. — С твоей м-мамой? Я... — сейчас скажет, что не может, и мое внутреннее "я" даст мне капитальных пиздюлей за то, что предположил, что вечер может состояться. Есть множество "но", одно из которых Дилан. О чем я только думал вообще? — Я... хорошо, я только напишу Дилану CMC'ку, о том, что я с тобой, чтобы он не переживал. — Постой... Ты... Ты поужинаешь со мной? Со... мной? — это вообще реально?— Ну, да, — Эмми широко улыбается. — Если твое предложение в силе, конечно.— Да! — поспешно и несколько растерянно чешу затылок, пытаясь взять себя в руки. — Да, конечно! А Дилан точно мне руки не выломает? — Боишься моего брата? — Эмми толкает школьные двери руками, выходя на улицу, и я следую за ней.— Нет, — отвечаю и понимаю, что это действительно так. — Нет, я его не боюсь. Потому что в моих планах нет пункта причинить Эммануэль боль. ***Девушка бредет на кухню с какой-то тяжестью, устало перебирает ногами, закатывая рукава мешковатого свитера по локоть. Едва ли кряхтит от боли, опуская взгляд на обработанную ранку от падения. Такая маленькая, а столько крови было. Когда Джо звала ее на ужин, Билли сделала вид, что ей крайне важно дописать сочинение по литературе, пока есть идеи. Когда Джо закончила ужинать, можно уже было и не лгать. Тарелка с салатом, картофелем и жареным куриным филе все еще стоит на столе, но Билли обходит стол стороной, подбираясь к столешнице, на которой стоят грязные тарелки.— Билли! — доносится голос Джо из комнаты женщины. Она смотрит телевизор, сидя на диване и переключая каналы, чтобы найти что-то стоящее, а не опускающее настроение, как новости. — Ты наконец вышла поужинать? Жирняшка Билли не ужинает. Она пьет лишь воду сегодня.— Я приберусь здесь, Джо! Я не голодна, спасибо.Жирняшка Билли так голодна, так голодна, что ее сейчас сломает.Слабость. Чертова слабость, а еще в глазах от голода двоится. Боль в желудке уже постоянная, Билли приходится терпеть ее каждую секунду. Заправив за ухо темную прядь, девушка крутит кран, настраивая воду, чтобы она была достаточно теплой. Выдавив на губку немного средства для мытья посуды, Шамуэй тянется пальцами к вилке, лежащей на тарелке, цепляет ее пальцами, но схватить не может — так у нее кружится голова. Вилка с грохотом падает на пол, и девушка наклоняется, поднимая столовый предмет. — У тебя там все в порядке? — заботливо, взволнованно и насторожено. Джо не может не замечать этих перемен в дочери. Билли стала еще более молчаливой, перестала ужинать вместе с женщиной, закрываясь у себя в комнате. Вещи, которые на Билли были хороши, теперь мешком на ней висят, скулы впали. Джорджия не давит. Никогда не давила. Она просто терпеливо ждет, когда Билли сама расскажет ей, в чем дело. Она знает, что это не верный подход, но что еще можно сделать с приемной дочерью, с которой только начали налаживаться настоящие отношения? Семейные. — Да, вилка упала.Жирняшка Билли врет.— Все в порядке. Девушка намыливает тарелку с одной стороны и с другой, подставляя ее под теплую воду. Смыв пену, Шамуэй ставит тарелку в сушилку. Девушка переминается с ноги на ногу, беря в руки чашку. Подносит мыльную губку к поверхности, закрывая глаза от резко накатившего головокружения.— Все пре... — молвит слабым голосом, так и не договаривая фразу, а после чашка выскальзывает из ее ладони, падая на пол и вдребезги разбиваясь. Жирняшка Билли потеряла контроль. — Билли?!Шаг назад — и колени подкашиваются окончательно. Билли даже не пытается ухватиться хоть за что-нибудь, чтобы не упасть. Ее спина и затылок ударяются об "шахматный" кафельный кухонный пол, и Билли закрывает глаза, теряя нить сознания. И последним, что она слышит, становится голос Джорджии, спешно вбегающей на кухню и выкрикивающей ее имя:— Билли! ***Почему мне кажется, что, даже, если Эмми и согласилась, что-то пойдет не так? Может, я просто привык к тому, что каждый мой день сопровождает какой-то пиздец? Не бывает ни дня, который бы прошел нормально, по-человечески. Почему мне кажется, что сегодня все сорвется? Всю дорогу домой Эммануэль крепко-крепко обнимает меня со спины, неосознанно прислонившись щекой к моей лопатке. Она расцепляет руки лишь тогда, когда мой велик останавливается у ворот.