Глава 6. Черный пантер (1/1)

Оказалось, что меня спрятали в заброшенной больнице где-то на периферии города. Я обыскала оба этажа, ничего подозрительного не нашла. Если кто-то и привозил сюда Мими, то следы он подчистил. Вот еще бы вычистил помещения… Я вдоволь начихалась — пыли вокруг было немерено. Похоже, больницу забросили много лет назад.Я вернулась на первый этаж, где оставила дрыхнущего здоровяка, и призадумалась: продолжать поиски или дождаться полиции? Судя по тому, как нагрелся часофон в кармане, меня все еще пытаются засечь. Я достала ?Тики-Таки? и посмотрела, нет ли сообщений от службы спасения.Разумеется, сообщение было. Одно, стандартное — меня просили сохранять спокойствие и оставаться на месте. Спасибо! Огромной важности информация! Я и не собиралась никуда уходить. Полиция будет здесь самое позднее через полчаса.Я оставалась на месте ровно до тех пор, пока не ощутила движение за спиной. Отпрыгнула вперед быстрее, чем успела сообразить, что происходит. Развернулась и застыла на месте: в левой руке часофон, в правой — ?Клещ?.Причин для паники, впрочем, не было. Черный пантер пытался прийти в себя, но пока безрезультатно. Громила медленно ворочался на полу, безуспешно пытаясь подняться. Я удивленно уставилась на свою жертву. Порции снотворного в ?Клеще? хватит, чтобы на три часа успокоить урсуса! Каким образом большой кот умудрился превозмочь отраву?Пользуясь беспомощностью и дезориентацией похитителя, я забежала ему за спину, потом запрыгнула на закорки и приставила ?Клещ? к черной шее.— Замри! — крикнула я. — Или усыплю вторично! Понимаешь, чем грозит?Конечно же, я блефовала. Расчет был на то, что все еще одурманенный пантер не поймет, откуда у меня новая доза отравы.Здоровяк почти не мог двигаться, то в сознание все-таки пришел. Послушно замер и даже, мне показалось, кивнул. Я бы тоже прислушалась. Второй укус ?Клеща? почти сразу же после первого — это не шутки. Это стойкое отравление организма и такой удар по нервной системе, что можно остаться инвалидом.— Куда дели похищенную кошку? — спросила я, крепко сжимая бока пантера коленками и плотно прижимая ?Клещ? к черной шее.— Кх… Кхакхую кхошку…— Мими Миу! — крикнула я.После укуса ?Клеща? жертва обычно очень плохо слышит и почти ничего не видит. Поэтому я сознательно говорила на повышенных тонах.— Ты не п-представляеш-шь…— Хватит! — я оборвала стандартную бандитскую устрашалку. — Я представляю, как сейчас нажимаю на кнопку! И ты до конца дней остаешься полусонным овощем! Я внятно излагаю?Здоровяк еле заметно кивнул.Я осознавала, что у меня всего несколько минут. Если у пантера такая устойчивость к оружейному яду, то в себя он придет совсем скоро. И мне придется несладко. Здоровяк будет изображать полудохлого ровно до тех пор, пока не наберет достаточно сил.Я не собиралась давать ему шанс.— Куда увели кошку? — повторила я. — Считаю до трех. Не услышу ответа — жму на кнопку.— Там, — пантер вязко, словно в замедленной съемке показал рукой прямо в землю под собой. — Дверь в конце… ко… кхо-ридора… Подвал…Мне этого хватило. Очень мне не нравились его как бы нарочно медленные слова.Я по возможности быстро соскочила со спины пантера и еле подавила визг от боли. Пятка гудела, нога двигалась еле-еле. Однако боль лишь раззадорила. Я с немыслимой даже для себя скоростью рванула по коридору в направлении, что указал пантер. Оставалось только молиться, чтобы этот путь не завел в тупик.Зря волновалась. Добраться до места, где содержали Мими, не составило особого труда. Я спустилась в подвал, закрыла за собой массивную стальную решетку на хитрый, одностороннего действия засов и выдохнула. Теперь черный пантер не сможет до меня добраться, даже если захочет.Затем я протопала еще около полусотни метров, чтобы уткнуться в низенькую, чуть выше меня, металлическую дверцу. Я аккуратно приоткрыла створку. И увидела наконец место преступления.Это была самая что ни на есть тайная медицинская лаборатория. Правда, спешно покинутая. Все, что составляет суть тайных знаний о химии — все убрано. То есть никаких реактивов на столах, совершенно пустые стеклянные шкафы, даже мусор — и тот вывезен.Все металлические столы были вытерты какой-то то ли щелочью, то ли кислотой. Характерные разводы и, главное, едкий запах, указывали, как некто прятал следы своих работ. Кое-где валялись пустые реторты, в углу помещения разместились дистиллятор и электрическая печь для стерилизации.