1. Дом на берегу океана (1/1)

Утро начинается с мутного тумана в голове и омерзительной трели будильника, который в ту же секунду летит в стену и затихает. Энакин в полубреду встаёт с кровати и подходит к комоду, обнаруживая, что пакетик с травой пуст. Ну и как ему жить эту жизнь? В раздражении он захлопывает ящик и разворачивается обратно к постели, на которой ещё со вчерашнего вечера валяется смятый банный халат. А что его, собственно, останавливает?Энакин вытаскивает из петель широкий плотный пояс и распахивает двери просторного шкафа, где висит его немногочисленная одежда. Он перекидывает пояс через верхнюю перекладину и, связав петлю, просовывает в неё голову. В жопу всё. Он медленно опускается на колени, чувствуя, как натягивается ткань, сдавливая горло и перекрывая доступ к кислороду. Хорошо. Скоро всё закончится. Ещё чуть-чуть…Перекладина не выдерживает, с треском разламываясь на две части, и вместе с Энакином шумно падает на пол. И на грохот, естественно, прибегает мать, а за ней хвостом – сводный брат. Она смотрит с таким разочарованием, что лучше бы наорала. Он и без того знает, что никудышный сын, да и в целом – полный лузер. Даже сдохнуть нормально не смог.Поэтому он срывается сам.– Что тебе нужно в моей комнате? Почему вы постоянно вламываетесь ко мне? Вы не имеете права! Оставьте меня в покое, вон отсюда!– Да не нужна мне твоя комната, – тихо отвечает Шми и уводит Оуэна подальше, но Энакин всё равно успевает услышать тихое ?педик?, сказанное детским голосом. Он кое-как встаёт с пола и подходит к двери, чтобы запереть её, попутно снимая обмотанный вокруг шеи пояс.– Что? Так папа говорит, – слышится из коридора.Конечно, куда же без него. Энакин трёт мокрые глаза, размазывая по лицу чёрную подводку и слушает дальше.– Ты бы лучше поговорил с ним. Как мужчина.– Я не его отец.– Как мужчина, которого он уважает.– Он никого не уважает.Энакин не выдерживает. Он распахивает дверь и выходит в коридор. Как же они все его достали.– Говорите за моей спиной, да? – он старается, чтобы голос звучал спокойно, но истеричные нотки всё же проскальзывают. Сколько можно? Почему каждый в этом доме считает своим долгом чем-то его попрекнуть, за что-то отчитать или как-то пристыдить?– Ты что, красишься? – вот, опять началось.– Нет, – Энакин отвечает с вызовом, даже не подозревая о тёмных подтёках подводки на своих щеках.– Смой сейчас же.– Да пошли вы все, – Энакин возвращается к себе и хлопает дверью, не забывая на этот раз запереть её. Как хорошо, что уже сегодня он уедет подальше отсюда и не будет ни видеть, ни слышать эту семейку. Он включает Мэнсона на полную громкость и начинает собирать вещи. То, как открывается замок на двери спустя некоторое время, он, поглощённый музыкой и сборами, не замечает.– Энакин, что ты делаешь? – Клигг взломал его дверь и теперь стоит посреди комнаты, стараясь перекричать играющую из колонок песню.Энакин просто игнорирует. Сегодня, он свалит от них сегодня же.– Ты не мог бы сделать потише? – Клигг практически орёт на ухо, но Энакин упорно продолжает делать вид, что он тут один.– Энакин! – Клигг повышает голос, а потом просто берёт и выдёргивает провод из розетки, отключая компьютер и музыку вместе с ним. – Чем ты здесь занимаешься?– Собираю вещи, – Энакин ни на секунду не отрывается от своего занятия.– Я пришёл сказать, что нашёл тебе работу на лето. У моего коллеги есть автомойка…– Я уезжаю, – Энакин, наконец, заканчивает с сумкой и поднимает взгляд на отчима. – К другу.– Никуда ты не уезжаешь! – Клигг снова повышает голос, сокращая расстояние между ними.– Это ты так думаешь, – Энакин демонстративно достаёт из кармана зажигалку и пачку сигарет, прикуривая.– Я сказал, ты никуда не поедешь и будешь работать, – Клигг делает ещё один шаг и резко выхватывает сигарету прямо изо рта Энакина, швыряя на пол. – Не испытывай моё терпение.– Ни хрена! – Энакин и сам переходит на крик, хватая сумку и пулей вылетая из комнаты. Отчим, конечно, идёт за ним, а на вопли снова приходит мать.