Часть 31 (1/1)

Меня передергивает как от удара. В голосе Чанёля столько боли, что я в ней захлебываюсь. И ярости, и отчаяния, и острого ощущения несправедливости. Я знаю, Чанёль, знаю. Но меньше всего на свете я хочу, чтобы ты об это пачкался. Я и так в этой грязи погрязла на много-много лет. Не нужно еще и тебя в этот ад за собой тащить.—?Что? —?на лице моей матери непередаваемые эмоции. Впервые за всю ее жизнь (наверное, впервые, я не могу знать точно) кто-то приказывает ей встать на колени. Не просит, не предлагает. Приказывает. Мне кажется, это худшее из всего, через что она могла пройти.—?Я сказал: на колени,?— Чанёль выплевывает каждое слово с такой ненавистью, что у меня внутри холодеет.Вот она?— настоящая его злость. Все, что было до этого, меркнет на фоне происходящего в эту минуту. Я рада, что не вижу сейчас его глаз. И дело не в том, что я боюсь. Я просто не хочу видеть, как он смотрит на людей, которым готов вскрыть грудную клетку. Его останавливает только то, что перед ним женщина. На нее он никогда не поднимет руку. И я кожей осязаю, как сильно он жалеет об этом.—?У вас всего минута, время пошло,?— Чанёль не церемонится, он ставит ее перед фактом. На месте мамы я бы, наверное, упала от разрывающих меня на части эмоций. Чанёль не смотрит на часы, он считает вслух. —?Раз. Два.Каждое его слово вбивается мне в голову, въедается мне под кожу, разносит в ничто психику.—?Да кто ты такой? С чего ты взял, что я сделаю так, как ты сказал? —?усмехается мать, пытаясь защититься, но даже мне понятно?— что-то внутри нее надламывается и дрожит. И теперь я еще больше не хочу знать, что сейчас творится в чанёлевских глазах. Я не выдержу.—?Двенадцать. Тринадцать. Четырнадцать.Чанёль не то что за женщину, он ее даже за человека не держит.—?Я у тебя спрашиваю! —?терпения у нее больше нет, я это четко осознаю. И я знаю, что после таких выпадов она ударит. Господи, как это жалко?— знать, после какой фразы и после какого выражения лица ты поймаешь оплеуху.—?Двадцать. Двадцать один.Чанёль ведет отсчет, не обращая никакого внимания на нее, и я боюсь представить, насколько это страшно?— быть игнорируемой им.—?Эй, ты!Рука у нее нервно дергается, а я, поняв, что сейчас будет, не могу допустить того, чтобы Чанёля втянули еще и в это. Вот только он меня опережает, словно почувствовав мой порыв: успевает выставить руку в сторону и так и не позволить мне дорваться до матери, а второй перехватывает ее за запястье, так яростно сжимая, что мне на секунду чудится?— сейчас сломает.—?Двадцать девять. Тридцать. Тридцать один.Я понятия не имею, что Чанёль будет делать, когда время закончится. Секунды утекают сквозь пальцы, и мамино бездействие продолжается. Знаю, на колени она не встанет. И если честно, я не хочу этого. И дело не в прощении. Мне очень давно все это не нужно, так что все ее возможные извинения заранее обесценены.Мать вырывается из чанёлевских рук, и он ее отпускает. Вероятно, делает это нарочно, потому что она падает, не рассчитав, что ее вот так просто освободят. Не на колени, но падает. Сидит у меня в ногах, но я не чувствую совершенно ничего даже от этого факта. Встанет она на колени или нет, извинится или нет, это не принесет мне ни удовлетворения, ни радости, ни ощущения, что все кончено. Для меня этот ад закончился еще вчера.—?Сорок пять. Сорок шесть.У меня от его отсчета кружится голова, и я мертвой хваткой цепляюсь в руку Чанёля. Чтобы не упасть. Чтобы совсем не потерять равновесие?— и физическое, и душевное. Чтобы не сгореть заживо от ощущения ненависти.Мама не поднимается и смотрит на меня так, словно я испортила всю ее жизнь. Может, так оно и есть. Но, увы, во мне нет ни капли сожаления по этому поводу. А в ней слишком много гордости, чтобы сейчас встать, чувствуя ядовитое унижение.