Счастье (1/1)

Саня вернулся. Вернулся героем. Орден Красного знамени приколот к его гимнастерке. И Катя, которую я опять подстерег на улице, преобразилась. Снова в ее глазах зажегся живой огонек, и все лицо просветлело.Я шел домой усталый после напряженного дня на службе, и мне хотелось, чтобы привычная зависть до краев наполнила сердце и сделала его тяжелым. Он герой, вернулся! - С отвращением думал я, но на душе почему-то было легко. Я будто предчувствовал что-то радостное и в своей жизни тоже. У входа во двор мальчишки продавали букетики левкой, очевидно тайком сорванных в Летнем саду. Я купил. Мне некому было нести эти цветы, но их можно засушить и отправить в письме Нюте, как память о нашем с нею Ленинграде.Я поднимался по лестнице и улыбался. За один пролет до моей квартиры я почувствовал свежий фруктовый аромат духов и решил, что сошел с ума. А потом сердце забилось, забилось…Она стояла у перил, тонкая, стройная, как молодая березка. Но лицо стало строже, резче обозначились скулы, ближе к переносице слетелись брови, а живые волосы были безжалостно стянуты в тугой узел на затылке. В первую секунду я боялся заговорить с ней, такой красивой и строгой она была, в черном прямом платье и в туфлях на очень высоком тонком каблуке. Но вот она улыбнулась, так радостно, так искренне, что в мгновение ока превратилась в себя прежнюю.- Нюта!!! - Я бросился к ней, перескакивая сразу через три ступеньки. - Я не верю! Вы! Здесь! Как?!Забыв о приличиях, я обнял ее и подхватил на руки, не давая сказать ни слова. Она только сдавленно смеялась, оказавшись плотно прижатой к моему плечу.- Миша, Миша! Вы меня задушите! - Наконец, весело сказала она и мягко отстранилась. - А я еще сомневалась, заехать к вам или нет. - Это было бы преступлением - не заехать! Что же мы стоим, пойдемте в квартиру! Я сделал шаг и тут же споткнулся о Нютин большой чемодан.- Дело в том, Миша, - сказала она, когда мы занесли чемодан и сели пить чай, - что я приехала в Россию полулегально. То есть у меня нет назначения, но меня впустили. Мне не хотелось оставаться во Франции в такое непростое время, и я просто сорвалась и приехала сюда, никому ничего не сказав. Рейс был только до Ленинграда. И вот я здесь. Я понимаю, что это неудобно, но я хотела просить разрешить мне остановиться у вас на некоторое время, пока я не решу кое-какие вопросы.- О чем речь! - Я не верил своему счастью. - Это же замечательно, это просто замечательно, что вы приехали именно ко мне! Я как чувствовал. Я хотел засушить цветы и отправить их вам в письме. Я купил их для вас!Нюта засмеялась и уткнулась лицом в букетик. Я заметил, что она была особенно усталой и печальной, будто потрясенной чем-то. И теперь, вдыхая свежий аромат цветов, готова расплакаться. Эта усталость, смешанная с печальной потрясенностью, так и не покинула Нюту все то время, что она провела у меня. Но это лишь на мгновение омрачало ее искреннюю улыбку и приглушало волшебный серебряный голос. Я просыпался еще до рассвета и из своей комнаты прислушивался, ждал того момента, когда за стеною, в другой комнате, проснется Нюта и осторожно, боясь меня разбудить, пройдет сначала в ванную, потом на кухню. Я с волнением выходил к ней, когда ощущал запах хорошего, настоящего бразильского, кофе, разливающийся по всей квартире. Нюта уже ждала меня с завтраком. Прежде я не видел ее такой, строгой, с волосами, стянутыми красивым тяжелым узлом на затылке. Она провожала меня на службу и ехала по своим делам. Я знал, что это были за дела. Она задействовала все свои связи, хлопотала о том, чтобы привезти Ваньку и Шарля в Москву, но с Шарлем теперь дело обстояло почти безнадежно. Она думала о нем по вечерам, глядя в окно, за которым сгущались светло-синие ленинградские сумерки, однако не говорила мне ни слова об этом. Впрочем, не нужны были слова. Мы, кажется, понимали друг друга без слов. Я приносил ей маковки и конфеты грильяж, которые она любила. Шоколадные конфеты было трудно достать, но я знал, что Нюта обрадуется им. А, может быть, она радовалась вовсе не конфетам к вечернему чаю. Мы долго смотрели в окно, я молча сидел подле нее, а потом, по неуловимому движению ее лица вдруг понимал, что она хочет выйти из дому. И мы медленно шли к Неве, брели по набережной, к Адмиралтейству, и тоже большей частью молчали. Но тогда Нюта держала меня под руку, и я со всей нежностью сжимал ее руку, стараясь согреть тонкие хрупкие пальцы, а она, когда мы останавливались взглянуть на Неву, прижималась к моему плечу щекою. Это было грустное, тревожное, совсем не такое, как в первый ее приезд, но все-таки счастье. И это счастье не требовало никаких дополнений. Неважно, кто мы были друг другу, важно лишь, что мы были рядом и могли друг друга поддержать в трудную минуту.