Часть 27 (1/1)

Чанёль провожает меня до дома в полной тишине. Все, что можно и нужно было сказать, мы уже сказали друг другу взглядами и губами. Иное будет лишним. И даже молчание кажется чем-то правильным и ожидаемым. Потому что мы оба едва ли в состоянии выслушивать глупости, сидящие внутри нас. Я виню себя за то, что зацепилась за его слова и сделала из мухи слона. А Чанёль… кто знает. Во всяком случае лично мне понятно только то, что он и зол, и чувствует себя виноватым одновременно.—?Колючка,?— зовет меня Чанёль, когда мы останавливаемся у ворот моего дома, и я резко оборачиваюсь. Внутри все клокочет от ожидания и страха неизвестности,?— хотя бы ты принимай меня таким, какой я есть. Пожалуйста.И я не знаю, чего в его голосе больше: боли или отчаянных попыток не казаться задетым моей идиотской импульсивностью. Но что бы это ни было, мне снова становится стыдно. За эти два дня я своими поступками все нервы ему вымотала.—?Про… —?извинение почти срывается с моих губ, когда Чанёль резко прикладывает к ним свой палец и качает головой.—?Не нужно. Я сказал это не для того, чтобы ты извинялась,?— поясняет он, а потом ласково проводит пальцем по моим губам, поглаживая и вызывая жар внутри.—?Все равно. Я…—?Джи, не нужно,?— повторяет Чанёль, и взгляд его твердеет. Этот его тон, не предвещающий ничего хорошего, заставляет меня заткнуться и больше ничего не говорить. Паку действительно не нужны мои извинения. И осознание этого заставляет меня пожалеть о том, что мне-то его чертово ?прости? требовалось как глоток свежего воздуха.Ты ничтожество, Джи. Ничтожество.—?Иди отдыхай. Завтра нам с тобой нужно отснять весь материал к клипу. Выспись как следует, поешь. Я заеду за тобой после пар. Напиши мне, когда закончишь,?— говорит Чанёль, коротко целует меня в уголок губ и собирается уйти, но мне такое вот прощание совершенно не нравится. Потому что потом, уверена, я снова буду на него дуться. И лучше прекратить все это сейчас.Поэтому я хватаю его за запястье и наваливаюсь сзади, крепко обнимая за пояс. Носом утыкаюсь ему в спину и замираю. Я стала совсем смелой (или глупой), раз наплевательски отношусь к тому, что мы стоим у моего дома и что нас в любой момент могут увидеть. Все это начинает казаться нелепым страхом. В конце концов я за свою жизнь получила достаточно, чтобы теперь не переживать еще и из-за этого. Хватит.Я сжимаю Чанёля так сильно, что мне кажется, будто я ему сейчас все ребра переломаю таким образом. Ничего не могу поделать со своим приступом неконтролируемой нежности. А еще стыдно ведь.Слышу, как Чанёль усмехается. Вероятно, думает о том же. Но не отходит. Послушно стоит и терпит мои стальные объятия. А мне его будто мало, так крепко я в него вцепилась.—?Сломаешь еще,?— шутит Чанёль, делано вздыхая, как будто я его душу.—?Ага, ты фарфоровый, что ли? —?хмыкаю я, но все же отпускаю.Чанёль ничего не отвечает, только улыбается теперь мягче и ласковее.—?Спокойной ночи, колючка.—?И тебе,?— отвечаю я, засовывая руки в карманы и перекатываясь с пятки на носок и обратно. На этот раз я позволяю ему уйти и не удерживаю. С нас на сегодня определенно хватит.~Когда я говорила, что пощечина мне не помешает, я действительно яро желала, чтобы кто-нибудь надавал мне по лицу, да еще и по рукам. Мысли, оказывается, материальны. Во всяком случае мне, получающей по поводу и без, стоит быть с ними осторожнее. И с прогулами тоже.