– Что здесь происходит?– Да скажи ты ему уже, ты обещала! – Энакин негодующе взмахивает руками, а Шми тяжело вздыхает и, прикрыв глаза, трёт пальцами виски. – Я разрешила ему, Клигг. Ещё неделю назад.– Нечего ему ехать чёрт знает куда чёрт знает с кем! Пусть работает!– Я уезжаю, а ты не имеешь права меня заставлять! Ты мне вообще никто! – кричит Энакин и уже срывается по направлению к двери, как в спину ему прилетает совершенно спокойным голосом:– Это ты никто. Бестолковый и бесполезный. Посмотри на себя, выглядишь как урод и ведёшь себя так же. Только мать расстраиваешь. Энакин замирает у самого выхода, и каждое слово отдаётся тупой болью в голове.– Выйдешь за эту дверь, и можешь больше не возвращаться.В этот раз дверью он хлопает так, что дребезжат стёкла на кухне.***– Никаких проблем, влез-вылез. Закроешь глаза, подумаешь о чём-то ещё, – Джош прикуривает и передаёт ему самокрутку. Энакин затягивается. Джош ухмыляется, а Энакин делает затяжку за затяжкой, лишь бы отключиться от реальности и от того, что собирается сделать сейчас. ?Триста баксов за два часа? – звучит как лёгкие деньги. Джош не первый раз предлагал ему подзаработать, ещё в колледже. Энакин всегда отказывал. Кроме этого раза.Долбаный Клигг заблокировал его карту, а ему нужно как-то заплатить за траву. Ну и на что-то жить, конечно. Поэтому сейчас они сидят в машине Джоша в безлюдном захолустье и ждут, а Энакин прикладывает все усилия, чтобы накуриться до беспамятства. Темноту вокруг нарушает свет фар подъехавшего и остановившегося недалеко от них автомобиля.– Если позвоню – беги. Он знает, что можно, а что – нет. Можешь сказать, чтобы не смотрел на тебя.– Мне как-то не по себе, – затяжка. – Не знаю, мне это не нравится.Джош не отвечает, а только молча протягивает ему целый пакет травы. Весомый аргумент. Чужой автомобиль нетерпеливо сигналит.– Это лучше, чем где-то вкалывать, – звучат последние напутственные слова, и Энакин, перебарывая себя, забирает рюкзак и выходит из машины. Чем раньше он начнёт, тем быстрее это закончится. Он подходит к чёрному лексусу, открывает дверь и садится на переднее пассажирское сиденье. Водитель – довольно зрелый мужчина с седыми волосами, одетый в дорогой костюм – поворачивается к нему, рассматривая и улыбаясь прямо-таки по-отечески.– Не волнуйся, мой мальчик. Я не сделаю тебе ничего плохого.Энакина едва не выворачивает от омерзения, когда чужая ладонь ложится на его колено и медленно движется вверх. Кажется, одного косяка было недостаточно, чтобы он мог расслабиться. Нужно поскорее с этим покончить. Энакин закрывает глаза и, закусив губу от обиды и отвращения, тянется к поясу собственных штанов, чтобы расстегнуть и приспустить их.– А ты молодец, – похвала звучит как издёвка, и Энакину хочется разрыдаться. Что он творит?Стянуть штаны окончательно не даёт внезапно зазвонивший телефон, и Энакин, моментально придя в себя, распахивает дверь, буквально вываливаясь наружу. Это что, копы? Вот же дерьмо. Он пускается бежать прямо так – в наполовину спущенных штанах, кое-как пытаясь натянуть их на ходу.– Эй, стой! – за спиной раздаются крики и шум, но Энакин бежит куда глаза глядят, практически не разбирая дороги в кромешной тьме: откуда тут взяться фонарям? Останавливается он лишь тогда, когда на бег не остаётся сил. Он устало приваливается спиной к какому-то забору и сползает вниз, давая волю эмоциям. Какой же он хренов неудачник! Слёзы сами стекают по щекам, и буквально в ту же секунду он срывается в неконтролируемые рыдания, не замечая никого и ничего вокруг. Вдали слышатся раскаты грома, и на землю падают первые капли, но дождь – последнее, что сейчас волнует бьющегося в истерике Энакина.*** На старых настенных часах ровно три, и единственный источник света в этом доме – такой же старый, но исправно работающий телевизор.– Ты же не любишь, когда тебя осуждают.– А особенно когда осуждаешь ты.