2. У обрыва (1/1)

Когда Оби-Ван просыпается, в доме уже светло. Он встаёт, потягиваясь с довольным стоном. Снаружи не доносится звуков дождя, а его ночной наркоман до сих пор спит, умудрившись занять вообще всю кровать. Ну, с таким размахом они точно не поместились бы вдвоём. Как хорошо, что есть диван. Этим днём Кеноби ведёт себя как обычно и шумит ровно столько, сколько бы шумел, оставайся он в доме по-прежнему один, разве что телевизор не включает. Энакин не реагирует на звуки умывальника, продолжая спать в тепле и куда большем комфорте, чем мог бы рассчитывать ночью, привалившись к забору. От чайника он тоже не просыпается. Оби-Ван натыкается взглядом на промокший рюкзак (под которым действительно натекла лужа) и уже собирается вынести его на крыльцо, когда слышит вибрацию. Он выуживает из рюкзака телефон, лежащий как раз на плотно набитом травой пакетике, но к этому моменту вибрация уже затихает. Он смотрит список входящих: всего один звонок от матери и целых двадцать четыре от какого-то Джоша.?Либо отец, либо отчим?, – думает Оби-Ван. Если бы у него самого был такой сын, Кеноби тоже звонил бы: сначала ему, а потом в полицию и в морги, стараясь лишний раз не задумываться, какая из вероятностей выше. Счётчик сообщений тоже немаленький, только это уже куда большее вторжение в личное пространство, чем входящие звонки. Он поступает просто: включает блокировку и кладёт телефон к Энакину на кровать, будут звонить снова – наверняка проснётся. Это из рюкзака вибрацию почти не слышно, зато когда она под самым ухом – очень даже. Свой зарядившийся телефон Оби-Ван даже не думает проверять. Он берёт чистые вещи, выходит на солнечную улицу и бросает рюкзак сохнуть на небольшом крыльце, а сам снимает одежду, влезая под душ в надежде, что вода успела достаточно прогреться. Увы, его кожи касаются холодные капли. Ничего удивительного, что в такой душ Энакин не хочет. Сам Оби-Ван тоже не хотел бы, появись у него перспектива жить в этом домике дольше осени или даже зимовать. Но пока его всё устраивает. Если кто-то заявится сюда зимой, пусть сам позаботится о том, чтобы не мыться на улице в декабре.На солнце достаточно тепло, чтобы Оби-Ван быстро прекратил дрожать и расслабился. Он натягивает штаны и привычно садится у обрыва, слушая, как волны раз за разом бьются о скалистый берег. Где-то поблизости гнездятся чайки. Сейчас они летают над поверхностью океана и шумно галдят. Когда-нибудь, думается Оби-Вану, здесь появится множество других строений, больших и красивых. Его маленький домик, больше похожий на сарай для садовых грабель, наверняка снесут и выстроят на этом месте настоящий дом.*** Телефон, настойчиво вибрирующий под самым ухом, выдёргивает Энакина из сна. Не вчитываясь в имя звонящего, он просто нажимает отбой и переворачивается на другой бок, собираясь поспать ещё немного. Не судьба. Телефон звонит снова, а после того, как Энакин опять сбрасывает, приходит сообщение. И ещё одно. И ещё. Да кому ж там нахрен неймётся? Едва разлепив глаза, Энакин всматривается в текст на экране. Куча пропущенных вызовов и сообщений о том, что он теперь должен денег за траву. Энакин разом вспоминает всё произошедшее и с обречённым стоном зарывается лицом в подушку. Он и так в курсе, что должен. Спустя пару минут он переворачивается на спину и, недовольно морщась, набирает ответное ?отвали?, а деньги он вернёт как сможет, не его вина, что приехали копы. После этого он кидает телефон обратно на кровать и снова закрывает глаза. Ночью телефона с собой у Скайуокера не было, откуда ему было взяться теперь? Нужно спросить Оби-Вана (который, видимо, куда-то ушёл – в доме Энакин один), где тот его раздобыл.