За всем тем, что успело случиться в моей жизни, я банально забываю о том, что мама любит контроль и что она периодически звонит моему декану и просит лист посещаемости всех предметов. Разумеется, она все знает, и ждать от нее чего-то вроде милосердия глупо. Пощечина больше не кажется такой уж желанной.А отца дома нет.Как всегда.Как всегда, когда мне нужно его присутствие, чтобы решиться дать отпор.—?Почему ты прогуляла пары? —?мама не называет ни дней, ни предметов. В этом нет необходимости, потому что я и сама знаю, что и когда пропустила и по какой причине.—?Не хотелось идти,?— частично это правда.—?Да что ты? —?у меня нет сил на то, чтобы распознавать определенные оттенки в мамином голосе, переходы или намеки. Отвертеться сегодня все равно не выйдет?— она ведь давно меня не била. Самое время.?Ты вообще в курсе, что есть статья за домашнее насилие???Ты не представляешь, что будет, если приду я. Ты даже вообразить себе не можешь, сколько дерьма я на нее вылью. Ты этого хочешь? Я ведь приду, Джи?.?Колючка, клянусь, если я найду на тебе хоть один новый шрам или синяк, я сделаю все, чтобы твоя мать на коленях перед тобой ползала и извинялась, понятно??—?И почему же тебе не хотелось идти?Я чувствую, как усталость сжимает меня в тиски. Еще минута, и я упаду без сил прямо к ногам матери и засну. Прошедшие два дня плохо на мне сказались. И сейчас у меня совершенно нет никакого желания выслушивать мамины нотации. Итог всегда один, к чему прелюдия?—?Если ты собираешься меня ударить, то сделай это уже. Зачем тянуть? Ты ведь в конце разговора все равно поступишь так, как планировала с самого начала, когда узнала, что я прогуляла пары. От того, что ты проводишь допрос с пристрастием, ведь ничего не изменится, верно? Мои ответы на твои вопросы всегда неправильные,?— вздыхаю я и думаю о том, как дошло до этого?— никогда в жизни не позволяла себе такое говорить. —?Бей, и я пойду спать наконец.Мать застывает и только открывает и закрывает рот, потому что не знает, что сказать. Мой слабый выпад оказывается для нее большой неожиданностью. Я говорю правду довольно будничным тоном, не кричу и никоим образом не даю понять, что испытываю по этому поводу. Обычное безэмоциональное заявление, не заслуживающее особого внимания.Однако для матери оно имеет какую-то иную окраску и непонятное для меня значение. Потому что она мне ни слова не говорит и даже не бросается мне вслед, чтобы научить уму-разуму, когда я прохожу мимо и поднимаюсь по лестнице.Не знаю, о чем она думает?— жалеет, удивляется, решает, как со мной расправиться? Что бы это ни было, я и знать не хочу.~Мне ничего не прилетает даже утром. Я не удивляюсь?— прилетит потом. И, несмотря на то, что вчера я лишь по странному и нелепому стечению обстоятельств избежала побоев, я вновь прогуливаю университет. У Чонина сегодня нет пар, и мы договорились встретиться. Друг, конечно, успевает пошутить, что я с Чанёлем совсем от рук отбилась, но в итоге соглашается на мою выходку.Отдохнувшей не чувствую себя ни капли. Я проспала как убитая, а толку? Утром все тело ломило и разрывалось на части от боли, аппетита не было, да и слегка лихорадило. Расслабиться придется иным способом. Для начала?— в компании Чонина. А потом?— когда будем с Чанёлем снимать клип.—?Не стыдно уплетать пироги, пока твои одногруппники отдуваются за тебя? —?приветствует меня Чонин, шутливо и по-братски давая легкий подзатыльник. Для профилактики.—?Стыдно у кого видно,?— выдаю я какую-то глупость и довольно принимаюсь искать в меню что-нибудь еще, ибо, пока ждала Чонина, успела съесть свой чизкейк.