— Ого, — у Эмми перехватывает дыхание, когда она поднимает взгляд на дом за забором. — И ты здесь живешь? — переводит на меня глаза цвета миндального ореха, слезая с заднего сидения моего велосипеда. — Такие хоромы...— Я живу в одной комнате, которая выглядит куда менее вычурно, чем весь этот дом, — пожимаю плечами с улыбкой, а после несколько неосознанно беру Эммануэль за руку. — Пойдем. Ворота открываются, и мы входим в ухоженный сад, который находится у входа в сам дом. Сестра Дилана оглядывается по сторонам, а я просто наблюдаю за ее реакцией. Не слишком ли все это для нее? Не слишком ли все это для меня? В том смысле, что этот ужин с Деборой, которая, в принципе, и не подозревает о том, что у нас гости. Благо, отца нет, у него двухдневная командировка. А то если бы он был в доме, этот вечер стал феерическим по части семейного пиздеца. Эмми не должна увидеть эти проблемы. Эмми должно быть здесь комфортно. — Как зовут твою маму? — внезапно отдергивает меня за локоть Эммануэль. — А если я ей не понравлюсь?.. То есть...Говорит так, словно сегодняшний ужин — это нечто жизненно серьезное.— Ее зовут Дебора Хаймор, но она предпочла бы Дебора Роше. И не переживай, все будет хорошо.Мне так хочется, чтобы все было хорошо...Открываю двери, впуская девушку в холл. Она тянет за собой кислородный баллон, робко и аккуратно переступая через порог. Принимается оглядываться, рассматривая картины на стенах, лестницу, ведущую на второй этаж, сам по себе холл.— Мама, я дома! Мой голос вызывает характерный стук каблучков, доносящийся со второго этажа. Дебора на несколько мгновений замирает на первой ступеньке, хватаясь за перила рукой, и окидывает Эммануэль немного удивленным взглядом, и что мне нравится больше всего, женщина берет себя в руки, не начиная говорить что-то вроде: "Ты привел девушку? Мог бы и предупредить". — Мама, это Эммануэль, — прочистив горло, начинаю их знакомить. — Эмми, это моя мама... Дебора Роше.Женщина переводит на меня благодарный взгляд за то, что не назвал ее по фамилии, которую она так ненавидит. Спустившись вниз, мама начинает подходить к нам. А еще она выглядит так, словно ей действительно интересно это знакомство, и улыбается она вовсе не вынужденно и натянуто, а как-то искренне, глядя на Эммануэль. — Я рада знакомству, мисс Роше, — немного теряясь, О’Брайен протягивает женщине руку для пожатия, и мама с радостью (что?) ее пожимает. — И я рада, Эммануэль, прошу, называй меня просто Деборой. Ужин уже почти готов, — мать указывает рукой в сторону дверного проема, ведущего в столовую. — Чувствуй себя, как дома. — Благодарю.— Ты, наверное, захочешь освежиться? Уборная находится вон там, — женщина кивает головой в сторону направления, и девушка робко поджимает губы, начиная идти к уборной. Я боялся, что мать все запорет с первых секунд. Они с отцом всегда разрушали мою жизнь.Кажется, моя мама оказывается намного лучше, чем я думал.— Э... — тихо тяну, понизив голос, чтобы Эм не слышала. — Спасибо, что достойно приняла наш спонтанный визит. — Единственный, кто действительно спонтанный в моей жизни, так это твой отец, Фредди. А так я знала, что рано или поздно ты приведешь в дом девушку, почему бы и нет? — одаривает меня коротким взглядом, улыбаясь уголками губ. — И ты нормально это воспринимаешь? — недоверчиво вскидываю бровь. — Она кажется довольно милой, не вижу причин это воспринимать как-то негативно. — Серьезно? — мои слова заставляют женщину перевести на меня взгляд. — А ты ожидал, что я буду фурией? — если честно, возможно, немного. — Фредди, пускай мы с тобой состоим не в самых лучших семейных отношениях, но я не такая злая, какой ты меня себе представляешь. Я совершала ошибки, да. Но я пытаюсь быть лучше и уважаю твой выбор. Наверное, мне хочется сказать что-то еще, но Эмми выходит из уборной, отряхивая мокрые руки, потому поджимаю губы.