К слову, об электричестве. Я шла на свет, и пришла к лампе в пару сотен свечей, что освещала комнату. Но это еще цветочки. Судя по огромному хирургическому прожектору в центре комнаты, к помещению подвели целый электроотвод промышленной мощности. Вопрос: кто и, главное, как сумел украсть столько энергии для нелегальной лаборатории в подвале заброшенной больницы?Вопросы, вопросы, вопросы.Однако факт — здесь вели химические опыты.И не просто над реактивами в пробирках, но и над живыми существами. К этому выводу я пришла, оглядевшись повнимательнее. Возле одной из стен стоял массивный металлический стул с таким же массивными фиксаторами для рук, ног и головы. Рядом с ним — железная держалка для капельниц. Самих капельниц нет, но я не раз бывала в больницах и знаю, как они выглядят.Я подошла к ?операционному стулу?. Не претендуя на статус детектива, я все же осмотрела фиксаторы. Увы, их внутренняя часть ничего мне не сказала. А вот широкая лента, которой закрепляли голову несчастных подопытных, сохранила на себе несколько прядей шерсти. Похвальная нечистоплотность!Почему-то мне подумалось, что будет неплохо, если я заберу несколько волосков для себя. Понятия не имею, откуда возникла такая дикая мысль, но я ее послушалась.Спустя минуту поиска удалось найти обрывок бумажного пакета от каких-то медицинских принадлежностей. Я вернулась к ?пыточному стулу? и аккуратно подцепила ногтем несколько волосков. Поместила волосы в пакет, тщательно его свернула и убрала в задний карман штанов.Правда, от волнения попала не с первого раза. Сначала пакетик упал на пол. Я нагнулась подобрать его и краем глаза заметила под ?пыточным стулом? какую-то красную кругляшку. Попыталась достать ее рукой. Со второй попытки повезло — я стала обладателем латунного колпачка от какой-то банки. Изнутри он был вымазан неким бесцветным веществом.Я принюхалась и тут же судорожно отстранилась. Опять! Я знаю этот запах! Это же тот самый аромат, которым так характерен ?Чистомытик?! Что здесь происходит, я вас спрашиваю? Почему детский шампунь присутствует в откровенно криминальных обстоятельствах?Опять же, вопросы, вопросы, вопросы… Я же пока не могла даже подступиться к ответам. Все, что оставалось, это играть в детектива. С этой целью в корзине для мусора я нашла пустую пробирку, а в одном из ящиков стола — обломанную спичку с ватной головкой. Ею я набрала в стеклянную капсулу немного вещества из крышки. Закупорив пробирку притертой пробкой, я обмотала ее для верности несколькими слоями бинта, который ради этой цели позаимствовала с повязки на ноге.К слову, каким-то неведанным образом рана на ступне уже почти не болела. Впрочем, на нас, лисах, все заживает чуть ли не быстрее, чем на кошках.Поняв, что ничего больше в тайной лаборатории я не найду, я покинула подвал и вернулась на первый этаж больницы. К моменту, когда добралась до коридора, где оставила похитителя, с улицы послышались полицейские сирены. Отлично! Значит, полицейские уже взяли черного пантера!Однако я рано радовалась. Когда мне удалось добраться до места нашей непродолжительной схватки с пантером, здоровяка там не оказалось. Как можно уйти своим ходом от полиции после двух инъекций усыпляющего вещества, я тоже не представляла.Прибывшим офицерам полиции о подземной лаборатории я ничего не рассказала. Обошлась намеком на то, что похитители что-то говорили про ?внизу?. В общем, это даже не было неправдой. До какой-то степени.Но меня все равно повезли в полицейский департамент, где я в течение часа старательно записывала все, что якобы знала о своем похищении. Дело вел, увы, не знакомый мне Ульфсон, а совершенно другой дознаватель. По счастливому стечению обстоятельств — мой прямой родич, вульпес. Правда, не рыжий, как я, а снежно-белый, родом откуда-то с Севера.Увидев еще одного представителя семьи лисьих, он ограничился вялой улыбкой, и дальше потерял ко мне какой-либо интерес. Я закончила марать бумагу с показаниями, затем заполнила еще несколько анкет и обязательств, после чего меня наконец отпустили домой.Правда, не одну. Памятуя о том, что меня похитили прямо при выходе из подъезда, мне выделили целого агента в штатском. Смурной люпус в темно-сером костюме, казалось, специально был создан для того, чтобы его не смогли опознать — ни в толпе, ни в одиночку на городской площади. Наверное, это и правильно, такими и должны быть профессиональные выслеживатели.Потом меня отпустили домой. Из полицейского департамента я вышла под вечер — уже темнело. По всему выходило, что в заброшенной больнице я спала куда больше, чем мне показалось. Я настолько вымоталась, что путешествовать на свою родную улицу Шорохов общественным транспортом не было никаких сил. Поэтому я тряхнула мошной и взяла дорогое такси прямо до дома.