Часть 22 (1/1)

Фруктовый чай, заваренный Чанёлем,?— это моя маленькая слабость. Да, я не люблю этот вид чая, меня частенько от него поташнивает, но, боже, как же меняется его вкус из-за того, что заварил мне его Чанёль и что Пак сидит напротив и тоже медленно пьет горячий напиток из кружки с отбитыми краями. Мы с ним неловко молчим и так же неловко улыбаемся друг другу, сталкиваясь взглядами. Обычно Чанёль пристально смотрит на меня, сбивая с толку, а сейчас молчит и не поднимает глаз, да и улыбка у него какая-то виноватая. И я понимаю, что он злится.Злится на себя за то, что чуть не зашел слишком далеко сегодня. Совсем дурак. Я бы не остановила его, да. Но дело-то в том, что я уже давно все для себя решила. Не знаю, почему он не понял этого сегодня.Чанёль, наверное, не замечает даже, как крепко сжимает кружку с кипятком у себя в руках, а вот меня это как раз таки очень волнует.—?Обожжешься ведь,?— говорю я, кивая, и Пак только в эту минуту расслабляется, убирая руки и глядя на свои ладони так, словно видит впервые. —?Успокойся, Чанёль.—?Не получается,?— хмыкает парень. —?Я просто понять не могу, почему ты мне так сильно доверяешь.—?Чего? —?удивленно замираю я с поднесенной к губам кружкой чая. —?В смысле?—?Ты была готова переспать со мной, Джи, серьезно. После всего, что узнала и увидела. Почему ты не боишься?—?То, что страха нет, плохо? —?хмурюсь я, откладывая кружку в сторону. Пить больше не хочется.—?Нет,?— говорит Чанёль, вздыхая,?— не плохо. Но сбивает с толку. На твоем месте любая бы уже бежала отсюда сломя голову, а ты получаешь по носу от жизни и все равно лезешь в самое пекло. Что, если бы я на самом деле не был в тебя влюблен и запросто отправил бы тебя в тот же самый центр??В тебя влюблен?.Из всех его слов я выхватываю только эти. На их фоне остальные меркнут и испаряются. Остается всего три слова, которые вводятся в меня внутривенно. И Чанёль говорит об этом так просто, будто это непреложная истина какая-нибудь. Выбивает у меня воздух из легких и при этом еще сидит с невозмутимым выражением лица, словно не он только что выдал себя с потрохами.—?И чего ты улыбаешься? —?хмурится Чанёль. Вот забавно. Я ведь даже не осознаю, что мои губы действительно растягивает довольная и широкая до безобразия улыбка.—?Ты сказал, что влюблен в меня,?— шепчу я, как будто боюсь, что если произнесу вслух, то все волшебство момента исчезнет.—?Господи, научись выделять самое главное из того, что я говорю! Мы ведь сейчас серьезные вещи обсуждаем.—?А я уже выделила,?— продолжаю я гнуть свое, и, кажется, моя глупая улыбочка заставляет Чанёля понять, что он разболтал мне свой секрет.Он едва заметно стушевывается и отводит взгляд. Чанёль не из тех, кто любит в открытую говорить о своих чувствах, но это признание вырвалось у него неосознанно. И именно это главное: его любовь ко мне переходит все немыслимые границы, раз так просто и будто бы привычно правда слетает с его губ.—?Ну и молодец,?— хмыкает Чанёль, вздыхая. Недоволен тем, что не удержал язык за зубами. А я улыбаюсь, как идиотка. Никак не могу перестать.—?Доверие исходит от того, что я тоже в тебя влюблена,?— говорю я. Для меня это так просто и обычно, что я даже не вижу смысла объяснять. Это же прописные истины. —?А еще я все-таки не дура. Человек, который собирается отправить меня на тот свет, не станет петь под моим окном или же втихаря прижиматься к моему носу, когда я сплю.—?Так ты… —?Чанёль щурит глаза, а я пожимаю плечами. Раз сегодня такой вот забавный вечер откровений, то почему нет? Пусть знает.—?