Полежав ещё немного, Энакин собирается вставать, вот только надеть ему по-прежнему нечего. Разгуливать в одном крохотном полотенце не хочется, поэтому он стягивает с кровати простынь и обматывается (как умеет) ею на манер греческой тоги. Уже не так позорно. Справив утреннюю нужду (то, где это приходится делать, Энакина по-прежнему пугает), он обходит комнату по кругу, внимательнее осматриваясь при дневном свете. У противоположной от кровати стены обнаруживается целый ряд бутылок со всевозможным алкоголем, и он лишний раз убеждается, что Оби-Ван – типичный пьяница, который нашёл деньги на выпивку, но не может найти их для того, чтобы обеспечить себе комфорт. Хотя, возможно, ему комфортно и так, кто ж его разберёт?Насмотревшись, Энакин выходит из дома и у двери обнаруживает свой промокший рюкзак. Значит, вот откуда взялся телефон. Там же, на улице, на низких ветках растущего рядом дерева развешаны его вещи. Энакин подходит ближе, чтобы проверить – ещё мокрые. Наверное, Оби-Ван развесил их сегодня, когда проснулся. Энакин оглядывается вокруг. Недалеко от дома действительно есть обрыв, а шум океана слышен даже тут, когда вокруг тишина. На самом краю обрыва он замечает одинокого сидящую фигуру. Не сомневаясь, что это – Оби-Ван, Энакин подходит ближе.– Доброе утро? – он становится рядом и смотрит вдаль. Вид здесь, конечно, открывается красивый. Можно часами сидеть и любоваться. Наверное, этим Оби-Ван и занимается в свободное от пьянства время. Совсем как сейчас. Энакин уже открывает рот, намереваясь сказать об этом вслух, но его прерывает собственный желудок, громко урчащий от голода.– Доброе, – Оби-Ван оглядывает Энакина с ног до головы и решает, что разгуливать в таком виде – не лучшая идея. – На улице есть душ. Со шторкой. Вода холодная, но теплее она сегодня уже не станет, лови момент. Сейчас помоешься, а я найду для тебя сухую одежду и приготовлю что-нибудь, идёт?– Мыться на улице в холодной воде? – у Энакина округлились глаза. – Ты бы ещё предложил мне в океан окунуться! Хотя, там вода, наверное, потеплее дождевой будет.Он зябко ведёт плечами и продолжает уже более эмоционально:– Серьёзно, чувак, так невозможно жить. А этот толчок! Понимаешь, тебе нужна дверь между местом, где готовишь, и где срёшь. Даже аборигены в джунглях делают это в разных местах. Такое правило, а ты вообще нарушаешь всё, что можно и нельзя!– Значит, мыться ты не собираешься? – отвечает Оби-Ван совершенно спокойно и поднимается на ноги. – Отлично. Тогда одежду не получишь. Будешь ходить в этом, пока не высохнет твоя. Проветрись здесь, а я приготовлю еду.И он уходит, оставляя Энакина у обрыва в компании чаек и в полном негодовании: всю речь Оби-Ван пропустил мимо ушей. А Скайуокер же не для себя старается! Ну ладно, немножко для себя, но ведь не ему же дальше жить в этом сарае!Вообще-то именно сегодня Оби-Ван собирался залезть в свой раздолбанный, идеально подходящий этому месту пикап и привычно заехать в Сэйфуэй за едой, но планы изменились. Не бросать же этого наркомана здесь в одиночестве? А брать его с собой не очень-то хотелось. Холодильник встречает почти пустотой, и Кеноби решает соорудить из остатков еды бутерброды с индейкой. Сам он такое не любит, да и вместо чувства голода уже продолжительное время испытывает лишь тошноту. Днём, пока Энакин дрых, он честно выпил свои таблетки и даже заел их как раз индейкой, чтобы не вывернуло. А когда с бутербродами Оби-Ван заканчивает, то начинает искать им с Энакином занятие до вечера. От прошлого владельца этого домика остался не только старый телевизор, но и не менее старый видеомагнитофон с кассетами. В самую первую неделю Оби-Ван его подключил, пару минут посмотрел на Фредди Крюгера и решил, что предпочитает обычную программу телепередач. Теперь у этих кассет настал звёздный час – первый и, наверное, единственный. Вряд ли сюда заявится ещё хоть кто-то, кому можно будет их показать.