— Я не смогла найти выключатель... — с улыбкой молвит девушка.— Ничего, не переживай, милая, — отвечает Дебора. — Мы с братом привыкли экономить электричество, ему и так трудно одному оплачивать коммунальные услуги и аренду за нашу квартиру. Направляемся в столовую, где уже накрыт стол. Один материн жест — и старая служанка-шеф-повар Джоселин мигом доставляет еще один набор столовых приборов. Я отодвигаю стул для Эмми, и она бесшумно опускается на мягкую обивку. Девушка немного теряется при виде нескольких пар вилок и ножей, вместо стандартных единичных экземпляров. Сажусь рядом с ней, перебросившись короткими взглядами. Кажется... Кажется все действительно идет хорошо... — Ты живешь с братом, Эммануэль? — Дебора Хаймор делает глоток красного вина из бокала. — Эм, — запинается девушка, после чего кивает головой, — да. С Диланом. Он мой брат-близнец, он всегда заботится обо мне.— А родители ваши где? — Мама, — молвлю несколько резко, ведь знаю, что для О’Брайен это не самая приятная тема.— Все в порядке... Отца мы с Диланом никогда не видели, а мама... Мама ушла от нас несколько лет назад, узнав, что мое состояние здоровья ухудшается... Бросила Дилана и меня. И теперь мы только вдвоем, — ее губы растягивает печальная улыбка, и девушка опускает взгляд на свои руки. — Мне очень жаль, Эммануэль. Ни один ребенок не заслуживает такого, — мама откидывается на спинку своего стула, отставляя бокал с вином. — Моя мама умерла, когда мне было четыре, потому воспитанием занимался отец... — поднимаю глаза на маму, понимая, что она никогда раньше не рассказывала мне о бабушке и дедушке. — Шрам над моей правой бровью — это результат того, как в наказание за невыполненное домашнее задание я "случайно" ударилась головой об стенку. Тем вечером меня доставили в больницу с сотрясением мозга, переломом трех ребер и множеством гематом, — мама приковывает взгляд к какому-то невидимому предмету перед ее лицом, задумчиво потирая запястья тонкими пальцами. А я не знал. Я не знал, что ее отец с нее шкуру спускал в детстве. — Дебора, мне так жаль...— Ничего, Эммануэль, — уголки маминых губ растягиваются в улыбке. — Это было давно. Давай не будем о плохом, это все-таки чудесный вечер...Чудесный... Он должен был быть чудесным. Я так надеялся на то, что он будет чудесным...Внезапный шум, доносящийся из холла, заставляет меня и мать настороженно переглянуться. Гостей мы не ждем. Наш дом надежно охраняется. Но входная дверь определенно громко закрылась за кем-то. Это же не может быть...— Д-Дебби! Ну, не-е-ет...— Д-Дебби...Его голос сбитый, пьяный. Он сам пьян. Вваливается в столовую, подобно свинье. Я никогда не видел отца настолько пьяным, но ему, кажется, хорошо сейчас. Какого хрена вообще? Он должен был быть в командировке...— Вот т-ты где, доро-о-огая, почти б-бывшая жена... Мама бледнеет, напрягаясь. Ее взгляд становится холодным, как зима, и женщина поднимается из-за стола. — И мой н-неудачник-сын здесь, какая, — он икает, — 'дача.Как я и говорил, ни один вечер не может пройти спокойно. Опускаю взгляд на пустую тарелку, когда отец принимается открывать рот, начиная снова обвинять маму во всех своих жизненных неудачах. И я ощущаю как раз то самое чувство, когда меня сейчас буквально порвет. Сжимаю губы в тонкую полоску, а после задерживаю дыхание. Нет, не от злости, не от того, что Кларк Хаймор своим ранним визитом подосрал весь вечер. Я задерживаю дыхание от того, как рука Эммануэль накрывает мою руку, как она смотрит на меня понимающим взглядом. И от того, что она рядом, мне становится легче... Правда, легче. Х в а т и т. Хватит портить мне жизнь. Хватит портить ее маме. — Прежде, чем обвинять маму во всех