Ага, я хитрила. На пару мгновений стала лисом. И раз уж я вспомнила об этом,?— я закусываю губу, не зная, стоит ли говорить. А потом понимаю, что между нами и так не осталось никаких граней и стен. —?Помнишь ?Маленького принца?? —?Чанёль настороженно кивает, как будто уже знает, что я скажу. —?Мы всегда будем в ответе за тех, кого приручили. Чьи слова?—?Лисьи,?— кивает мне Чанёль, усмехаясь.—?Теперь ты понимаешь?—?Да,?— кивает Пак. —?Мозгами вполне понимаю. На подсознательном уровне?— поменьше.—?Почему?Чанёль пожимает плечами, но я и так знаю, что ответа у него нет и не будет. Так бывает. Есть вещи за гранью нашего понимания. С нами либо подобное не происходило, либо происходило, но принять это как факт не можем. И примеров на самом деле уйма. Я не требую ответа от Чанёля и даже не жду, и он это чувствует?— молчит, тихонько попивая чай. А я без зазрения совести его разглядываю.Только сейчас замечаю, что Чанёль выглядит уставшим, потрепанным, невыспавшимся. И я представляю, как на него давит тот факт, что ему еще нужно рассказать мне все. Несмотря на его попытки оградить меня, я все-таки оказываюсь чуть ли не в самом центре событий. И у него от бессилия, наверное, опускаются руки. Если мне за него так страшно, то каково ему?У меня сжимается сердце, когда я ловлю взгляд Чанёля, направленный в никуда. Пак просто пялится в пустоту, слегка наклонив голову вбок, и держит крепко, обеими руками, свою кружку. Вот сидит Чанёль такой, притихший, не шутит, с тусклыми усмешками, расстроенный и напуганный, и меня всю начинает трясти. Потому что он может потерять себя в круговороте событий, от него мало зависящих. Если со мной что-то случится по его вине, Чанёль не переживет. И нет, я вовсе не переоцениваю свою значимость в его жизни: я чувствую, что так и есть. И никому из нас вовсе не обязательно озвучивать простые и понятные вещи.И именно из-за того, что у меня внутри неспокойно, я отставляю свою кружку в сторону и пересаживаюсь к Чанёлю, придвинув стул к нему настолько близко, насколько возможно. Он удивленно смотрит на мои странные манипуляции и тихо усмехается:—?Уже не можешь и десять минут вдали от меня посидеть?—?Ой, замолчи,?— я недовольно морщусь, вызывая у Чанёля усталую улыбку. А потом заключаю его в свои объятия, уткнувшись носом ему в яремную ямку. —?Давай сегодня без драмы и ужасов? Просто пойдем спать, хорошо?—?А разве ты не хочешь… —?Пак не успевает договорить, потому что я его перебиваю.—?Не сегодня. У нас впереди весь завтрашний день, ты еще успеешь. А сейчас нам обоим нужно отдохнуть, выспаться, прийти в себя. Оставим на завтра, ладно? Я хочу немного мнимой тишины и спокойствия.—?Хорошо,?— легко и быстро соглашается Чанёль, и я понимаю: он действительно устал. Так сильно, что даже не спорит со мной. И меня переполняет топящая все внутри нежность к нему. Хочется уложить его спать, прикрыв одеялом до самого подбородка, сесть рядом и, мягко ероша его волосы, спеть колыбельную (и совсем неважно, что я вообще-то не умею петь).Я вынуждаю Чанёля оставить кружки в покое (их можно вымыть утром, это ведь не дело первостепенной важности), и он послушно идет за мной. Я никогда не была в его спальне и поэтому замираю на выходе из кухни, не зная, какую из дверей открыть. Пак посмеивается и сам открывает?— ту, что в конце коридора. Я не сразу решаюсь зайти, потому что это его комната.Здесь слишком много Чанёля, и я… не то чтобы не готова к этому. Скорее, боюсь, что утону в своей влюбленности еще больше. Хотя на самом деле все уже давно вышло за все мыслимые и немыслимые рамки.