Между кассетами всё того же Фредди Крюгера обнаруживаются порнушка, несколько боевиков с Жан-Клодом Ван Даммом, мультики, что-то со стриптизёршами на обложке и парочка романтических фильмов. Оби-Ван решает остановиться на последнем, Энакину ведь восемнадцать, вряд ли романтика прошла стороной. И он выбирает поставить ?Грязные танцы?.Энакин сидит у обрыва ещё немного, но от красоты раскинувшегося перед ним океана сильно отвлекает нарастающее чувство голода. Он быстро возвращается обратно в дом, где застаёт Оби-Вана перебирающим самые настоящие кассеты.– Ого, вот это ты динозавр! – с восхищением в голосе произносит Энакин. Он такие штуки даже в руках не держал, только видел в старых фильмах, поэтому сейчас подходит поближе, решив повнимательнее рассмотреть.– Какой ещё динозавр? Это просто кассеты, – пожимает плечами Оби-Ван, пододвигая тарелку с бутербродами. – Вот, поешь. Они все для тебя.Сам же он решил довольствоваться пивом и уже поставил свои обычные две бутылки рядом с диваном. Энакин хватается за бутерброд, откусывая чуть ли не половину за раз, но сразу же морщится, не успевая толком прожевать:– Индейка! Фу, терпеть не могу индейку. Дай мне что-нибудь другое.Оби-Ван медленно поворачивается, окончательно убеждаясь в том, что начал понимать ещё утром.– Ты избалованный и капризный. И всё время, что я с тобой знаком, ведёшь себя как ребёнок, которому не разрешили целый день питаться одними только бургерами, – он садится на диван, демонстративно придвигая к себе тарелку с оставшимися бутербродами. – Хочешь что-нибудь другое? Отлично. Открой холодильник и сделай.Сам же Оби-Ван пультом включает видеомагнитофон и открывает пиво, пока идёт заставка к фильму. Этот его юный наркоман явно из семьи, в которой не бедствуют: дорогой телефон, хороший рюкзак и одежда не из стокового магазинчика. На нём не экономили, а ещё он, похоже, не привык, что его хотелки – не центр Вселенной. И всё же ночью Энакин оказался у его, Оби-Вана, забора – рыдающий и обкурившийся. Он из тех, кому давали деньги, лишь бы под ногами не мешался, и с кем согласиться было проще, чем воспитывать?Стараясь не думать о том, как сильно задели эти слова (и как они на самом деле правдивы), Энакин поджимает губы, демонстративно направляясь в сторону холодильника. Готовить он, конечно, не особо умеет, но это не то, что остановит его сейчас. Зато пустые полки холодильника – вполне остановят. – Да ты издеваешься!Поверженный, он возвращается обратно к дивану и видит, что Оби-Ван уже выковыривает мясо из бутербродов. Ну нет, так они не договаривались. Энакин плюхается рядом и забирает с тарелки бутерброд, а другой рукой тянется к оставшейся бутылке пива. Если запивать, то можно вытерпеть даже индейку.– Что за фильм? – как ни в чём не бывало спрашивает Энакин, откручивая крышку и делая глоток. Ну, хотя бы пиво Оби-Ван выбирает сносное.Сначала у Кеноби не находится слов: этот мелкий говнюк даже не подумал спросить, для него ли здесь пиво – он просто взял. В его лохматой голове и мысли не зародилось о том, будто что-то в этой жизни принесли не ему. Но пиво уже открыто. Лишь по этой простой причине Оби-Ван решил оставить всё так, как есть. В любом случае Энакина скоро здесь не будет.– Грязные танцы. Там снимался Патрик Суэйзи. Видел когда-нибудь?