4. (1/1)
Накаяма ЭйджиЭто небольшой, почти домашний, синтоистский храм недалеко от Западной границы Токио. Даже не "небольшой", а скорее очень маленький: мы с Акечи сидим плечом к плечу, прямо перед алтарем, пока гости пытливо смотрят и терпеливо ждут нашего возвращения, уже как двух обрученных, возле входа – импровизированных, словно бы сужающихся, ярко-оранжевых ворот из пожертвованных храму торий (1). В храме нет стен и почти нет крыши, а потому мне на голову, сейчас удачно защищенную чем-то напоминающим белый капюшон (2), который должен символизировать мою невинность, то и дело планируют ярко рыжие листья декоративного клена. Акечи смотрит на это, немного, хмурится и незаметно стряхивает их с меня, пока священник продолжает читать молитву над двумя чашами с сакэ. Пахнет свечным воском, старым деревом, мхом и благовониями. Мне нравится.Я не понимаю ни слова из молитвы, которую произносит служитель этого маленького храма, - мало кому известен древнеяпонский, - а потому все, что мне остается, так это нервно разглаживать складки шелковой ткани на подоле своего белого как снег учикаке (3). Я не экстрасенс, но я спиной ощущаю направленные на меня взгляды. Я знаю, о чем думают эти люди и о чем говорят: эка невидаль, вот так вот, без стыда и без стеснения вести под венец того, кто уже не только не невинен, но еще и пахнет чужим зверем, да еще каким! Конечно, разное случается и лишившиеся невинности девушки и юноши не обречены на вечное одиночество, но те, кто все же осмеливаются взять их в семью, играют тихую свадьбу, где и гостей то почти нет, ведь и жениху, и невесте стыдно за происходящее.У нас противоположная ситуация. Всем гостям, копошащимся там,там, за моей спиной, стыдно за нас. За Акечи Такао, теперь весьма уважаемого, хоть и неприятного человека, который вот так берет себе в мужья чужого жениха - того, кого публично целовал его, Акечи, противник. Теперь противник мертв, и те, кому надо, знают, кто я, но, наверное даже положение в обществе не спасает от пытливых, липких взглядов тех, кто с удовольствием обсудит насколько же белое кимоно невесты не подходит рыжему "гайдзину-шлюхе". Что же, пусть называют это как хотят – это ничего не меняет. Тем более, что так называть меня они имеют право только за глаза – с чужой властью, особенно отнятой силой, мало кто спорит. - Отпейте же из этих двух чаш за соединение душ ваших. И пусть созданный вами союз будет благословен богами, и пусть боги эти будут милостивы и к вам, и к вашим наследникам, – служитель протягивает сначала Акечи, а потом и мне, плоскую, почти как блюдо, но полную сакэ пиалу. Обмениваясь этим напитком, главное не расплескать: это считается плохим предзнаменованием. Впрочем, это случается со многими, ведь трудно оставаться холодным и равнодушным на собственной свадьбе. Нам, правда, либо действительно благоволят боги, либо просто везет, потому, как сделав глоток холодного, такого горького и обжигающего напитка из своей пиалы, я весьма успешно передаю ее Акечи, а он в свою очередь протягивает мне свою, и мы оба не расплескали даже капли. Священник сдержанно улыбается, и мне приятно знать, что в его взгляде нет отвращения. Это старый, видавший многое человек, и, похоже, что ему искренне все равно на то, кто я и кем я был до тех пор, пока клятва, которую я произнесу, искренна. Обмен пиалами завершен, и старик улыбается еще шире: он действительно за нас рад, и это так странно. - Перед лицом богов я беру Накаяма Эйджи как своего супруга. - Перед лицом богов я даю свое согласие Акечи Такао.Это не европейская церемония и здесь нет поцелуев – они нам не нужны. Если честно, я бы и не хотел. При всех, и в первый раз. Акечи еще никогда не прикасался ко мне так, и обещал, что будет ждать до наступления нашей первой ночи – так и случилось.Гости сдержанно кланяются, выражая свое согласие с произошедшим обрядом, а Акечи, уже мой муж, бросает всего один быстрый взгляд в мою сторону. Я ничего не могу прочитать в его бледных водянистых глазах, но мне кажется, что в них нет ничего плохого. Он приручает меня, и за эти месяцы я почти научился ему верить. Мне только страшно того, что произойдет этой ночью. - Еще немного. – произносит совсем тихо.Да, еще совсем недолго.И действительно, совсем недолго. Гости ужинают в нашем поместье, гости дарят подарки и гости разъезжаются по домам, напоследок, конечно, желая нам приятной ночи. В словах чувствуется издевка, но Акечи, с каменным лицом, вежливо благодарит каждого пришедшего. Я только молчу и улыбаюсь: такая вот японская традиция. Завтра я стану тем, кто я есть, ну а сегодня я покорная жена своего мужа. И хотя все знают, что это не правда, игру необходимо продолжать. Мир действительно полон бессмысленных правил.Ну а потом последние машины шуршат шинами по гравию, ворота закрываются и мы совсем одни, не считая, конечно, слуг и охраны.Акечи не берет меня за руку, не прижимает к себе, а просто и коротко говорит: - Идем, – и я иду, отлично зная куда и зачем. Не помню, когда я в последний раз краснел от смущения, но сегодня я вспоминаю старые привычки. Он идет медленно, позволяя мне следовать за ним подходящими для стягивающего подола кимоно маленькими шажками. Идет и не оглядывается, но мне этого и не нужно. Сердце и так почему-то стучит неприлично быстро. А ведь я спал с мужчинами не раз. Но это уже не важно, потому что сегодня настоящий первый раз. Прошлых никогда не было.
