Часть 18 (1/1)

—?Что с тобой творится? Ты такая кислая все время ходишь,?— Гаюн смотрит на меня с легким беспокойством, а я нахожу в себе силы лишь на то, чтобы улыбнуться. Она ведь ни черта не знает. Совершенно. И потому у нее есть все основания полагать, что у меня нет причин для того, чтобы выглядеть измотанной.—?Я устала, загоняюсь из-за конкурса,?— ложь начинает казаться неотъемлемой и привычной частью моей жизни. Меня тошнит от того, что я почти всем вокруг вру. Чанёлю, родителям, Гаюн, Чонину. Хотя последнему я просто недоговариваю кое-что.—?Конкурсы у тебя и раньше были, тут точно что-то не то,?— Гаюн вздыхает и протягивает мне стаканчик горячего черного чая. —?Джи, я не кусаюсь, со мной можно обо всем поговорить.Я киваю ей, прекрасно зная, что никогда не смогу рассказать ей обо всем, что происходит. Мое доверие на нее не распространяется, к сожалению. И временами мне же от этого плохо.Последнее письмо пугает меня сильнее, чем два предыдущих. Потому что для меня это фото может подразумевать и начало, и конец цепочки. Если это действительно последовательность. И моя голова вот-вот взорвется от боли. Кто-то попадает в руки Чанёля, оказывается в его постели, а потом отправляется в центр. Или же все тот же кто-то проводит ночь в отеле, потом каким-то образом направляется в центр, где Чанёль что-то с ним делает. Черт возьми! Неопределенность меня пугает?— все эти кто-то и что-то вызывают дрожь во всем теле и ужасную боль в голове.Понятно только одно?— мне ничего, черт его дери, непонятно.Хочется, чтобы кто-нибудь наконец просто сказал мне, в чем дело. Взял и раскрыл сразу все карты. Без этих дурацких наводок, от которых никакого толку?— лишь головная боль, бессонница и состояние нестояния.Хочется, чтобы это просто закончилось.—?Спасибо,?— благодарю я Гаюн за чай.Он очень горячий. Горло жжет, и становится немного жарко. Я прикрываю глаза, пытаясь собрать все мысли в кучу. Фотографию нужно показать бабушке и рассказать ей о татуировке. На самом деле мне несколько совестно из-за того, что я втягиваю ее в этот недо-детектив. Это действительно может быть опасно (знал бы кто, как сильно я ненавижу это слово).Чем таким Чанёль мог вообще заниматься, раз так яростно меня отгораживает? И с чего он взял, что я буду довольствоваться недоговорками? Он чертов эгоист, который думает лишь о себе?— ему, похоже, ни капли не выгодно то, что я могу узнать правду. И что я не желаю с этим мириться, его не коробит.Хотя ладно еще Чанёль?— я понимаю, чего он боится. А Чунмён? Ему зачем от меня все скрывать? Мужская солидарность? Смешно. Он Чанёля на дух не переносит. А других вариантов у меня в голове нет. Чунмёну нечего бояться?— он уже потерял меня.—?Ну, вот! Ты опять где-то далеко и на меня совсем не реагируешь! —?я вздрагиваю, ловя на себе полный негодования взгляд Гаюн.—?Извини,?— поджимаю губы. Я даже не знаю, что мне сказать в свое оправдание.Гаюн шумно вздыхает и ничего не говорит. Похоже, она понимает, что я попросту не могу взять и рассказать ей все. Она не спрашивает почему, только смотрит осуждающе. И мне становится стыдно еще и перед ней, хотя, по сути, мы никогда друг другу ничего не обещали. И я сейчас имею полное право не говорить ей о том, что происходит.Преподаватель заходит в аудиторию, и я вынуждаю себя сконцентрироваться на лекции. Иначе сойду с ума.~Около университета меня поджидает Чунмён. Честно говоря, я даже не надеялась на то, что он придет после случившегося. В конце концов, для него это наверняка было унизительно?