Я уверена, что в его комнате, скорее всего, беспорядок. Однако стоит мне войти, как я понимаю, что ошиблась. Все настолько чисто, идеально и… не по-чанёлевски, что я даже не знаю, что сказать. Кровать аккуратно заправлена черным шелковым покрывалом, на тумбочке?— книга, которую он, скорее всего, читает перед сном, наручные часы и ночник, книги на полках расставлены по алфавиту, ноутбук бережно убран в чехол, на стуле висят два шерстяных свитера. А еще запах здесь совсем другой?— горький парфюм и свеженапечатанные газеты.—?Это ведь не твоя комната, —?говорю я, удивленно оглядываясь на Чанёля позади меня, который с трудом сдерживает рвущийся наружу смех. —?Я права?—?Не поверила, да? —?смеется он и качает головой. —?Это не моя комната, она папина. Он иногда заглядывает и остается ночевать. У меня в жизни не будет такого порядка. Мне просто было интересно, догадаешься ли ты.—?Устраиваешь проверки? —?ухмыляюсь я, закатывая глаза.—?Нет, это из любопытства. Пошли,?— Чанёль нежно берет меня за руку и гасит свет. —?Моя?— вот эта,?— шепчет он мне на ухо, заставляя вздрогнуть, когда кладет ладони на мои плечи и мягко вталкивает в комнату.В этот раз у меня не возникает никаких вопросов, сомнений и удивлений. В этот раз все правильно. Потому что первое, что убеждает меня в принадлежности этой спальни Чанёлю,?— это запах. Здесь пахнет им каждый уголок и каждая вещица. Его резким и в то же время сладким одеколоном. И сигаретами?— совсем чуть-чуть. Одним словом?— Чанёлем. И у меня голова идет кругом.Я чувствую его немое присутствие спиной и понимаю, что он ждет какой-либо реакции. Если в той комнате я не решалась что-либо трогать, то в этой, я знаю, мне все можно. Поэтому я включаю ночник. Спальня озаряется приглушенным, аккуратным светом. Я замечаю, что на стене висит картина, и у меня попросту перехватывает дыхание.—?Это Ломбардо?! —?восклицаю я, несмело делая два шага по направлению к полотну, и застываю.—?Ты знаешь эту картину? —?доносится до меня тихий голос Чанёля, разбавленный нотками удивления.—?Она моя любимая,?— шепчу я, до боли в глазах вглядываясь в шедевр, созданный Энрике Ломбардо.—?Правда?—?Да. У нее еще потрясающее название ведь,?— грустно улыбаюсь я, вспоминая, что впервые увидела эту картину в пятилетнем возрасте и долго переживала из-за того, что седой мужчина держит в руках сердце несчастной женщины. Папа тогда усадил меня к себе на колени и объяснил, что происходит на этом полотне.—??У нее было сердце!?,?— восклицает Чанёль. —?Да, потрясающее. Я, увидев ее в первый раз, подумал о том, что об этом можно было бы написать нечто антиутопическое.—?А я хотела ее станцевать.—?Станцевать? Картину? —?улыбается мне Чанёль, когда я поворачиваюсь к нему.—?Да. Будучи ребенком, я думала, что этой девушке было больно, когда ей вскрывали грудную клетку. И это действительно можно станцевать.—?Покажешь как-нибудь?—?Когда буду уверена в том, что это то, что нужно,?— киваю я.—?А процесс создания того, что нужно, посмотреть не позволишь? —?лукаво подмигивает мне Чанёль, а я понимаю, что он сегодня уже в который раз сдает себя. Я и до этого знала, что ему нравится то, как я танцую, но некое подобие своего восторга он озвучивает только сейчас.—?Кто знает,?— пожимаю плечами я и оглядываюсь.Вот эта комната?— его. Без сомнений. Кровать, заправленная не шелковым покрывалом, а всего-навсего шерстяным одеялом, стул, увешанный огромным количеством одежды, книги, в хаотичном порядке сваленные на столе, открытый ноутбук (скорее всего, Чанёль его не выключил, и тот сам разрядился), коробки из-под пиццы на полу, завалявшаяся на подоконнике пустая пачка из-под сигарет и гитара в углу, единственное, вокруг чего нет беспорядка. Все это?