Как же ты мог забыть (1/1)

Пустота кусалась и больно жгла, будто воздух вдруг стал агрессивной средой. Дыхание отчего-то прерывалось, мурашки кололи, пот хотелось стереть, как ядовитый сок. Ларри во второй раз за полчаса вышел из душа, и ему стало холодно и жарко одновременно. Он сполз по стенке, стискивая полотенце, и неприятная лужа на кафеле изменилась и почернела?— потемнело в глазах. Он взял себя в руки и поймал на краю сознания. Постепенно встал, встряхнулся, подпрыгнул несколько раз, глянул в зеркало. И не узнал себя. Это был он и одновременно нет. ?Лоран?. Когда он перестал думать о нем каждую минуту? Почему видение брата, только слегка исказившее его собственное лицо в отражении, перестало быть самым необходимым, что он видел рядом с собой? Надо позвонить. Приехать? Ларри отшвырнул полотенце. Всё не то. Всё есть, но все не то.…Этот танец он проболел всей кожей. Его трясло, его скрутило и смяло, будто под прессом. Он его выстрадал, вытащил на свет и облек в идеальный алгоритм движений, всё?— для него. Он увидит, он оценит, он будет горд своим братом. Он даже не позвонил. ?Он окончательно оторвался от меня. Эта его тупая улыбка глаза в глаза, будто расставаться ему проще некуда. Я тоже так и сделаю. Развернусь и уйду, у меня дела, в конце концов. Все еще стоит, смотрит. Оценивает меня? С каких пор? Всегда так было, кого я обманываю. А с танцем что? Не понравилось, молчит? Созерцает? Всё коту под хвост. Это был намек. Хороший повод. Крик души. Показать?— как пусто, как мало! Как всё?— не то! Это не я! Это?— не мы! Скажи это! Даже не позвонил.?Ларри еще раз вернулся в ванную комнату. Уже одетый, стоял там и смотрел на лужу на кафеле. Лужа в ванной. Мокрая ванна. Выключил свет, стоял еще какое то время. Темные лужи, полная тишина, капля из крана упала, словно наковальня на звонкий пол. Голову повернул, навстречу повернулась голова в зеркале. Лоран. Что тебе опять от меня надо?! Я делаю всё, что могу. У меня семья и ребенок, бизнес. Помимо наших общих дел, я стараюсь вытащить тебя куда-то, но это стало так сложно. Может, пошел ты окончательно ко всем чертям, а, Лоран?! Тебе всегда всего мало.—?Мне никогда не хватит тебя. Уже не хватило. Прости. Я эгоист и мудак. Всего?— достаточно. Не хватило?— тебя.Кулак уже коснулся стекла, вся сила отчаяния с осколками осыпалась вниз — он не слышал этого звона. Любимое лицо распалось на тысячи других душ и медленно разлеталось вместе с кровью, рассыпавшейся на темные капли, тяжело летящие за острыми бликами. Он провел по лицу, своему лицу, своему лицу, оставляя кровавый след и так же медленно осел на пол. Всё не то, и сегодня этому пришел конец.Какое-то время спустя его уже поднимали чьи-то руки, он еще пару раз поскользнулся на чертовой луже, темной от крови, осколки зеркала попали под ноги и царапнули кафель. Этот звук будто привел в себя. Ларри смотрел на рассеченную руку: реверсивным движением назад ее задело осколком зеркала и пропахало ребро ладони?— с пальцев стекало столько крови, что он даже успел удивиться.И в какой-то миг он так ясно понял самое важное, что обомлел от простоты этого ?самого важного?, такой абсолютно до абсурдности простой вещи: отбросить всё, и просто быть рядом. Никаких недомолвок и сцен, никаких душевных метаний и страшной скрученной внутри боли, которая выпрямляется в полный рост и дробит кости, и тянет жилы. Мы взрослые люди, у нас всё есть. Так какого же черта мы мучаемся только лишь одним?— недостатком друг друга?! Ведь мы есть друг у друга, нужно только обнять, обнять навсегда, больше не разжимая рук. Хватит! Дать ему время, не разворачиваясь спиной. Дать ему возможность припасть всем телом к своему. Дать шанс боднуть себя головой в грудь, дать шанс себе?