Горький привкус расставания (1/1)

Нюта планировала пробыть в Ленинграде чуть больше недели. Каждый день после службы я заходил к ней в "Асторию", и мы шли гулять по городу, были в Эрмитаже, потом долго бродили по Летнему саду и молчали, зато при посещении квартиры Пушкина и голландского домика Петра бурно обсуждали историю. Нюту очень интересовала история, и она знала гораздо больше меня. Но самым замечательным было то, как она умела рассказывать, так живо и так метко подбирая слова…Это было профессиональное. Переводчик-синхронист, который моментально может превратить речь на одном языке в мелодичную и красивую речь на другом. Такую речь, которая запомнится навсегда. Между прогулками с Нютой я интересовался судьбою Григорьева и Кати. Я знал, что сестра Григорьева умерла, оставив новорожденного сына, и теперь Катя заботится о мальчике. Я знал, что Григорьев тем временем снаряжает экспедицию, почти не выходя из прокуренного номера той же "Астории".Я получил длинное и полное скрытого отчаяния письмо от Николая Антоныча. Николай Антоныч боялся Григорьева и намеревался сделать все, чтобы его экспедиция провалилась. Тем более его беспокоило, что Григорьев собирается увезти с собою Катю. Чтобы оправдаться - неизвестно перед кем - Николай Антоныч стал писать мемуары о своем брате, капитане Татаринове. Куски этих слишком нарочитых, патетических мемуаров он слал мне вместе с письмами. Однажды я зачитал такой кусок Нюте, и она помрачнела. Это было ее детство, описанное кем-то, кто рассказывал совсем о другом. Но в каждой детали было видно ее, Нютино, детство, и ей было тяжело о нем вспоминать. И в этом мы с нею оказались похожи. Я не помню своей матери, вообще не помню, чтобы я жил в семье. Сначала я жил у чужих людей, которые сделали меня мальчиком на побегушках, затем убежал и стал бродяжничать и воровать, пока, наконец, не попал в детдом, куда вскоре после этого попал и Саня Григорьев. Я всегда знал, что в этом мире я один и должен сам добывать себе кусок хлеба, отвоевывать место под солнцем. А, если я куда-нибудь пропаду или заболею и умру, обо мне никто не будет горевать. В самом деле? Разве Валька Жуков, мой приятель из детдома, вспомнил бы обо мне? Он бы, пожалуй, лишь вздохнул с облегчением, ведь пропади я - не пришлось бы ему выслушивать моих подлых тайн. О Григорьеве и говорить не стоит. Для него я всегда был подлецом. Он, кажется, окрестил так меня еще в детстве, не даром же именно мне было поручено проверить его силу воли, полоснув ножом по пальцу. Он был уверен, что у меня рука не дрогнет. Не горевал бы по мне и Николай Антоныч. А я в детстве был искренне к нему привязан. Но Николай Антоныч лишь пользовался моей привязанностью в своих интересах. Разве был я хоть раз вознагражден за помощь хотя бы куском хлеба с повидлом? Нет. Угощали в доме Татариновых Саню Григорьева, который не гнушался подслушивать разговоры Николая Антоныча и передавать их Кораблеву. А меня Николай Антоныч лишь выслушивал и отправлял восвояси, старушка Нина Капитоновна и вовсе не замечала, а маленькая Катька смотрела на меня, как на оборванца, который по недоразумению оказался в их богатом доме. Ни разу никто не поинтересовался моей судьбою, никто не пытался разобраться, что происходит в моей душе. Лишь прозорливый Кораблев многим позже сказал Кате, что я способен на сильные движения души, подразумевая под этим, очевидно, то, что я способен на подлость и предательство. Что ж, они получили то, чего ждали от меня. К окончанию школы я ненавидел их всех, каждого по-своему.И лишь встретив Нюту, я понял, что значит дружба, любовь, искренность и доверие. Нюта всегда видела во мне хорошее, даже в самых моих низких поступках она находила это хорошее и верила, что я способен на большее.Наверное, Нюта понимала меня потому, что знала о добре и зле гораздо лучше, чем мы все. Она знала, что не существует абсолютно плохих людей и абсолютно хороших. "Каким бы ни был человек, он нуждается в друге. И, если уж стал другом кому-то, никогда нельзя бросать этого человека" - как-то сказала она.Я знал, что Нютино детство было несчастным и полным слез. Она никогда не говорила о том, как ей было тяжело и больно, но об этом неожиданно рассказал мне Николай Антоныч.