— Чанёль.Я подхожу к ноутбуку и осторожно закрываю его. На крышке вижу разного рода наклейки?— потрепанные, местами тусклые, с изображениями Тома и Джерри, Балто и всяких крутых тачек. Я улыбаюсь и разглядываю полки, на которых ютятся книги (та часть, которая не свалена в кучу на рабочем столе).—?Библия? —?вскидываю брови я.—?Это мама,?— пожимает плечами Чанёль.Я понятливо киваю и кладу книгу на место. И вдруг, совершенно неожиданно даже для самой себя, понимаю, что мне здесь, в комнате Чанёля, так же уютно, как у бабушки дома?— так, как никогда не бывает в моей спальне. Настолько спокойно и тепло, как будто это единственно правильное место для меня.—?Ты вроде хотела поспать,?— Чанёль бесшумно подходит сзади и упирается лбом мне в плечо.—?Да, конечно,?— говорю я, резко разворачиваясь и сталкиваясь с ним нос к носу.Чанёль так близко, что я вижу каждую его ресничку, и у меня по-дурацки перехватывает дыхание. Как в первую нашу встречу. Мы смотрим друг другу в глаза добрых две минуты, наверное, или мне только кажется. Я лишь чувствую, как поясницей упираюсь в спинку стула, а грудью почти соприкасаюсь с Чанёлем. Все это попросту убивает меня: мы с ним застыли в полумраке его комнаты и стоим так близко друг к другу, как я не могла себе даже вообразить около месяца назад.Мне кажется, сегодня Чанёль задался целью свести меня с ума. Потому что он тихонько, боясь меня спугнуть, наклоняется и касается носом моего носа, расплываясь в ласковой полуулыбке. Я жмурю глаза от удовольствия, бегущего мурашками по позвонкам. Чанёль такой невозможно теплый, что мне хочется простоять так еще целую вечность. И еще. И еще. До тех пор, пока наша цивилизация не прекратит свое существование.А Чанёль уже ведет носом по моей скуле, от нее?— к линии челюсти?— и дальше к губам. Я же попросту разрываюсь на части от его ласки. Он целует меня мимолетно, невесомо в губы и шепчет:—?Пошли спать?Я, едва осознавая, что есть реальность, а что мое воображение, киваю ему. Тогда Чанёль отстраняется, разрывая тонкие нити чар, окутывающих нас. Он говорит мне что-то, а я не слышу. Только вижу, как двигаются его губы, а сама все еще не могу прийти в себя?— ощущение его носа на моей коже не стремится отпускать.—?Эй, колючка,?— усмехается в своей привычной манере Чанёль, словно знает, что творится в моей голове,?— чего застыла?—?А?—?Говорю, я буду спать на диване, и это не обсуждается.—?Хорошо,?— отвечаю я, растерянно оглядываясь и наконец возвращаясь к реальности.А Чанёль к этому времени уже расправляет для меня кровать и достает для себя теплое клетчатое одеяло из шкафа. Пак сразу устраивается на диване, укрываясь, и хмыкает:—?Не бойся, подсматривать не буду, можешь раздеваться.Я закатываю глаза и сбрасываю с себя оцепенение?— на этот раз окончательно. И выключаю свет, ловя на себе удивленный взгляд Чанёля. Я не буду спать, пока он не заснет, вот в чем дело. Именно поэтому и сажусь прямо на пол около дивана.—?Ты чего? —?шепчет Чанёль. Темнота навевает на нас ощущение некой тайны. Как будто я и Чанёль?— это большой секрет.—?Посижу с тобой, пока ты не уснешь. Только не ворчи и не прогоняй меня.—?Я и не собирался,?— посмеивается Чанёль, а я поправляю его одеяло, поднявшись с места, и проверяю, нормально ли прикрыта у парня спина. И уже после этого снова сажусь на пол, протягивая руку для того, чтобы зарыться пальцами в волосы Чанёля.