Оби-Ван здесь один, если не считать двух бутылок пива, стоящих на полу рядом с диваном. Спать не хочется, но и заниматься чем-то ещё не хочется тоже, поэтому он выбирает смотреть.– Вот я и молчал.– Да у тебя на лице всё написано.Нить сюжета давно потеряна, да и смотрит он с середины, абсолютно не понимая, о чём именно говорят эти двое полицейских и куда едут.– Только проблема в твоём лице, а не в моём.– Трудно общаться с человеком, который постоянно всех обсирает, как ты. Понимаешь?Оби-Ван тоже не особо в курсе. Он больше не делает тщетных попыток вникнуть в сюжет и просто пьёт своё пиво. В этом доме нет хорошего телевизора, нет удобной кровати с ортопедическим матрасом, нет горячей воды и даже нормального туалета, зато полно алкоголя. Оби-Ван выбрал это сам и ни о чём не жалеет. По крайней мере – сейчас. Он мог бы быть далеко отсюда. Очень-очень далеко.– Я тебя никогда не учил жить, Марти.– Нет-нет-нет. Ты сразу осуждал.*На этом моменте терпение Оби-Вана заканчивается хотя бы в том, что ему очень нужно отлить: выпитое пиво не собиралось исчезать магическим образом и требовало выхода естественным путём. На улице льёт уже несколько часов, и Оби-Ван выходит под дождь в том, в чём был – зонтика в этом доме тоже нет. Остановившись на краю обрыва, он расстёгивает штаны: немалым плюсом этой забытой всеми развалины, купленной за смешные гроши, была возможность справлять малую нужду прямо в океан. Кто ещё может похвастаться такой роскошью? Кеноби теперь может, только особо некому. Когда он почти заканчивает со своим делом, где-то сзади в шуме дождя раздаются громкие всхлипы и подвывания. Оби-Ван застёгивает ширинку, возвращается домой буквально на минуту (уж что-что, а монтировка там есть) и идёт проверять. До ближайших соседей минут пятнадцать езды на авто, и это значит, что всхлипывающая проблема свалилась лично на его, Оби-Вана, голову. Он идёт на звук и видит сидящего на земле совсем молодого парня, прижавшегося спиной к забору, а рядом с ним – рюкзак. И никакого транспорта поблизости. Даже велосипеда. Оби-Ван наклоняется к нему.– Эй.И получает в ответ лишь новую порцию рыданий.– Эй! – свободной от монтировки рукой Оби-Ван машет перед его лицом и даже щёлкает пальцами у самого носа, но ничего нового не происходит, приходится схватить его за подбородок и повернуть к себе. Теперь Оби-Ван может рассмотреть пирсинг, грязные разводы на щеках и зрачки, из-за которых почти не видно радужки. Парень явно обдолбался травой или чем похуже. Кеноби ловит себя на малодушном желании оставить всё как есть, вернуться в дом, переключить канал на что попроще и допить своё пиво, а потом снова отлить и улечься, наконец, спать. Останавливает одно: этот разукрашенный наркоман к утру отбросит коньки прямо здесь, и тогда придётся иметь дело с полицией.– Вставай, – последний раз пытается Оби-Ван. Бесполезно. Он смотрит на монтировку, тяжело вздыхает и бросает её на землю, вместо этого ухватив промокшего насквозь и уже дрожащего от холода парня. Шевелить ногами тот не собирался, и Оби-Вану приходится тащить его на себе всю дорогу от забора до дивана. По телевизору уже идёт что-то другое.– Я звоню в полицию, – без особых надежд на ответ сообщает Оби-Ван, действительно взяв в руки телефон. Абсолютно разряженный. Зачем он нужен, если не собираешься никому звонить и сам ни от кого не ждёшь звонка? Оби-Ван втыкает зарядник и честно собирается позвонить позже. Зато хотя бы рыдания затихают.*** Энакин приходит в себя только когда понимает, что обстановка вокруг поменялась. Он помнит, что был на улице и никуда оттуда не уходил, и уж точно у него не было компании в лице непонятного бородатого мужика. Накатывают воспоминания о том, как он чуть не провёл сегодняшний вечер, и это заставляет подскочить на месте.– Ты кто? Что это за херня? – он озирается по сторонам, оценивая обстановку: похоже, его притащили в какой-то заброшенный сарай, местечко не самое приятное и ассоциации вызывает соответствующие. – Я вызову копов, если ты хоть пальцем меня тронешь!