— оказаться тем, чьей заботой пренебрегли. Но мне не жаль, ни капли. Едва ли он, играясь с моими чувствами, о чем-то сожалел.—?Прогуляемся? —?спрашивает Ким, когда я подхожу ближе. Мне в нем чудится что-то чужое. Не могу определить, что именно не так?— кажется, что в нем кое-что изменилось.—?Давай,?— соглашаюсь я.Чунмён молчит слишком долго. Он сосредоточенно пинает камушки под ногами, носом зарывается в свой вязаный синий шарф и не смотрит на меня. Вообще. Думает о чем-то с нечитаемым выражением лица, а мне остается лишь идти рядом с ним, грея руки в карманах, и не понимать, что Чунмён так долго обмозговывает.Я надеюсь, что это не очередная ложь.Мы доходим до парка, где Чунмён наконец останавливается. Он стоит напротив меня, продуваемый сильным ветром, придерживающий шарф так, чтобы мне было слышно, что Ким собирается сказать, с потухшим взглядом и какой-то отчаянной решимостью в голосе.—?Ты действительно так сильно ненавидишь меня, Джи?Сказать, что я потрясена, ничего не сказать. Потому что я ожидала чего угодно, но явно не этого вопроса. Я думала, что его попытки вызвать мою жалость исчерпали себя.—?С чего это вдруг мне тебя ненавидеть? Мне немного неуютно рядом с тобой, и все,?— я пожимаю плечами, но Чунмёну мой ответ не нравится. Это видно по тому, как сжимаются пальцы на шарфе.—?А с Чанёлем уютно?—?Да что ты привязался к нему? —?мне кажется, я готова сорваться на нем. Взять и вылить на него всю усталость, которая во мне скопилась. —?Почему ты спрашиваешь об одном и том же? Тебе не надоело?—?Я просто пытаюсь понять, что же ты в нем такого нашла, раз постоянно цепляешься за него, веришь ему.—?Он мне не врал, Чунмён,?— говорю я, а Ким усмехается.—?Ты меня так и не простила, да? Ни за то, что я сбежал, ни за то, что признался тебе в своих чувствах, ни за то, что хотел поцеловать.—?К чему весь этот разговор? Тебе нравится выводить меня из себя глупыми вопросами? —?я не замечаю, как вытаскиваю руки из теплых карманов и начинаю ими гневно размахивать. —?Я уже давно простила тебя, Чунмён. Но, пойми ты, я не могу дружить с тобой так же, как и раньше. Дружба не строится на лжи и недосказанности.—?А любовь строится? —?он явно намекает на Чанёля. —?Впрочем, ладно. Я не собирался о нем говорить, просто все, о чем ты говоришь, автоматически сводится к нему, Джи.—?А о чем ты собирался говорить? —?устало спрашиваю я, надеясь поскорее отвязаться и уйти.—?Тебе случаем никто не угрожает? —?его вопрос выбивает почву из-под ног, и я совершенно точно выгляжу так, словно застигнута врасплох.—?Что? —?отчаянно пытаюсь не показывать ему, что растеряна.—?Если кто-то пытается повлиять на тебя или на какие-то твои взгляды, то скажи мне об этом прямо сейчас, ладно?—?Ты детективов начитался? —?я резко усмехаюсь, стараясь не выдать, что нервничаю. Не знаю, как он узнал о письмах, но мне сейчас нельзя дать понять ему, что что-то действительно не так.—?Всего лишь беспокоюсь о тебе,?— пожимает плечами Чунмён.Он молчит всего мгновение, позволяя мне в полной мере ощутить страх, который стремительно растет в моей душе. Откуда Чунмёну вообще известно о том, что кто-то посылает мне письма? Он знает этого человека? Или он как-то связан со всей этой странной ситуацией? Вопросы разрывают мою черепную коробку на части.—?Пообещай мне, что, если кто-то попытается тебе угрожать, ты не станешь скрывать это от меня.—?Не могу.—?Почему? —?Чунмён хмурится, тщетно выискивая в моих глазах то, что я усердно прячу от него.—?Потому что я сама в состоянии о себе позаботиться.—?Не в этой ситуации,?— качает головой Чунмён. —?Пообещай, Джи, это важно.—?Вы оба меня достали,?— не выдерживаю я. —?