Часть 2 (1/1)

Дома никого не оказывается. И я даже не знаю: мне радоваться или ждать какого-нибудь неприятного сюрприза? Похоже, у мамы действительно все плохо на работе, раз она задерживается. Я все же вздыхаю с неким облегчением и поднимаюсь в свою комнату. По привычке оглядываюсь на дверь родительской комнаты?— с некоторых пор я предпочитаю затыкать уши руками, когда прохожу мимо.Как-то три года назад я просыпаюсь из-за шума в соседней комнате. Долго не могу понять, что происходит, потому что никак не получается отойти ото сна (как всегда, приснилась какая-то несусветная чушь, а я все равно не в состоянии понять, что уже проснулась). Когда наконец различаю голоса мамы и папы, то решаюсь выйти и посмотреть, что у них там. Они редко ссорятся, поэтому я в какой-то мере даже удивлена: тому, что они сейчас кричат, и тому, что отец все-таки не выдержал (я очень надеюсь, что ссорятся они сейчас из-за маминого отношения ко мне).Дверь в комнату родителей чуть приоткрыта, и мне удается увидеть, как папа расхаживает взад-вперед в полумраке и нервно слушает маму. Я замечаю, что челюсти у него крепко сжаты: злится. Маму мне не видно, но я могу представить, в каком она сейчас состоянии: спокойно стоит и виду не подает, как сильно ее все раздражает. По ее голосу я определяю, что ей все это надоело.—?Ты обещал не лезть.—?А ты не говорила, что будешь так жестоко с ней обращаться! —?отец останавливается. Вся его фигура напряжена, и мне становится не по себе.—?Хватит,?— говорит мама невозмутимым тоном. —?Мы договаривались: я рожаю этого ребенка, а ты потом не лезешь в ее воспитание. Помнишь такое? Вот и все.Я слышу мамины шаги по направлению к двери и папины крики ей вслед. Понимаю, что попаду под горячую руку, и со скоростью света лечу в свою комнату. Услышанного хватает, чтобы понять: ребенка хотел только папа.Сейчас я уже прекрасно понимаю, что дети в мамины планы никогда не входили. Я родилась путем некоего договора, и только. Я бы предпочла этого не знать на самом деле. Потому что правда?— вещь неприятная. Чонин говорит, что лучше быть в курсе причин такого отношения ко мне, нежели мучиться и пытаться спасти положение. С тех пор я просто делаю то, что должна, и молчу. Все мои старания снискать мамино одобрение и хоть раз получить улыбку, а не пощечину заведомо обречены на провал. А опасаюсь я родительской спальни потому, что не хочу больше ничего знать. С меня хватит.В своей комнате я могу наконец принять душ, переодеться в пижаму, разобрать конспекты и нырнуть под одеяло. Из головы никак не идет сегодняшний день. Из-за маминого поведения и из-за нового друга Чонина. К сожалению, Чанёль занимает мои мысли куда больше. Он ведет себя так, словно уверен в том, что мы еще встретимся. Глупо. Даже если встретимся, общаться с ним мы не будем. Потому что мне страшно и потому что мама с меня шкуру спустит.За тот короткий разговор, что состоялся в студии, я успеваю понять: Чанёль обладает какой-то удивительной магнетической аурой. Несмотря на свой отталкивающий вид и не менее ужасное поведение, он жутко притягивает. Но не настолько, чтобы я позволила себе дать ему надежду на дальнейшее общение.Мысли все равно не покидает его усмешка и голос. Стоит только прокрутить в голове все события сегодняшнего дня, как меня начинает трясти. Перенервничала.—?Ну, это мы еще посмотрим.—?Еще увидимся, колючка!Я вздыхаю и крепко зажмуриваюсь. Всего две фразы, а бросает в дрожь так, словно в комнате минусовая температура. Чанёль производит странное впечатление: похож на обыкновенного хулигана, которому родители не уделяют должного внимания, но при этом у него есть машина, и не дешевка какая-нибудь или старье, а новая модель?— это видно. Откуда? Не думаю, что он работает или еще что, слишком несерьезным кажется.Я слышу, как ключ поворачивается в дверном замке, и поспешно закрываю глаза. Не то чтобы маму остановит то, что я сплю (если она захочет со мной еще раз поругаться, церемониться не станет), но попытаться можно. Вернувшийся домой очень долго возится внизу, и я так и не успеваю уловить его шаги на лестнице: наконец-то засыпаю.~Ночь выдается тревожной: во сне я, конечно же, вижу Чанёля. Кто бы сомневался. Естественная реакция моего организма на глупые волнения ни о чем. Я торопливо одеваюсь, привожу себя в порядок и спускаюсь вниз.Вчерашний день можно считать восьмым чудом света, ибо сегодня все так же, как и всегда. Папа медленно и с наслаждением завтракает, а мама с недовольным видом читает что-то на экране ноутбука: она каждое утро досконально проверяет почту.—?