—?Неужели Чанёль так плохо на тебя повлиял? —?притворно ахает Чонин и оглядывает меня, наконец присаживаясь напротив. —?Выглядишь так, словно всю ночь пила.—?И как только Чанёль еще не сбежал, скажи? —?подыгрываю я другу, а он расплывается в улыбке Чеширского кота.—?Какая ты прелесть,?— смеется Чонин. —?Что, совсем забыла своего друга, как только парень появился? Ни стыда, ни совести. А ведь это я вас свел!Я закатываю глаза и едва сдерживаю улыбку. Каждый раз, встречаясь с Чонином, я думаю о том, что мне его очень не хватало. Его шуток, попыток постебаться, улыбок. Да и просто его присутствия.—?Мне теперь памятник тебе поставить?—?Было бы неплохо, героев надо знать в лицо.Я фыркаю, качая головой. Все такой же. Самооценка где-то за пределами Вселенной.—?А тебе за прогулы-то не влетит? —?как бы между прочим интересуется Чонин, попутно делая заказ. —?Не припоминаю, чтобы у твоей мамы был нимб над головой и крылья. Что там еще у ангелов?—?Еще вчера влететь должно было,?— я пожимаю плечами так беззаботно, что у Чонина даже лицо от удивления вытягивается.—?И?—?Ну, синяков же нет.—?Может, ты их замазала? Чем вы там, хитрюги, пользуетесь, чтобы свои родинки и тыры-пыры скрыть?—?Под ?тыры-пыры? ты имеешь в виду прыщи и веснушки? —?хмыкаю я.—?Да откуда мне знать, что вы там себе замазываете? Ходят с тонной штукатурки на лице, ужас.—?Ты теперь что, за естественную красоту?—?Не то чтобы. Просто если я свою девушку без макияжа не узнаю, будет очень неловко,?— подмигивает мне Чонин, а я в свою очередь думаю: мы говорим о таких глупостях, какую-то несусветную чушь мелем, но мне комфортно и хочется просидеть тут вечность. —?А! Вспомнил! Вы еще засосы замазываете,?— и тут я давлюсь своим кофе. —?Что, уже был такой опыт? —?усмехается Чонин. Наверное, он бы сейчас даже сам себе ?пять? дал, так ему понравилось то, какой эффект произвели его слова.—?Ты идиот, Чонин.—?Не удивила, — качает головой Чонин и резко меняет тему: — Ладно, шутки в сторону. Ты узнала о прошлом своего Ромео? Что он от тебя скрывал?Я со вздохом откладываю вилку. Чонин ведь еще ни черта не знает, и мне, честно говоря, не улыбается ему все рассказывать. Вовсе не потому, что я ему не доверяю, а потому, что это стоит определенных моральных сил, которых у меня пока нет. Но если не сейчас, то никогда. К тому же Чонин не только мой друг. Да и хочется и с ним тоже обмозговать эту ситуацию.—?То, что я скажу, тебе не понравится,?— говорю я.—?Поверь, Джи, я готов абсолютно ко всему. Стаж сериального задрота?— десять лет.Я горько усмехаюсь. В самом деле?— происходящее напоминает чертов сериал. Так все по-дурацки. Со мной случаются вещи, которые приключаются с героями телеэкранов и книг. И поэтому так сложно поверить в то, что я не проснусь однажды и не пойму, что все было сном.—?Я предупредила.Чонин только плечами пожимает. Так же беззаботно, как и я, когда только начинала копаться в прошлом Чанёля. Опыт показывает, что ничем пренебрегать не стоит. В особенности тревогой и плохим предчувствием.—?Чанёль и Чунмён занимались торговлей органами.Вот так просто. За чашечкой кофе. Будничным тоном. В обычной тихой кафешке. Глазами, которые не выражают ни-че-го. Губами, которые вот-вот задрожат.Чонин молчит. Переваривает. Улыбка застывает на его лице и кажется до безобразия неестественной.—?Я, конечно, понимаю, что твое чувство юмора оставляет желать лучшего, Джи, и очень ценю то, что ты пытаешься апгрейднуться, но скажу честно?— это ни капли не смешно.?