Просите держаться от ваших тайн подальше, запрещаете задавать вопросы, ничего не рассказываете, не доверяете мне ни капли, а теперь ты осмеливаешься выпрашивать у меня обещание. Серьезно? Чунмён, я уже давно не ребенок, сама за себя в ответе.—?А я говорю, что не в этой ситуации. Я знаю, что тебе это все неприятно, но мы оба пытаемся не дать тебе погрязнуть во всем этом еще больше, раз сами же тебя и втянули,?— ?мы? Чунмён почти выплевывает.—?Я все равно ничего не буду тебе обещать,?— хмыкаю я. —?Это мое последнее слово.Я огибаю Чунмёна и торопливо исчезаю за деревьями. Разговор с ним еще больше меня выматывает. Мало того, что я ни черта не понимаю в присланных мне фотографиях, так еще и узнаю, что Чунмён как-то связан с тем человеком, который отправляет мне письма. И что-то мне подсказывает, что Чунмёну это ни капли не нравится. Ноги все еще подгибаются от страха.Я ловлю такси и решаю поехать к заброшенному медицинскому центру. По сути, я помню, что ловить мне там нечего, но хочется еще раз взглянуть на здание вживую. Черт знает зачем. Я нарушаю правила, поставленные мне Чанёлем и Чунмёном, и еду к старому центру. Мне не страшно, скорее усталость берет верх. Я почти засыпаю, убаюканная движением машины и тихой песней по радио, когда мы все-таки доезжаем.Медицинский центр все так же оцеплен лентой. Ничего особенного. Старое покосившееся здание. Я стою напротив и разглядываю его, а в голове так пусто?— не жужжит ни одна мысль. Тоска такая берет, хочется встать тут и выблевать свой скудный завтрак. Я признаю, что мне надоели загадки, что мне надоело молчание Чанёля и Чунмёна, что мне надоели их глупые попытки оттащить меня от края бездны, что мне надоела неопределенность.Удивительно, что из всех мест, в которые я могла поехать, я выбрала это. Здесь мрачно, как-то пустынно и по-особенному холодно. Я неосознанно кутаюсь в свое пальто и чувствую, как мурашки бегут по спине. Оказывается, если долго смотреть на это здание, то можно увидеть в нем чье-то зловещее выражение лица, сложенное из окон и разных цветов кирпичей. Меня даже передергивает.—?Осторожнее. Кто-то может подумать, что вы что-то замышляете,?— я подпрыгиваю на месте от чьего-то горячего шепота на ухо и резко разворачиваюсь, встречаясь глазами с довольно наглым пареньком, выглядящим на пару лет старше меня. —?Пардон, напугал,?— его губы растягиваются в кошачьей усмешке. Ни черта ему не жаль.—?Вам не говорили, что подкрадываться к людям со спины не есть хорошо? —?пытаюсь отчитать его, а у самой сердце бешено заходится, словно меня поймали с поличным за чем-то отвратительным.—?А вам не говорили, что вы подозрительно выглядите, когда стоите и пялитесь на заброшенное здание? Любите ходить по таким местам?—?Вовсе нет.—?Жаль,?— кошачья усмешка не покидает его губ. —?Я бы помог вам войти внутрь.—?А вы спец по этой части? —?хмыкаю я, разглядывая парня. Я точно вижу его впервые в жизни.—?Не то чтобы,?— мнется он, пожимая плечами. —?Я так девушек кадрю,?— я вскидываю брови от такого глупого и откровенного признания.—?Вот как?—?Да. Я, кстати, Чондэ,?— он протягивает мне ладонь, а я не решаюсь ее пожать и некоторое время просто таращусь на нее. Я ни с кем обычно не знакомлюсь. С парнями особенно. Если помните, я вообще не умею с ними контактировать. Чанёль каким-то чудом выпадает из общего правила.—?Джи,?— все-таки говорю я, осторожно протягивая руку. Пальцы у Чондэ теплые, приятные на ощупь. Удивительно, но он не пугает. А должен на самом деле.—?И что же вы тут делаете, Джи, позвольте узнать, если не собираетесь входить? —?