– Не-а, – Энакин устраивается поудобней, забираясь на диван с ногами и закутываясь в свою простыню. Сначала ему интересно, но на каком-то моменте, когда сюжет скатывается в романтические сопли, становится неловко: всё кажется слишком наигранным, разве так бывает в жизни? В его, Энакина, жизни – совсем не так. У него нет ни одного человека, который бы его любил, а всё потому что он – ничего из себя не представляющий и никому не нужный неудачник. К концу просмотра его настроение окончательно портится, и он очень жалеет, что бутылка пива была всего одна. Он незаметно поглядывает на Оби-Вана. Интересно, а каково ему? Неужели он по своей воле поселился один в этой глуши? Разве не хочется ему порой вот такого, как у той парочки из фильма? Он же ещё не старый.– Оби-Ван, – тихо зовёт Энакин. – Ты счастлив?Сам Оби-Ван уже видел этот фильм, хорошо помнил концовку и сегодня следил за танцами больше, чем за сюжетом, но Энакина, похоже, совсем не трогала очаровательная Бэби. Сначала казалось, будто Энакин – просто не любитель жанра, но после вопроса положение немного прояснилось.– Да, – машинально отвечает Кеноби. Как и должен отвечать человек, который к своим тридцати построил карьеру, работал там, где хотел, получал хорошую зарплату, мог позволить себе квартиру и машину. Как человек, которому в будущем ничего не мешало завести крепкую любящую семью. Как человек, у которого вообще есть хоть какое-то будущее. Ещё полгода назад это ?да? было бы искренним, а после всего, что случилось потом, никому и в голову не пришло задавать такие вопросы. Спросить об этом мог только Энакин, который живёт себе и не знает ничего. И не его в том вина.– А ты?Энакин чувствует, что Оби-Ван неискренен. Это даже обидно, но потом он вспоминает, что они, вообще-то, совершенно чужие люди, со встречи которых даже полные сутки ещё не прошли. С чего бы Оби-Ван захотел откровенничать? Энакин задерживает на нём взгляд: счастливые люди выглядят иначе и не живут так, словно им плевать, что будет дальше. Энакину хочется знать правду, но вот так запросто вламываться в душу он не может (хотя в жилище вломился). Несколько минут он молчит, подбирая слова, а когда, наконец, собирается с духом и открывает рот, его прерывает сильный раскат грома.– Твою мать!На улице льет как из ведра, а они, увлекшись, даже не заметили. Его единственная одежда так и осталась висеть на дереве и снова промокла. Энакин подскакивает с дивана, бросаясь к двери, но желание бежать за вещами быстро отпадает – он не хочет мокнуть и мёрзнуть.– Что ж, – он беспомощно разводит руками, глядя на Оби-Вана. – Кажется, я задержусь ещё ненадолго.*** Утро следующего дня выдалось солнечным, и Оби-Ван решает, что сегодня кое-чьи наркоманские трусы перестанут быть мокрыми. Он встаёт, умывается, влезает под холодный уличный душ и завтракает исключительно чаем, запив очередную порцию таблеток, не забыв добавить к ним пару штук особенных: это нужно сделать – подвергать опасности жизни тех, кто окажется на дороге вместе с ним, Кеноби не собирается.– Мне надо в город, – сообщает он развалившемуся на кровати Энакину, получая в ответ только сонное ?угу?. – В этот раз забери свои вещи вовремя.Энакин снова закрывает глаза и пытается уснуть, но Оби-Ван ходит вокруг и гремит бутылками, не оставляя никакой надежды. С тяжёлым вздохом Энакин встаёт с постели, завернувшись в ту же самую простынь. Оби-Ван был прав: не помешало бы помыться – он ведь несколько часов провёл под дождём, буквально сидя в грязи. Он всё ещё не в восторге, что придется делать это в холодной воде, но за неимением альтернатив приходится смириться. Выудив из складок одеяла своё серое полотенце, Энакин выходит на улицу, где Оби-Ван загружает в багажник пикапа чёрные мешки с мусором.– Покажешь мне свой душ? Хочу помыться.– Наконец-то. Идём, – и уже в импровизированной душевой кабинке Кеноби поворачивает единственный вентиль, включая холодную (и только такую) воду. – Джакузи люкс к твоим услугам.