Он позволяет мне первым пройти в спальню и осторожно, мягко захлопывает за мной раздвижные двери. Пустая, исключительно и, несомненно традиционная японская комната, с татами и уже расстеленным футоном. В углу мягко горит лампа ночника под абажуром из светлой рисовой бумаги. Уютно. - Раздевайся,– он говорит мало, но в его словах я не чувствую холодности или отстраненности. Он говорит мало потому, что больше говорить и не нужно. Я медленно развязываю оби (4), стягивающий мою грудь и живот. Затем так же медленно снимаю само кимоно, оставаясь только в белом, шелковом хиеку (5) без рисунка и таких же идеально белых таби (6). Я нервничаю, а под его пристальным взглядом, если честно, краснею еще больше. Стягиваю, стараясь показывать как можно меньше голого тела, с себя фундоши (7). Теперь под этой почти прозрачной рубашкой у меня ничего нет… ну кроме меня. Все остальное, по традиции, с меня должен снять жених. Разумеется, после того, как я раздену его.И снова медленные, осторожные движения рук, только чтобы не повредить дорогую ткань. Пояс, черное хаори (8) с гербами на груди, само кимоно, даже те же таби… Акечи молчит, молчу и я, вот только руку у меня немного дрожат, а оттого я неловок. Наконец, мы оба практически обнажены, не считая прикрывающего окончательную наготу дзюбана (9) или хиеку.
Ночник не освещает, а лишь порождает теплые тени, а за окном, прямо в саду, стрекочут откуда-то взявшиеся цикады. Это ранняя осень, и еще совсем тепло.Акечи протягивает руку к последней преграде: к тонкому шелковому пояску, стягивающему мою талию. Протягивает, и просто осторожно тянет за узелок. Я отворачиваюсь. - Смотри на меня, Эйджи. – он редко называет меня по имени, наверное, поэтому я и выполняю его просьбу. Худое, вытянутое лицо с бледными глазами в обрамлении черных, как нефть, и таких же тяжелых длинных блестящих волос, доходящих ему до талии. Он улыбается, без стеснения смотря на мое тело. На тело сейчас чужое, принадлежащее тому, кто уже давно как ушел из жизни. Но его взгляд мягок, он ласково скользит по обнаженной груди, плечам и ниже… Я нервно закусываю губу. - Я пахну… Разве можно… - я все еще не могу поверить, что какого-то зверя в этом мире не воротит от запаха самца, исходящего от моего тела. - Можно. - Но как…? - Потому что я тебя люблю. – от этого мои щеки, наверное, вспыхивают так, что видно даже в этой полутьме. Он так просто говорит это! Мне никто не говорил этого. Ни Райден, ни Рен… Никто. А он просто говорит об этом так, словно это очевидно. Но смотря на его спокойное лицо, я почему-то ему верю. - Кто ты? – самый интимный вопрос одного зверя другому. Он уже давно знает кто я, но я хочу знать о нем. - Гавиал, – и я вижу это. В этом тонком носе, в этих аристократических ноздрях и раскосых глазах, я вижу длинную морду этого необычного крокодила. А еще я чувствую его в терпком, словно бы влажном, болотном запахе, исходящем от чужого тела.Акечи делает шаг вперед и, взяв мое лицо в ладони, наклоняется, накрывая губы поцелуем, а его волосы щекочат мне плечи и шею. А потом он сбрасывает с меня ненужную тряпку шелка и его руки медленно, плавно, осторожно, скользят по тому, что ему пока все еще не принадлежит... Но совсем скоро будет.-------------------------------1. Тория - своеобразная деревянная арка, всегда оранжевая, которая дарится храму как пожертвование.2, 3. Учикаке - кимоно невесты для традиционной храмовой церемонии. Предполагается, что оно одевается поверх другого кимоно. Полы учикаке, если их отпустить, касаются пола, но в японской традиции подобное неприлично, а потому невеста должна придерживать подол во время церемонии.4. Оби - широкий корсетообразный пояс из единого куска материи, который завязывается прямо сверху, на кимоно.5. Хиеку - шелковый халат, одеваемый невестой под ее белое кимоно.6. Таби - традиционные белые носки с отделенным большим пальцем.7. Фундоши - традиционное мужское белье, сделанное из единого, свернутого куска материи, и открывающее ягодицы.8. Хаори - формальная накидка, которую принято носить поверх кимоно.9. Дзюбан - шелковый халат, нижний слой, который носится с любым, как формальным, так и неформальными кимоно, мужчинами и женщинами.