Часть 26 (1/1)

—?Ты это сейчас серьезно?Голос у Чанёля предельно тихий, вот только меня не отпускает чувство, что еще чуть-чуть, и Пак сорвется?— закричит. Это будет вполне понятно и обоснованно. Тем не менее я вся сжимаюсь под его напряженным взглядом и боюсь сказать что-то не то. Хотя, кажется, поздно об этом волноваться?— я и так чуть ли не во всех красках описала ему произошедшее со мной вчера.—?Более чем,?— киваю я, складывая руки перед собой и отчаянно борясь с желанием зажмурить глаза подобно напуганному ребенку.—?Блядство.В последнее время Чанёль так часто матерится в моем обществе, что так и хочется дать ему по губам. Я ненавижу эти его грязные словечки. Терпеть не могу. И, едва услышав, как будто прихожу в себя и перестаю трястись.—?Будет замечательно, если ты перестанешь пользоваться своими блевотными выражениями,?— я знаю, что это отнюдь не вовремя, но не могу себя сдержать. И так все утро как на иголках, а теперь слушаю, как всякая гадость из его рта льется. Раздражение пробирается под кожу, словно склизкая змеюка. А ведь около часа назад я чувствовала себя виноватой, потому что Чанёль не сомкнул глаз этой ночью?— они у него до сих пор красные. Да и он сам выглядит невыспавшимся и безумно уставшим, и из-за этого во мне снова просыпается стыд. Дура. Не тебе сейчас следует злиться, определенно не тебе. Вот только что поделать с яростью, которая медленно во мне закипает, когда Чанёль щурит глаза и, кажется, думает над тем, чем бы таким меня задеть?—?То есть ты сейчас предлагаешь мне подумать о моем поведении, да? Тебе не кажется, что ты слегка не вовремя со своим нравоучениями? Джи, тебя вчера чуть не трахнули эти уроды, а ты еще несешь какую-то ахинею, блять?Так и знала.Он срывается на крик, и я вновь вздрагиваю. А еще гадкое ?трахнули? ощутимо бьет по нервам. В конце концов он разговаривает со мной, а не с кем-то из своих отвратительных ?приятелей?, можно и мягче.—?Трахнули? —?переспрашиваю я, чувствуя, как меня снова начинает трясти. Наверное, последствия вчерашней истерики. Мне все еще неприятно, стыдно и больно. И из-за этого я жду от Чанёля чего-то вроде ласки. Я ведь не могу броситься к бабушке с такой новостью. Ни к кому не могу. Только к нему. И он об этом прекрасно знает.—?Тоже блевотное выражение? —?огрызается Чанёль, а я сжимаю пальцы в кулаки так, что ногти впиваются в кожу. Хочется залепить ему пощечину за это. Я знаю, он зол, он устал, ему тоже больно и стыдно из-за того, что я оказалась так глубоко втянута в его прошлое, но вовсе не обязательно позволять себе подобное. Тем более зная, что я не тот человек, который сможет забить на такое отношение.—?Я тебе не шлюха Хару,?— выплевываю я, надеясь, что дрожь в моем голосе не так заметна, как мне самой кажется.—?Точно. Не припоминаю, чтобы она мне по таким пустякам мозг ебала.Я так и застываю. Его слова эхом отдаются в черепной коробке, разрывая ее на части. Даже не нахожу в себе сил повторить сказанное Чанёлем и только то открываю, то закрываю рот, потому что понятия не имею, что мне сказать. То есть вот так? Решил выместить весь свой гнев на мне? И, конечно, ничего не нашел лучше, чем сравнить меня с этой падалью.Горько усмехаюсь, безумно надеясь, что мои губы сейчас не дрожат, а глаза не блестят от непролитых слез. Я ни за что сейчас не заплачу. Потом, на улице или в студии, бог знает еще где?— буду рыдать долго и громко, а сейчас ни слезинки не пророню. Из принципа.И внутри все так болит, рвется и кровоточит.—?Сиди дома и никуда не выходи. Я вернусь вечером,?