Глава 5: Эксперимент (1/1)

Длинный и сладкий ступор освежил пленницу. Рангику впала в блаженное оцепенение, сходное с медитацией — у неё не было тела, не было мыслей, была только остаточная истома, которая медленно и лениво облизывала её вымученное тело. Так на мелкий песок накатывает крохотная прозрачная волна, едва отсвечивающая на рассвете. Способность мыслить нагрянула как похмелье после внеплановой вечеринки. Рангику закрыла глаза ладонью и попыталась внушить себе, что всё это случайность. Как бросок игральных костей — совпадение. Внезапный похотливый угар, неожиданный пожар под кожей, ну а явление этой твари просто было запланировано тюремщиком. Наблюдал и развлекался? Она попыталась возмутиться, но на самом деле почему-то оказалось откровенно плевать. Где-то там, за стенами её каземата, враги могли вести себя как угодно, это никоим образом не влияло на её положение, состояние и даже на бодрость духа. Если кто-то думает, что она будет плакать от какого-то воображаемого триумфа всех прихвостней Айзена, то этот кто-то сильно ошибается! Рангику гордо приподняла голову и усмехнулась. В позиции лёжа на полу это и смотрелось странно, и воспринималось не так эффектно, как должно было, но ей, опять же, было всё равно. Одиночество не было пыткой для Рангику. Самодостаточному человеку не скучно с собой наедине, и она храбро взялась за хлам, скопившийся в голове. Конечно, это легче было бы во внутреннем мире, но она мудро рассудила, что неудача лишит её самообладания. Именно поэтому на помощь было призвано воображение. Она выбрала короткую траекторию, и прогуливалась вдоль стены, представив, что это маленькая тенистая аллея. Несколько шагов вперёд, несколько шагов назад. Можно гулять с закрытыми глазами, чтобы не терзать глаза убогой безликостью комнаты. В этом был определённый горький сарказм, ведь сама комната была Пустой, как по содержанию, так и по видовой принадлежности обитавшего под полом существа, как, впрочем, и весь этот мир. Рангику только развела руками, рассуждая вслух о квинтэссенции Пустоты, в которой она нарушает всё, что только можно нарушить, потому что она-то как раз не Пустая. Монстр под ногами… Она остановилась на минутку и задумалась. Страха не было. Даже поиски в глубине души не дали ничего — теперь она не боялась Пустого. Это был сложный букет отрицательных эмоций, но теперь, когда она знала на что конкретно нацелено существование этой твари, бояться было нечего. Условный пакт о ненападении между одной пленной шинигами и страхом был заключён. Волей обладали другие, там, за стенами. Но раз пока они не здесь, то нет смысла об этом думать. Голод, жажда. Она ещё по привычке боролась с сигналами своего тела, но схватки становились всё короче. — Если я знаю, что еды и воды не будет, то нет смысла страдать, — наконец высказалась Рангику, глядя в стену, где вообразила собеседника. — А я, опять же, знаю, что именно в этой комнате заменяет еду, воду, сперму и чёрта в ступе. Так? Она коротко рассмеялась, чинно села у края зеленоватой лужи и пожелала себе приятного аппетита. Если держать себя в руках и не дать себе оскотиниться, то можно сохранить хотя бы какое-то подобие собственного достоинства. Нет, им так просто не сломить шинигами! Рангику ела без жадности, стараясь аккуратно зачёрпывать жижу. Встала, прихватив на ладони немного, постояла перед стеной, подумала, обмакнула палец в слизь и вдохновенно изобразила что-то, похожее на дерево. Сделала шаг назад и присмотрелась.— Да. Это определённо дерево. Полагаю, это плакучая ива. Медленные и ленивые капли слизи поползи вниз по стене, добавляя ветвям ?