внаглую спрашивает мой новый знакомый, однако я не успеваю высказать ему колкость, которая вертится на языке, потому что чьи-то вопли внизу улицы в духе ?Вот он!? заставляют Чондэ поторопиться. —?О, вынужден вас покинуть! Но мы еще увидимся!И дает деру. Мне же остается удивленно смотреть ему вслед.~—?Любопытно,?— говорит бабушка, разглядывая новую фотографию.Уже темно, я лежу у нее дома, развалившись на диване, и сонно слушаю. Чанёль сегодня ни разу не появился, и меня это напрягает куда больше, чем письма. Он не писал, не звонил, не ждал меня на пороге моей студии. Молчал весь чертов день?— тогда, когда я особенно остро нуждалась в нем. И я понимаю, что что-то не так. Чанёль не умеет пропадать иначе: у него точно что-то случилось, а он решил (снова за меня) меня в это не впутывать.—?Говоришь, у него такая же? А что, если это целая команда, скажем? И у каждого свой знак?—?Думаешь?—?Ну да,?— воодушевленно продолжает бабушка. Возникает ощущение, что ей жутко нравится возиться с этой тайной. —?И вот они все объединены этим символом и каким-то нелегальным делом. Скажем, они заманивают людей к себе посредством секса. Но причем тут медицинский центр?—?Не знаю.Я чувствую, что медленно, но верно проваливаюсь в сон. Сопротивляться сил нет никаких. Я действительно дико хочу спать. В ушах застревают бабушкины рассуждения, а перед закрытыми глазами мелькает Чондэ. Не знаю, откуда он там взялся, но интуиция подсказывает мне, что этот парень связан с центром. Прямо или косвенно, черт его знает. Это всего лишь дурацкое предчувствие, и я не хочу в нем копаться. Однако неосознанно цепляюсь за его кошачью усмешку, лукавый взгляд и чрезмерную заинтересованность в моей персоне.Я засыпаю на бабушкином диване, наплевав на то, что не предупредила родителей. Оставляю это на нее, а сама погружаюсь в тревожный сон. День оказывается серым, скучным, никаким. Горьким на вкус. Потому что в нем нет Чанёля.Неясные образы маячат перед глазами, отдаются болью в голове и упорно не становятся четче и ярче. Такое часто со мной бывает: картинка мутная, лиц не видно, да и ни черта непонятно, что мне вообще снится.Я подпрыгиваю на месте в третьем часу ночи и первое время не понимаю, где я. Когда глаза привыкают к мраку, осознаю, что я у бабушки. Она заботливо укрыла меня моим любимым бордовым одеялом, которое я люблю конфисковывать у нее, когда приезжаю. Я свешиваю ноги с дивана и в этот же момент ловлю приглушенную музыку с улицы, которая и разбудила меня.Кто-то внизу поет на непонятном мне языке. Спросонья я даже не сразу понимаю, что это чертов испанский и что это гребаный Чанёль, которого не было весь день. Я подрываюсь с места и подбегаю к окну, по пути ударившись коленом об тумбу. Шторы задернуты, так что я чуть-чуть оттягиваю их, чтобы увидеть, что творится на улице.И у меня просто заканчивается кислород в легких.Потому что Чанёль стоит внизу, держит в руках гитару и с совершенно счастливой улыбкой на губах поет мне ту самую песню Бисбаля. У меня в голове ни единой мысли о том, как Пак вообще нашел дом бабушки, как определил этаж. Лишь удивительное восхищение, разрывающее мою грудную клетку.Я зла на него. За то, что он весь день молчал. Но сейчас он стоит на улице и поет для меня. Не знаю, как давно он тут и почему соседи его все еще не закидали чем-нибудь из-за того, что он мешает спать. Меня саму начинает распирать такое потрясающее счастье, что я еле сдерживаю себя. Хочется нормально оттянуть шторы, открыть окно, впустить в комнату музыку и чуточку Чанёля. Но я стою, спрятавшись, и слушаю его так, словно я воровка какая-то и краду эти моменты волшебства.