— Чанёль бросает это мне, уверенный в том, что я послушаюсь, и наверняка довольный тем, что ему удалось меня задеть.Он включает свет в прихожей, а я подрываюсь с места, решительно наплевав на то, что он сказал. С меня хватит. Пак так долго скрывал от меня все, злился, когда я прятала от него фотографии, не доверял мне, а сейчас думает, что имеет право срываться на мне? Да черта с два. Хватает матери, которая при любом удобном случае готова выцарапать мне глаза.—?Я же сказал… —?начинает Чанёль, когда замечает меня в дверном проеме.Я не слушаю его и торопливо надеваю туфли. И мне так хочется выкрикнуть ему в лицо: ?Ты уже достаточно сказал?. Но меня хватает лишь на то, чтобы схватить сумку и повернуться к двери. И все это так же быстро и истерически, как вчера. Только вот сейчас меня обижает сам Чанёль, а не таинственные люди из его прошлого. А это куда хуже, Чанёль, куда хуже.—?Джи, я с тобой разговариваю,?— он хватает меня за руку. Не больно, а осторожно, как будто до него сейчас доходит, что именно он позволил себе в мой адрес.—?Не трогай,?— цежу сквозь зубы, вырывая пальцы и шарахаясь от него как от проклятого. —?Заткнись и не смей даже прикасаться ко мне,?— говорю я, не поднимая головы, потому что одно резкое движение?— и из глаз польются слезы.Чанёль не находится, что возразить. Только как-то растерянно смотрит на меня, когда я открываю дверь и выбегаю из квартиры, до последнего сдерживая предательские рыдания. И стоит мне завернуть за угол, как от моей идеально прямой спины ничего не остается.~Мне совершенно некуда идти и совершенно некому рассказать о том, что происходит. То есть вообще-то есть бабушка, есть Чонин, только я не представляю, как мне сказать им об этом. И поэтому нахожу себя на скамейке у моста. В такую рань здесь почти никого. А я бесстыже прогуливаю университет. Потому что сегодня у меня нет сил на него. И чем дальше, тем чаще даже желания не возникает туда идти.Не знаю, что я вообще здесь делаю.?Прячешься?,?— услужливо подкидывает подходящее слово подсознание. И в каком-то смысле это правда. Чанёль знает все места, в которые я могу податься. Сначала я вообще-то шла в студию, а потом поняла, что именно там он и начнет меня искать. Если все-таки решит взяться за мои поиски.Мысли о нем?— болючие. Хочется отодрать его от себя, стереть его прикосновения с кожи и сделать так, чтобы он исчез с обратной стороны моих век. Потому что сейчас я совершенно не хочу его видеть. И лучше бы ему не появляться до тех пор, пока я не пойму, что скучаю по нему как последняя идиотка.Он, черт возьми, не имел никакого права говорить мне подобное. Не после всей той нежности, которую подарил. Не тогда, когда он так сильно был мне нужен.И от осознания, что он все-таки сказал, меня выворачивает. Я не знаю, откуда это неприятное чувство беспомощности и одиночества, но оно обволакивает меня всю?— целиком и полностью, а я поддаюсь.До встречи с Чанёлем все было так легко?— единственной проблемой была мама. А теперь я постоянно беспокоюсь о жизни своих близких и о самом Чанёле. Тот факт, что он почти оскорбил меня, не отменяет того, что я переживаю за Пака. И я себя за это ненавижу. Почему даже в такой ситуации я продолжаю волноваться из-за того, что он может ввязаться в еще более опасную передрягу?Меня разъедают боль и обида, и в кои-то веки лучше подумать о себе. Так нет же. Не выходит. Я бесконечно мысленно возвращаюсь к Чанёлю и думаю о том, где он сейчас и что с ним.—?Дура,?— шепчу я, обнимая себя за плечи и закрывая глаза.