плакучести?. Скоро рисунок стал напоминать не дерево, а Пустого, живущего под полом. Рангику пожала плечами и воинственно тряхнула головой. Пусть думают, что хотят. Ей удалось поспать, прежде чем подступила первая слабая волна возбуждения. Она проснулась, бездумно напилась из лужи, и поймала такую знакомую дрожь вдоль спины. Отмахнулась, но всего пару часов спустя уже не смогла прогуливаться вдоль стены. Колени подгибались, и вместо чётких твёрдых шагов хотелось просто зажаться в углу и там поскуливать. — Я знаю, к чему вы клоните! Она еле удержалась от желания погрозить кулаком куда-то в сторону предполагаемых тюремщиков. Слишком дешёвым и патетическим был бы жест. Не в её положении. Не сейчас. — Ничего, когда я отсюда выберусь… Слабая угроза захлебнулась новой судорогой, и Рангику упрямо встала, заставила себя ходить. Она смутно подозревала, что повторится всё то же самое, но беда заключалась в том, что она вообще слабо помнила предыдущее помешательство. Зато это прекрасно помнило её тело, и у тела были собственные планы. Маленькие уступки, крохотные шаги компромисса? Чёрта с два! Яростная диктатура похоти, и больше ничего! Сопротивление гордого рассудка было не сломлено резким рывком, а продавлено нарастающим накалом. Рангику немного успокоилась после первого обманчивого облегчения, которое принесли простые прикосновения мокрых пальцев между ног. Припухшие губки, увеличенный клитор — всё требовало скользких пошлых касаний, и приходилось идти на поводу у тела. Она не хотела вовлекаться, механически тёрла, щекотала, трогала, пощипывала соски, и даже начала надеяться, что ей удался этот невинный обман. Ровно до того момента, как поняла, что жёстко трахает себя пальцами, то разводит ноги шире, то плотно сжимает и в голос стонет, ёрзая по полу. Если сесть на пол, перед этим с силой разведя ягодицы руками, то дрочить становится приятнее, можно вообразить себе, что вот-вот в дрожащее нутро воткнётся горячий твёрдый член и начнёт выбивать сладкие стоны удовольствия. Рангику всхлипнула, зачерпнула слизи с пола и щедро полила на клитор, надрачивая с бешеной скоростью. Нищенские оргазмы от самоудовлетворения лишь на время притупляли её чувствительность, и перерывы становились короче и короче, уже не давая времени вздремнуть. Если отползти подальше от стены, то можно перекинуть ногу через натянутую цепь, и судорожно тереться мокрой промежностью об гладкие отполированные звенья цепи, резко подаваясь бёдрами вперёд, подставляясь воображаемому любовнику. Можно снова встать на колени, сильно прогнуться в пояснице, широко развести ноги, и в этой униженной позе дрочить двумя руками, вталкивая пальцы в обе дырки одновременно, но это всё не то, не то!— Не могу больше! — Рангику в забытьи стучала ладонью об пол, искусанные губы горели, глаза лихорадочно поблескивали тяжёлым наркотическим бредом. — Выходи, слышишь? Выходи, тварь, и выеби меня! Ты здесь зачем? Ты здесь, чтобы меня трахать, так выходи и сделай это! Люк в полу открылся не сразу. Ей пришлось ещё какое-то время, беспомощно подвывая, пытаться трахнуть себя рукой, и когда часть пола наконец-то дрогнула, под кожей свело таким жадным ожиданием, что Рангику замутило. Остатки рассудка возмутились, вынудили протестующее замотать головой, поползти прочь от разверзающейся дыры, но уползающая на четвереньках голая женщина — очень удобный объект для насилия. Наконец-то! Она чуть не разрыдалась, ощущая первые проникающие толчки скользких упругих щупалец. Заторопилась, подаваясь навстречу, дала себя утащить и запрокинула голову, открывая рот. Никаких мучений, никаких терзаний. Она просто маленькая щепка, которую несёт бурной горной рекой, крутит, вертит, и трахает сотней похотливых отростков. Можно закрыть утомлённые однообразием глаза, потому что она проваливалась в размеренно содрогающееся толчками кубло из щупалец. Там не на что смотреть, там в глаз может попасть слизь из елозящих по лицу тентаклей, когда они, мокрые, выскальзывают изо рта. Горло саднит, потому что в нём размеренно дёргается толстый псевдо-член, сильно распирает задницу, растягивает пизду. Кажется, сегодня прямо рекорд, она не может определиться, в сколько концов её трахает монстр, зато она совершенно не паникует, даже когда оказывается в растянутой позе вниз головой. Ей не дадут упасть и покалечиться, её вытрахают до состояния ватного безвольного тела, сыто дремлющего в луже спермы.