Зато ехала домой в шикарном автомобиле с наглухо затонированными стеклами. Подвеска плавно покачивала машину, задний диван был диво как мягок, поэтому я даже не заметила, как задремала…Второй сон РоксаныЯ в больнице. Стою рядом с кроватью гадалки, но ее нет. В смысле, кошки нет в кровати. Вместо нее — небольшой листок бумаги, на котором четко и ясно, почерком госпожи Абессинской (точно таким же, как на ее визитной карточке), написано:ТЫ ОПОЗДАЛА. ИЩИ СВОЮ КОЛЛЕГУ МИМИ МУР. ЭТО ЕДИНСТВЕННЫЙ СПОСОБ СПАСТИ МИЛЛИОН ДЕТЕЙ.Я оглядываюсь и понимаю, что разом перенеслась из больницы в тот самый подвал, в котором обнаружила тайную химическую лабораторию. Только сейчас тут все иначе. Шкафы заставлены реактивами и прочими химическими банками. На стерильном металлическом столе разложены пугающие хирургические инструменты и целая россыпь медицинских шприцев, наполненных почему-то мутно-розовой, как шампунь ?Чистомытик?, субстанцией. Да это он и есть! Я даже отсюда чувствую характерный запах. Наверное, я его уже никогда не забуду. Огромная люстра-прожектор светит во всю дурь, из-за чего я ощущаю тепло, которое почему-то обогревает мне колени, а не голову.Я смотрю на стерильно вымытый каменный пол. На нем видны следы борьбы — оторванные клочки одежды, несколько капель крови и многочисленные царапины, оставленные острыми когтями.Очень немногие в Фаунтауне цепляются за прошлое. Например, трифы, то есть кошки всех мастей и родов. Из-за того, что они умеют прятать когти в подушки пальцев, за что их очень не любит полиция (офицеры говорят, все кошки скрытно носят холодное оружие без лицензии). Но трифы упорно оставляют когти на месте. То ли потому, что им совершенно не мешают, то ли потому для кошки лишиться рудимента все равно, что перечеркнуть свое происхождение.Поэтому я была уверена, что царапины на полу — от острых коготков Мими Мур. То есть кошка была в ярости и сопротивлялась, когда ее сюда тащили.Или отсюда вытаскивали?Я-во-сне поворачиваю голову направо и обомлеваю: у стены, под неярким светом потолочного светильника стоят два сооружения.Левее — больничная каталка. Снова без гадалки на ней. Измятая простыня местами испачкана чем-то красным, и я не хочу знать, что это такое.Правее — тот самый ?пыточный стул?. На подлокотниках и ножках — мощные ремни с застежками. К спинке же оторванным кошачьим когтем приколота другая записка:ХОЧЕШЬ МОЙ СПОНСОРСКИЙ КОНТРАКТ? ТАК ЕЗЖАЙ В ЕГИПЕТ И ЗАБЕРИ!Меня сначала бросает в холод, а затем я просыпаюсь…***— Приехали, сударыня! — невысокий фелис-водитель склонился ко мне, открыв заднюю дверь таксомотора. — Улица Шорохов, как заказывали.Вот, откуда холод — из открытой двери!А откуда тогда жар, подогревающий мне ноги? Ага, тоже ясно. Автомобиль-то высшего класса, с портативной электрической печкой. Раструбы системы обогрева смотрят точно на ноги пассажиру. Теперь понятно…— Что, уже приехали? — я не сразу поняла, что происходит и почему мы остановились. Потом наконец проморгалась, поблагодарила водителя, оплатила поездку и, прихрамывая, вышла на улицу.Там меня и встретил дознаватель Н. Ульфсон.Галантно подав руку, он буквально вытащил меня с проезжей части на тротуар. Отпустил ошарашенного водителя и, повернувшись уже ко мне, сказал неприятным низким голосом:— Добегалась, Быстролап?— Что вы себе позволяете? — я попыталась стряхнуть руку дознавателя с плеча, но не преуспела.— Не поверишь, у меня точно такой же вопрос, — непонятно ответил Ульфсон. — Что ты себе позволяешь? Хочешь подставить себя — пожалуйста, мешать не буду. Но рвать в клочья мое собственное расследование я тебе не дам! Поехали.Все, на что меня хватило, так это на нелепый вопрос:— Куда?— Обратно в департамент, — отрезал Николас. — Будешь переписывать все свои фальшивые показания, пока их не пришили к делу в виде заверенной копии.— Да что…— Да то! — мужчина резко отпустил мое плечо, и я от неожиданности чуть не потеряла равновесие. — Ты была в подвале больницы! Ты там так наследила, что, не будь дознавателем лагопус, сидела бы уже в клетке!— Кто? — не поняла я.— Детектив Фэтти, — объяснил Николас. — Твой родственник.— А, песец…Судя по всему, у меня на лице застыло такое глупое выражение, что Николас сменил гнев на милость и объяснил ситуацию.Когда я бродила по ?пыточной?, я понятия не имела, что в распоряжении полиции давненько уже появился новый метод выслеживания. Его суть в том, что специальный насос прокачивает большой объем воздуха через особый фильтр, который потом обрабатывают веществом-катализатором. В итоге все те микроскопические частицы запаха, которые мы оставляем за собой, слой за слоем оседают на предметном стекле микроскопа. Дело остается за малым — сравнить ?