Душ не занимает много времени, Энакин совершенно не привык, чтобы его поливали ледяной водой, но зато после такого он точно чувствует небывалую свежесть. Весь дрожащий, он выходит из кабинки, придерживая рукой обмотанное вокруг бёдер полотенце, и спешит зайти в дом – там можно хотя бы в одеяло укутаться.– Молодец, заслужил, – Кеноби протягивает ему свои длинные шорты и свитер. – Видишь? Мыться не так страшно, как говорят. Даже из тебя холодный душ человека сделал.– Я чуть не сдох от холода, – Энакин протягивает обе руки, забирая одежду и прижимая её к себе как родную. – Спасибо.И вместо того, чтобы скорее одеться, он стоит на месте, многозначительно поглядывая на Оби-Вана. Тот лишь недоуменно смотрит в ответ. Энакин вздыхает, сдерживая порыв закатить глаза.– Мне нужно переодеться и… воспользоваться твоим отвратительным толканом, – на секунду его взгляд устремляется в сторону унитаза, но снова возвращается к Оби-Вану, который так и не сдвинулся с места. – Давай, проваливай.Скайуокер подходит ближе и машет свитером в сторону Оби-Вана, выгоняя. Только когда удаётся остаться одному, он может сделать то, что собирался, и одеться. Как же хорошо в нормальной одежде. Шорты коротковаты, но за счёт того, что они задумывались как длинные, на Энакине сидят неплохо. Зато свитер достаточно растянут, чтобы в нём было комфортно. Энакин заглядывает в холодильник (неизвестно на что надеясь: вчера он своими глазами видел, что там пусто) и с разочарованием закрывает дверцу. Идея для завтрака приходит в голову сама собой. Он идёт к противоположной стене и берёт одну из стоящих на полу бутылок пива. По дороге он замечает в дверях свой уже высохший рюкзак и забирает, оставляя рядом с кроватью. Сделав ещё кое-что очень важное, Энакин выходит на улицу при полном параде и с бутылкой в руках. Что ж, это утро не такое плохое, ему даже начинает нравиться.– Красишь глаза? – это первое, что замечает Оби-Ван. – Не думал, что вместо запасных трусов ты носишь с собой косметичку.Он не отчитывает и не упрекает. Накрашенные глаза Энакина ему даже... нравятся? Совсем немного. Потом взгляд сам собой падает на открытую бутылку пива, одну из последних оставшихся:– Это ещё что?Выпад про косметичку Энакин оставляет без ответа – сказанное без упрёка, это даже веселит. Он проходит чуть дальше, замечает старую раздолбанную кушетку и садится под солнышком.– А это, – он приподнимает бутылку, делая глоток. – Жидкий хлеб. На завтрак. За неимением другого.– А, чёрт с тобой. Приятного аппетита.Оби-Ван уходит, махнув рукой. Он не собирается затягивать свою поездку в город ещё сильнее, чем уже есть сейчас, а это значит, что надо поторопиться. Ещё полчаса уходит на то, чтобы закончить с грузовиком, и когда Оби-Ван приходит попрощаться, то застаёт Энакина по пояс раздетым, лежащим прямо под палящими солнечными лучами и с наушниками.– Энакин.Музыка в его наушниках слишком громкая.– Энакин! – безуспешно старается Оби-Ван, а потом уходит в дом и возвращается с флакончиком. Он выдавливает крем для загара на ладонь и сам начинает растирать по коже.Допивший пиво Скайуокер совсем расслабился и настолько согрелся, что в свитере стало жарко. Поэтому свитер он снял и, свернув, подложил под голову, укладываясь голой спиной на кушетку и надевая наушники. Немного загара не помешает. От блаженства он закрыл глаза и потому в ужасе подорвался с места, когда груди коснулось что-то холодное.– Что за херня?! – недоверчиво смотрит он на Оби-Вана.– Не херня, а крем для загара, – терпеливо объясняет Кеноби. – Я тебя намажу. Давай, иначе обгоришь. Солнце здесь опасное.– Не надо, – Энакин весь подбирается, скрестив руки на груди и стараясь максимально закрыться: он не привык, чтобы кто-то трогал его вот так, слишком близко. – Я скоро пойду в дом.