Он судорожно шарит по карманам, но понимает, что телефона при себе нет. Это очень-очень плохо.– Очухался, надо же, – и Оби-Ван искренне этому рад: тело, подающие признаки жизни, гораздо лучше, чем тело вообще без них. – Это я должен спрашивать, кто ты такой, потому что именно ты сюда приполз. Каким-то образом. Давай, звони своим копам. Не забудь сказать, что ты обдолбался наркотой, а потом влез на чужую территорию. Это мой дом и мой забор, у меня есть документы на каждый клочок этой земли.Телевизор продолжает работать даже сейчас, и с его экрана неестественно бодрый диктор вещает о том, что в ближайшую неделю дождь и солнце будут постоянно сменять друг друга. Оби-Вану в общем-то плевать, он собирался выходить на улицу лишь за тем, чтобы отлить, и делать это с одинаковым успехом можно под дождём, под солнцем, в тумане или даже при низкой облачности. Обычно телевизор не мешает, но под него вопли этого промокшего до трусов наркомана становятся совершенно невыносимы. Оби-Ван ищет пульт и не находит, с сожалением припомнив, что видел его сегодня как раз на диване. Приходится идти через всю комнату, чтобы вырубить из розетки.– Проорался? Молодец. Слушай внимательно: я позвоню в полицию, как только мой телефон зарядится. До этого момента у тебя есть время придумать связную историю, в которую поверят твои копы.Теперь Оби-Ван ясно видит его лицо: разводы на щеках – не грязь, а косметика, и пирсинга куда больше, чем показалось вначале, а в мокрых волосах – яркая синяя прядь. Рюкзак этого парня так и остался мокнуть у забора рядом с брошенной монтировкой, но Оби-Вану, наверное, всё равно, особенно когда снаружи опять гремит. Он мог бы уже допить своё пиво и уснуть на диване под очередной начатый с середины фильм, а не вот это вот всё.Поняв, что вред ему причинять не собираются, Энакин как-то сразу теряет весь запал и тяжело оседает обратно на диван, стараясь занять как можно меньше места, словно это поможет ему спрятаться если не от своих проблем, то от копов – точно. Хоть он только что и кричал громче всех, но общаться с полицией у Энакина нет никакого желания, ведь его собеседник прав – он обдолбался наркотой и вдобавок держит целый пакет в рюкзаке. Энакин ёжится и ёрзает на диване – мокрая одежда неприятно холодит и липнет к телу, а силы, кажется, окончательно его оставили. Он поднимает взгляд и тихо, без особой надежды произносит:– Не надо копов.Оби-Ван смотрит на свой заряжающийся телефон и вздыхает: он тоже не очень-то хочет иметь дело с полицией. Ситуация ведь прояснилась, так? Никто больше не собирается сдохнуть под его забором, обеспечив неприятности на всё то время, что ему вообще здесь осталось. Ничего особенно плохого не произошло. Какое-то время Кеноби хранит молчание, а потом решает не усложнять им обоим жизнь на ровном месте.– Хорошо. Не надо копов. Если тебе холодно, сними мокрое.– Мне не во что переодеться, – так же тихо отвечает Энакин, чувствуя себя максимально потеряно – прямо как его рюкзак, оставшийся неизвестно где.Он ещё раз оглядывается по сторонам, рассматривая комнату внимательнее. Да, это, определённо, какой-то сарай. Унитаз, воткнутый в пол буквально в полуметре от того, что тут считается кухней, приводит Энакина в священный ужас. Разве так можно? Он снова переводит взгляд на мужчину: взлохмаченные рыжеватые волосы и такая же едва отросшая борода, растянутая футболка, словно с чужого плеча и общий нездорово-помятый вид. Энакин уже знает ответ, но всё равно спрашивает.– Ты правда здесь живёшь?– Нет. Ты переборщил с наркотой, и поэтому тебе мерещится, что я вообще существую, – невозмутимо отвечает Оби-Ван, выуживая из шкафа простое серое полотенце. – Держи. Вытрешься и прикроешься. Или собираешься спать в мокром?Энакин с трудом сдерживает порыв ответить, что алкоголизм – такая же зависимость, как и наркомания, и уж кто бы осуждал. Вместо этого он забирает протянутое полотенце, рассматривая его и понимая, что таким особо и не прикрыться, но что теперь поделать – не сидеть же в самом деле в мокром?