Сколько раз тебе повторять, что эту рубашку нужно гладить каждое утро? —?мамин стальной голос разрезает недолгую тишину. Краем глаза замечаю, как чуть морщится отец. Продолжает молчать. Я едва заметно вздыхаю, так, чтобы мама не заметила.—?Позавтракаю и поглажу,?— я повторяю это каждое утро. Дело не в том, что мне доставляет удовольствие все время выслушивать ее замечания, а в том, что я банально не успеваю погладить эту чертову рубашку. Да и, честно говоря, под пиджаком ничего не видно.—?Я слышу это каждое утро. Пора бы запомнить. Как продвигается подготовка к конкурсу? —?ну вот, снова начинается.—?Все в порядке, я отрабатываю движения.Вранье. В последнее время я танцую для себя, а не для конкурса. Надоедает каждый день репетировать одно и то же. Если мама узнает, она меня в порошок сотрет. Она ведь ?столько сил и денег в меня вбухала, что я головой отвечаю за результат?. Знала бы она, что этот конкурс мне не нужен. Это ведь лишний повод показать всем, что я золотая девочка.—?Как-нибудь покажешь.Я киваю и достаю свои мюсли. Раздумываю над тем, как отпроситься на день рождения Сольхён. Мама вроде как пока не намерена читать мне лекции о правильном поведении и о том, как следует готовиться к конкурсу. Я наливаю молока и сажусь рядом. Папа замечает, что я напряженно о чем-то думаю: по привычке тереблю подвеску на шее. Я притворяюсь, что ничего не вижу.Увлекательная игра длиною почти во всю мою жизнь.—?Можно вопрос? —?мама удивленно отрывается от проверки почты.Я очень редко называю ее мамой, потому что для меня она действительно совершенно чужая женщина. Нас связывает лишь то, что мы живем под одной крышей, и биологическое родство. Мама просто дала мне жизнь и теперь воспитывает из меня какой-то свой идеал. На этом все. С папой меня связывает чуть больше: он знает, какую музыку я слушаю и какую еду предпочитаю.Смешно.Мама кивает. По выражению ее лица трудно определить, о чем она сейчас думает. Решает, как мне отказать? Или пытается понять, что я спрошу?—?У Сольхён скоро день рождения, она пригласила. Я могу пойти?—?Когда и где? —?коротко и ясно.Я судорожно вспоминаю, что мне говорила Сольхён.—?У нее дома. На следующей неделе.—?Не задерживайся допоздна,?— бросает мама и начинает собираться.Я не говорю ей спасибо. Более того, даже не киваю. А ей и не нужно: она свое слово сказала, а мне остается лишь подчиниться. Я вздыхаю с неким облегчением, когда за ней хлопает входная дверь.~Папа, как и всегда, отвозит меня в университет. Я даже успеваю позабыть о Чанёле и о том, что мне снились какие-то глупости (то он приходит в мою студию без Чонина, то я нахожу его в каком-то переулке избитым и окровавленным?— короче, бред).Зря.Мы стоим на светофоре, когда папа подает голос. Я листаю свои конспекты и не сразу понимаю, о чем он говорит.—?Кажется, этот парень пытается произвести на тебя впечатление.—?Что? —?я удивленно смотрю на отца, а он кивает на окно.Почему-то мне кажется, что я знаю, кого там увижу. Сердце пропускает удар в тот момент, когда я встречаюсь с наглым взглядом Чанёля. Он сидит на огромном красном мотоцикле. Без шлема. И улыбается мне. Так же, как и вчера: вызывающе.—?Нынче, похоже, вот так и пытаются ухаживать за девушками.Отец откровенно издевается. Если бы он знал, что я знакома с Чанёлем, не был бы так спокоен. Папа вовсе не против моего общения с мальчиками, но едва ли этот парень ему понравится: друг Чонина вчера произвел не очень хорошее впечатление.Я закатываю глаза и снова утыкаюсь в свои конспекты. Вот только строчки расплываются, буквы теряются, и я ничего не понимаю. А все потому, что я отчетливо слышу рев мотора чанёлевского байка. Придурок, что ему вообще нужно? Во мне плещется досада вкупе с волнением, которое я усиленно пытаюсь затоптать.Отец молча усмехается и качает головой: его эта ситуация здорово забавляет. А вот мама давно бы закатила скандал со всеми вытекающими и пытала бы меня расспросами о том, как я связана с Чанёлем. Я содрогаюсь, думая о том, что может произойти, если мама когда-нибудь о нем узнает.Ну уж нет. Я не собираюсь даже разговаривать с ним. И без него хватает проблем.—?А мальчик у тебя есть? —?некстати звенит в голове бабушкин голос.Я жмурю глаза до появления перед ними белых кругов. Дура! Вот вечно придумаю что-нибудь, свяжу между собой, наивно о чем-нибудь помечтаю, а потом нервничаю и корю себя за глупые мысли.Какие там мальчики! Было бы время на них. Да и кому нужна зацикленная на собственной репутации девочка? И это не я себя так зарекомендовала.