грехах, вспомни, сколько из них ты сам совершил, — срывается с моих уст. Расцепляю пальцы Эмми, поднимаясь со стула на ноги. Кларк затыкается, переводя на меня взгляд. — Я тебя ненавижу. Я ненавижу тебя за то, как ты обращаешься с мамой. Я ненавижу тебя за то, как разрушаешь мою жизнь! Я тебя ненавижу! — Что т-ты сказал, щ-щенок? — он зол. А я тем более. — Я сказал, что ненавижу тебя! Ненавижу этот дом! Ненавижу! Ты все рушишь! Ты винишь всех вокруг в своих проблемах. Но мы с мамой, — я впервые говорю о нас, как о чем-то целом, — тебе не боксерские груши! Беру Эммануэль за руку, и девушка спешно поднимается на ноги, хватаясь за ручку кислородного баллона. Я не медлю, широким шагом добираюсь до выхода из столовой, а Эмми понимающе идет следом. Я терпеть не могу этот дом. Я ненавижу все, что с ним связано. Я ненавижу своего отца... — А ну, в-вернись, А-Альфред! — звуки его голоса неприятно врезаются в лопатки, острыми осколками впиваясь в кожу. — Ни за что! — кричу, даже не оборачиваясь. — Если п-покинешь этот д-дом се-е-ейчас, то 'братно можешь и не в-в-возвращаться! — Ну и превосходно! — сначала отвечаю, не подумав, а после осознание словно битой заезжает по черепной коробке. Он. Выгнал. Меня.Он прогнал меня из дома. Серьезно.А больше всего пугает (или нет), то, что, после того, как входные двери за моей спиной закрываются, я ощущаю внезапную легкость, словно камень с плеч спал. Несколько секунд — и мы с Эмми покидаем территорию этого треклятого дома, выходя за ворота. Я останавливаюсь, шумно дыша и испуская какой-то странный звук — полу-выкрик или еще что-то типа того, — кладу руки на собственную талию, поднимая взгляд на свет уличного фонаря, пытаясь переварить все то, что случилось. Он выгнал меня. Я сам напросился, конечно, но он... Он это сделал. — Фредди... — доносится до моих ушей голос Эммануэль. — Прости меня, — начинаю извиняться. Мне жаль. Мне жаль, что все так вышло. Мне жаль, что я позволил себе думать, что заслуживаю чего-то обыкновенного, нормального, обычного ужина с девушкой, которая мне нравится. У таких уродов, как я, никогда и ничего не может быть нормально. — Прости за все это. Этот ужин... — Да плевать на ужин, ты-то как? — Я? А что я? Переживу... — Фредди, он же...— Да, я знаю, он выгнал меня из дома, — аж в голове не укладывается. Сука, я в это просто поверить не могу. — Я отвезу тебя домой, не переживай, только дай мне еще минуту, мне просто нужно... — мне нужно. Мне нужна еще одна гребаная минута, чтобы унять самого себя. — А после... Не знаю, позвоню нашему шоферу Дереку, заночую у него на эту ночь, а дальше буду думать...— Ты... — она несмело переминается с ноги на ногу, прикусывая внутреннюю сторону щеки. — Ты можешь переночевать у нас с Диланом...А он меня на котлеты не пустит?— Уверена, он не будет против, если объяснить ему всю ситуацию...— Ты уверена? — хмурюсь, коротко облизывая сухие губы кончиком языка. Потому что я нет. Я сейчас, черт возьми, ни в чем вообщем не уверен. — Да, — отвечает решительно. — Поехали. Закажем пиццу, пока будем ждать Дилана, и будем думать, что тебе делать. Дилан сегодня работает до десяти...— Что ж, тогда...Сажусь на велик, ощущая, как цепкие и теплые пальцы Эммануэль обнимают мои ребра. Кручу педали, набирая скорость, и вечерний ветер бьет пот лицу. Дыши, Фредди, дыши. Просто дыши. Этот день заканчивается. Завтра наступит новый. Чувствую, как Эмми утыкается носом мне в хребет и обнимает меня крепче. Не так, как если бы она теряла равновесие и попыталась удержаться за меня, как за что-то не дающее упасть. Нет. Обнимает меня со спины так, как будто ей не все равно на то, что произошло, как будто ей хочется быть рядом со мной в этот момент.И от этого сердце прекращает шумно выламывать мне грудину, отдаваясь отсчетами гулкого пульса, как кукушка в старинных часах.И от этого меня накрывает какое-то спокойствие. Мне становится легче. [...]