– Вот и займись этим сам. Я правда не хочу, чтобы ты обгорел.И Оби-Ван уходит, развалюха-пикап ждёт. Он закидывает на пассажирское сиденье последние большие сумки: две – под алкоголь, одну – под что-нибудь съедобное.?– Что бы ты делал, если бы узнал, что жить тебе осталось полгода? – как-то однажды спрашивал его Квинлан. Именно таким тоном произносят подобные слова люди, у которых впереди ещё много времени.– Я? Не думал об этом, если честно, – отвечал ему Оби-Ван точно таким же тоном. – А ты?– А я... – Квинлан задумчиво жевал зубочистку. – Я бы влюбился, натрахался бы на всю жизнь вперёд и перепробовал бы весь алкоголь, который найду?.В тот момент Оби-Ван ещё не знает, как скоро ему придётся вспомнить слова старого друга. Он не влюбился, не трахался, зато про алкоголь не забыл, каждый раз привозя с собой разные бутылки и повторяясь лишь в пиве. Вот и теперь его ждёт Сэйфуэй, на полках которого оставалось немало того, что стоило попробовать. На обратном пути Оби-Ван заезжает на заправку, берёт пончик, запивает химозным кофе из автомата и про Энакина почти не думает, тем неожиданнее снова застать его всё там же на улице, лежащего спиной кверху. Красной обожжённой спиной.– Парень, ты живой? – он садится рядом, даже смотреть на эту спину очень больно.Музыка в наушниках давно заглохла, а сами наушники успели свалиться с головы, поэтому чужой голос Энакин услышал даже сквозь сон и завозился на месте, что сразу отозвалось болью в спине. От этого он окончательно просыпается, непонимающе глядя на Оби-Вана.– Ты разве не уехал? – он пробует перевернуться, но снова чувствует боль. – Да что такое?Энакин морщится, пытаясь встать, но от этого становится больнее.– У меня к тебе те же вопросы, – со вздохом отвечает Оби-Ван. – Уже вернулся. Не дёргайся, только хуже будет. Давай, я тебе помогу.Он как можно бережнее обнимает Энакина за плечи, стараясь лишний раз не касаться обгоревшей спины. Встать на ноги им обоим удаётся только с третьей попытки, и Кеноби надеется, что к этому всему не прибавится тепловой удар. Он бегло окидывает взглядом кушетку, где спал Энакин, опасаясь найти косяк или чего похуже, но кроме утренней бутылки пива, крема для загара (очевидно – нетронутого) и наушников здесь ничего нет, это по-своему обнадёживает. Скорее всего его юный наркоман просто разомлел от жары и пива на голодный желудок, уснул, а теперь вот проснулся. Что ж, это будет не самая лучшая ночь в его жизни, которая, может, научит прислушиваться к добрым советам. Сам же Оби-Ван ожидал встретить этот маленький домик тихим и пустым, но теперь, когда Энакин до сих пор здесь, он даже рад. Всё-таки Оби-Ван – не тот человек, который любит полное одиночество. Проводить время с кем-то вроде Энакина – тоже не предел мечтаний, но разве в этой глуши может появиться кто-нибудь лучше? – Если будет тошнить, говори сразу. Тепловой удар – это очень серьёзно. У тебя болит что-нибудь? Голова, например? – про спину он не спрашивает, даже в полумраке комнаты на неё по-прежнему больно смотреть.Энакин слушает вполуха, у него так болит спина, что ни о чём другом он думать не может. Угораздило же заснуть прямо на улице. Он укладывается на кровать, обречённо утыкаясь лицом в подушку.– Не тошнит, – глухо отвечает он, не поднимая головы; кажется, Оби-Вану придётся потерпеть его ещё какое-то время – куда он пойдёт, такой раненый? – Но ощущение, как будто в лаве искупался.– Мне придётся с этим что-то делать, ты же понимаешь. Спусти пониже шорты, я сейчас.Аптечка Оби-Вана выглядит слишком убого для человека, много лет посвятившего медицине, но другой нет. Он высыпает содержимое на стол, отыскивая среди спазмолитиков, жаропонижающего и прочей бесполезной сейчас ерунды заветный тюбик с пантенолом. В голову приходит мысль, что ему всё равно придётся прикасаться к Энакину, пусть даже тот успел устроить из этого утренний концерт. Озвучивать это, впрочем, Оби-Ван не собирается: он не из тех, кто в паршивой ситуации стремится сделать человеку ещё паршивее.