И сразу, стоит лишь прикрыть веки, я вспоминаю его теплые уверенные руки, мылящие мое тело и вытирающие, его обеспокоенный взгляд, которым он сканировал меня на наличие побоев. Чанёль не спал всю ночь, наверняка одновременно боясь и ожидая наступления утра, и все его напряжение, все его страхи вылились в неприятную ссору. Подсознательно я четко осознаю?— он не хотел этого. Вот только не могу принять это сердцем?— мне обидно.И все это, невысказанное, не до конца выплаканное, жалит меня изнутри. Кажется, даже вчера мне не было настолько противно и плохо.—?Слушай, ты точно не из этих? —?за спиной раздается ужасно знакомый голос, но я все равно подскакиваю от неожиданности и впериваюсь взглядом в ужасно довольного произведенным эффектом Чондэ.—?Ты чего так пугаешь? —?выдыхаю я, наблюдая за тем, как парень присаживается рядом и протягивает мне баночку с газировкой.—?И тебе привет,?— улыбается Чондэ, и я понимаю, что этого странного и вечного улыбающегося типа мне почему-то не хватало, хотя мы и знаем-то друг друга всего-ничего. —?Ну так что? Так из этих все-таки? Я так и знал!—?Из этих? —?переспрашиваю я, вертя в руках банку.—?Ну, да. Из готов. Или из эмо, черт их знает,?— пожимает плечами Чондэ. —?Каждый раз, когда мы видимся, ты напоминаешь мне того, кто в депрессии уже очень долгое время.—?О боже,?— качаю головой я, невольно улыбаясь.—?А что? Тебе на вид не больше двадцати, а ты ходишь с таким видом, словно уже познала все горести этой жизни и смиренно приняла свою судьбу,?— цокает языком парень и делает глоток из своей банки.—?Правда? —?я вдруг начинаю смеяться и далеко не сразу понимаю, что это снова истерика.Чондэ даже удивленно косится в мою сторону, и я не успеваю заставить себя остановиться?— неестественный, отвратительный хохот перерастает в рыдания, и едва знакомый мне парень становится свидетелем моей глупой слабости. В жизни не плакала перед чужими, всегда вела себя сдержанно и была скрытной. А сейчас реву перед Чондэ, которого знаю от силы неделю или две. Больная.Я чувствую, как медленно, но верно превращаюсь в тряпку. В абсолютно жалкую истеричку, которая не в силах выдержать начинает реветь рядом с человеком, которому вообще-то не стоит видеть меня такой.—?Эй, ты чего? —?Чондэ вмиг стушевывается, думая, что обидел меня, и растерянно хлопает глазами, понятия не имея, что делать. Наверное, впервые сталкивается с плачущей девушкой. А может, и не впервые?— просто не знает, что в таких ситуациях говорят.Я качаю головой, усмехаясь. Что я могу ему сказать? ?Меня вчера едва не изнасиловали, а мой парень сегодня утром узнал об этом и со злости сравнил меня с каким-то куском дерьма??И ?мой парень? звучит так… странно и непривычно. Я не умею думать о Чанёле в таком ключе. Потому что он не просто мой парень. Чанёль выше всех этих формальностей. И я считаю нелепым называть его своим парнем. Это ему не идет, не вяжется с его образом. Фактически да, Чанёль?— мой парень. Только это так режет слух и кажется совсем чужим.Чанёль?— человек, которого я люблю и которому я уже отдала свою душу.И после этого ?мой парень? кажется таким приземленным.—?Джи,?— Чондэ неловко касается моего плеча, но я уже успокаиваюсь?— только шмыгаю носом и смахиваю слезы.—?Все в порядке,?— выдыхаю я, наконец поворачиваясь к парню. —?Минутная слабость, знаешь.—?Я тебя обидел?—?Нет, что ты! —?я качаю головой и выдавливаю из себя улыбку. —?Просто кое-что случилось. То есть много чего случилось. И оно навалилось друг на друга, а я слишком устала.