У меня от его голоса мурашки по коже. Особенно теперь, когда я знаю слова песни. Кажется, что я прикасаюсь грязными руками к чему-то невероятно чистому и красивому. К горлу подступает ком. Чанёль даже не представляет, как он каждый раз выворачивает меня наизнанку. То голубя присылает, то так аккуратно целует меня в шею, что хочется умереть на месте, то поет под моим окном.Чанёля слишком много. И я просто не в состоянии это выдержать.Он безумно красивый в тусклом свете фонаря, с гитарой в руках, под эту песню. И мне так хочется спуститься вниз, обнять его и рассказать ему о том, что я получаю какие-то дурацкие фотографии, о том, что безмерно хочу знать правду, о том, что скучала по нему. Но это все остается внутри меня?— на заднем дворике подсознания, и я не решаюсь даже с места сдвинуться.Чанёль прикрывает глаза, вытягивает слова песни на своем ломаном испанском. Его пальцы на струнах смотрятся чарующе, и я мечтаю оказаться еще ближе, чтобы иметь возможность видеть все это не через оконное стекло.Это безумие в чистом виде?— такая дикая потребность в том, чтобы быть непосредственно рядом.Но я стою на месте и слушаю. До тех пор пока Чанёль не заканчивает свой маленький концерт в мою честь, не кланяется с улыбкой и не бредет медленно все дальше и дальше от дома, небрежно закинув гитару на плечо. Его одинокая фигура превращается в маленькую точку, и только тогда я позволяю себе скатиться по стене вниз и закрыть глаза, пытаясь удержать в руках это мимолетное счастье.~Утром я сгребаю фотографии без конвертов в рюкзак, хватаю себе шоколадный батончик и бесшумно выхожу из квартиры бабушки. Еще очень рано, в университет сегодня не надо, и я направляюсь в танцевальную студию. Хочу немного потанцевать, отвлечься, а потом уже подумать над письмами. У меня в голове пусто?— даже не помню, что говорила бабушка.Помню только одно?— Чанёля в три ночи. И у меня от этого сердце несется вскачь. Интересно, он знает, что я все видела?На улице уже совсем светлеет, когда я оказываюсь в студии. Охранник смотрит на меня удивленно и как-то сочувствующе. Мне иногда кажется, будто он думает, что мне совершенно некуда идти, раз я тут даже в такое время суток. В какой-то степени он прав.Я устало сваливаю рюкзак на пол около зеркал, вытаскиваю одежду и оставляю его открытым. Каждое лишнее движение отдается странной томительной болью. Я просто обычно не сплю на диване, тело, наверно, не привыкло. Я переодеваюсь так быстро, как у меня получается, но перед тем, как начать разминаться, спускаюсь вниз. Хочется крепкого кофе, чтобы окончательно проснуться и вообще сбросить с себя это сонное наваждение. Надо ликвидировать эту слабость в теле.Я беру себе из автомата стаканчик кофе без сахара и плетусь обратно. В студии безумно тихо?— едва слышно жужжание телевизора из будки охранника. Я решаю подняться по ступеням и заторможено считаю их. Дурацкое занятие, но здорово отвлекает. Кофе обжигает язык и вызывает горечь. Но я упорно вливаю в себя эту гадость, чтобы проснуться.Однако далеко не кофе помогает мне прийти в чувство. Едва я ступаю в зал, как замечаю Чанёля. Когда он успел прийти? И как он вообще проникает в студию? Из разряда вопросов, на которые я никогда не получу ответа.—?Чанёль? —?зову я, и в этот момент он поворачивается ко мне. В его взгляде есть нечто страшное, будоражащее сознание. Взгляд цепляется за то, что он нервно сжимает в руках какие-то бумаги и стискивает челюсти. Неосознанно становится тревожно. —?Что-то случилось?Ответом служат брошенные мне в ноги фотографии.