– А шорты-то зачем? У меня только спина сгорела! Опять какие-то извращенские штучки?По голосу невозможно понять, серьёзны ли его обвинения, да и, по правде, Энакин сам не знает. С одной стороны – слишком свежи воспоминания о недавнем вечере со старикашкой, а с другой – в Оби-Ване ему не видится никакой угрозы, даже наоборот, рядом с ним становится как-то спокойно.– Постыдился бы к больному приставать.– Ты слишком много думаешь о привлекательности собственной задницы, но, к твоему глубочайшему сожалению, я не хочу на неё смотреть, – Оби-Ван отвинчивает крышку, надеясь, что на этом их маленький спор окончится. – А ещё не хочу испачкать эти шорты. Спусти их немного, чтобы я мог намазать тебе поясницу. Не хочешь – можешь не спускать, не настаиваю. Только болеть у тебя же будет.Сегодня утром Энакин отшатнулся от прикосновений как от огня, но сейчас ничего не поделать – сам себе спину он не намажет, придется терпеть. Он, кряхтя, приспускает шорты – это тоже отзывается болью по всей спине. Оби-Ван уже не первый раз в довольно резкой форме говорит, что Энакин ему вообще не симпатичен. Хоть Энакин и старается делать вид, что всё правильно, но ему от такого немного досадно. В глубине души. Очень глубоко. Просто он и так никому никогда не нравился, а получать этому лишнее подтверждение вдвойне обидно.– Всегда бы так, – не удержавшись, комментирует Оби-Ван и усаживается рядом, выдавливая пантенол. Лучше бы это был какой-нибудь спрей, вот только спрея нет, а могло бы вообще ничего подходящего не оказаться, и тогда пришлось бы снова ехать в город. Он со всей осторожностью растирает мазь по коже, стараясь прикасаться совсем легко и не пропустить ни одного обожжённого участка. Сам Оби-Ван валяться на солнышке не любил: вместо того, чтобы получить красивый приятный загар, он становился красным как рак, а когда узнал, что с его цветом волос это частая проблема, то загорать вообще перестал и пользовался кремом. А вот Энакину загар наверняка пошёл бы, если бы этот самый Энакин слушал хоть кого-то, кроме себя.– Всё в порядке? Терпимо? – ещё Оби-Ван всё-таки смотрит на его слегка оголившуюся задницу. Совсем немного.Крем успокаивает жжение, хоть дискомфорт всё равно ощущается. Оби-Ван, надо отдать ему должное, подходит к делу со всей ответственностью, будто всю жизнь только и делал, что всяких обгоревших мазями натирал. И руки у него очень мягкие и ласковые – неожиданно для живущего в сарае пьяницы. Энакин закрывает глаза, стараясь сосредоточиться не на боли, а на том, какими приятными вдруг оказываются чужие прикосновения. О нём давно никто так не заботился, только мать, и то – в далёком детстве. Энакин почти забыл, каково это, инстинктивно избегая любого физического контакта, особенно с посторонними. Так безопаснее, так кому бы то ни было сложнее ему навредить. А сейчас он буквально на собственной шкуре убедился, что прикосновения – это не всегда плохо. Сейчас они дарят ему облегчение и чувство безопасности.А Кеноби продолжает своё дело и думает о том, что довольствоваться диваном ему придётся ещё несколько дней. И только теперь он вспоминает:– Ты собирался звонить семье. Позвонил?Энакин не звонил. Он вообще не общался с семьёй с тех пор, как Клигг сказал ему не возвращаться. Он видел пропущенный от матери, но так и не решился перезвонить, а она больше не пыталась с ним связаться. Не хочется поднимать сейчас эту тему, и без того херово.– Долгая история. Давай как-нибудь потом, – он замолкает на секунду, а потом добавляет. – Меня не ищут, если ты об этом. Мать знает, что я у друзей.