— А я и не шутила,?— нам приносят заказ. Но ни кусочка от этих шоколадных блинчиков не полезет в мое горло.—?Это слишком даже для моих сериалов,?— совсем тихо выдает Чонин, а мне становится тоскливо. Ему предстоит пройти все стадии осознания и принятия. И это будет нелегко.~С Чонином мы сходимся на том, что он попытается все переварить. После такой ошеломляющей новости шутить не получается, и атмосфера становится напряженной?— чувство комфорта пропадает так же быстро, как появилось. Мы оба стараемся говорить о чем-то отвлеченном, но я часто ловлю Чонина на том, что он бессмысленным взглядом пялится на чашку или в свою тарелку. Концентрации никакой.И в который раз после того, как я все узнала, меня пробирают мурашки. Все-таки прошлое Чанёля?— страшная вещь, чтобы рассказывать о ней так, словно я говорю о дожде, который обещали ночью. Я-то смирилась с этим лишь потому, что слепа сейчас?— любовь не знает еще и такого понятия, как ?преступление?. Зато окружающие все видят и воспринимают иначе. То, что сказала бабушка тогда,?— лишь попытка не сделать мне больно. То, как повел себя Чонин,?— стремление не задеть меня и не сказать лишнего. Но я готова услышать что угодно, потому что останусь глуха к его словам.Я решаю сама добраться до Чанёля?— выветриваю из себя все мерзкие и гадкие мысли. Не хочу идти к нему с подобным. Да и надо вести себя как обычно. Сомневаюсь, что он будет рад узнать, что я рассказала о его секрете еще и Чонину. Конечно, рано или поздно Чонин себя выдаст. Но сейчас мне просто этого не хочется.—?Ты рано,?— удивленно тянет Чанёль, когда открывает дверь. Выглядит так, словно только встал с постели?— на щеке следы от подушки, да и глаза сонные совсем.—?Ты спал?—?Есть такое,?— кивает Чанёль, пропуская меня в квартиру. —?Отменили пару?—?Я не ходила сегодня в университет,?— я пожимаю плечами и скидываю с ног ботинки.Чанёль присвистывает и присаживается на пуфик около полки с обувью. Прищурившись, смотрит на меня, будто пытается понять, точно ли я перед ним.—?С чего это вдруг?—?С Чонином была. Мы давно не виделись.—?О, а я уж было подумал, что это я?— причина твоей неуспеваемости в университете,?— фыркает Чанёль.—?Моей неуспеваемости?—?Прогулы ведут к тому, что ты скатываешься по баллам,?— поясняет Чанёль и улыбается. —?Я, конечно, не особо люблю учиться, но ты вроде никогда не жаловалась.—?Бывают такие дни, когда просто не хочется в универ. Вчера я тоже не ходила. Думаю, ты понимаешь. Наверняка школу прогуливал,?— усмехаюсь я, представляя, как Чанёль сбегал с уроков.—?И не раз,?— гордо выпятив грудь, заявляет Чанёль, вызывая у меня улыбку. —?Ты не голодна? —?спрашивает он, когда я прохожу в студию. —?Начнем сразу?—?Я поела. А ты?—?Я редко завтракаю,?— говорит Пак, зевая и попутно включая компьютер.—?Завтракаешь? Но ведь уже вечер,?— хмурюсь я, подходя к полотну.—?Для меня еще утро?— я только встал,?— подмигивает мне Чанёль, смачно целует в щеку и исчезает за дверью. —?Ты разминайся пока, я приму душ и переоденусь.Но разминаться без Чанёля неинтересно?— мне нужны его сводящие с ума взгляды. В студию он не приходит, а я, честно говоря, катастрофически нуждаюсь в его присутствии и в том, как он на меня смотрит. Когда я знаю, что его лисьи глаза неотрывно и восхищенно следят за каждым моим движением, то стараюсь еще усерднее. И ведь получается неплохо?— даже изящно. Так, как у меня редко выходит, если я работаю одна.