Район, в котором живут О’Брайены, практически пуст. Ряд старых кирпичных, несколькоэтажных построек, располагающихся под железнодорожными путями городской электрички. Для надежности я заношу велик в сам дом, оставляя его в подъезде, а не на улице. Окидываю взглядом местность, понимая, что Эммануэль следит за моей реакцией. — Да, мы живем совсем не так, как...Как я? — Пойдем, — она как-то нежно берет меня за руку, занося ступню на первую ступеньку. — Возможно мы будем подниматься м-медленно, — девушка молвит запыхавшись, — ибо, — преодолев два лестничных пролета, Эмми останавливается, сутулясь и кладя руку на бок, — лестница для меня — что ад. Секунду, — делает максимально глубокий вдох, сжимая пальцы рук в кулаки. — Идем. — Я могу тебе как-то помочь? — Махнуться легкими со мной, — издает смешок, коротко оборачиваясь. — Все в порядке. Обычно Дилан доносит меня на руках... Но все хорошо, — сестра Дилана вынимает из сумки связку ключей, медленно поднимаясь наверх. — У нас есть чай, если захочешь, только во время того, как городская электричка будет проезжать мимо, в чашки обязательно осыпется штукатурка с потолка. И не обращай внимание на сырое пятно в углу, крыша дома старая, протекает во время дождей, а никто чинить ее не хочет, — девушка пожимает плечами, тяжело дыша. — Я могу приготовить сэндвичи, пока мы будем ждать пиццу.— Все круто, Эм, не беспокойся.Квартира О’Брайенов не отличается особым стилем и красотой: в некоторых местах обои отходят от стен, из крана на кухне все время капает вода, стол в комнате покрыт бело-серой пылью, осыпавшейся сверху. Но, вместе с тем, перешагнув порог дома Эммануэль, я ощущаю какую-то накатившую волну внезапного уюта. Здесь все равно как-то уютно, пускай Эм так не считает. Опускаюсь на пыльный диван, когда девушка направляется на кухню ставить чайник. Минут через десять сюда должны будут доставить пиццу с пепперони и двойным сыром. Конечно, не таким должен был быть этот вечер, не с таким исходом. По крайней мере, я ощущаю себя самим собой этим вечером. Просто Фредди Хаймором. Просто обыкновенным человеком. Эммануэль приносит чай, опускаясь рядом. — Конечно, весьма странным вышло второе свидание, — она с улыбкой кладет сахар в чай. — Но, кажется, все не так уж и плохо... Возможно, не так масштабно и круто, как ты себе это планировал, но пицца тоже подойдет как для ужина, — пожимает плечами, поднося к губам чашку чая.Особенно в мои планы не входило возвращение отца и то, что он меня выгнал. — Ты считаешь сегодняшний вечер вторым свиданием? — то есть, она хочет, чтобы это было так? Хочет провести со мной этот вечер, как тогда, в Луна-парке? — У меня нет особых друзей, кроме Дилана... — обхватывает кружку двумя ладонями, опуская взгляд на темную жидкость. — Возможно, это покажется жалким, но мне действительно нравится проводить время с тобой. Несмотря на то, что происходит в твоей семье или моей... С тобой мне как-то спокойно, — почему от каждого ее слова все во мне безудержно прыгает, бардаком, ураганом проносясь по осознанию?Ей со мной спокойно, и это взаимно. Не могу не улыбаться. Наверное, смущаю ее этим, а, наверное, она улыбается мне в ответ. — Расскажи мне что-нибудь о себе, — Эм удобнее усаживается на кровати, скрещивая ноги, согнув их в острых коленках. Общение с людьми научило меня молчать, никогда не говорить о себе лишнего. Но если постоянно держать рот на замке, не разорвет ли тебя однажды от того, что так переполняет изнутри? Не задохнешься ли ты горечью собственных избитых и невысказанных слов?Я думал, этот вечер был окончательно испорчен. Думал, что все пошло вверх тормашками. На самом деле он оказывается куда задушевней и лучше, чем я мог себе представить. Кхм. Наверное. ***От лица Дилана.