—?А, вот как,?— облегченно выдыхает Чондэ. —?Бывает,?— соглашается со мной парень. —?Я уж было испугался, что довел тебя своими шуточками.—?Вовсе нет,?— говорю я, все же открывая газировку и делая глоток?— напиток с шипением жалит во рту, и я слегка морщусь. Я принципиально такое не пью, но сегодня можно. Чтобы прогнать горечь. —?Как продвигаются поиски? Нашел что-то?—?М? —?Чондэ не сразу понимает, о чем я. —?А-а-а. Да никак. Пусто. Ни единой зацепки. Центр сгорел, и я просто в тупике теперь. Подумываю о том, чтобы бросить эту затею. Толку ведь никакого. А я и так убил на это слишком много времени.—?Вот оно что,?— говорю я, а самой так и хочется воскликнуть: ?Беги, Чондэ. Это тебе не по зубам. Если ты хочешь остаться в живых, беги?. Но вместо этого я лишь сочувственно ему улыбаюсь. Потому что это не моя тайна и я не имею права рассказывать ему правду. Я бы сказала, если бы он висел над бездной, но, судя по всему, все более чем в порядке. —?А чем ты занимаешься, если не секрет?—?Я? —?на мгновение Чондэ теряется. И в этом его ошибка. Всего одно мгновение говорит мне о многом. Маленькая заминка и странная беспомощность в глазах?— секунда, но меня уже бьет током. —?Ну, я работаю пиарщиком.Вранье.Не знаю, в какой момент я научилась распознавать едва уловимые грани в голосе и во взгляде, в движениях и в выражении лица. Но сейчас вполне четко осознаю: мое предчувствие, что Чондэ явно не тот, кем хочет казаться, крепнет. Вот только я не до конца понимаю, кто он и что ему нужно. Если это какой-то новый способ чанёлевского босса мне навредить, то я даже не знаю, удастся ли ему меня удивить.А если нет, то…И в голове совсем пусто. Продолжения этого ?то? попросту нет. Может быть, Чондэ лишь косвенно связан с прошлым Чанёля. Может быть, он на самом деле и не думает портить мне жизнь, а наши столкновения случайны, и его ложь имеет иные причины. Я больше ни в чем не уверена.—?А ты чем занимаешься? —?Чондэ непринужденно улыбается, думая, что я ничего не заметила.И я покорно принимаю правила его игры.~День проходит тускло, скучно, никак. Тянется, словно резина, и бесконечно меня раздражает. Что бы я ни делала, всему нет конца. Мы безумно долго говорим с Чондэ, и я даже мечтаю о том, чтобы он поскорее от меня отвязался. И так же мучительно долго я занимаюсь в студии. Да, в конечном итоге я оказываюсь там.Потому что мне больше некуда идти.Обида на Чанёля?— еще свежая рана, просто я заталкиваю ее в душные комнаты своего подсознания. А вот раздражения навалом?— я сама виновата в том, что сейчас мне некому поплакаться. Это ведь я возвела вокруг себя стены и спряталась. Я посчитала, что не могу рассказать бабушке о почти изнасиловании.Поэтому то, что я сейчас в студии задыхаюсь от одиночества и злобы,?— это мой осознанный выбор, и искать виноватых глупо.А еще моя ненависть к самой себе вновь просыпается. Потому что я начинаю переживать за Чанёля. Его не видно и не слышно с нашей утренней ссоры, и я не знаю, где его искать, как он, не забили ли его до смерти. Уверена, он сейчас в компании своих бывших ?коллег??— за меня им рожи набивает.Моя обида на близких людей всегда вот такая?— сначала я злюсь, но пытаюсь не показывать того, что мне больно, потом плачу в укромном уголке, где-нибудь прячусь (как правило, я не убегаю надолго?— не умею), затем начинаю переживать и беситься одновременно, а когда наступает момент встречи с обидчиком?— снова злюсь, правда, теперь моя ярость разбавляется безумно заходящимся сердцем.Так по-дурацки и даже по-детски.