карту запаха? с эталонной, записанным в картотеке полиции.Моя ?карточка? была в распоряжении Департамента полиции еще с первого моего туда визита в роли подозреваемой. Понятия не имею, когда Ульфсон успел ее ?срисовать? и чем (насоса при нем не было). Однако факт фактом — я ни словом не обмолвилась во время допроса, что посещала тайную лабораторию. Но буквально полчаса назад на его рабочий стол легло заключение экспертов-криминалистов о том, что с большой долей вероятности я была в той подземной пыточной…К счастью, детектив Фэтти не настолько фанат своего дела, как дознаватель Николас Ульфсон. Последний этим и воспользовался, умыкнув компрометирующие меня документы со стола коллеги и тем самым избавив меня от обвинения в даче заведомо ложных показаний.— Что же теперь делать? — сокрушенно спросила я.Мы к тому моменту уже дошли до машины Ульфсона — шикарному низкому спортивному гибриду с затонированными ?в борт? стеклами.— Что-что, — недовольно отозвался Николас. — Поехали, допишешь те показания, которые должна была нарисовать сразу же.Я поняла, что вечерний отдых дома откладывается. Сунулась было на переднее сиденье, но дознаватель выразительно посмотрел сначала на меня, затем на заднюю часть салона. Я покорно закрыла переднюю дверь, перешла назад и уселась на широченный диван в задней части машины.К моему удивлению, приехали мы не в департамент полиции. Ульфсон привез меня на небольшую улочку где-то внутри второго дорожного кольца города. Выпустил из машины, крепко схватил за руку и повел к ближайшему подъезду. Обогнув большущий, черный, сверкающий всякими блестяшками электрокат, мужчина буквально втянул меня на небольшую лестницу. Первый этаж в этом доме базировался на небольшом фундаменте.— Это явно не полицейский участок, — равнодушно заметила я.— Это верно, — хмыкнул Ульфсон. — Зато здесь тебя не посадят под замок. Хотя надо бы.— Твой дом? — догадалась я.Николас кивнул.Повозившись с ключами, он открыл дверь, и мы зашли на лестничную площадку. Потом поднялись на четвертый этаж, где дознаватель открыл еще одну дверь — на этот раз в квартиру.Меня он пропустил первой.Щелкнул выключатель, и в прихожей загорелась потолочная лампа. Я оглянулась вокруг и едва сдержалась, чтобы удивленно присвистнуть.— Инспектор, зачем вам такая квартира? — спросила я.— Я дознаватель, — ответил Николас. — Инспекторы ниже по должности. Квартира как квартира.Николас жил в длинных, до следующего подъезда, трех- или четырехкомнатных апартаментах. Коридор начинался прямо от прихожей и тянулся в темную даль, насколько я могла пронзить взглядом тьму. Совершенно не похоже, что Ульфсон — примерный семьянин. Безусловно, обитал он тут в одиночестве. Не спрашивайте, каким нюхом я это поняла. Я словно бы вторым зрением увидела цепочки следов из одной комнаты в другую, затем в ванную и обратно. Получалось, что жилыми в этих хоромах были только кухня, спальня и упомянутая выше ванная. Остальные помещения если кто-то и посещал, то не раньше, чем несколько месяцев, а то и лет назад.Я передала Ульфсону свою курточку. Мужчина только усмехнулся, ощутив в ней вес ?Шмеля? и часофона. Но ничего не сказал и повесил в стенной шкаф. Краем глаза я заметила там давно не ношенную, запыленную форму полицейского.— У меня нет кабинета, — сообщил Николас. — Давай на кухню. Там большой стол.— Любишь хорошо покушать? — не удержалась я.И только сейчас поняла, что перешла с инспектором на ты.— Нет, — отозвался мужчина. — Просто удобно. Иногда приходится работать на дому.Когда я зашла на кухню, я поняла, о чем говорит Николас. Со словом ?иногда? он явно преуменьшил свою любовь к домашней работе. Похоже, мужчина здесь трудился чуть ли не больше, чем в департаменте полиции. Обычную, пусть и большую кухню Ульфсон превратил в зеркальную копию своего рабочего места в полиции. Чуть ли не половина стола была завалена служебными документами. Впрочем, на большинстве из них, как я могла заметить, стояла метка ?Копия?.Николас открыл кухонный шкаф и достал оттуда… Нет, почему я не удивлена? Стопку писчей бумаги. Дешевой и желтой — в точности такой же, какую используют в полиции. Авторучка уже лежала на столе. Я устроилась перед неизменной зеленой лампой (ее Николас включил загодя), положила перед собой листок и подняла голову.— Что писать? — спросила я.— Все, — ответил мужчина. — Полностью все события, что произошли с тобой в заброшенном госпитале. Я потом сам разберусь, что убрать из дела, а что добавить.