Усталость валит меня с ног. Половина одиннадцатого, а я выжат, как лимон. Двести баксов за вечер. Пару часов отвратительного сердцу дела — и этой суммы хватит на две процедуры у доктора Андерсена для Эм. Эммануэль сто процентов уже спит, я только разбужу ее своим громким возвращением домой, всегда так. Конечно, ее СМС об ужине с Хаймором вызвало во мне нереальное переживание, но Фредди-то знает, что его ожидает месяц реанимации, если он Эм хоть пальцем тронет. Да я ж ему просто к хренам кадык вырву. Это был всего лишь безобидный ужин, Дилан, да еще и с мамой Хаймора. Ничего больше. Ничего ведь больше не было, да? Ведь если было, я ему руку переломаю. Он же не брал ее за руку? Он не пытался ее поцеловать? Не пытался заняться с ней... сексом? Он же помнит мои правила? Устало вваливаюсь в квартиру, роняя тяжкий вздох. Дверь за мной закрывается с неприятным скрежетом. В квартире не так уж и темно: свет в комнате горит, но в ней так тихо-тихо, что можно едва ли различить чье-то тихое сопение. Эммануэль точно не посапывает, когда спит. В ноздри то и дело забивается назойливый запах копченой колбасы и плавленного сыра. Что? Что за хрень? Хмурюсь, ощущая, как каждую клеточку в уставшем теле сковывает напряжение. Прохожу в комнату, после чего мои ноги врастают в пол где-то в дверном проеме. Рюкзак скатывается с плеча, падая на пол, а я не могу оторвать глаз от развернувшейся перед глазами картины: на столе лежит коробка с остывшей пиццей пепперони, а рядом стоят две пустые чайные чашки; Эмми спит на диване, удобнее размещая свою голову. На плече у Хаймора. Хаймора, который запрокинул голову наверх, так и уснув на диване в сидячем положении.Хаймора, который тихо посапывает, откинув руку на мягкий подлокотник. Хаймора, которого здесь априори не должно быть. — Какого?.. — слетает с моих губ шепот. — Какого хрена? — уже чуть громче, и этой громкости хватает, чтобы разбудить "голубков".Видеть то, как они открывают глаза, и как страх расширяет угольно-черный зрачок до предела, — бесценно.— Д-Дилан? — несколько нервно молвит моя сестра, спешно отползая от Фредди в другой конец дивана. Видимо, она сама удивлена тому, что оказалась спящей у него на плече. — Дилан, это не то, о чем ты подумал, — Хаймор поднимается на ноги, как-то на подсознательном уровне выставляя перед собой руку и заходя за стол, словно он станет его щитом, если я вдруг сейчас наброшусь с кулаками, и если я это сделаю, паршивец у меня вылетит из этой квартиры. Через окно. А костяшки так и чешутся. Так и ноют. Гвоздями ноют где-то под кожей. Так и хочется пройтись ими по этому лицу. — А что я подумал? — выпаливаю, делая шаг вперед, и пальцы сжимаются в кулак, настолько крепкий, что аж костяшки белеют, как снег. Еще один шаг вперед — и Хаймор инстинктивно отступает на один назад. Сейчас что-то будет. Сейчас точно что-то будет. — Ничего не было, Дилан, — Эммануэль пытается встать между нами, но стол и так служит преградой.— Это правда, я даже не целовал ее! — как-то нервно и громко, но не так, как если бы он меня боялся. Я перестал быть грозным? — Ди... — Эмми начинает кашлять, сгибаясь и упираясь ладонями в колени. Так у нее всегда мокроты отходят лучше. — Ничего не... — фраза снова обрывается ее кашлем, на этот раз более сильным и жестким. Эммануэль на автомате делает пару шагов назад, вытягивая руку в жесте, что сейчас придет в себя, и все будет хорошо, но очередной взрыв сильного кашля только сильнее начинает душить ее горло. Переключаем внимание на нее. Фредди смотрит испуганно и растеряно, явно не зная, что делать. Я же — решительно и осознанно. — Все хоро... — в перерывах на кашель Эмми еще пытается говорить, жадно и громко глотая ртом воздух. — Я не... Не могу откашлять...Два широких шага — и я уже рядом с ней, кладу свою ладонь на ее спину, начиная ее потирать. Эммануэль всегда становилось легче от этого. Я знаю, что должен сейчас сделать, чтобы ее отпустило и стало легче, все как по инструкции. Я-то знаю. А знает ли Фредди? Паршивцу хочется тусить с Эммануэль? Пусть сначала научится о ней заботиться и помогать. — Ты, — приказываю резко и грубо, — иди сюда и помоги мне. У Хаймора ноги ватные, едва ли держат вес его собственного тела. Он вообще сейчас внешне напоминает какую-то безрогую газель-ламу: взлохмаченный, долговязый и нефантикультяпный.