Глаза постепенно привыкают к мраку, и я уже различаю очертания Чанёля. Он смотрит на меня, а я на него, и этот момент поистине волшебный. Потому что меня снова начинает трясти?— от того, как Чанёль смотрит. Так, будто ему больше ничего не нужно, кроме меня, сидящей рядом и перебирающей пряди его волос. А я болею этим его взглядом. Да и, чего лукавить, им самим?— тоже.Мой испанский ужаснее, чем чанёлевский, я знаю. И все равно нерешительно пою ту самую песню, которую тогда под фонарями пел для меня Чанёль. И парень застывает, не шевелясь, вслушиваясь в мое корявое произношение и неумелое пение. Я совершенно забываю о том, что мне, по сути, должно быть неловко и стыдно. Этого просто нет. И секрет на самом деле прост?— он заключен в доверии. На нем строится абсолютно все. И даже моя влюбленность.Темнота, разбавляемая слабым светом с улицы, и мой тихий голос, заглушающий звуки дождя, бьющегося об стекло. И этот момент я бы тоже хотела переживать вечность за вечностью. До тех пор, пока люди не исчезнут с лица Земли.—?Ты удивительная, Джи,?— хрипит Чанёль, когда я замолкаю, перехватывает мою ладонь, застывшую на его голове, и целует горячими губами, обдавая кожу на руке своим дыханием и не прерывая зрительного контакта.Мое сердце в который раз падает.~Наутро я обнаруживаю, что уснула прямо на полу, сидя рядом с Чанёлем. Он все еще спит, тихо сопя, а я аккуратно высвобождаю свою ладонь из его крепкой хватки, осторожно прикрывая его одеялом и позволяя себе легко коснуться губами чанёлевской щеки, и отправляюсь в душ. Я стараюсь особо не хозяйничать у него дома, хоть и знаю, что мне за это ничего не будет, по сути. У Чанёля в ванной порядок?— все на своих местах, как ни странно.Принимая душ, я попутно думаю о том, что бы приготовить на обед (оказывается, уже час дня). Не то чтобы я прекрасно готовлю, на самом деле я это ненавижу, ибо жутко боюсь плиты. Но сейчас ведь нужно накормить Чанёля, и впервые в жизни я жалею о том, что не увлекаюсь кулинарией и что терпеть не могу готовку. Единственное, что я могу сделать,?— это блинчики или омлет. И я решаю приготовить и то, и другое. Если у Чанёля найдется шоколад, который можно будет растопить, то тогда вообще замечательно.У меня наконец-то хорошее настроение, и я уверена, ничто не способно испортить его. Не сегодня. Независимо от того, что именно расскажет мне Чанёль, я буду улыбаться и веселить его. Он помог мне понять, что я могу сама делать выбор в своей жизни, решать что-либо, не заботясь о мнении матери. И теперь мой черед его спасать.Ведь человеку нужен человек.Когда я выхожу из ванной, попутно суша волосы полотенцем, кто-то громко и нетерпеливо стучит в дверь. Не знаю, ждет ли кого-то Чанёль, но все равно иду открывать, по глупой привычке не заглядывая в глазок. На пороге оказывается та самая Хару, которая раздавала мне грязные советы в тот далекий день, когда я увидела Чанёля на ринге.—?Доброе утро,?— я расплываюсь в широкой улыбке, упираясь плечом в дверной косяк. Лицо девицы сразу становится удивленно-недовольным: ясное дело, что она не ожидала меня тут застать.—?Ты что здесь делаешь? —?огрызается она, заглядывая мне через плечо и надеясь, что вот-вот появится Чанёль и скажет ей что-то в духе ?Я все объясню?. У этой химеры все на лице написано.—?Этот вопрос стоит задать мне,?— хмыкаю я. —?Тебя вроде не звали.—?Где Чанёль? —?требовательно спрашивает она, а я снисходительно улыбаюсь.—?Спит.Пару секунд она молчит, переваривая информацию, а потом ее губы растягивает гадкая улыбка, и Хару выдает:—?О, так ты приняла мой совет к сведению?— была сверху?—?Не угадала,?