* * * Она приходила в себя в разном состоянии. Раз проснулась уже дико голодной, настолько голодной, что не сразу распознала, что за ощущение причиняет ей такие страдания. В желудке как будто появилась сосущая дыра, страшная и бездонная. Она глотала слизь в панике, стараясь прекратить этот острый припадок, и это помогло. Удивительный состав, помогал почти от всего. В другой раз наоборот, почти не спала, долго разнежено лежала, бессмысленно открывая и закрывая глаза. Сценарий был одинаков, с незначительными вариациями. Рангику давали отдохнуть и проголодаться. Чёртова слизь точно содержала какие-то ядерные афродизиаки, потому что после еды и питья вскоре подкрадывалось возбуждение, вынуждающее дрочить, тереться об пол и стены, пытаться засунуть между ног хотя бы сложенную пополам цепь, руку, что угодно, лишь бы это прекратилось. Любым способом кончить, получить освобождение от пылающего под кожей пожара. Однажды Рангику набралась упрямства и продержалась дольше, чем обычно, она даже старалась не дрочить. Медитировала, силой вынуждала себя лежать неподвижно на спине, вытянув руки и ноги, и едва не довела себя до помешательства. Срыв был жуткий, она никогда не могла подумать, что вожделение может доходить до таких дальних пределов, когда всё воспринимаешь с сексуальным подтекстом, даже голые стены. Монстру под полом повезло — он был сильнее и больше, иначе Рангику сама бы его изнасиловала. Тупое бездушное существо только трахалось, но как оно это делало! Обнажённые нервы измученного возбуждением тела воспринимали всё слишком остро, Рангику выла от противоречивой смеси возбуждения и отвращения, жадно насаживалась на толстый отросток, трясущийся и истекающий спермой. — Ну давай же, давай! Ещё! Выеби меня, скотина! Она потеряла сознание после целого букета выматывающих оргазмов и едва не захлебнулась в луже, оставленной Пустым. Очнулась она от нового смутного ощущения, даже показалось, что Пустой оставил в ней одно из щупалец, и оно теперь слабо подрагивает где-то глубоко в животе. Но это скоро прошло. Рангику даже ?вымылась?, кое-как растирая слизь по телу, а потом сгоняя её с кожи сильными растирающими движениями ладоней. Удивительно, но после этого она почувствовала себя если не совсем чистой, то хотя бы приемлемой. Что-то изменилось. Что-то сдвинулось в её маленьком ограниченном мире, но она не могла понять, что именно. Рассудок пошёл по пути наименьшего сопротивления — Рангику снова придирчиво изучила доставшуюся ей тюрьму, прощупала все щели, крепления цепи. Что стало не таким как всегда? Оно было тут, но ускользало, пряталось за скудные будни заключённой в этой ужасающей убогости. Снова слабая судорога дёрнула нутро, Рангику потёрла рукой живот, и вдруг поняла, что это не желудок. Это не желудок, это ниже! Она неверяще оглядела себя, вцепилась пальцами в живот и резко потянуло воздух сквозь зубы. В ней явно рос маленький монстр, помесь Пустого и шинигами, чего быть не могло, но живот точно стал больше! Осознание загнало Рангику в ступор, она снова забилась в угол, сжалась в комок, спрятала лицо в ладони и попыталась сбежать во внутренний мир. Хайнеко! Она точно могла сказать, что с ней! Хайнеко всегда знала, что происходит, она чувствовала! Рангику даже расплакаться не смогла. Её сознание отчаянно билось об неприступные стены внутреннего мира, она почти физически чувствовала, как оттуда тянет стылой мерзлотой, но вопреки всему верила, что стоит только прорваться, и там снова будет тихий вечер, трава, деревья, объятия её надёжного друга! — Нет, чушь. Не может быть! Она ожесточённо вскочила, с силой затянула вокруг талии цепь, сжала изо всех сил на отчаянном выдохе. Смотрела в одну точку перед собой сухими злыми глазами, пока затягивала, деловито дёрнула из растрёпанных волос заметную прядь, отметила на цепи критически минимальный объём талии, увязывая на звенья метки из собственных волос. — Я тебя выведу на чистую воду, ущербная каракатица… А ты! — она вздёрнула подбородок, глядя куда-то в пространство за стенами. — Ты не учёный, а фикция для профанов! Был бы тут Маюри, я бы боялась! Но не тебя! От злого возмущения пропал аппетит, появилась какая-то бездна энергии, беда была лишь в том, что её просто некуда деть. Зато нарисованная ива хотя и поблекла, всё равно была заметна! В попытке выплеснуть эмоции хоть куда-нибудь, Рангику отчаянно укусила себя за основание большого пальца и с интересом смотрела, как в ладонь медленно катятся капли крови. Она рисовала Сейрейтей, смешивая