— Дилан, она же... — в ужасе лепечет.— Задыхается, я знаю, так что заткнись, блять, иди сюда и помоги мне, — на полном серьезе и отчетливо. — Положи ее на ковер на спину! Сейчас ты все сделаешь сам.— Сделаю что? — Блять, просто заткнись и делай, как я сказал! Эмми пытается сказать что-то типа "прекратите ссориться", но кашель отнимает у нее возможность даже дышать. Фредди укладывает мою сестру на ковер — как-то трепетно и заботливо, чему я поражаюсь, — а после, по моему указанию садится на колени так, чтобы ее живот располагался примерно между его ног, грубо говоря, оседлав ее. Я же собираю волосы Эммануэль в кулак, потому что от кашля ее может вырвать, такое было уже не раз. Жду ли я того, что все это вызовет в Хайморе отвращение? О, да. Забота о Эм — она такая. Грязная. Отвратительная. Гадкая.— Клади руки на ее грудную клетку и начинай бить, вот так — показываю на себе же пример того, как Фредди нужно действовать. Он понимающе кивает головой, шумно дыша, и начинает тысячу раз извиняться перед моей сестрой, думая, что его удары делают ей больно. На самом деле ей становится только легче, слизь покидает легкие, подступая к стенкам гортани. — Сильнее, Хаймор.— А она не сломается? — Сейчас у меня сломаешься ты! Если я сказал сильнее, значит сильнее! — кажется, он начинает меня конкретно раздражать. — Прости! — шипит парень, после чего давит на грудную клетку Эммануэль, и девушка наконец-то поворачивается полубоком, сплевывая на пол сгусток слизи. Она судорожно втягивает в себя воздух, смотря на лужицу на полу, которая лишь расширяется в объеме от стекающих с уголков рта и по подбородку слюней. Она кое как упирается руками в пол, тяжко дыша, и Фредди слазит с нее, так и не поднимаясь на ноги. Потираю спину Эммануэль, замечая, как ее рука почему-то впивается в ладонь Фредди. Так крепко-крепко. Что? Девушка слабо улыбается уголками губ, поворачиваясь лицом то к нему, то ко мне. — Мои герои, — выдыхает шумно и хрипло. Тебе гадко, Фредди? Гадко спасать ее жизнь? Тебе гадко видеть ее такой? Слабой. Задыхающейся.Всю в собственных слюнях.Гадко? Отвратительно?Не смотри на нее так, словно ты от души счастлив, что спас ее. Только не говори, что тебе пофиг, что тебе важно лишь, что с ней все хорошо. Только не становись в моих глазах куда лучше, чем я о тебе думал. [...]Эммануэль на меня определенно зла. Их с Хаймором свидание заканчивает визитом в больницу и установкой капельницы в ее палате. Говорит, что с ней все в порядке, возмущенно фыркает, даже взглядом меня испепеляет в машине по дороге в больницу. Знаю я это ее "в порядке". Нет. Нет, я сказал. Так будет безопасней. Даже ее Фредди так считает. "Ее Фредди?" Когда он уже успел стать в моем понимании "ее"? Я никогда не любил больницы. Неприятные запахи, слишком яркий свет. Сижу в коридоре у палаты спящей Эмми, локтями упираясь в собственные колени. Поднимаю взгляд на Хаймора, молчаливо сидящего напротив, скрестив руки на груди. Не сбежал до сих пор от отвращения? Ему не показалось это чем-то мерзким? Странно. Я его... Я его немного теперь уважаю? Он бросает на меня короткий взгляд, понимая, что я прожигаю в нем дыру. Сидит специально напротив на более менее безопасном расстоянии, будто я все еще заведен и готов проломить ему челюсть. Наверное, это желание во мне никогда не уйдет. Но убить мне его после сегодняшнего уже хочется чуточку меньше. Я могу повлиять на желание Фредди общаться с моей сестрой, но я никак не могу повлиять на ее желание общаться с Хаймором, у меня связаны руки. — Скажу честно, — цокаю языком, откидываясь на спинку стула, — мне не нравится, что ты зависаешь с моей сестрой. — Оу... — протягивает. — Я понял, — отвечает устало. — Но, кажется, ты ей действительно нравишься... И, нет, это по-прежнему не дает тебе права распускать руки, ведь если я узнаю, то...