— спокойно качаю головой я. Не вижу смысла уподобляться ей и опускать грязные шуточки. Поэтому закрываю дверь прямо перед ее носом, не удосужившись выслушать, что еще она собирается мне сказать. Это неважно, потому что я знаю, что Чанёль уже сделал свой выбор. Да и тратить на нее время глупо, равно как и растрачивать себя на ее провокации.На кухне мне удается найти все, что нужно, и даже шоколад! Моей радости нет предела, когда я расставляю на столешнице все нужные мне ингредиенты, а мой телефон вдруг пиликает, и я спохватываюсь, что не позвонила бабушке. Внутри теплится надежда, что Сольхён предупредила женщину о том, где я. Новое сообщение подтверждает эту мысль, и я мысленно благодарю подругу, тепло улыбаясь. Бабушка интересуется, когда я вернусь, и я пишу, что пока не знаю. И это действительно так. Что, если наш разговор с Чанёлем затянется на весь день?Я откладываю мобильник в сторону и принимаюсь готовить, попутно напевая себе что-то под нос. И впервые процесс готовки прекрасен и желанен. Потому что я делаю это не для себя, а для Чанёля. Я бы как-нибудь обошлась кружкой чая, бутербродом или не стала бы вообще завтракать. А Чанёлю нужно. К тому же я не знаю, когда в свете последних событий он нормально ел.Блинчики у меня получаются то тонкие, то толстые (у бабушки вот всегда идеально тонкими выходят), но я щедро добавляю растопленный шоколад и даже остаюсь довольна. В тот момент, когда я берусь за омлет и попутно включаю чайник, в дверном проеме появляется Чанёль?— заспанный, взлохмаченный, но с наглой улыбкой до ушей.—?Офигеть, ты еще и готовишь,?— говорит он своим невозможно хриплым голосом, и я неловко пожимаю плечами, понимая, что слегка измазалась в муке и в шоколаде.—?Готовлю, но не знаю, насколько это съедобно.—?А я это проверю,?— подмигивает Чанёль и исчезает за дверью ванной, давая мне время завершить начатое.И когда он возвращается, его уже ждут шоколадные блинчики, омлет и фруктовый чай. Как-нибудь надо будет дать ему попробовать мятный. Чанёль с мокрыми волосами, вода с которых капает на его футболку, садится напротив меня и, улыбаясь, принимается поглощать содержимое тарелки, в то время как я ем медленно и при этом успеваю наблюдать за тем, с каким аппетитом Чанёль налетает на то, что я приготовила. Это вызывает улыбку.—?Задавай свои вопросы, чего сидишь? —?притворно беззаботно говорит Чанёль.—?Уже? —?блинчик застревает в горле, и я сдавленно кашляю, удивляясь.—?А чего тянуть? Давай расправимся с этим сейчас, иначе затянем разговор на весь день. А я не хочу все воскресенье говорить об этом пиздеце,?— мат выдает его?— Чанёль нервничает. И плохо скрывает это.—?Хорошо,?— медленно киваю я. —?Первый вопрос очевиден,?— прочищаю горло и откладываю приборы, понимая, что больше не смогу есть,?— как ты оказался в этом гадюшнике?—?Я уже говорил, если помнишь,?— мне было шестнадцать тогда. И я очень нуждался в деньгах. Да, я всегда мог попросить у отца, да, я тогда уже участвовал в боях без правил, но мне безумно были нужны деньги?— большие деньги, Джи. Мне было всего шестнадцать, и я очень хотел мотоцикл. Причем он был нужен мне не от отца. И это звучит так, словно я был капризным ребенком, которому было плевать, как зарабатывать.—?Но ведь можно было найти другую работу, нет? Несколько подработок!—?Джи, мне предлагали чуть ли не половину от стоимости мотоцикла, это был шанс. А я был наивным дурачком, думающим, что помогу им разок-другой и потом смогу уйти. Да, я получил нужные мне деньги, но я, повторюсь, был идиотом и не понимал, что из мира, в который я вступил, нет дороги назад. Разве что прямая путевка на свидание со смертью. Уйти оттуда просто так нельзя. Чунмён пытался. Видела, какую высокую цену он за это заплатил? Его родных преследовали, пока он был в Корее, его выгнали отсюда к чертам собачьим, а он зачем-то вернулся. Возомнил себя героем.