Следующим делом Кеноби доливает воду в чайник, решив, что пиво – как-то холодновато для этой ночи, а более крепкий алкоголь будет уже лишним. Ему вдруг захотелось просто заварить чай. Как в старые добрые времена. Куда добрее, чем эти, которые уже наступили.– Ты собираешься стоять здесь? – Энакин подозрительно щурится. Никакой второй комнаты, ванной или даже банальной ширмы здесь нет, а раздеваться перед посторонними он не намерен.– Я здесь живу вообще-то, – Оби-Ван высыпает чайные листья в заварочный чайник. – И могу стоять везде, где хочу. Какие-то проблемы?– Ты извращенец? Я не буду раздеваться перед тобой! – он снова начинает нервничать, но в голову закрадывается довольно логичная мысль – будь этот человек извращенцем, уже бы давно сделал свои грязные дела, пока Энакин был не в себе, и поэтому добавляет уже более мирно:– Выйди, пожалуйста, мне нужно переодеться.– Минуту назад тебе не во что было переодеться, – отвечает Оби-Ван, но упираться не пытается. Он оставляет в покое чай и действительно выходит из дома, прикрыв за собой дверь. Вместо того, чтобы честно мокнуть на крыльце, Оби-Ван идёт к забору. Чужой рюкзак валяется там, где его оставили, как и монтировка. Между хождениями туда-сюда проходит не так уж много времени, но Кеноби искренне считает, что этого достаточно. Снять мокрое, обтереться полотенцем – дело двух минут. И он почти смирился с тем, что сегодня спит не один.– Если ты до сих пор не разделся, то я сам тебя раздену, – со всей серьёзностью заявляет Оби-Ван, кинув мокрый рюкзак у входа, к утру точно натечёт лужа. Ну и пусть.За это время Энакин успевает снять с себя мокрые вещи, воспользоваться туалетом и, наскоро вытеревшись, кое-как обмотать полотенцем бедра. После всех этих манипуляций ему едва ли становится теплее – он фактически сидит голым в помещении, где и отопления-то никакого нет. Зимой здесь, наверное, умереть можно от холода.– А ты точно не извращенец? – спрашивает он в ответ на угрозу раздеть. Звучит этот диалог странно, но Энакин просто ещё не отошёл от сегодняшних приключений. Сейчас он сидит в другом (сухом) углу дивана и пытается согреться, обхватив себя руками за плечи и съёжившись ещё больше, чем раньше.– На извращенца ты похож больше, чем я.Чай заварился достаточно, чтобы Оби-Ван счёл это сносным и разлил его по чашкам. Он ставит их на низкий прикроватный столик и краем глаза случайно замечает одну маленькую деталь.– Надо же, сосок проколот. Что у тебя ещё проколото? Язык?К чашке с горячим Энакин тянется сразу же, обхватывая её ладонями, чтобы получить хоть немного тепла.– А тебе так интересно? – он высовывает язык, показывая, что там нет никакого пирсинга. – Только не нужно нотаций читать, я уже наслушался.Энакин подносит чашку к губам и делает глоток: чай приятно обжигает горло, становится немного теплее.– Железки меня не настолько волнуют, чтобы из-за них тебя воспитывать. Скажи-ка мне о другом. Сколько тебе лет? Родители волнуются за тебя. Я могу им позвонить, если назовёшь номер.Энакин вспоминает, с каким скандалом несколько дней назад ушёл из дома, и желание звонить куда-либо пропадает напрочь. – Мне уже восемнадцать, я не обязан отчитываться. Позвоню днём, незачем будить их среди ночи, – добавляет он, чтобы на сегодня этот вопрос точно никто больше не поднимал.К своей чашке Оби-Ван даже не прикасается, занимаясь исключительно тем, что раскладывает кровать. Чаще всего сам он засыпает под пледом на диване, не особо утруждая себя чем-то подобным, но теперь половина дивана промокла, да и оба они туда при всём желании не втиснутся. Разложенная кровать с нормальной подушкой и таким же нормальным одеялом выглядит даже уютно, и Оби-Ван клятвенно обещает себе перестать вырубаться на диване.Энакин смотрит на разложенную кровать и снова хмурится.– Я не буду спать голым вместе с тобой.