Именно поэтому я сажусь по-турецки и решаю подождать. А еще думаю о том, что надо бы приободриться. Сама себе напоминаю амебу. Чанёль заподозрит неладное, и тогда мне придется раньше времени рассказать о Чонине. Мысли вязкие и неприятные, и избавиться от них не так-то просто, но я пытаюсь. Танцы помогут прийти в себя, сбросить оцепенение после разговора с Чонином.И дышать будет легче.Чанёль, на удивление, возвращается быстро. И изумляется, почему я тупо сижу, а не разминаюсь вовсю. Думаю, ответ он ловит в моих глазах и в едва сдерживаемой улыбке. Не говорить же ему напрямую, что без него не то.—?Тебе включить какую-нибудь музыку? —?интересуется он, пряча лукавую усмешку. Догадался лис.—?Было бы неплохо,?— киваю я, поднимаясь с пола.Чанёль пару мгновений копается на компьютере, щелкая мышью, а потом будто что-то вспоминает и с криком ?Я сейчас? вновь исчезает за дверью. Он приносит гитару. Гребаную гитару, и я уже не чувствую под ногами твердого пола. Кажется, что мне хватает даже одного его вида, чтобы сойти с ума?— Чанёль держит в руках красивый черный инструмент, и это смотрится так гармонично, правильно, что я не в состоянии задать вопрос.—?Ты не против ведь? Сегодня я нарушу нашу традицию,?— улыбается мне Чанёль, а потом проводит пальцами по струнам.И когда до меня доходит, что именно он играет, воздуха в комнате становится еще меньше. На гитаре звучит иначе, но… Леджендовская All of me когда-то заставила меня прорыдать несколько дней кряду после прослушивания. Чанёль как будто знает, куда бьет. И делает это так искусно, что ни возразить, ни возмутиться не получается.Я знаю строчки этой песни наизусть. Каждый раз, когда я ее включаю, мне становится нестерпимо больно, тоскливо и одиноко. Не умею реагировать на нее по-другому. И теперь, когда у меня наконец есть тот, кто может просто взять и спеть ее мне, я понимаю, что не в состоянии это вынести. Не могу слушать.Это уже иная ступень интимности.Голосом Чанёля эту песню. Мне. Вот прямо сейчас. И все тело дрожит. Мысли словно перепуганные птицы. Не получается загнать их в клетку. А душа просится наружу?— в руки Чанёля. Чтобы оттуда юркнуть к нему под ребра и затаиться. Ей у меня совсем тесно. Да я и не держу.Под All of me разминаться невозможно. Даю голову на отсечение, Чанёль прекрасно осведомлен об этом. Под нее только танцевать?— медленно, грациозно и хрустально. Так, как я боюсь. Есть песни, которые мне страшно испортить своими движениями. Эта?— одна из них.Но сейчас мне впервые хочется попробовать под нее станцевать. Потому что Чанёль здесь и потому что это он ее для меня поет. Отдает ее мне, дарит, посвящает, закладывает в слова свой смысл и заставляет поверить в то, что эта песня в его исполнении?— моя. И он тоже. Мой. Весь.И я танцую. Растворяюсь в голосе Чанёля, который вскрывает мне грудную клетку. Впитываю в себя его хриплый шепот. Не чувствую ни ног, ни рук, ничего. Как будто я?— это песня.И я не знаю, как смотрит на меня Чанёль, да и смотрит ли вообще. Перестает существовать комната, город за окном, соседи за стеной, пол под ногами. Сладкая пустота. Невесомость, в которой я и Чанёль.Не улавливаю мгновение, когда он уже не играет. Голос я слышу, а бренчания гитары нет, и я понимаю это не сразу. Только тогда, когда губы Чанёля, произносящие строчки песни, оказываются у меня на шее. И его близость в этот раз сильная, более явная, по-иному пьянящая.Может, именно под этим люди воспринимают ?хочу тебя?? Для меня эти два слова до определенного момента были постыдными и неловкими. А сейчас на коже горят. Перестают быть нелепыми и смущающими.