человеческий фактор: портрет десятый — сехун; (1/1)

Сехун откидывается острыми лопатками к каменной стене и так замирает. Дыхание сбито, в легких горит: пришлось пробежать, петляя, несколько длинных переходов, чтобы избавиться от настырного мальчишки – сына лавочника, у которого Сехун рискнул стащить батон хлеба. До сих пор чуть теплый, хоть и смятый рвано за бок грязной ладонью. Сехун смотрит на него долгие пару минут, пока восстанавливает дыхание, а потом медленно подносит к лицу, осторожно принюхиваясь. Дорогой и вкусный, белый мягкий хлеб – в Гнезде такого не пекли, разве что к Праздникам. А в этом году, после двух подряд неудачных урожаев, прекратили вообще. Живот звучно заурчал. Сехун нервно оглянулся – в узком тупике, куда он скользнул, было сыро и стыло. Шум широких переходов и близкой базарной площади в такую щель будто залетали неохотно, из-за чего отчуждение ощущалось почти физически. Так, словно выпрыгнул из потока громких подземных рек и теперь наблюдаешь за буйным течением со стороны.Не участвуя – привычное для Сехуна чувство. Он скривился и рывком откусил сразу большой кусок. Последний раз Сехун нормально ел, кажется, пару дней назад, поэтому хлеб он начал пережевывать сразу тщательно – наученный горьким опытом. Проглотил с усилием пересохшей глоткой, жалко хлюпнул носом. Сехуну было плохо: драные кроссовки едва ли спасали ступни от бега по каменным переходам, тонкие десятки раз штопанные штаны и такая же куртка совсем не защищали от стылых сквозняков. И даже с трудом отвоеванный у вселенной хлеб – и тот не лез в глотку. То ли от бега, то ли от чувства вины, потому что Матушка учила никогда ничего не воровать. Но она вообще много чему учила – Сехун слушал ее до семи лет, а потом перестал. До него в Гнезде никому не было никакого дела – просто не сложилось. Так что Сехун довольно быстро осознал: раз тебя как будто бы и нет – то и делать ты можешь все, что хочется. Ну, и что получится.И сейчас Сехуну очень хотелось пить. Он завернул батон в вытянутый из кармана платок и спрятал за пазуху, после чего осторожно вернулся ко входу в тупиковую нишу и быстро огляделся – люди занимались своими делами, не обращая на нескладного подростка никакого внимания. Торговцы шумели криками, от ближайшей открытой лавки душно тянуло жаром и тяжелыми запахами готовящейся еды, на которые не отзывался позитивно даже пустой желудок.Сехун приметил нескольких людей, у которых можно было бы спросить воды, обязательно сделав при этом жалостливые глаза, и уже собирался вынырнуть в толпу – когда толпа неожиданно притихла.Расступилась, создавая пространство вокруг трех вышедших из центрального коридора фигур: две мужские, рослые, крупные, а одна – низкая и тонко нескладная, какие бывают у тринадцатилетних подростков.Какая – только тощее – была и у самого Сехуна. Выходцы с Верхних ярусов – и зачем только рискнули спуститься вот так в Нижний город. Остановились у одного из прилавков – старший из мужчин тут же о чем-то заговорил с торговцем, другой – развернулся лицом к толпе, телохранитель. Сехун досадливо поморщился. Он не то чтобы действительно ненавидел людей из Верхнего города, как это делали другие, – он их не понимал. Сехун и наверху-то был всего пару раз, а небо видел лишь однажды – рваным серым лоскутом, натянутым между переходами и мостами Средних ярусов. Ничего примечательного. Зато Сехун видел тяжелый серебристый браслет на запястье мальчишки и знал, что за такие можно получить очень хорошие деньги. Стоило ли ради них рисковать? Может быть – а может быть и нет. Сехун не знал – и что главное, ему было плевать. Он проскользнул между остановившимися зеваками и присмотрелся внимательнее: плотная-плотная толстовка, теплые брюки, заправленные в добротные ботинки, растрепанные черные волосы и несколько висячих сережек в левом, видном Сехуну ухе.Кошачий разрез темных глаз и капризным изгибом – губы. Волна раздражения толкнулась под ребрами – нечестно. Почему у этого мальчишки было все, а у Сехуна – не было ничего? Он не понимал. Не понимал так сильно и так болезненно, что когда рывком пронесся, дергая за браслет в нужном для ловкого надлома месте, совсем забыл о третьем, казалось, отвернувшемся, телохранителе. Который тут же поймал Сехуна за шкирку. Преклонных лет мужчина обернулся, смеряя трепыхающегося Сехуна презрительным взглядом, телохранитель сухо уточнил, что ему делать ?с этим? дальше, а мальчишка. Мальчишка переводил потрясенный взгляд с лица Сехуна на свой браслет в его руках, и в его глазах уверенно разгорался восторг. – Опусти на землю, – властно произнес он, опережая своего, наверное, отца. Хватка на воротнике Сехуна тут же чуть ослабла, из-за чего тот смог сделать полноценный вдох – и тут же закашлялся. Подумал порывом попробовать еще раз сбежать, но столкнулся взглядом с мальчишкой. Прямым и внимательным, заинтересованным взглядом. Ты можешь делать все, что пожелаешь, если до тебя никому нет никакого дела – Сехун уяснил это за свои тринадцать лет жизни. Схема простая и, что важнее, исправно работавшая – прямо сейчас дала первый сбой. Мальчишке с Верхних ярусов было не все равно.Он властно протянул Сехуну раскрытую ладонь, кивая на браслет: – Сам отдашь? Сехун окинул его взглядом. Подростково нескладный, но плотный и уверенно держащийся – если бы им пришлось схватиться один на один, исход не казался таким уж очевидным. Интересно. Сехун хмыкнул тоже. Скривил губы, отзеркаливая самодовольную усмешку мальчишки, и без капли сомнения уточнил:– А сам отобрать сможешь?