Делать было нечего, я кивнула и принялась описывать свои сегодняшние похождения. Ульфсон забирал у меня каждый исписанный лист и вычитывал ?по горячим следам?. Несколько раз просил дописать недостающие фрагменты на обороте, но в целом был доволен — то ли моей историей, то ли нынешним поведением. Во всяком случае, неодобрительных взглядов из-под низко опущенных косматых бровей я больше не ловила.Когда дело дошло до описания ?улик?, которые я забрала из лаборатории, Николас встряхнулся. Потребовал их отдать, и я нехотя передала ему и пакетик с волосками, и пробирку с непонятным веществом.— А что, ваши следователи не заметили? — с вызовом спросила я.— Заметили, конечно, — произнес Ульфсон, оглядывая содержимое пробирки на просвет. — Правда, пока не поняли, что это такое. Ну, это дело не быстрое… Ты уверена, что там больше не было никаких других… источников материалов?Я пожала плечами. Если и были, мне об этом неизвестно. Так я и сказала.— Хорошо, — кивнул Ульфсон и убрал ?улики? в еще один ящик кухонного гарнитура. — Ну что, это последний?Он кивнул на исписанный едва ли на треть лист бумаги.— Да, — ответила я.— Ставь число и подпись, — приказал Николас, после чего глянул на настенные часы напротив окна. — Ого, уже заполночь. Получается, уже вчерашним днем подписывай. Ну что, закончила? Давай сюда.Я послушно расписалась и поставила дату, после чего протянула листок люпусу. Тот мельком просмотрел его, после чего добавил в стопку на краю стола, подровнял ее, и убрал все мое творчество в одну из бумажных папок.— Свободна, — объявил дознаватель. — Сейчас вызову тебе водителя. Сиди здесь.Пока я послушно ожидала его на кухне, Ульфсон отошел в коридор и по настенному телефону связался то ли с таксопарком, то ли с полицейским участком. Я, честно говоря, даже не прислушивалась.А надо было.Когда Николас вернулся на кухню, его лицом можно было иллюстрировать высшую форму задумчивости, переходящую в слабо скрываемое раздражение пополам с возбуждением. Я интуитивно поняла, что сегодняшняя ночь будет какой угодно, только не спокойной.— Ситуация осложнилась, — сказал Ульфсон в ответ на мой невысказанный вопрос. — Четверть часа назад кто-то бросил тебе в окно химическую шашку с нейротоксином. Весь дом эвакуировали. Ближайших к твоей квартире соседей в тяжелом состоянии увезли в больницу.— Что? — я аж привстала со стула.— То, — произнес Ульфсон. — Кто-то пытался тебя сегодня усыпить навечно. Отправить ко сну, если говорить прямо. По всем признакам, боевым отравляющим веществом. Которого в этой стране по всем законам быть не может.— Это… Это…Я задыхалась. Словно бы упомянутое боевое вещество таки попало мне в легкие. Колени подкосились, и я бы рухнула на пол, если бы подо мной до сих пор не покоился кухонный стул. Я так на него бухнулась, что даже мои скромные килограмчики довели несчастную мебель до скрипа.Стакан с водой появился передо мной как по волшебству. Я не заметила, как Ульфсон наполнил его и поднес мне прямо к носу.— Спасибо огромное, — прошептала я и приникла к жидкости. Конечно же, в спешке закашлялась. Ульфсон заботливо похлопал меня по спине.— Ну как? — спросил он.— Спасибо, лучше, — ответила я. Действительно, было уже лучше. Хотя бы перестали трястись колени. И сердце снова вспомнило, как стучать, и делало это быстро-быстро.Николас присел передо мной на корточки и заглянул снизу вверх. Видимо, мое состояние ему не понравилось.— Значит, так, — решительно произнес дознаватель. — Понимаю, звучит это вульгарно, но ты сегодня ночуешь у меня. Комнату я тебе подготовлю.Я кивнула, не осознавая толком то, что говорит Николас.— Увы, с одеждой не помогу, — вздохнул Ульфсон. — Я женского платья не держу, магазины закрыты, а те тряпки, что у тебя дома, сейчас уже, должно быть, сжигают специалисты из отдела химической защиты. Надеюсь, у тебя там не премьеры модного сезона в гардеробе висели?Как бы я ни была признательна Ульфсону за гостеприимство, в мои планы не входило ночевать у мужчины, которого я едва знаю. Пусть он и полицейский дознаватель. Нет, особенно потому, что он из полиции. Во-первых, наш мир маленький, и слухи пойдут обязательно. А во-вторых, потому что это просто и невежливо, и слишком уж против моих правил.?А колоть нейротоксином простого исполнителя чужих приказов — это не против правил??Нет… Пожалуй, это все-таки разные вещи.Поэтому я вежливо отказалась от гостевых услуг Ульфсона, оделась и решительно собралась к выходу. На этот раз в моих глазах было достаточно решимости, поэтому Николас не стал настаивать и вызвал мне шофера из полицейского департамента.