Я их не произношу. Ни я, ни Чанёль.Бесчисленное количество раз пыталась представить, как это будет, но никогда не думала, что все произойдет вот так?— плавно и… просто. Словно нечто само собой разумеющееся.Как мы оказываемся в душной спальне, я не успеваю понять. Только ощущаю, что сижу у Чанёля на коленях и наслаждаюсь его развязными поцелуями. Он аккуратно отстраняет мои руки от своих плеч и шепчет в самые губы:—?Посиди вот так, хорошо? Хочу кое-что попробовать.Я молча киваю, потому что в глазах напротив?— пламя. Завораживающий, опасный, красивый огонь, грозящий превратить меня в пепел. И я послушно сижу, не двигаясь, когда Чанёль стягивает с меня кофту и невесомо касается губами плеча. Он уже видел меня голой, но тогда была иная ситуация. И взгляд у него был совсем другой. А сейчас в глазах искреннее восхищение, тихая мольба.И сидеть вот так, не трогая его,?— это пытка. Потому что под взглядом Чанёля, плавящим обнаженную кожу, хочется вцепиться в его плечи и впечататься в губы. Хочется большего, чем просто ждать его действий. На то и расчет. Чанёлю нужно поймать в моем взгляде то, как я изнываю от желания прикоснуться.Никто и никогда не целовал мои плечи, ключицы, чуть выпирающие ребра, линию челюсти, шею и за ушком. Никто и никогда не вызывал внизу живота нестерпимый жар и безумное волнение. Никто и никогда не позволял почувствовать себя той, кем восхищаются.Чанёль целует то медленно, то резко, то развязно, то ласково и смотрит так, словно я?— центр мироздания. И мне хочется верить в то, что дело и правда во мне, а не в том, что ему нужен был секс. Мысли нелепые, мерзкие и навязчивые, и их сдувает, стоит только Чанёлю коснуться горячими пальцами моей спины и таким образом попросить меня чуть отклониться назад.Для того, чтобы подуть на оголенную кожу живота и свести меня с ума еще раз. У него получается. Получается заставить меня почувствовать себя беззащитной из-за того, что я не могу его коснуться. Мне хочется стянуть с него майку и ладонями вцепиться в его лопатки, чтобы как можно теснее и как можно жарче.—?Джи, убери руки,?— с лисьим смешком Чанёль хватает мои пальцы, когда я пытаюсь к нему прикоснуться. —?Ты нечестно играешь.Мне хочется воскликнуть, что это он нечестно играет, но Чанёль ведет носом от кромки моих джинсов до ткани лифчика и целует чуть ниже солнечного сплетения. Кажется, что перед глазами звезды осыпаются. Я едва не задыхаюсь.Пальцы Чанёля порхают по моей коже, а губы без конца оставляют поцелуи. Пак знает, где особенно приятно и как именно нужно целовать, и я не хочу думать о том, каким образом он до этого дошел. Моя ревность сейчас неуместна. Чанёль будто чувствует и слышит поток моих мыслей, потому что неожиданно и совсем по-мальчишески втягивает губами и языком кожу под лифчиком.И мне становится плевать на его ?нечестно?, когда чанёлевские пальцы пробираются под чашечки. Терпеть жар между ног не выходит. Я не из тех, кто умеет ждать. Поэтому слегка приподнимаюсь, случайно задевая ширинку Чанёля, и целую его. И мне впервые совсем не важно, есть у меня опыт в подобном или нет. Все происходящее?— искренне.И это самое главное.Возможно, потом мне будет стыдно за то, как яро я сейчас пытаюсь Чанёля раздеть, как льну к нему за теплом и ласками, но это потом. Потому что именно в эту секунду он мне нужен?— весь.—?Совсем не умеешь соблюдать правила,?— шепчет мне на ухо Чанёль, дергая застежку лифчика.