—?А ты? Разве ты сейчас на них работаешь?—?Я работаю на них до тех пор, пока они существуют, Джи,?— Чанёль запивает съеденное уже остывшим чаем и смотрит мне в глаза. —?То, что они затаились, не значит, что все кончено. Скоро они найдут новое место, соберут еще таких оболтусов, как я, и начнется по новой. Они просто не высовываются, вот и все. И я им нужен не потому, что я самый лучший, а потому, что их ?кодекс? гласит: ?Раз ты здесь, забудь о том, что можешь безнаказанно уйти?. Даже если не собираешься их сдавать полиции, никто тебе не поверит.—?И ты вернулся,?— я утверждаю и не нуждаюсь в объяснении. Все, по сути, понятно.—?Да, вернулся. Потому что это?— единственный способ тебя обезопасить. Ты вообще можешь себе представить, что со мной случилось, когда я увидел эти чертовы фотографии? Я разозлился не из-за того, что ты была близка к правде. Я просто испугался, что эти змеи подобрались к тебе, что я не уберегу тебя.—?А Чунмён? Он тоже?—?Конечно. Только ему мало кто верит после его выкрутасов пару лет назад. Да и неважно это на самом деле. Я знаю только то, что за тебя он будет стоять горой, а на то, насколько он там предан этим отморозкам, мне плевать.—?И что теперь? — сердце замирает. —?В смысле?—?Ну, что дальше? Вы оба вернулись, а толку? Допустим, я в безопасности. Но это не отменяет того факта, что вы будете из-за меня теперь снова марать руки, убивая ни в чем не повинных людей, — устало объясняю я.—?Не только из-за тебя. У нас есть семьи, друзья. Да, ты в большей опасности, зато они?— запасной вариант, дополнительные участки, по которым можно бить. И вообще. Я просто надеюсь, что до того, как мы официально возобновим нашу деятельность, лавочку накроют.—?Что?—?А что? Полиция может выйти на след. То, что пустующий, Богом забытый медицинский центр подожгли, должно было подтолкнуть их в правильном направлении. Там столько всего можно было найти, а эти идиоты что? Они уже столько лет копают под главарей этой прогнившей шайки и каждый раз проебываются по всем фронтам. Это даже смешно. Насколько можно быть тупыми, чтобы не догадаться, что столько людей бесследно исчезает не просто так, что это дело рук целой банды? Неужели они все забыли о торговле органами?—?Но что тогда будет с тобой?—?Сяду. Лет на десять точно. Ну, или отец попытается повлиять и уменьшить срок. Это неважно. Я просто хочу, чтобы это закончилось, — Чанёль пытается выглядеть беззаботно, однако я-то все вижу. —?Не легче заявить самому?—?И погибнуть от рук отморозков этих? За каждым из работающих на них следят. Искусно и едва заметно, но следят. Пойти в полицию?— значит подписать себе смертный приговор. Я лучше отсижу срок. Из двух зол надо выбирать меньшее.Я растерянно киваю. Почти соглашаюсь с ним. Вот только деньги можно было заработать другим путем. Да, медленнее, но тогда всего этого бы не было. Замечательно, что Чанёль в свои шестнадцать пытался быть самостоятельным, но, черт возьми, это все вылилось вот в это?— в жизнь, полную страхов и переживаний.—?Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. И знаю, что можно было быть терпеливее и медленно копить. Я был придурком, Джи, сопляком, который радовался, что пока всякие там лохи бесконечно копят, я получу все и сразу. Только вот я не думал, что и убивать придется самому.—?