Конечно же, им оказался тот самый невзрачный тип, который должен был следить за моим домом. Он ожидал меня прямо у подъезда. В его распоряжении был уже не шикарный приземистый мобиль, а видавшая виды машина без опознавательных знаков. Но потому и стопроцентно узнаваемая как электромобиль полицейской службы.Я покорно уселась на заднее сиденье, мило улыбнулась оставшемуся за бортом Ульфсону, после чего водитель нажал на газ. Я уснула раньше, чем осознала, что засыпаю.Третий сон РоксаныЯ опять в больничной палате. Я никогда здесь не была, но чувствую, что она расположена на втором этаже того самого заброшенного госпиталя.Все как в реальности, но не полностью. Я не вижу тех мелочей, которые окружают тебя в реальном мире, но ты их не замечаешь, пропускаешь мимо внимания. Всяких рутинных всякостей, которые вроде как есть, но, поскольку ты на них не концентрируешься, они выпадают из внимания. Вот и сейчас я, например, не могу понять, сколько стекол в оконной раме. Их количество постоянно меняется, а потом окно вообще превращается в одно большое стекло в единственной фрамуге.На прикроватном столике почему-то тарелка из-под овсянки. Терпеть не могу эту кашу. Плюс еще тарелка абсолютно белая, хотя я задним умом чувствую, что в реальности, не во сне, она должна быть с цветным узором. Но я не помню узор и не могу даже вспомнить, какого он был цвета. Поэтому тарелка совершено чистая. Даже без остатков овсянки.А вот врачебное досье на спинке кровати. Я поворачиваюсь и поднимаю документ к глазам, но ничего, кроме беспорядочных загогулин на бумаге не вижу. То ли это врачебный почерк, то ли просто иллюстрация того, что я понятия не имею, что там написано.Мне нечего делать в палате, и я выхожу за дверь. И тут же в испуге шарахаюсь — рядом с дверью стоит половина полицейского! Вот реально левая его часть. Потом я успокаиваюсь. Я, оказывается, смотрю всего лишь на манекен. Вернее, полманекена, одетого в половину полицейской формы. Все правильно. Если бы я в реальности глядела на него из палаты, то видела бы только левую руку и часть туловища дежурного охранника. А поскольку я не видела бы его движений, мне бы он показался манекеном.Странно, но выйдя из единственного в больнице помещения, где я никогда не была, я могу ориентироваться. Коридор мутный, я даже не вижу стен, они словно затянуты белесой дымкой. Как будто я смотрю на них сквозь матовое стекло. При этом я отлично вижу свои руки-ноги и прочие части тела, они абсолютно четкие.Единственный коридор ведет недолго и заканчивается такой же дверью, как та, из которой я вышла. Проем двери схематический — просто серый прямоугольник на белой стене. А продолжения коридора вообще нет, дымчатый тоннель обрывается серым ничто.Я понимаю, что смотрю чужими глазами. Кого-то везли по этому коридору, и я вижу все то, что запомнил этот некто. Протягивая руку к двери, я уже догадываюсь, кто транслирует мне видение.Действительно, за дверью оказывается маленькая палата — точная копия моей, только зеркальная. На кровати я узнаю знакомую фигуру. Госпожа Абессинская лежит под капельницей, глаза ее закрыты, а руки безвольно покоятся вдоль тела.— Здравствуйте, — говорю я.— Здравствуй, рыжая, — произносит гадалка, не открывая глаз. — Ты уже поняла, что мы с тобою связаны?Я киваю.— Понимаешь, почему? — задает вопрос кошка.Я отрицательно кручу головой. Я понятия не имею, почему я вижу гадалку, почему мы с ней в одной больнице и, главное, каким образом я беседую с той, кто по данным полицейских давно уже без сознания.— Я к тебе прикоснулась в метро, — сообщает Абессинская. — А ты потрогала волоски на обруче для удерживания головы, помнишь?Я киваю.Значит, это волосы гадалки, а не моей коллеги.— Поэтому, — продолжает кошка, — я могу наконец разговаривать с тобой нормально, а не образами и намеками. Ты знаешь мой запах. А я твой помню еще с подземки. Этого достаточно, чтобы установить контакт.Я это тоже понимаю и снова киваю. Но тут же спохватываюсь — кошка же меня не видит.— Я все вижу, Роксана, — вдруг произносит гадалка. — Даже больше, чем некоторые.— Мне жаль…— Я знаю, — Абессинская кивает. — Ты не виновата, что слишком недооцениваешь свой дар.— Дар?— А что же еще? — улыбается фелис. — У тебя редкий дар воспринимать чужие образы, эмоции, мысли. Не всем это дано. А даже если и дано, не у каждого он проявляется.— Дано таким, как вы? — догадываюсь я.Кошка утвердительно кивает.— Именно, — говорит она. — Но мы с тобой все-таки разные. Мой дар природный, от матери, а у нее от бабушки, и так далее в глубь веков. Я урожденная провидица и прорицательница.