кровь с зеленоватой слизью. Рисовала, как помнила, тонкими штрихами на стене. Хитросплетение зданий, в которых можно было заблудиться, холм Соукиоку. Стена щедро обещала пространство для творчества — она была большая, рисунки были маленькими, чтобы не привлекать внимания. Что угодно, лишь бы отвлечься, забыть о своём подозрении! Что угодно! Подрочить? Да, можно подрочить! С таким энтузиазмом Рангику давно себя не ласкала. Она ела. Она пила. Она снова и снова зачёрпывала в ладонь сперму Пустого, ухмылялась, обмакивала в неё пальцы, а потом долго трахала себя, погружая пальцы попеременно то в задницу, то во влагалище. Растягивала пальцами, шире расставляла ноги, выгибалась на полу, подставляясь воображаемому партнёру, а потом снова падала в скопление щупалец, тут же жадно вонзающися в подготовленные дырки, уже мокрые от смазки, натёртые, припухшие от слишком яростных ласк. Ещё, ещё! Ещё больше отупляющей животной ебли, только не думать про абсурдные последствия. Она их придумала! Ей нечем было заняться, поэтому она начала слишком сильно к себе прислушиваться! Хей, так и отупеть недолго! В перерывах между визитами Пустого Рангику спала, ела, пила, рисовала картинки на стене, там же записывала коротенькие стихи, обмакивая в импровизированную ?тушь? непослушную прядку волос. Ранка на руке быстро заживала, но она снова равнодушно вцеплялась руками в нежную кожу, выпускала немного крови на ладонь. Она чертила какие-то ей одной понятные схемы, отмахиваясь от чувства голода, стараясь не замечать жажду. Снова впадала в похотливое помешательство, бросая всё ради получения удовлетворения. Дрочить бесполезно, но невозможно не продолжать. Она выдохлась. Она устала. Но лучше уставать. придумывать себе множество дел — это так трудно в пустой комнате! — но она справлялась. Пока не измерила снова талию этим отмеченным отрывком цепи. И всё рухнуло. Да, всё рухнуло, потому что вот он, факт. Потому что можно было уже не измерять талию, уже просто видно, и не получается себе врать. Слишком быстро растущий живот как бы намекал: всё, время вранья закончилось. Вот результат. Что ты будешь с этим делать? Оказывается, очень трудно ударить себя в живот кулаком. Это нелепо, это не получается. Сложно причинить себе достаточно заметный ущерб, чтобы не вынашивать ублюдка Пустого. Гнев вынуждал Рангику бросаться на стены, от ярости она терзала единственное, что было в пределах досягаемости. Цепь. Она пыталась её порвать, отчаянно выдирала из стены крепление, рассаживая руки. Отчаяние вынуждало сидеть часами, глядя в одну точку перед собой. Голод и жажда убьют её очень быстро, нужно просто перестать сражаться за жизнь. Не настолько ужасны эти муки голода, не так страшна жажда. Нужно просто пережить пик и позволить себе ослабеть. Отползти подальше от лужи, там лечь и просто умереть. Можно позвать Гина… Рангику чуть не зарыдала в голос только от того, что позволила этой мысли даже на минутку закрасться в голову. Позвать? Попросить помощи? А разве… Да разве ж он не знал, что происходит?! Он сказал — позови меня. Да?! Он знал и видел, но не пришёл. А если не знал, то тем хуже — он НЕ знал, но не приложил усилий, чтобы узнать, или приложил недостаточно… Да сколько ж можно терзать одну и без того несчастную голову?! Истерика опустошила её, обезглавила, оставила валяться разбитой и выпотрошенной у стены. Выпотрошенной. Ах… Рангику с трудом приподняла руку, медленно сжала пальцы в кулак, почти чувствуя такую надёжную рукоять с оплёткой. Выпотрошить. Хотя бы нож был, у неё рука бы не дрогнула. Вскрыть брюшину, вытащить подозрительно быстро растущую тварь, швырнуть в стену, забить цепью! Цепь… На цепи можно повеситься. Ничего, что крепление не высоко, кто хочет умереть, тот умрёт. Уйдёт так же просто, как на вечеринку, не удостоив взглядом опостылевшую комнату. — Я была и остаюсь конечной владелицей моей жизни! — наконец высказалась Рангику, глядя на нарисованную иву. — Я и только я решаю, буду я жить дальше, или я умру. Всё остальное — заблуждение моих тюремщиков. Хватит ли у меня смелости прекратить это, покончив с собой? А что, кто-то тут сомневается? Она обвела комнату злым сухим взглядом, снова осуждающе уставилась на иву. Перевела взгляд на несколько чёрточек сбоку. Если напрячь воображение, это был прищур. Прищур Гина — две еле заметные линии век, такие же едва намеченные брови. неуловимый росчерк чёлки. Она была не сильна в портретах. Она не хотела пытаться его рисовать. Это был даже не набросок, а его бледная тень.