Однажды я зашел к нему, мы стали говорить о делах, и я вдруг увидел на столе старую фотографию. Она была без рамы, просто лежала поверх какого-то журнала, кажется, "Советской Арктики", будто Николай Антоныч делал вид, что читал журнал, а сам смотрел на эту фотографию. Красивая женщина была запечатлена на ней. Высоко поднятый острый подбородок, сложная старомодная прическа, старинное кружевное жабо… Что-то знакомое мелькнуло в этом облике статности и неприступности.Я взял фотографию в руки и спросил:- Кто это?Николай Антоныч смутился и побледнел. Он плотнее укутался в старушкину шаль, которую всегда надевал, когда чувствовал себя плохо, и тяжело опустился в кресло.- А это, Михаил, жена того самого Вышимирского, Жанна. - Ответил он со старческим тяжелым вздохом.- То есть… это мать Нюты Вышимирской?- Именно так. - Она умерла? - Спросил я, вспомнив, как Вышимирский говорил, что потерял жену после того, как обанкротился.- Отчего же? Жива здорова.- Но… фон сказал, что она умерла. - Удивленно возразил я.- Для них она, действительно, умерла. Ты вот что… не говори Нюте, что видел у меня фотографию ее матери. Иначе Нюта никогда больше не переступит порог нашего дома. А мне бы этого очень не хотелось.- Но почему? - Еще больше удивился я.- А потому, что после того, что сделала Жанна, Нюта не желает слышать ничего о ней самой и о тех людях, которые ее у себя принимают. Это проверено неоднократно. Меня распирало любопытство. Тогда я еще думал о том, что эта информация может быть полезной для моего дела, и, если мне удастся выведать у Николая Антоныча что-нибудь эдакое, я смогу подороже продать эти сведения. Или в крайнем случае прижать ими Николая Антоныча к стенке.- Что же такое страшное сделала Жанна? - Спросил я.Николай Антоныч замолчал надолго. Видимо, раздумывал, стоит ли мне говорить. А, может быть, просто вспоминал.- Жанна, - наконец, сказал он, - француженка, из знатного рода, выросла в родовом поместье, получила богатое приданое и была вхожа в высшее общество благодаря этому приданому. А ее русского мужа, хоть и фона, высшее французское общество отнюдь не одобряло. Не ровня ей он был. Однако, пока они были богаты, их охотно принимали.И вот Вышимирский берется за снаряжение экспедиции. Русской, заметь себе, экспедиции капитана Татаринова, который идет на север, чтобы расширить пределы своей Родины. Вышимирский думал, что заслужит этим славу, почет и, конечно, приумножит свое состояние. Пожалуй, так думал он один. А все остальные считали это авантюрой. Кто оказался прав ты знаешь. Вышимирский потерял не только свое состояние, но и состояние своей жены, Жанны. Он остался абсолютно нищим, с двумя малолетними детьми на руках и с женой с большими запросами. Во Франции их презирали. Жанна не могла этого вытерпеть. Как только она потеряла свои деньги, ей припомнили все: и русского мужа, и чванство, и интриги. Перед нею захлопнулись все двери, не говоря уже о том, что из родового поместья пришлось съехать на бедную квартиру без горничных, кухарок и нянек. А самой заниматься избалованными детьми оказалось непосильно, тем более что муж ей почти не помогал, обивал пороги и жаловался, пытаясь доказать, что его обманули. И тут, в этой пучине отчаяния, Жанна встречает богатого промышленника. Он отнюдь не знатного рода, из нуворишей, зато неприлично богат. И до сих пор не женат, между прочим. А Жанна, как ты можешь заметить, была красивой женщиной и при желании могла быть до невозможности очаровательной. Вот она и очаровала промышленника…Николай Антоныч говорил медленно и кругло. Тут он остановился и перевел дыхание. Казалось, ему было трудно говорить, будто он подошел к какому-то пределу.- И что же дальше? - Спросил я.- А дальше начался адюльтер. Пока муж обивал пороги, промышленник прививал Жанне вкус к красивой жизни. Он любил покутить, посорить деньгами. Жанне это тоже понравилось, и она решилась оставить Вышимирского. Понимала, что с ним у нее нет того будущего, на которое она рассчитывала. И промышленник был готов жениться на Жанне. Вот только… - Николай Антоныч снова тяжело перевел дыхание, - чужие дети были ему совсем ни к чему. Был он человеком по натуре свободным, много путешествовал и не приемлил никакой обузы. Содержать чужих детей ему тоже не хотелось. Об этом он прямо сказал Жанне. - И она оставила своих детей?