– Ладно. Хотя бы напиши им, что с тобой всё в порядке, – Оби-Ван мягко поглаживает его плечо. – Я бы за тебя волновался.– Напишу, когда перестану подыхать, – Энакин соглашается больше для того, чтобы Оби-Ван уже закрыл тему, но от его слов становится теплее.Кеноби действительно перестаёт настаивать и уходит, чтобы вернуться со стаканом холодной воды. Ещё он думает, что Энакин красивый: стоило тому проспаться, умыться и успокоиться, как это становится заметным. Будь Оби-Ван лет на пять моложе, он бы, наверное, сделал первый шаг. Но ему тридцать и вряд ли будет тридцать один. А у Энакина... хотя бы пройдёт спина. Для того, чтобы перестало болеть остальное, что мучает его так сильно, Оби-Ван уже не успеет ничего сделать.***Несколько дней спустя стараниями Оби-Вана Энакин не только перестаёт подыхать, но и в целом чувствует себя достаточно хорошо, чтобы сидеть на краю обрыва, покуривая сигарету и любуясь опускающимся прямо в океан солнцем. Его одежда давно высохла, спина больше не болит от ожогов, а это значит, что причин задерживаться здесь больше нет. Только идти Энакину по-прежнему некуда, да и Оби-Ван не то чтобы выгоняет. На самом деле Оби-Ван вообще ничего не говорит по этому поводу и делает вид, что всё так и должно быть: делится своей кроватью, одеждой и едой. Впервые за долгое время Энакину хорошо и спокойно, его никто не донимает и не учит жить. Оби-Ван, конечно, иногда ворчал и занудствовал, но в целом оказался интересным собеседником. И, кажется, даже не пьяницей. Энакин ни разу не видел, чтобы тот напивался прямо до полусмерти. Возможно, алкоголь он просто коллекционирует. Мысль, что раз никто не выгоняет, то и уходить не обязательно, приходит в голову Энакина внезапно и кажется совершенно естественной. Не только потому, что больше нигде не ждут – ему просто нравится здесь и нравится Оби-Ван. Как человек, конечно же. Придумав для себя такой удобный вариант, Энакин расслабленно тянется к пачке, закуривая новую сигарету и позволяя себе думать о всяких отвлечённых вещах. Об океане, например. Здесь, на самом краю обрыва, Энакин может в полной мере оценить, насколько он огромен, необъятен и красив. Тёмная водная гладь отражает ярко-золотистые лучи заходящего солнца, и Энакин думает, что если он ещё когда-нибудь решится покончить с собой, то сделает это именно так: на закате прыгнет с обрыва в океан.Погружённый в свои мысли, он пропускает момент, когда его уединение нарушают, и голос Оби-Вана застаёт врасплох:– Собираешься прыгнуть?– Шутишь? Просто курю.– Прыгай, когда услышишь, как волна ударилась о берег. Тогда вода подхватит тебя. Когда я это сделал впервые, мне показалось, что я сломал себе шею, однако выплыл. Но не всегда получается так, как хочется, Энакин.Скайуокер поворачивается и хочет ответить… что-нибудь, но слова застревают в горле, когда он видит, что Оби-Ван вот так запросто стягивает с себя одежду, на самом деле собираясь прыгнуть. Энакин хочет сказать ему, что он сошёл с ума и что ему явно не дорога его жизнь, но ведь они только что выяснили: не всегда получается так, как хочется, поэтому Энакину остаётся лишь смотреть. Смотреть, как играют в рыжеватых волосах солнечные лучи, делая их практически золотыми, как щурятся на свет голубые глаза и как медленно открывается взору совсем бледная кожа живота, груди, плеч и бёдер… По мнению Энакина, это зрелище ни в чём не уступает по красоте тому, что он наблюдал несколькими минутами ранее. И, возможно, Оби-Ван нравится ему не только как человек.В считанные секунды всё меняется: Оби-Ван, разбегаясь, с диким криком летит прямо вниз, а Энакин подскакивает с места, не зная, что делать и куда себя деть.