— А я?— А у тебя дар проснулся, когда ты впервые вымыла голову этим проклятым шампунем. А потом еще занесла его в кровь, окунувшись в ванну незажившей пяткой.— Я отравлена?— Можно и так сказать, — кивает Абессинская. — Но все началось раньше. Тогда, когда производитель шампуня в очередной раз поменял химическую формулу, внедрив в ?Чистомытик? смывку фантазий.— Чего?Я в самом деле ничего не понимаю. Причем тут детский шампунь? Какие еще фантазии? Куда их смывать?— Слушай меня, Роксана Быстролап, — говорит гадалка. — У нас не очень много времени, и наши враги знают об этом. Сейчас, после неудачного твоего похищения, они затаились. Но это ненадолго. Я не продержусь на лекарствах, мне нужны мои принадлежности, чтобы прийти в себя.— Что с вами? — спрашиваю наконец я. — Вас отравили?— Можно сказать и так, — кивает кошка еле заметным движением головы. — Я помогала моей хорошей знакомой Мими Миу, но она сделала оплошность, и мы обе заплатили за это. Не знаю, что с ней, но мое состояние ты видишь. И у меня кончается время.Капельница, подвешенная над кроватью кошки, медленно отсчитывает капли. Я вижу, что из целого пакета на металлическом крюке осталась хорошо, если треть.Кошка угадывает направление моего взгляда и произносит:— Это остаток моих сил. Мое тело сдалось, покорилось химической заразе, но душа еще жива и борется. Когда последняя капля выльется из пакета, моя душа навсегда уйдет в другой мир, а тело не проснется больше никогда.Я могу общаться только с тобой, Роксана. Только у тебя этот проклятый шампунь вызвал побочную реакцию, открыл тебе проход в мир сновидений, образов и мыслей. Мы, посвященные, называем его Фантазией. В других странах его именуют иначе. За Западным океаном, например, его называют Менталом. Так или иначе, это мир твоего разума и твоей души. Будучи в гармонии, они способны здесь показывать прошлое и предсказывать будущее. Но самое главное, мир Фантазии не живет без своих строителей.Кошка берет паузу, и я спрашиваю:— Кто эти строители?— Ты помнишь свое детство?Я киваю.Многие картины прошлого до сих пор у меня перед глазами. Яркие, сочные, полные радости и жизненных сил — или обиды, огорчения и грусти. Но радость всегда брала верх. Даже взрослые лучше помнят светлые стороны своей жизни, ярчайшие из нее события. А дети — так и вообще живут только ими.— Детство — источник жизни для тайного мира наших душ, — объясняет гадалка. — Без детских эмоций, без их чистоты и непорочности мир Фантазии мертв. Проходя через детство, мы вносим свой вклад в создание и поддержание Фантазии. Этот духовный мир поддерживает нас всю оставшуюся жизнь. И жизнь эта тем светлее и радостнее, успешнее и прекраснее, чем больший вклад мы сделали в Фантазию, будучи детьми. Поэтому там, в тайном мире, мы и называем всех наших детей Строителями.— Кажется, я понимаю, — говорю я. — До сих пор меня иногда поддерживают воспоминания о детстве. Когда мне грустно или одиноко.— Именно! — подтверждает гадалка. — У тебя было прекрасное детство, ты один из величайших Строителей. Может быть, поэтому мир Фантазии и наделил тебя твоим даром. И через много лет этот дар наконец открылся.— Только после того, как я отравилась шампунем?— Вот мы и подошли к самому главному, — гадалка сглатывает, словно ей трудно говорить. — Кое-кто из дельцов от фармацевтики случайно открыл препарат, который вымывает фантазию из людей. Неважно, взрослый он или ребенок. Из детей, заполненных фантазией до предела, он вымывает ее сильнее. Ты ведь молода и помнишь, что чем сильнее лишаешь ребенка его игрушек, тем сильнее они ему нужны?Я киваю.— Так вот, — продолжает Абессинская. — Некто, я не знаю его имени, построил на этом явлении зарабатывание денег. Он добавил свою химическую формулу в детский шампунь. Теперь тот смывает с детей фантазию, а они в попытке восполнить запас смотрят всякие развлекательные, сказочные и фантастические телепрограммы. Детям ведь нужны эмоции!— Дайте, я догадаюсь, — прерываю я гадалку. — И этот кто-то платит тем развлекательным программам, в которые ставят рекламу его шампуня? Чтобы продавать его больше и больше?— Все верно, — кошка утвердительно кивает. — И один из самых больших так называемых ?спонсорских контрактов? — это ваша телепрограмма ?Доброе утро, малыши?.У меня в мозгу разом встают на место все колесики и начинают вращаться с дикой скоростью.Ну конечно! Идеальная схема: рекламируешь товар, его покупают, а товар заставляет смотреть рекламу, чтобы его снова покупали! И ведь сходится! Именно последний год, несмотря на очевидные падения рейтингов ?