И вновь впервые мне все равно, насколько мое тело несовершенно, какая у меня грудь, не слишком ли я худая, кривые у меня ноги или стройные. Потому что Чанёль смотрит так, что выбивает из легких весь воздух. Да еще и нелепые мысли в придачу.Я словно в лихорадке?— мне очень жарко, а Чанёль и не думает останавливаться, чтобы позволить мне хоть чуть-чуть прийти в себя. Его губы и пальцы везде?— на лопатках, на крохотных или не очень шрамах, на кончиках пальцев, на внутренней стороне бедра, на подбородке. Я позволяю ему касаться меня там, где ему хочется, и остро реагирую на его действия.Это мой первый раз, и я наслышана о том, что бывает очень больно. Как и о том, что удовольствие какое-никакое можно получить. У меня же все получается иначе. Потому что я не умею отключать голову даже в такой момент.Чанёль пытается быть максимально аккуратным и ласковым. Сначала мне становится просто неудобно и страшно?— то, что Чанёль внутри меня, доставляет легкий дискомфорт.—?Джи, будет больно,?— шепчет мне в волосы Чанёль, я закидываю ноги ему на поясницу и шумно дышу, испуганно сжимаясь.—?Я знаю,?— шепчу я, целуя его в надключичную ямку.И когда Чанёль наконец входит полностью, я понимаю, что мне хочется закричать. Чудом стискиваю зубы, пальцами царапая ему спину, а другой рукой цепляясь в простыню. Между ног горит и болит?— сильно. Даже не просто сильно, а как-то иначе. Слезы выступают на глазах, а Чанёль в нерешительности замирает.В этот момент, когда меня разрывает на части от боли, я так некстати вспоминаю о том, что первым делом жертвы Чанёля оказывались в его постели и только потом?— на операционном столе. У скольких из них это было в первый раз?Я выдыхаю, даже не подозревая, что, оказывается, не дышала.—?Джи,?— зовет меня Чанёль, но я шепчу что-то успокаивающее.Ведь Чанёль не может из-за меня не получить удовольствие от этого. А боль, всепоглощающая и затмевающая разум, оказывается минутной. Внизу жжет и ноет, но не разрывает в клочья, как в тот момент, когда Чанёль вошел. Ощущение неприятное. Совсем. Это неудобно, больно и непонятно. Наверное, для первого раза.И я вдруг чувствую к самой себе такую удивительную неприязнь за то, что я девственница и что Чанёлю приходится вот так возиться со мной. Будь я опытнее, он бы не переживал о том, что мне больно и неприятно. Двигался бы увереннее и резче. И ему было бы хорошо.Мои пальцы все еще держатся за простыню, пока Чанёль пытается не причинять мне дискомфорт. Он весь напряжен и боится сделать что-то не так. Я стараюсь двигаться ему навстречу, приподнимая бедра, но боль мешает, а перед глазами комната нещадно плывет.—?Тш-ш, Джи, не торопись.Чанёль шепчет мне в волосы, подкладывая ладонь под мою спину и поглаживая. Ему стоит титанических усилий не сорваться, я это чувствую. Мне не хочется быть какой-то безжизненной куклой под ним, хочется чувственнее отзываться на его ласки, и я злюсь на себя за то, что мне вот так больно.В ушах начинает шуметь из-за нервного перенапряжения, и я не сразу понимаю, как Чанёлю вообще удалось кончить. Я кажусь сейчас самой себе непривлекательной, ужасной. И слезы сами скатываются по щекам. Уже вовсе не от боли. А от неприязни к самой себе.—?Джи, ты что, плачешь? —?Чанёль встревоженно вглядывается в мои глаза, аккуратно сажая. Между ног все еще больно и неудобно. Как будто Чанёль внутри. А самого Пака едва слышно, будто сквозь стену.—?Нет-нет, я…—?Плачешь,?— хмурится Пак, притягивая меня к себе, но я успеваю смахнуть слезинку с щеки. —?Тебе было так больно?—?