— обхватить эту голову, погладить спину, обнять в ответ. Дать всего себя для щенячьего восторга и преданности, для упрямой собственнической власти, такой приятной, такой заботливой, неприхотливой и настоящей. Из всего этого рождается страсть настоящего танца и единственной в жизни любви. Ничто и никто не свете ему не заменит Лорана.Ларри рассеяно смотрел, как в наскоро разложенной аптечке мелькают чьи-то руки, а вот и чемоданчик побольше, иголка в виде крючка ловко цепляет края раны, быстрые пальцы доктора туго затягивают узлы ровного медицинского шва. Кровь все еще хлещет. ?Мы всё исправим. Мы всё залатаем. Ничего не поздно. Я просто умру без тебя?. Как же это стало сейчас понятно и просто.Лоран выключил свет в ванной. Зачем он нужен, этот резкий свет, пусть будет темно, уже давно?— темно. Он всё думал о своем письме. Не знал, как лучше. Будто как-то было бы лучше. Начал писать на бумаге, почти закончил, скомкал, отбросил подальше и перешел на ноут. В конце концов, так всем давно привычнее, не коряво, без дурацких помарок типа?— ?я тебя люблю?, нет, ?я так сильно тебя люблю, прости меня, пойми, начни ненавидеть, выброси из своей жизни совсем, так будет легче и для тебя, и для меня… Прости меня, мой родной, мой самый близкий и любимый мой человек, я был так счастлив с тобой, я не хочу мешать твоему счастью своей кислой рожей, своим эгоизмом, я правда не могу и не хочу жить без тебя… Я так тебя люблю, мой брат. Всегда твой, Laurent.? На экране получалось почище, попроще, посуше, чтобы объяснить, но не бередить ран, сгладить, взять всю вину на себя, не причинить лишней боли. Глупый Лоран, разве важен лишний грамм боли, в ее черном необъятном океане?— меньше не станет…В голове проплывали обрывки танцев, жестов, взглядов, касаний. Лоран усмехнулся. Его память подготовила для него гэг-рилы и блуперы без цензуры, он будто смотрел со стороны. Красиво. Мило. Модно. Неповторимо. Завидуют, хотят себе кусочек, но не получится. Лоран закроет собой Ларри, Ларри задушит в объятиях Лорана. И наоборот, и постоянно, всегда. А потом зацелует всего. И пристукнет. И затискает до боли. И шлепнет по заднице. И потрется щекой о шею. И съедет по спинке дивана прямо на ручки. И обкончаются они тоже друг от друга, потому что этой огромной восторженной ласки, накопленной, натроганной, всякий раз переходящей в страсть до синих искр, и таким неподдельным чувствам, нужен выход. И проснутся в объятиях друг друга. Заулыбают, зазаботят, опять пристукнут друг друга и обнимут, и зацелуют до крайней точки. А более поздние отношения, когда они уже осознали, что творят, разве это закончилось? Да нет, конечно. Со временем их ?другие? отношения только окрепли, секс и еще раз секс с большой буквы. Были и обсуждения, и ссоры… И настоящее признание в любви. Но они приняли это и оставили дозревать. Вранье и недосказанность на публике стало их фишкой и мощным катализатором страсти. И пообещали друг другу, что, как бы не сложилось потом, они всегда вернутся друг к другу. В конце концов, человек рождается один, и умирает один. Только не в их случае. А все остальные, и далекие, и близкие, всего лишь — все остальные. ?Когда-то наше ?всегда? уже закончилось, сегодня надо закончить свое оставшееся ?ниочем?.— Как же ты мог забыть, Ларри. Я не верю, что все было не так. Я здоровенный самоуверенный мужик, которому нужен второй такой же. Такие дела…Оглянулся?— в комнате, как ночник, блекло светил экран ноута. Как же это всё несуразно, не так, слабая попытка что-то наладить, я же не тинейджер, это слишком тупо. Однако, отпускало ненадолго, он это знал. Быстро развернулся к ванной, мельком глянул в темное зеркало. Всмотрелся получше, провел рукой. ?Ларри?… Почти такой же, как я. Чуть более счастливый, остающийся в живых. Что-то поцарапало. Лоран подошел ближе, вгляделся, не отрывая руки, в поверхность стекла. Та сторона будто выдавила наружу паутинку удара. Ковырнул ногтем?— упала зеркальная крошка. Отражение уже было не похоже ни на него, ни на Ларри. Разбиты оба.— Что-то случилось?!