- Именно так… Я был там, когда она уходила. Иван, младший сын, лежал еще в колыбели, совсем кроха, а вот Нюта была постарше и все понимала. Как она кричала, как плакала… - Николай Антоныч схватился за голову, будто и сейчас слышал этот крик. -"Мамочка, не уходи!". Она цеплялась за юбку Жанны, и Жанна протащила ее по полу до самой двери, пока ее богатый промышленник ни отшвырнул ребенка, как щенка. И надо было видеть лицо Жанны. Ни один мускул не дрогнул, будто это был не ее ребенок. - Она так и не вернулась? - Тихо спросил я.- Вернулась, в том-то и дело, что вернулась. Много лет спустя, когда Нюта была уже совсем взрослой, сама вырастила своего брата и жила в достатке. Жанна вдруг поняла, что, видишь ли, любит своих детей и теперь хочет быть с ними. Нюта замуж тогда выходила. И Жанна явилась на свадьбу.- И что Нюта?- Захлопнула дверь прямо перед ее носом. Велела больше никогда не приходить и не сметь пытаться встретиться с Ваней. Жанна предприняла еще несколько попыток войти в жизнь своих детей через общих знакомых и дальних родственников, но Нюта, как только узнавала, что кто-то возобновил общение с ее матерью, тут же обрывала всякие связи с этими людьми, кем бы они ни были. Она так и не простила своей матери ее предательства. Ни капли снисхождения или жалости… Ни капли…- А вы, Николай Антоныч, как получилось, что вы так хорошо знаете эту историю?И снова он плотнее укутался шалью и по-стариковски подпер подбородок ладонью, чуть склонив голову на бок.- Я встретил Жанну в доме Вышимирского. Она принимала меня. Гостеприимный богатый дом, очаровательная жена хозяина дома… Пока мужа нет, болтает без умолку. Что-то было в ней такое, что я приходил немного чаще, чем это требовалось. - А как же Марья Васильевна? - Вырвалось у меня.- Марья Васильевна… Марью Васильевну я любил давно и безнадежно, тяжело любил и не собирался сдаваться. С Жанной же было легко. Это ни к чему не обязывало. Я понимал, что я не ее полета птица. Я был не беден, только до того состояния, которым располагала Жанна, мне было очень, очень далеко. А значит я ее не интересовал. Но нам всегда было о чем поговорить. Жанна была очень умной и образованной женщиной, хорошо разбиралась в делах, умела дать ценный совет. В какой-то момент мне даже показалось, что, если бы не было Марьи Васильевны… Но она была, и Жанна осталась для меня лишь хорошим собеседником, человеком, который меня понимает. Потом она присылала мне открытки из таких мест, о которых я и не слышал никогда, а я старался следить за судьбою ее детей. Но с каждым годом это становилось сложнее. Нюта жила во Франции, потом забрала туда Ваню. Вышимирский жил здесь, но поддерживать со мной отношения он, разумеется, не собирался. И письма от Жанны перестали приходить...Тогда, слушая Николая Антоныча, я еще не понимал, как похожи наши с ним судьбы. У него была Марья Васильевна, а у меня есть Катя. Но он также когда-то встретил Жанну, как я встретил Нюту. Кто знает, как бы сложилась его жизнь, если бы он тогда выбрал другое: не завоевать Марью Васильевну, а завоевать Жанну? А между тем настал день, когда Нюте нужно было уезжать из Ленинграда. Я бережно усадил ее в поезд и, когда он тронулся, шел рядом с ним, смотрел на лицо Нюты за оконным стеклом и не мог насмотреться. Какой красивой она была! Какой печальной! Я видел маленькую девочку с огненно-рыжими волосами и веснушками, которая цепляется за юбку матери и кричит "Мамочка, не уходи!", но на лице матери не дрогнул ни один мускул. А потом какой-то господин отшвыривает эту маленькую заплаканную девочку вглубь комнаты. С тех пор она осталась совсем одна, не нужная ни матери, ни отцу, окончательно ушедшему в себя.Но эта девочка не сдалась. Она не сделала того, чего все, вероятно, от нее ждали. Она не стала ненавидеть, а стала любить. Как только у нее появилась возможность, она забрала на воспитание младшего братика и вырастила его, как собственного сына, она заботилась о своем полоумном отце, который сам о себе заботится уже не мог...