—?Пятьдесят два.Меня от нервозности начинает тошнить. Ненавижу это: когда плохо морально, а эта вся гадость, кислота, разъедающая душу, требует выхода и сказывается на физическом состоянии.Пальцы холодеют.Если я после всего этого выживу, то, наверное, это буду уже не я.—?Пятьдесят восемь,?— и внутри все скручивается, причиняя боль. —?Пятьдесят девять,?— уверена, на руке Чанёля останутся полумесяцы. —?Шестьдесят.—?И что теперь? —?даже сидя на полу, она умудряется держаться достойно, прямо и гордо. Смотрит снизу вверх и все равно давит меня своим превосходством.—?Время вышло,?— кажется, этот отсчет помог Чанёлю протрезветь?— бесы внутри него больше не пытаются сорваться с цепей. Сидят очень тихо. —?Вы потеряли последнюю возможность извиниться. И последний контакт с Джи. Из вас никудышная мать, которая только и делала, что без конца избивала своего ребенка. Поскольку это был ваш единственный вклад в воспитание Джи, вам рядом с ней больше незачем находиться,?— его слова пропитаны сжигающей дотла издевкой. —?Ваше появление будет расцениваться как покушение на ее жизнь. Будьте столь любезны, избавьте нас от необходимости встречаться с вами в суде.Мне почему-то всегда казалось, что если Чанёль и вмешается, то будет материться как проклятый, а он сейчас даже голоса не повышает. Он ставит мою мать перед фактом, который, как известно, трудно оспорить. И это обезоруживает ее?— она сидит на полу, то открывая, то закрывая рот, совершенно не понимая, как ей возразить ему.Чанёлю не нужны ее попытки вывалять нас в грязи. Он берет меня за руку и выводит из зала. Я иду следом, не спрашивая, куда мы идем, что теперь будет, а самое главное?— как он вообще обо всем узнал. Или это была случайность? Голова кишит вопросами, которые сейчас представляются мне непрерывно жужжащими осами. Прикоснешься, попытаешься разгадать?— и в кожу тебе тут же вопьется жало.Чанёль ведет меня по лестнице. Нынче это непопулярный способ подниматься или спускаться, и людей на лестничных пролетах совсем нет. Свет горит не везде, и то?— тускло. Самое то, откровенно говоря.Не знаю, откуда во мне берутся сейчас силы, но я резко торможу и сильно тяну Чанёля на себя, впечатываясь в его спину лбом. Я дрожу как осиновый лист, и теперь Чанёль чувствует это всем телом.—?Если ты не подашь на нее в суд, ты будешь великой дурой, Джи,?— тихо замечает Чанёль.—?Я не подам, Чанёль,?— говорю я абсолютно уверенно. Не колеблясь ни секунды. Может, я и есть великая дура, и всего того дерьма мне даже мало. Но я не могу. Как бы то ни было, а эта жестокая и властная женщина подарила мне жизнь.—?Ну и дура.Видимо, сил и у него тоже никаких.—?Даже не спросишь, почему? —?шепчу я ему в спину.—?Уверен, у тебя будет какая-нибудь притянутая за уши причина.—?Она подарила мне жизнь, Чанёль.Он со вздохом расцепляет мои руки и медленно поворачивается ко мне. В его глазах боль, усталость, отчаяние и… бессилие.—?Которую тут же обесценила.Его слова бьют мне в ребра. Так сильно, что темнеет перед глазами. Хочется сползти на пол и разрыдаться, потому что я знаю?— Чанёль прав. Женщина, подарившая мне жизнь, сама же ее обесценила.—?У меня рука не поднимется, понимаешь? —?я всхлипываю, ни на секунду не опуская глаза. —?Ты прав, мне нужно подать на нее, упечь ее за решетку, разрушить ее жизнь, но… Чанёль, у нее и так ничего нет. Только работа. Это единственное, что не дает ей сойти с ума. А в тюрьме она съедет с катушек. Я не хочу опускаться до ее же уровня. Поверь мне, она сама сожгла все хорошее, что у нее могло бы быть. Это худшее наказание.—?