Доброго утра?, ситуация начала выправляться. Как только рекламное пространство занял ?Чистомытик?, их доходы резко возросли. Корпорация ?П и Ж? нащупала золотое дно!— Ты верно мыслишь, — одобрительно замечает гадалка. — Извини, но я слышу все, что ты думаешь. Мы же с тобой в мире Фантазии, где невозможно утаить или обмануть.— То есть получается, что ?П и Ж? паразитируют на детях? Используют их для увеличения продаж?— Да, но это не самая большая проблема.— Какая же тогда самая? — в ужасе от возможного ответа спрашиваю я.Кошка снова сглатывает. И мне кажется, что гадалке становится все сложнее и сложнее даже дышать, а не то, чтобы говорить.— Самая большая проблема в том, — продолжает Абессинская, — что шампунь вымывает из детей намного больше фантазии, чем они восполняют через развлекательные телепрограммы.— И если дело пойдет так и дальше…— Именно. Дети лишатся своих строительных инструментов, не смогут поддерживать Фантазию. Тайный мир улыбок и счастья начнет умирать. Ты можешь представить себе ребенка без фантазии? Рационального, циничного, расчетливого малыша? У которого все друзья — реально существующие в этом мире люди, и никаких выдуманных приятелей? Можешь представить ребенка, который пользуется только существующими технологиями и продуктами, не придумывая ничего нового? Не оставляя в себе корень детской непосредственности, напрочь отрубая свою будущую взрослую жизнь от умения видеть невидимое, придумывать несуществующее, изобретать немыслимое?Я представила себе это будущее и мне стало страшно.Дело не в том, что в моем представлении получался мир потребительской утопии — где люди пользуются только тем, что им диктует индустрия.Гораздо хуже было то, что очень скоро этот мир схлопнется, как проколотый воздушный шарик. Невозможно развивать технологию, если нет безумцев, сохранивших в себе изрядную долю детской непосредственности. Не будет ничего нового, удивительного, движущего людей вперед. На коне будут унылые бездарности, заново придумывающие то же самое под другой торговой маркой. Мы никогда не придумаем ничего по-настоящему стоящего. Не полетим в космос. Не покорим океаны. Не построим идеальное общество.Наконец мы разучимся любить друг друга — ведь любовь, она и есть постоянное, изо дня в день открытие нового в том, с кем знаком уже, казалось бы, тысячу лет.— Ты все понимаешь правильно, — произносит гадалка. — И ты можешь помочь этого не допустить.— Что я должна сделать?— Прежде всего, нам нужно найти Мими. Ты многого о ней не знаешь. В общем-то, она просто авантюрная девчонка, дочка высокопоставленного чиновника. Тоже немного ребенок, ей нравится играть в шпионов. Однако ее главная движущая сила — чувство справедливости. Оно не присуще детям, оно нарабатывается годами. Но оно полезно для материального мира так же, как и мир Фантазии — для духовного.— Не замечала за ней.— Потому, что Мими, что называется, внедренный агент. Она три года выслеживает махинации компании ?П и Ж? — исключительно по своим мотивам, не связанными с Фантазией. Она не признавалась напрямую, но я думаю, что Мими Мур — сотрудник муниципальной прокуратуры.— А, тогда понятно, — говорю я. — Мои поздравления госпоже Мур. Она отлично играет роль в меру жадного чиновника, пусть и на частном телеканале.— Да, — кивает гадалка, по-прежнему не открывая глаз. — Но все же делает это недостаточно хорошо. Недавно она совершила ошибку. Я не знаю, какую. Но в итоге меня отравили, а ее похитили.Кошка вздыхает.— Честно говоря, я не знаю, что с ней.— Я знаю, — говорю я. — Ее точно так же хотели купить. Но она не поддалась. И похоже, ее куда-то увезли.— Ты это знаешь или привиделось? — спрашивает госпожа Абессинская.— О том, что пытались подкупить и угрожали, доподлинно знаю, — отвечаю я. — А о том, что увезли, догадываюсь. Я видела сон, в котором мне показалась пустая медицинская каталка и деревянный стул. На каталке была записка от вас: ?ты опоздала, ищи Мими?. А на стуле — записка от госпожи Мур: ?если хочешь мой контракт, ищи его в Египте?. Ну или как-то так.Кошка молчит минуту. Потом через силу отвечает:— Ты уже на пути к овладению своим даром. Однако пока ты даже не можешь запомнить то, что видишь во сне. Я постараюсь тебе помочь. Возвращайся в реальный мир и любым способом доберись до моей палаты в центральной больнице города. Прикоснись ко мне. Я оставлю тебе сообщение, и надеюсь, это поможет тебе вспомнить хотя бы самое главное.Я бросаю взгляд на капельницу. Там осталась едва ли четвертая часть. А потом меня как будто тянет назад, я спиной вперед выхожу из палаты кошки и просыпаюсь.