Сейчас вот я как раз переживаю и бешусь одновременно. Но с Чанёлем оно как-то по-другому. Все перекрывается бесконечным, некрасивым и царапающим изнутри ?а вдруг?.А вдруг Чанёль и правда так думает? А вдруг я ему так сильно надоела, что он сравнил меня с той противной девушкой? А вдруг он совершенно не раскаивается и не думает, что стоит извиниться? А вдруг все, что было,?— фарс, развлечение, игра такая?Я из-за этих глупых мыслей даже перестаю танцевать. И ведь понимаю, что это абсолютно нелепо, но вот сердце продолжает биться, как ненормальное, а внутренности сводит в нервном напряжении. Если все и правда так, как я только что подумала, то я останусь со сломанной спиной. Не переживу и попросту больше не поднимусь. Потому что я никогда и никому не открывалась вот так.И Чанёль это знает. Должен знать.Я вздыхаю, качаю головой, таким образом надеясь выкинуть все мысли о Чанёле из головы, и собираюсь. Сегодня уже не потанцую?— не могу сосредоточиться на музыке и постоянно застываю где-то на середине песни, потому что в голове красной лампочкой мигает: ?Чанёлю сейчас, возможно, ребра пересчитывают?.Когда я выхожу на улицу, то понимаю, что медленно начинает темнеть. Дурацкий день. Совершенно дурацкий. А еще куча сообщений и неотвеченных звонков. Чанёля там, конечно, нет, глупая, и чего ты ищешь его?Говорю же?— у меня не по-человечески все. Абсурдные противоречия.Прячу мобильник обратно в сумку, потому что дома мне все равно влетит за игнорирование. Какой смысл теперь на все это отвечать? Да и в какой-то мере впервые в жизни, но мне нужна мамина пощечина. Просто чтобы прийти в себя. Чтобы подумать, что не мне одной плохо, что Чанёлю сложнее и что, по сути, это?— его единственный промах.И я опять его оправдываю. Ибо это Чанёль, и с ним иначе не получается. Я могу бесконечно злиться, но в конце концов пойму, что мне без него пусто, никак. И я действительно ненавижу себя за эту слабость.Когда я выхожу за ворота, то застываю на месте как вкопанная. Пак ждет меня, переминаясь с пятки на носок, а во рту у него сигарета. Он сжимает ее зубами и ерошит свои волосы. Руки в мелких царапинах, а под глазом?— синяк. Да еще и хромает чутка. Картина маслом, черт его дери. Вот только я ни за что не пойду сейчас на поводу у своей жалости и слабости.Даже если пару минут назад думала о том, что Чанёлю хуже.Мне нужно его гребаное извинение. Я знаю, как это звучит. Просто есть вещи, которые Чанёль все-таки должен понимать. А я не могу прощать ему все подряд.Он замечает меня сразу же, и я прохожу мимо, решительно направляясь вниз по улице. Пусть хоть до дома за мной шагает, мне-то что. Говорить я с ним все равно не буду. И мне не нужно даже оборачиваться, чтобы понять, что Чанёль идет-таки за мной?— я слышу его шаги и лопатками ощущаю волнующее присутствие.—?Игнорировать людей некрасиво, Джи, тебя этому не учили в детстве? —?доносится до меня его голос, но я и виду не подаю. —?Утром убежала от меня, а теперь проходишь мимо так, будто мы незнакомы.Я закатываю глаза, но шага не сбавляю. Чанёль совершенно наглый. И до сих пор злится. Если бы он уже успокоился, то сейчас не говорил бы такие вещи?— давно бы прижал к себе и не давал бы вырваться. И нет, это не иллюзии, в которых я нуждаюсь, а правда. Нам обоим это известно.—?Тебе не кажется, что это мне стоит обижаться? Ты пытаешься меня перекроить. Да, я матерюсь. Это что-то меняет? Ты меня любить меньше будешь, что ли?