Твоя никчемная жалость тебя погубит,?— Чанёль начинает злиться. —?Не подашь ты, подам я, Джи. Мы уже говорили об этом.—?Я не прощу тебе этого,?— заявляю я.—?Мне ты не простишь то, что я тебя спасаю, а ей простила сломанную психику?—?Я ничего ей не простила. И не думаю, что должна. Я не смогу тебе этого объяснить, Чанёль,?— вздыхаю я.—?Колючка,?— предостерегающе начинает он, но сейчас я непреклонна и, сколько бы он ни давил, не сдамся.—?Я не напишу на нее заявление,?— твердо говорю я. —?И ты тоже не напишешь. Ей все вернется и без нашего вмешательства, пойми ты наконец. Меня не осчастливит то, что ее посадят. А то, что ты приложишь к этому руку, и вовсе меня расстроит. Не надо.Чанёль молчит. Злится на меня чертовски.—?Пожалуйста,?— выдыхаю я, ощущая себя на грани истерики.Я даже не представляю, каких сил ему сейчас стоит кивнуть мне. А он, наверное, даже не представляет, как безумно я его люблю.~Чанёль увозит меня от студии все дальше и дальше. Я не спрашиваю, куда. В конце концов ему сейчас виднее, где мне будет лучше. На всякий случай я отправляю бабушке сообщение, что я с Чанёлем?— чтобы она не волновалась почем зря. И так у нее выдался тяжелый день.Едем мы недолго, но мне все равно кажется, что время тянется подобно жевательной резинке. Неприятно и вязко. Чанёль припарковывает автомобиль около незнакомой мне пятиэтажки. На мой удивленный взгляд парень только неловко улыбается.—?Я подумал, что то, что тебе сейчас нужно,?— это тепло и свет. Может быть, это несколько самонадеянно, но лучше я попросту ничего не придумал.Я улыбаюсь ему в ответ и выхожу из машины. Мы поднимаемся на последний этаж?— Чанёль по пути проверяет почтовый ящик и вытаскивает оттуда кучу конвертов и газет, бурча себе что-то под нос. Это выглядит так очаровательно, что я не замечаю, как вновь расплываюсь в совершенно неконтролируемой улыбке.—?Ну, пришли,?— мы застываем у двери, и Чанёль достает из кармана ключи. Я всем своим существом чувствую его волнение.Пак впускает меня в квартиру, а сам заходит следом. Внутри темно, но стоит ему щелкнуть выключателем, как маленькая прихожая освещается и являет мне самый настоящий бардак.—?Опять?! —?в ужасе смотрит Чанёль на это безобразие. —?Ну мам! Я же только недавно убрался здесь!—?Ты дома? —?доносится откуда-то из квартиры, и у меня просто-напросто падает сердце. Пак Чанёль, ты хитрый лис. —?Санхо утром куда-то торопился, все там разнес.—?Его нет?—?Неа, отчалил куда-то,?— голос приближается к нам, и я нервно цепляюсь за Чанёля. Черт возьми, я совершенно не готова ко встрече с его матерью!—?Ты что творишь? —?шепчу я, чувствуя, что сердце бьется где-то в районе горла.—?Ничего,?— ухмыляется Чанёль, и мне хочется его стукнуть. По голове. Чтоб неповадно было.В прихожей появляется та самая женщина, которую я уже видела когда-то давно в магазине. Вблизи она еще красивее?— у нее волосы до плеч, вьющиеся на концах, аккуратные и прекрасные черты лица. Чанёлевские глаза?— точь-в-точь ее. Одета она в старенький цветастый халатик до колен: ноги у нее немного кривые, но явно заметно, что она ни капли этого не стесняется и чувствует себя замечательно, оголяя их.—?Ой, а чего ты не сказал, что у нас будут гости? —?улыбка озаряет ее лицо, а я думаю о том, что выгляжу наверняка просто ужасно. Что у меня на голове? Что с лицом? А одежда? Чертов Чанёль!—?Здравствуйте,?— я неловко кланяюсь и, выпрямившись, стараюсь пригладить волосы.—?Привет,?— совсем просто говорит мне она, по-прежнему улыбаясь, и мне кажется, что этой ее улыбкой можно прикрыться как пледом, настолько она теплая и приятная. —?Негодник, как ты мог меня не предупредить?—?Решение было спонтанным, ма,?— хмыкает Чанёль, снимая ботинки. —?