У меня высокий болевой порог,?— бесстыже вру я, когда Чанёль укрывает нас одеялом и прижимает меня к себе, надеясь уменьшить боль. —?Разве что чуть-чуть. Просто от неожиданности слезы выступили,?— усмехаюсь я.Не знаю, насколько Чанёль мне верит, но вопросов не задает, лишь целует в висок и тихонько говорит мне на ухо:—?В следующий раз больно не будет. Я постараюсь еще осторожнее.Мне же вновь хочется разрыдаться. Потому что Чанёль ласковый и переживает, а я… А что я? А я, черт возьми, ничего.~В итоге Чанёль засыпает раньше меня, и мне удается выскользнуть из его объятий. Я вовсе не хотела уходить вот так после нашего первого раза, но у мамы могут возникнуть подозрения, а сегодня мне безумно не хочется, чтобы меня били. Потому что я чувствую себя физически и морально истощенной. Наспех принимаю душ у Чанёля, смывая кровь. Боль никуда не девается?— между ног противно ноет. Такое иногда бывает в критические дни, но сейчас, конечно, куда сильнее.Я торопливо одеваюсь и пытаюсь не шуметь. Чанёль не пустит, если проснется. Сразу запереживает, поймет, что я ему соврала, начнет чувствовать себя виноватым, а я и так достаточно заставила его поволноваться. Да и к тому же мне тяжело будет смотреть ему в глаза?— стыдно. Именно поэтому я трусливо сбегаю.В жизни бы не подумала, что мой первый раз будет таким?— какая дура вот так уходит? Мало того, что тело ноет, между ног жжет, так еще и темно уже. Но я успеваю на свой автобус. Ехать приходится стоя, потому что в такое время он переполнен. Мне хочется только одного: еще раз вымыться и залезть под одеяло. На завтра боль пройдет. А пока мне просто нужно одиночество.Со стороны может показаться, что случившееся было неприятно. Вовсе нет. Мне было хорошо. И даже очень. Настолько, что хотелось умирать под Чанёлем каждую секунду. Но до определенного момента?— когда Чанёль оказался внутри меня, мысли в голове спутались, появился непонятный страх. Я сама все испортила. Лишними глупостями.И в том, что мне сейчас тоскливо, виновата именно я.Завтра я обязательно объясню Чанёлю, почему я сбежала, возможно, даже выдам все свои переживания. Но сейчас мне нужно уединение.Вот только ни черта подобного мне и не светит. На углу, недалеко от моего дома, стоит Чунмён. С того памятного вечера, когда я узнала, что это он поджег центр, прошло довольно много времени. Или мне только кажется. В любом случае я ему сейчас вовсе не рада.—?Джи, привет,?— говорит он и выглядит сегодня так же, как обычно: уверенно и спокойно.—?Привет,?— киваю я и сходу выдаю: —?Если ты пришел промывать мне мозги, то можешь даже не пытаться. Я устала и хочу домой.—?Не то чтобы я собираюсь промывать тебе мозги,?— немного удивленно фыркает Чунмён,?— но поговорить все же нужно. Хотя бы о том, что теперь ты все знаешь.—?Зачем? —?я стою и думаю о том, что Чунмён со своим разговором очень некстати сейчас.—?Чтобы обсудить, что делать дальше.—?Попытаться не вляпаться в дерьмо, наверное. В этот раз сможешь? —?яда во мне хоть отбавляй. Каждый раз, стоит Чунмёну просто появиться, мне хочется выплеснуть на него свою усталость. Я отворачиваюсь, решив для себя, что разговор окончен, потому что мне определенно не хочется именно в этот вечер говорить с ним о торговле органами.—?Что, если мы все же вляпаемся? —?говорит Чунмён, будто бросая вызов мне в спину. Я на минуту замираю в ожидании продолжения, и, если честно, оно проходится по моему расшатанному сознанию, как бритва по венам. —?Что, если мы вернемся так, как от нас этого требуют?