– Это я не буду спать вместе с тобой, потому что ты голый. А ещё немытый и обкурившийся. Уж извини, это не предел моих мечтаний, – сейчас парень выглядит куда адекватнее, чем в их жизнеутверждающую встречу у забора, поэтому Оби-Ван с немалым облегчением решает, что истерики там было больше, чем наркотиков. – И я даже не знаю твоего имени.Как бы обидно ни звучали подобные слова, в эту минуту Энакин рад их слышать. Он и сам не горит желанием делить постель, пусть и вынужденно, с пьяницей.– Энакин, – отвечает он и снова отпивает чай. Главное, что обошлось без копов и криминала, а о том, что делать дальше, он подумает завтра. Переживания этого дня измотали его окончательно.– Оби-Ван, – тоже представляется Кеноби, и ему становится как-то полегче. И задница, прикрытая лишь полотенцем, сделала этого Энакина куда менее борзым, чем был вначале. Значительно сложнее становится орать и чего-то требовать, когда жопа голая, и Оби-Ван решает пока что не делиться своей одеждой. Он достаёт из шкафа свитер лишь для того, чтобы кинуть на мокрую часть дивана: если уж спать здесь, то в сухости и тепле, раз кровать и одеяло достались сегодня всяким там наркоманам.– Кстати, у тебя и душа-то нет, чтобы помыться, – Энакин всё ещё пытается понять, как вообще кто-то может существовать в таких условиях, а горячий чай и более-менее спокойная обстановка развязали ему язык. Этот Оби-Ван – довольно фриковатый тип, и Энакин невольно чувствует какую-то общность.– Так ты правда здесь живешь? – повторяет он вопрос, который задавал некоторое время назад. – Как тебя вообще занесло в эту глушь?– Знаешь, иногда люди мечтают всё бросить и поселиться в маленьком доме на берегу океана вдали от всех, – начинает Кеноби вполне мирно, а потом хмурится. – Как видишь, это дом. И он, как ты уже заметил, маленький. Если бы ты не обжимался с моим забором, то океан наверняка заметил бы тоже.В словах Оби-Вана была своя доля правды, и на этом он решает закончить с ночными откровениями: не вываливать же историю своей жизни перед первым встречным, которому плевать.Энакин знает. Наверное, как никто. Он и сам был бы не против сбежать от всего: от семьи, от учебы, от всей своей никчёмной жизни и поселиться вот так, как Оби-Ван (почти – нормальные душ и туалет он всё-таки хотел бы) – один посреди океана, чтобы никто и близко не подходил. Только с последним пунктом Оби-Вану не повезло – ему на голову свалился сам Энакин.– А душ здесь есть. Только он на улице. Теперь расскажи, что ты так громко оплакивал сегодня.– Жизнь свою оплакивал, – Энакин пожимает плечами и смотрит в сторону. Не рассказывать же случайному знакомому о том, как он чуть не переспал с каким-то старикашкой ради пакета травки? Отвратительно. Его снова передёргивает – он никогда больше даже не подумает в этом направлении. Хочется затянуться, только у него с собой даже сигарет нет. Всё осталось в рюкзаке.– Есть покурить?– Не курю.А зря. Оби-Ван столько лет заботился о себе и своём здоровье, а с ним всё равно случилось именно то, что случилось. Он видел людей, которые курили по несколько пачек и прожили долгие годы. Теперь-то ему всё равно. Может, начать курить?– Я бы тебе предложил, но мои вещи остались хрен знает где.Кеноби отлично знает, куда делись эти вещи, но молчит: пусть теперь и можно курить сколько угодно, а всё равно не хочется, чтобы здесь пахло сигаретным дымом. Энакину бы подумать о том, что делать дальше. Ехать обратно в коттедж к ребятам у него нет никакого желания – там постоянно тусуется Джош, а после сегодняшнего он не отстанет. Энакин теперь и так должен ему денег, ведь их уговор не состоялся, а соглашаться на ещё одну сомнительную авантюру он точно не станет. Возвращаться домой он тем более не горит желанием, да и Клигг его вроде как выгнал, так что он теперь практически такой же бродяга, как и Оби-Ван, только у Оби-Вана, в отличие от него, есть хотя бы этот сарай. Но это всё потом.Кеноби снова открывает шкаф в поисках чего-то под голову вместо подушки, а когда находит, то Энакин уже спит, реагируя на попытки разбудить лишь недовольными стонами. Приходится снова тащить его на руках, на этот раз – от дивана до кровати.