Разувайся, колючка. Ты прости, я не успел убраться.Я рассеянно стягиваю с ног туфли. Если честно, бардак в прихожей?— последнее, что меня сейчас волнует. И Чанёлю как никому другому это должно быть понятно.—?А у колючки твоей имя есть? —?женщина намекает на то, что Чанёлю следует представить нас друг другу, но я его опережаю, стараясь не превращаться в желе от слов ?колючки твоей?.—?Джи, рада знакомству,?— я вновь кланяюсь, а Чанёлю, видимо, очень нравится смотреть на смущенную меня. Предатель.—?Так это к тебе мой голубь летал, значит? —?хихикает она совсем по-девчачьи. —?А я?— Лин. Можешь звать меня по имени и давай без официоза? Не надо мне кланяться, я чувствую себя антиквариатом.Я неловко киваю, а Чанёль продолжает лыбу давить. Ничего, вот ему как влетит, так мозгов сразу на порядок больше станет.Пока Чанёль возится, убираясь в прихожей, его мама вытягивает меня к себе и отводит на кухню, без конца болтая. Руки у нее мягкие. Такие, какие они и должны быть у матерей.—?У меня там не убрано, извини. Так вышло, что я ненавижу это дело, и Чанёль, когда приходит, сам наводит тут порядок. Уверена, у него в студии этой его все еще хуже, но здесь он прямо соблюдает чистоту,?— смеется Лин и усаживает меня на стул. —?Посиди пока тут, посплетничаем, пока мой оболтус там прибирается. Вы давно вместе?—?Ну-у-у,?— теряюсь я,?— столько всего произошло, что мне кажется, будто уже целую вечность, но на самом деле чуть больше месяца, наверное.—?Он же тебя не обижает? —?заговорщическим шепотом спрашивает она, и я с улыбкой качаю головой. —?Вот и хорошо. Ты меня прости, я совершенно не знаю, как себя вести с тобой. Чанёль меня никогда ни с кем не знакомил, я знала его друзей только тогда, когда он был еще совсем маленьким. Но с тех пор прошло много времени, а он не рассказывает мне, с кем водится. А тут привел девушку! Негодяй мелкий, даже не сказал мне.Я улыбаюсь, и тепло разливается в груди. Она обзывает Чанёля любя, это понятно, и мне кажется это безумно милым. Женщина крутится по кухне, словно юла, доставая тарелки и продукты. Видимо, считает своим долгом меня накормить, а я без дела сидеть не могу, поэтому принимаюсь ей помогать.—?Вы же уже целовались? —?тихо-тихо спрашивает она, поглядывая, не идет ли Чанёль, а я думаю, что, наверное, цвет моего лица сейчас схож с цветом помидоров в ее руках.—?Да,?— киваю я, неимоверно стесняясь.—?А это уже было? —?вопрос ожидаемый, но меня все равно передергивает. Так открыто не спрашивает даже бабушка. По моим глазам и поведению все быстро становится понятно. Лин хлопает в ладоши и вдруг обнимает меня крепко-крепко, я даже теряюсь от неожиданности. —?Надеюсь, он был аккуратен? —?хихикает она, а потом добавляет:?— Шучу-шучу. Прости, что смущаю тебя, но от него я никогда этого не услышу.—?Ничего,?— улыбаюсь я, обнимая ее в ответ. Давние слова Чонина о ней совершенно не вяжутся с тем, что я сейчас вижу. —?Чанёль никогда на меня не давил и всегда был осторожен со мной. Как будто боялся сломать.—?А так и надо! —?заверяет меня его мама, отстраняясь и заглядывая в мои глаза. —?Ты же такая маленькая и хрупкая. Еще бы он действовал по-другому.Вскоре, однако, Лин настаивает на том, чтобы я сидела, говоря, что я гость и не должна ей помогать. Чувствую себя не совсем комфортно, но слушаюсь ее, понимая, что мне ее не переубедить. Все-таки с Чанёлем они не только внешне похожи.Он заходит в ту минуту, когда женщина колдует над кастрюлей. Судя по запаху, готовит она рамён, и Чанёлю это не совсем нравится.—?А у нас ничего другого не было? —?спрашивает он, заглядывая ей через плечо.—?Я же готовить не умею,?— хмыкает она. —?