Я вздыхаю, прикрываю глаза и вожу пальцами по тетради. Это успокаивает, и я даже перестаю воспринимать рев мотора совсем рядом. Чанёль наверняка сейчас усмехается. Ничего. Зато поймет, что я, что называется, святая монашка, и быстро отстанет. Не он первый, не он последний.~Чанёль оказывается тем еще твердолобым идиотом. Во время пары сидящая рядом Гаюн пихает меня в бок и тычет в окно. Я занята переписыванием задачи, поэтому от тетради отрываюсь не сразу. А когда отрываюсь, то сердце ухает в пятки.Чанёль, облокотившись на байк, с удовольствием курит. К мотоциклу прикреплена тонкая деревянная палка с большим белым листом, на котором огромными буквами выведено: ?Колючка, дай свой номер?.Я едва не падаю со стула.—?Интересно, это он кому? —?шепчет рядом Гаюн.Я благодарю всех известных мне богов за то, что он не приписал мое имя. И замечаю, что не только мы с Гаюн это увидели.—?Это не наше дело.Я дрожащими руками продолжаю решать задачу. Записи получаются корявые, неаккуратные. В голове улей пчел-мыслей. Что он здесь делает? Почему охрана не отогнала его от ворот? Как он понял, что я буду в восточном крыле? Действовал наугад? Почему никак не отвяжется?Я не понимаю, что ему нужно, потому что знаю, что не представляю из себя ту, по которой сохнет полрайона. И я точно далеко не первая, кто не желает с ним говорить. Гаюн рядом все еще что-то восторженно шепчет, я же очень надеюсь, что он испарится оттуда к концу дня.Пара заканчивается, и я пулей вылетаю из кабинета. Знаю, что сюда Чанёля едва ли пустят, но сердце бьется в груди как ненормальное. И я весь день попросту не могу думать ни о чем, кроме представившейся на первой паре картины: курящий Чанёль у байка и эта дурацкая надпись. Слава богу, что там нет моего имени.Неприятное и липкое ощущение, что парень за мной наблюдает, не отпускает до конца учебного дня. Кажется, что он прожигает мою кожу своей сигаретой. Я сижу как на иголках и упорно не смотрю в окно: увижу его еще раз и точно сойду с ума. Нужно поговорить с Чонином, пока это все не вылилось в какую-нибудь историю, о которой непременно узнает мама.~Когда я выхожу из универа и бегу в студию, Чанёля у здания не оказывается. Не мудрено?— терпения не хватило. Меня как будто наконец-то отпускает: дышится гораздо легче. И когда я оказываюсь в студии, то уже не трясусь. Спокойно и даже радостно говорю с Сольхён, обещая, что приду, и иду заниматься. Обычное недоразумение, я забуду о нем к концу репетиций, и этого больше не повторится.Самовнушение?— самая глупая и сильная вещь. Мне удается убедить себя в том, что Чанёль отвяжется. И я полностью концентрируюсь на тренировках. Сегодня я занимаюсь отдельно от других ребят. Втыкаю наушники в уши и репетирую движения танца на конкурс. Переключаюсь на это.?Я справлюсь. Отработаю все до блеска. Мой танец будет самым лучшим. Я сделаю все идеально. Даже у мамы не найдется замечаний. Я выиграю?.Прокручиваю этот бред в голове словно мантру. Каждый раз, когда я репетирую танец к конкурсу, то впадаю в панику. Начинаю нервничать, потому что боюсь провалиться. Вспоминаю движения, которые не получаются. И становится совсем паршиво.Но сегодня я очень рада этому состоянию. Так у меня получается не думать о парне с вишневыми волосами. Ему нет места в моем мире, а мне?— в его. Все просто.Я не замечаю, как зал пустеет. В погоне за идеальным танцем не вижу ничего вокруг. Каждый маленький провал сопровождается вымученным тихим стоном, срывающимся с губ. Спина начинает так сильно болеть, что я в итоге ложусь на пол и жду, пока пройдет. Не знаю, с чем это связано, но пытаюсь относиться к боли как к чему-то само собой разумеющемуся.Я вспоминаю Сухёка, который был моим партнером некоторое время. Мама добилась того, чтобы я танцевала одна. Потому что Сухёк безответственный и не может меня понять, прочувствовать. А это важно. С другими я танцевать боюсь: не все могут подстроиться под меня и под мои многочасовые тренировки. Никто в здравом уме так не загоняет себя.В итоге я провожу на полу куда больше времени, чем нужно. Спина уже не болит, но я попросту не могу заставить себя встать и продолжить танцевать. Поэтому к десяти вечера начинаю собирать вещи. Нужно почитать конспекты, тем самым просидеть тут еще час и медленно пойти домой. Обычная схема действий.Вот только в последнее время жизнь надо мной смеется. Когда я располагаюсь на полу с тетрадями, телефон оповещает о сообщении.22:13Колючка, тебя мама не убьет за то, что ты все еще тут?Жалкие остатки самообладания сдувает первым встречным ветром, и руки начинают дрожать. Сообщение скачет перед глазами, а я так и слышу голос Чанёля у себя в голове.Этого просто не может быть.