Что? —?я уже чувствую, как во мне растет желание пойти и проблеваться. И просто надеюсь, что ослышалась.—?Да, есть такое,?— горько усмехается Чанёль. —?Я трахался с ними, а потом спаивал, подсыпав такую дозу снотворного, что они больше никогда не просыпались. И затем тащил тяжелые тела в центр. То есть когда как?— иногда привозил их я, иногда их забирали прямо из отеля. Моей задачей всегда было найти жертву, заманить к себе любым способом и убить. Мы, как правило, занимались с ними сексом, ибо это был наиболее действенный метод. Знаешь, если бы пришлось их резать или стрелять в них, я бы, наверное, не пережил. Это сейчас мне уже плевать, каким способом убивать их. Потому что я завишу от главарей. Я обязан делать все, что они скажут, чтобы моих родных не трогали.—?Это страшно, — шепчу я.—?Я знаю.На удивление, я куда легче переношу то, что услышала. Наверное, после сказанного Чунмёном я была готова к чему-то в этом духе. Да и основное потрясение пришлось на тот момент, когда меня, абсолютно не подготовленную к грязной и горькой правде, искупали в ней. Сейчас же я просто сижу, смотрю Чанёлю в глаза, чувствую его волнение и понимаю, что я опустошена и что мне попросту нечего сказать. И это хорошо, потому что я не вынесла бы еще одного удара.За окном кишит жизнь, слышится чей-то смех и даже несмелое щебетание птиц, а мы сидим здесь и говорим об ужасных вещах, от которых кровь в жилах стынет.—?Ну, что? Ты скажешь что-нибудь?Я пожимаю плечами и растерянно блуждаю взглядом по его лицу.—?Наверное… я рядом. И всегда буду. Даже если это все звучит банально, заезженно, возможно, совсем не по-взрослому, но я здесь. Для тебя. Что бы ты ни сделал и что бы ни решил. Если тебе придется на них работать, обещаю, я не дам тебе потерять себя. А если вас накроют, я буду биться за тебя, даже если все остальные откажутся и отвернутся. Я буду держать твою руку и никуда не уйду. Если ты надумаешь меня прогнать в целях моей же безопасности, я буду раз за разом возвращаться. Знаю, что все это кажется тебе каким-то романтичным бредом, но…—?Не кажется,?— перебивает меня Чанёль, отводя взгляд. —?Но хватит на сегодня откровений, от которых меня каждый раз бросает в дрожь и в непонимание. Давай лучше решим, что будем делать весь день.Я широко улыбаюсь ему и киваю. Тема закрыта, оно и хорошо. Да, над нами висят грозовые тучи, но все будет хорошо. Если не мы будем верить в лучшее, тогда кто?Пока Чанёль складывает посуду на столешницу, я отхожу к цветку и любовно поливаю его, поглаживая листики и смахивая с них слои пыли. Даже не замечаю, как Чанёль снова подкрадывается сзади и медленно разворачивает меня к себе. Его терзает какой-то вопрос, и если Пак его сейчас не задаст, то не сделает этого никогда. И я киваю ему, позволяя спросить то, что его так интересует.—?Если бы ты могла отмотать время назад, Джи, и изменить некоторые события, ты бы...Пак обессиленно замолкает не в силах договорить. Но мне все и так понятно.Чанёль не склонен к подобным вопросам, он привык переживать все в себе, и даже у такого, как он, недостаточно сил для того, чтобы справляться со всем в одиночку. Эти два дня?— единственная слабость, которую он может себе позволить. И я его в этом не ограничиваю. Пусть спрашивает все, что хочет. И говорит тоже.Я улыбаюсь ему, наклоняясь и прижимаясь к его холодному носу своим, таким же холодным. И заглядываю Чанёлю прямо в глаза, довольно подмечая, что в его зрачках отражаюсь лишь я.—?Я бы ничего не поменяла. Я верю в реинкарнацию и знаю, что в каждой из своих жизней я бы всегда выбирала тебя.