— То переломаешь мне пальцы, язык вырвешь и вообще шею к чертям свернешь. Я знаю. Заставишь меня собирать мои выбитые зубы сломанными руками. Бинго.Черт. Че-е-е-ерт. Покажись мне кретином, Хаймор. Покажись сволочью и ублюдком. Дай малейший повод тебе ее не доверять. Дай мне хоть что-то, за что я смело смогу тебя убить, чтобы перестать за нее переживать, когда она с тобой. Но, нет, ты каждый раз оказываешься все лучше и лучше. В чем подвох? — Я хочу, чтобы ты знал, что я не хочу причинить ей вред или боль, Дилан. Мне нравится твоя сестра, — он кивает головой. — Действительно нравится.— Я знаю. Это меня и пугает.То, что кто-то привыкнет к ней так же, как и я.То, что она привыкнет к кому-то так же, как и ко мне.То, что я буду уже не единственным всем в ее жизни. То, что я могу доверить ее кому-нибудь еще. То, что не я один буду заставлять ее улыбаться и радоваться. Я знаю. Этого я и боюсь. Я все еще живу так, как будто нас с ней всего лишь двое. Лишь она и я. Мы. Вдвоем против всего мира. Из палаты Эммануэль выходит доктор Андерсен, делая пометки в карте пациента синей тонкой ручкой. — Она в абсолютной норме, глубоко спит из-за снотворных. Думаю, завтра или послезавтра необходимо будет сделать процедуру по откачке жидкости из легких, — обращается ко мне. — Я не знаю, сколько еще мы сможем таким образом обманывать ее организм, Дилан, — клацает ручкой, после чего заправляет ее в ткань кармана. — Эммануэль нужна эта операция. — Донор может быть кем угодно? — спрашиваю. — А ты собрался кого-то убить ради нее? — доктор Андерсен издает смешок, смиряя меня и Фредди взглядом. Знает, что, нет, я никого ради этого не убью, кроме... — Легкие донора должны выбираться по определенным параметрам. — А если это будет кто-то из членов семьи? Допустим, мои легкие... — запинаюсь, и при этом лицо мужчины несколько бледнеет, а Фредди немного приоткрывает рот от удивления. — Организм Эммануэль сможет к ним адаптироваться? Вот, как нужно любить ее, Хаймор. Учись. — В принципе... — Андерсен отвечает несколько невнятно. — В принципе, это будет наилучшим из всех возможных вариантов. Но ты же спрашиваешь об этом чисто с точки зрения науки и теории, верно, Дилан? Если... Если я все это время мог ей помочь...— Конечно, док. Только лишь с точки зрения теории. По коридору расходится отчетливый звук колес, сообщая о том, что кого-то везут на каталке. Я, Хаймор и доктор Андерсен поворачиваем головы вправо, и я могу разобрать несколько звучащих голосов, а точнее, один из них так точно: — Я всего лишь упала, не нужно было доставлять меня в больницу, мам. Простое головокружение... Я съела банан, и мне стало лучше, — и все равно голос слабый. — У меня сейчас мозги застынут...В руке девушки торчит игла с трубочкой, по которой передаются лекарства из капельницы. Затылок ее лежит на чем-то мягком и, судя по всему, холодном, как если бы она при падении ударилась головой. — Со мной все в порядке, — речь абсолютно спокойная, но медлительная, видимо лекарства начали действовать. — Не за чем было меня сюда привозить. Ее локоть заклеен пластырем, а темные волосинки, выбившиеся из хвоста, прилипают к вспотевшему лбу. Девушка поворачивает голову в нашу сторону, как раз в тот самый момент, когда медсестра вместе с женщиной по имени Джо провозят ее мимо нас. Хмурюсь от осознания того, кого они везут. Зеленые глаза кажутся блеклыми, лицо бледное, скулы впали. Девушка определенно не выглядит тощей, как смерть, но вид у нее крайне изможденный и нездоровый. У нее подрагивают влажные ресницы, и искусанные до мелких ранок губы приоткрываются, когда мы встречаемся взглядом. Жирняшка Билли больше не будет доводить себя до таких крайностей, ведь так?Коротко перебрасываемся взглядом с Хаймором, который перебывает в идентичной недоумении, как и я.— Билли?..