Если бы ты предупредил, я бы хотя бы почитала в Интернете, что вкусненькое сделать. Говорю же, ты оболтус! Привел девушку и ни слова не сказал. Не стыдно?—?Неа,?— озорно ухмыляется Чанёль и садится рядом со мной. —?Рамён, так рамён. Мы не привереды.Я улыбаюсь, кивая. Для меня и правда не имеет значения то, что мы сейчас будем есть. Важна компания?— люди, которые меня окружают в эту минуту. Напряжение отпускает. На Чанёля я больше не злюсь за то, что не сказал, куда он меня везет. Спонтанные поступки имеют искренние последствия.—?Я могла пересолить, или еще чего,?— предупреждает Лин, наконец присаживаясь напротив нас. —?Знаю, моя еда не сравнится с маминой, но я старалась, пусть и не умею готовить.Чанёль напрягается, но я не позволяю ему и слова сказать.—?У меня нет мамы, так что сравнивать не с чем, не переживайте,?— говорю я эти страшные слова совершенно спокойно.—?Ох, вот как? Джи, прости, я не знала,?— Лин расстраивается, наверное, думая, что вызвала неприятные воспоминания, и я спешу убедить ее в обратном.—?По факту она жива,?— вдох,?— но для меня?— мертва,?— выдох. —?Все хорошо.Лин медленно кивает, глядя на Чанёля, а потом снова улыбается мне. И я окончательно понимаю: все хорошо. В этой маленькой неприбранной кухне плохо попросту не может быть.~После нашего скромного ужина мать Чанёля извиняется за то, что ляжет спать пораньше?— ей завтра на работу. Но я ни капли не обижаюсь, улыбаясь ей и убеждая ее в том, что мы с ней еще непременно посидим и поболтаем от всей души. В ней так много солнца, что мне хочется обнять ее. Что я собственно и делаю, считая, что мой искренний порыв ее только обрадует.—?Останешься у меня? —?спрашивает Чанёль, прислонившись к дверному косяку. Он не подразумевает ничего такого, да и если бы подразумевал, я бы отнеслась к этому спокойно, он знает.—?Останусь,?— сразу отвечаю я, не дав себе и секунды на размышления. Сейчас больше всего на свете я хочу побыть именно с ним.Чанёль кивает и ведет меня в свою комнату. В этой его спальне куда чище. Вероятно, потому что он здесь ночует крайне редко. Чанёль зажигает ночник и тянет меня на себя?— к кровати. Усаживает между своих ног, как маленького ребенка, и берет мои руки в свои.—?Ты хорошо подумала, колючка? —?этот вопрос не дает ему покоя, но я уже все решила, и Чанёлю придется принять это как факт.—?Более чем,?— киваю я. —?Я знаю, ты переживаешь, и тебе больно. Но я очень не хочу, чтобы ты этой грязью пачкался. Достаточно одной меня, правда.—?Я втянул тебя в свои неприятности, а ты не позволяешь приблизиться к твоим.—?Ты приблизился,?— улыбаюсь я. —?И ты сам знаешь, насколько сильно. Ты помог мне поставить точку, Чанёль, а дальше… дальше ничего нет.—?Я спрошу в последний раз, Джи,?— говорит он. —?Ты точно хорошо подумала?—?Точно,?— и вновь ни секунды на размышления. Вытянуть все это из наших отношений, выдрать с корнем.Чанёль кивает. Он вынужден смириться, потому что в этот раз я непреклонна. Я не передумаю, он это понимает, но почему-то надеется на иной исход. А сейчас я закрываю этот вопрос. Для меня и правда больше ничего нет. Все закончилось, а я не Бог, чтобы кого-то наказывать.—?Спасибо,?— шепчу я, заглядывая в родные глаза. Я не хочу, чтобы тебе было из-за меня больно, Чанёль, поэтому давай прекратим.Я подношу его руки к своим губам и целую. Он даже на мгновение теряется, хмуря брови и рассеянно разглядывая меня. Если бы он только знал, сколько всего сделал для меня своими руками, если бы только знал. Чанёль завороженно следит за мной, и я вся покрываюсь мурашками.Слезы капают нам на руки, стекая по моим губам, но Чанёль не двигается. Позволяет мне выплакаться.Я целую его пальцы?— один за другим.Я целую руки, которые вернули моей жизни цену.