Иду в гости (рассказано Катей Татариновой) (1/1)

Это была странная мысль, идти к Нюте Вышимирской и спрашивать ее об отце. Но я чувствовала, что знаю правду не до конца. Не все выяснилось тогда, во время разговора с Иваном Палычем, хотя он почти дословно передал мне, что рассказал Сане Вышимирский. О Нюте не было сказано ни слова. Саня только как-то упоминал, что Ромашов пробовал ухаживать за нею, чтобы расположить к себе старика. Это было неприятно и неловко, но, увидев Нюту, заграничную даму, мне трудно было поверить, что ухаживания Ромашова хоть чем-то закончились.И вот я остановилась перед довольно внушительной дверью без таблички. Нужно было нажать на звонок, но я еще с минуту постояла, раздумывая. Потом все-таки решилась. На мой звонок долго не отпирали, и я почувствовала, как колотится сердце, будто за этой дверью меня ждало невесть что. И впрямь мне открыл молодой человек довольно необычного вида. Блондин, волосы зачесаны на косой пробор и, кажется, крепко смочены. Приятное лицо, если бы не взгляд синих глаз, высокомерный и в тоже время равнодушный, будто он смотрит на букашку, которую противно раздавить.- Здравствуйте, - сказала я, стараясь говорить как можно увереннее, - я пришла к Анне Вышимирской.Молодой человек не предложил мне войти, а сперва спросил, будто смерив взглядом:- Кто вы? По какому вопросу? - Я заметила, что он говорит с сильным акцентом, в отличии от Нюты, акцент которой был едва различим.- Катерина Татаринова, - холодно сказала я в отместку за такой нерадушный прием, - мне нужно поговорить с Анной.- Заходите. - Молодой человек равнодушно махнул рукой, и я оказалась в шикарной передней, даже не передней, а холле с большим зеркалом на стене против двери.Сперва я подумала, что ошиблась и попала не в квартиру, а в какое-то учреждение, вроде маленького театра. Но это была именно квартира.- Пройдите, присаживайтесь. - Предложил мне высокомерный молодой человек. Он явно с трудом говорил по-русски и сильно картавил. - Нюта сейчас спустится. Выпьете что-нибудь, мадмуазель?Из шикарного холла мы прошли в не менее шикарную гостиную, очень большую. Начиналась она с кухни с газовой плитою, а заканчивалась чем-то вроде комнаты с диванами и радиолой. Наверх уходила лестница, покрытая ковром. Это было невероятно. Я и предположить не могла, что бывают такие квартиры!А молодой человек, встретивший меня, пока я удивлялась, уже подошел к бару. Мне показалось диким пить, едва зайдя, и я, покраснев, сказала, что ничего не нужно.- Я не представился, пардон. Шарль Дюплесси, супруг Нюты. - И он смело протянул мне руку.- Катерина Татаринова. - Зачем-то повторила я. Это открытие ошеломило меня: Нюта замужем! Теперь было окончательно ясно, что Ромашов не мог за ней ухаживать. Или он не знал?- Вы присядьте. - Теперь этот Шарль уже не казался мне таким надменным. Напротив, он был очень любезен. - Возможно, чай или кофе?- Нет, ничего не нужно. Спасибо.Только усевшись на диван, я как следует рассмотрела его. Пожалуй, у него была очень приятная внешность. Вот только я не могла понять, почему он дома ходит в парадном, очень хорошем, костюме, но выглядит так, будто проспал в нем несколько дней. Рубашка расстегнута, пиджак расхристан…Я уже стала переживать, что повиснет неловкое молчание, но в этот момент по лестнице сбежала почти девчонка с неприбранными волосами, которые медными локонами свободно падали на плечи. Она была одета в странные короткие брючки синего цвета и мужскую клетчатую рубашку, заправленную в брючки и застегнутую на все пуговицы. На носу и щеках виднелась пара задорных веснушек.Так легко эта девчонка сбежала по лестнице, так резво подпрыгнула на последней ступеньке, что я дала бы ей лет семнадцать. Но это была Нюта. Она приветливо улыбнулась мне и протянула руку.- О, Катья, какай сюрприз! - Мое имя и слово "сюрприз" она произнесла совсем по-французски, и мне вдруг стало смешно.- Вы уже познакомились с Шарлем? Катья, это Шарль, мой муж. Шарль, это Катерина Татаринова, дочь капитана Татаринова, того самого, который проделал столь сложный путь со своей экспедицией. И, как теперь известно, открыл Северную землю.- Оля-ля, на такой случай мне вдвойне приятно, мадмуазель Катерина!- Анна, - робко начала я, - я хотела бы поговорить с вами…- Нюта, прошу вас, называйте меня Нюта. Пойдемте ко мне, у меня замечательный английский чай. Выпьем по чашечке и поговорим.Шарль деликатно ушел куда-то вглубь этой удивительной квартиры, а Нюта усадила меня за круглый столик у окна, покрытый очень симпатичной белой ажурной скатертью. Нюта сама распоряжалась на кухне, ополоснула заварочный чайник, расставила приборы, налила чай. И вот она сидела напротив меня и очень внимательно слушала мои сбивчивые объяснения.- Понимаете, - говорила я, - в сущности я очень мало знаю о моем отце. А у вас, наверняка, сохранились какие-нибудь документы, фотографии…- К сожалению, не очень много, Катья. Сейчас…Она ушла и вернулась с большим старинным альбомом для фотографий. В самом его начале к страницам были прикреплены большие фото. На одном из них я с изумлением узнала маму. Она и еще какая-то женщина сидели на кушетке. На руках эта незнакомая женщина с замысловатой прической и в платье с высоким воротником держала ребенка, лет двух или даже меньше. Девочка с бантиком в еще реденьких волосиках и пышном платьице.