человеческий фактор: портрет девятый — марк; (1/1)

Марку было зло.Зло так сильно, как, наверное, никогда прежде в жизни. Пожаром в легких и горечью на основании языка, от которой хочется некрасиво сплюнуть. Он чувствовал как тело мелко потряхивает – ознобом, потому что он выскочил из комнаты в одной футболке, но не только. Марка трясло отчаянно острым бессилием, от которого почти нестерпимо хотелось что-то сломать или хотя бы просто ударить. Но вместо этого он стоял неподвижно, уложив руки локтями на перила, и смотрел на Центральную площадь Нижнего города с высоты третьего этажа закругленных балконов. Люди внизу привычно шумели, что-то продавали и что-то покупали, решали какие-то вопросы, обсуждали какие-то события. Жили обычно и повседневно, так, будто мир только что не раскололся на до и после. Впрочем, кого волнует мир семнадцатилетнего ребенка из Гнезда. Марк повел плечами.Он сейчас – совершенно один и возвращаться ему вдруг оказалось некуда. Тэн, выслушав, согласился принять его в Дом, но только после нескольких дней, в которые стребовал обещание все обдумать. Хотя о чем тут думать – Марк понятия не имел.В носу противно защипало.Произнесенное спокойным снисходительным тоном ?ты пожалеешь, если уйдешь? долбило в висках бешенством с легким оттенком сарказма – откуда Тэну знать, что Марк чувствует сейчас и что будет чувствовать после. Разменяй он свои семь десятилетий, о которых говорили в Гнезде, или даже хоть сто. Тэн ничего не знает – и он не угадал, Марк не пожалеет потом. Марк жалеет уже сейчас. Сколько он себя помнит, с Донхеком никогда не было легко. Громкий, наглый, смешливый и невыносимый в своих вечно издевательских интонациях и передразниваниях. Делящий одну на двоих с Марком комнату, не оставляющий его в покое даже на ночь. Донхек в какой-то момент стал его личным кошмаром.И Марк не понимал – почему. Почему не получалось просто договориться, почему от разговоров все становилось лишь хуже и тяжелее. Словно на каждое произнесенное вслух слово приходилось не меньше трех невысказанных. Словно Марк недоговаривал не только Донхеку – но и самому себе. Он обессиленно выдохнул, с силой растирая лицо ладонями. Время близилось к ночи и пора было принимать решение: возвращается ли он в Гнездо или ищет ночлег в другом месте. Причем, со вторым никаких проблем – у Марка достаточно знакомых, но какое-то непонятное сопротивление внутри не разрешало так просто сдаться. Что-то между гордостью и упрямством, крайне громкое и самодостаточное, с чем Марк не имел дела никогда раньше до Донхека. Один простой вопрос: ?а почему уходить должен именно я??, на который у Марка не находилось ответа. Он огляделся по сторонам. Встрепанный и бледный, почти бескровный, с острыми скулами и болезненно краснеющими глазами, Марк, наверное, выглядел совершенно нездорово. Темные, почти черные волосы растрепаны нервными пальцами, в них то и дело зарывающимися, мятая футболка, зауженные рабочие брюки, массивные ботинки с криво завязанными шнурками. Неудивительно, что редкие в этой части балкона прохожие, нет-нет, да косились. Марк сжал ладони в кулаки, принимая решение: он вернется в Гнездо прямо сейчас, вернется в их общую комнату, и если у Донхека найдутся претензии – у Марка найдется, что на них ответить. Всю дорогу назад Марк крутил эти мысли в голове, по кругу, наполняясь злой отчаянной решимостью, но все равно замер перед дверью, не в силах сделать последний шаг. В тех словах, которые каждый из них недоговаривал – в них что? Марк мотнул головой и ввел код, готовый к чему угодно, но.В комнате было тихо. Донхек, неудобно свернувшись от холода спал на его, Марка, кровати, обняв подушку обеими руками. Совсем тощий, совершенно безобидный – и беззащитный, такой, от которого дыхание перехватывает уже вовсе не раздражением. Марк, растерявшись, остановился посреди комнаты, понимая, что готов был действительно ко всему, кроме этого. А Донхек, почувствовав чужое присутствие, сонно приоткрыл глаза и так и остался, не шевелясь и смотря в чужие. Не до конца осознанно, но прямо.Без вызова и без злости. Устало. Тихо. В голове у Марка вдруг стало абсолютно тихо и спокойно, в груди – глухо. Он сделал вдох, чтобы что-то произнести, но не нашел ни одного подходящего слова. Да и неподходящего тоже. Донхек выгнул бровь в привычном вызове, мол, и что ты сделаешь дальше – вызове, который так нестерпимо бесил годами, но прямо сейчас – прямо сейчас Марк с кристальной ясностью осознал: это защита. Донхек, от него, Марка, защищается, свернувшись на его же кровати в обнимку с его же подушкой – глупее не придумаешь. Настолько нелепо и абсурдно, что неуместная улыбка сама скользнула на губы. Марк, сдаваясь – теперь уже по-настоящему – едва слышно усмехнулся, получая в ответ непонимающе нахмуренные брови. Произнес тихо, но твердо:– Я никуда не уйду, – не ультиматумом и не угрозой, просто, фактом. Донхек чуть неловко сел, не выпуская подушку из рук и не разрывая зрительного контакта. Кивнул – сначала медленно и глубоко, а потом еще трижды отрывисто и мелко.– Хорошо, – сказал сиплым со сна голосом, прокашлялся. – Как скажешь. Марк кивнул тоже, неловко.– Хорошо. Боязливо и осторожно, но губы Донхека медленно растянулись в слабой и усталой, но простой и искренней улыбке. Он повторил еще раз, тихо:– Хорошо. А потом подвинулся чуть в сторону, освобождая Марку место рядом с собой.