От его последнего вопроса меня аж перетряхивает. И я не понимаю, что делаю, когда резко останавливаюсь и разворачиваюсь к Чанёлю, который едва успевает притормозить, чтобы не врезаться в меня. В его глазах удивление вперемешку с растерянностью?— какой-то по-особенному жалостливой.Мгновение?— и голова Чанёля откидывается в сторону, а мою ладонь жжет от иголок, медленно в нее впивающихся.Я залепила ему оплеуху. Осознанно или нет, не имеет значения. Заслуженно?— вот что действительно важно. И Чанёль это полностью признает, когда выкидывает сигарету и подставляет мне вторую щеку?— с царапинами и легкой щетиной. До того, как я успеваю об этом пожалеть, я замахиваюсь и бью его еще раз. Так больно, что мою ладонь начинает жечь еще сильнее: я попросту не чувствую пальцев.И что творю потом, даже не понимаю. Я залепляю Чанёлю пощечины одну за другой и едва не задыхаюсь. Хуже всего то, что он покорно это принимает, как будто так и надо и ему ни капли не больно. На самом деле его разрывает от обиды и негодования, а еще зубы так сильно врезаются во внутреннюю сторону губы, что у Чанёля проступает-таки кровь, и это меня отрезвляет. Стоит только увидеть красные разводы на его коже и у себя на пальцах, осознать, что все это?— я, как я замираю более не в силах что-либо говорить или делать.В ушах стоят звуки резкого соприкосновения моей руки и чанёлевской щеки.—?Ненавижу тебя, ненавижу,?— говорю все это на эмоциях и знаю, что Чанёль сейчас может сказать то же самое. Мы оба выбиты из колеи, уставшие и нуждающиеся в тепле, а не во всем вот этом.—?Любишь,?— невозмутимо выдыхает Чанёль, слизывая языком выступившую кровь.—?Нет,?— зло бросаю я и разворачиваюсь. Ни слова больше ему не скажу. Просто уйду, а он пусть дальше сам решает, как быть. Я вымотана и сегодня не могу даже смотреть на него.—?Лгунья,?— несется мне вслед, и глаза начинает жечь. Хочется отрубить себе руки за то, что я делала пару минут назад. И как только у меня сердце не разорвалось?Я не успеваю далеко уйти, когда Чанёль резко хватает меня за руку и с силой тянет на себя. Мы больно бьемся о зубы друг друга?— Пак сильно давит на мой затылок, наматывая волосы на кулак, а я ногтями впиваюсь в его плечи. Этот поцелуй не похож ни на один из тех, что когда-либо у нас были.Отчаянный, безумный, пахнущий кровью, сигаретами и болью. Злой и разрывающий все клубки мыслей в клочья. Такой, что внизу живота так знакомо и бесстыже тянет. Чанёль прижимается ко мне и напористо, настойчиво целует. Кусает мои губы и больно их оттягивает, а я подчиняюсь. Потому что нам обоим это нужно.Необузданный и несдержанный, который скажет все за нас.И то, что следует дальше.Чанёль вдруг замирает, и я удивленно открываю глаза. В его взгляде?— пепел. Пак наклоняется и теперь уже бережно целует мои губы, зализывая свои укусы кончиком языка. И это все при том, что он не разрывает зрительного контакта, а меня трясет прямо в его руках.—?Ты такая лгунья, Джи, такая лгунья,?— самозабвенно и слегка хмурясь, шепчет Чанёль.Я тихо всхлипываю. Чанёль совершенно не умеет извиняться. Он пытается, но у него получается либо ?недо?, либо ?пере?. И я не могу его в этом винить. И перекраивать тоже. Он касается носом моей щеки и крепче перехватывает в своих руках, поглаживая спину, и мне хватает его неугомонного сердца, бешеный стук которого я ощущаю своей грудной клеткой. Пусть матерится и по-дурацки и неправильно извиняется. Потому что я в любом случае не смогу его оттолкнуть. Уже так поздно, что самой страшно: таких понятий, как гордость или чувство собственного достоинства, больше нет.Любовь их не знает.