- Это Мария Васильевна? - Не меньше меня удивилась Нюта. - Ваша мать?- А кто рядом с ней?- Это моя мать. А у нее на руках я. Но я совершенно не помню этого. И сам Архангельск я совсем не помню.- Может быть, ваш отец знает?- Ох, Катья, - Нюта горестно вздохнула, - После того, что случилось с моим отцом… когда после выплаты долгов, он потерял всё, у него начались странности. Он многое путает или понимает неверно. А многое… просто не в силах принять. У него были какие-то бумаги и векселя, оставшиеся со времен отплытия "Святой Марии", но он их отдал, не глядя, молодому человеку, который обещал хлопотать о его пенсии. И эта пенсия! Вы видите, что мы с Шарлем отнюдь не бедствуем, мы даже можем забрать папу во Францию, но он вбил себе в голову, что это непозволительно. У него есть заслуги перед народом России, правительство непременно должно признать эти заслуги и обеспечить ему достойную жизнь здесь. Словом… сейчас с ним очень трудно говорить. И уж тем более не стоит надеяться добиться от него правды. Насколько я успела заметить, в этой истории, со снаряжением экспедиции вашего отца, все, кто занимался снаряжением, были хороши. И каждый поступил не совсем честно. Поэтому мало надежды, что кто-то признает свою вину, даже спустя столько лет. Боюсь, мой отец в своих запоздалых попытках оправдаться запутает всё еще больше. Особенно, что касается отношений. Ведь по его рассказам тогда, много лет назад, развивались события чуть ли не достойные бульварного романа. - Бульварного романа? - Изумленно переспросила я.- Я не имею в виду, - слегка смутилась Нюта, - отношение Николая Антоновича к вашей матери. Отец утверждает, что моя мать, то есть его жена, какое-то время встречалась с Николаем Антоновичем и будто бы он терзался сомнениями. Не знаю, насколько это правда. Надеюсь, нет, потому что трудно представить эти терзания между двумя замужними женщинами. Я даже рот приоткрыла от удивления, но так ничего и не сказала. Николай Антоныч и мать Нюты? Я невольно взглянула на фотографию. Очень красива. Пожалуй, Нюта была бы на нее ужасно похожа, если бы не взгляд. Взгляд у женщины на фотографии был очень надменный, застывший, а у Нюты живой и приветливый. - С моим отцов вы, конечно, можете поговорить, - тем временем продолжала Нюта, - я с удовольствием вас познакомлю. Просто должна предупредить, что он до сих пор не оправился от случившегося тогда и в некоторых вопросах может быть ох как необъективен. Мы еще долго разговаривали, пили вкусный английский чай… Нюта показалась мне очень милой и грустной. Было в ней что-то такое, что располагало к ней. Я не смогла бы объяснить что именно, но с нею было спокойно и тепло сидеть в этой огромной гостиной, перетекающей в кухню, слушать ее неспешный голос, как она произносит слова, идеально правильно, четко выговаривая каждую букву; как она отзывается о людях, с неизменным дружелюбием и теплотой, как она философски относится к жизни, не старается никого судить… Только чуть заметная черная тень вуалью ложится на ее живое светлое лицо, когда она говорит о матери. Но тут же эта тень сменяется улыбкой, когда она говорит о своем младшем брате и отце.Мы допивали уже третью чашку чая, когда в квартиру ворвался тайфун в виде мальчишки лет двенадцати. Он вбежал на кухню с таким грохотом, грязный, пахнущий порохом и еще чем-то, что смутно напомнило мое детство, что я невольно вздрогнула.- Нюта!!! - Во все горло вопил он, хотя Нюта была здесь же, на кухне. - Жрать хочу!- Ванька! - Нюта всплеснула руками. - Ну где твои манеры? У нас гостья, а ты вопишь, как резанный. И, заметь, не "жрать", а "есть". Иди сейчас же вымойся как следует! Только после этого пущу за стол!Мальчишка убежал куда-то наверх с таким же грохотом и криком, как и ворвался в квартиру.- Простите, Катя. - Сказала Нюта с нежной доброй улыбкой. - Это Ванька. Он вернулся из школы, и его срочно нужно кормить. Пообедаете с нами?- Ой, да что вы, - испугалась я, - неудобно. Я и так вас заговорила.- Нет-нет. Все в порядке. Я только поставлю разогревать обед.Обед прошел прекрасно. Ванька без умолку болтал. Оказалось, что он учится у Кораблева, так что на меня обрушился ворох новостей о школе. Потом выяснилось, что он тоже увлекается путешествиями. А уж тут мне было что рассказать. У Ваньки глаза загорелись, когда я сказала ему о "Столетии открытий". Он тут же стал теребить Нюту, пока она не пообещала достать ему эту книгу как можно скорее.Шарль все больше молчал. Он вышел к столу уже не в мятом костюме, а в ослепительно-белом мягком пуловере. Нюта с нескрываемой нежностью глядела на Ваньку и совсем материнским жестом то поправляла на нем воротник, то приглаживала непослушные волосы. Я с удивлением заметила, что она - совсем мама, хотя я уже знала, что ей на два года меньше, чем мне.