— Ты. Ты — нет. Ещё не время. Зачем ты тут? Если я сама могу определиться со способом решения проблемы. Я достаточно сильная, я лейтенант Десятого Отряда. Она коротко ткнула кулаком в живот, едва только показалось, что в нём что-то шевелится. Лейтенант Десятого Отряда. Рангику с силой сцепила пальцы в замок. Самоубийство всегда останется при ней, как последнее средство. Да, она достаточно сильная, потому что слабачке лейтенантом не стать. Но достаточно ли она сильная, чтобы жить? Она лейтенант Десятого Отряда. А это не единственный отряд. Да, они несли потери, погибли Иккаку и Юмичика. Потеря страшная, но в конечном итоге, разве они единственные шинигами, составлявшие ударный кулак Готей 13? Нет, нет, не на стене. Это было бы святотатством. Рангику перебирала отряды по порядку, как скупец, ласкающий пальцами золотые монеты, драгоценные жемчуга и сочные грозди бриллиантов, изумрудов и рубинов. Да, да. Она пала духом, но это временно. Шинигами разобьют Айзена. Ведь почему к ней не приходит тюремщик, разве есть у него какие-то веские причины, кроме того, что шинигами наверняка не дают и головы поднять? И даже если пока нет, то скоро. Скоро, нынче не старые времена, она может и винтик в системе, но у неё есть друзья, они знают, где она, куда она делать. Она не может разочаровать своих, просто тупо сдавшись и разбив себе голову об стену! С каким упрёком они будут смотреть на её труп, малодушно валяющийся тут. Это неправильно. В животе мягко перевернулось нечто. Рангику сурово сжала губы. А вот что делать с этим? Окончательное решение между жизнью и смертью ещё не было найдено, и она снова заметалась вдоль стены, стараясь не обращать внимание на собственное состояние. Да, вопреки любой логике, приходится признать — у неё внутри растёт гибрид Пустого и Шинигами. Само по себе существование такого гибрида, возможно, и представляет интерес для науки, но это ничуть не воодушевляет. Скорее, пугает. А попросту — бесит до тошноты! Если нельзя его из себя вырезать, то можно постараться устроить себе выкидыш. Беречь и хранить плод она не собирается, да и живущий под полом Пустой вряд ли обладает отцовскими чувствами, значит будет её трахать со всей дури и дальше, а это не полезно для беременных. Будет кровотечение, а потом случится выкидыш. Рангику скрестила руки на груди и ухмыльнулась. Так и будет! А если нет — о, она постарается добавить этой твари травм, несовместимых с жизнью. Но если всё это не поможет? Настроение едва не испортилось снова, и Рангику воинственно топнула ногой, затрясла головой, не давая себе скатиться и припадочную жалость к себе. Хорошо, что может случиться, если не поможет? А что, простите, стрясётся? Развивается это существо быстро, значит скоро она его просто вытолкнет из себя, разобьёт об стену, и избавится от любой памяти об этом досадном происшествии. Зато потом — оооо, всегда есть некое волшебное ?зато?!— Я возьму себе лучшего саке, лучшей выпивки, и какой-нибудь изысканной закуски… только не осьминога. Я выберу самый красивый сад — не думаю, что мне откажут! — и буду пить до тех пор, пока не расцветет слива, а потом буду пить до сбора урожая этой чёртовой сливы! Да, я так и сделаю! Всё закончится, Готей 13 разнесёт тут всё, камня на камне не оставит. Куроцучи Маюри непременно захочет прибрать к рукам все наработки этой циничной скотины… надеюсь, что всё погибнет до того, как он наложит свои руки, но при этом… Ах, да не всё ли мне равно?! Я отсюда выберусь, а для этого нужно быть живой вопреки всему! И желательно хотя бы относительно здоровой. А для этого, увы, нужно есть и пить. Рангику вздохнула и зачерпнула из лужи щедрую пригоршню слизи. Отпивала мелкими частыми глотками, щурясь смотрела на стену, где было ещё свободное от рисунков место. Нужно тут нарисовать чарку и бутылку. Столик, закуску. Сверху — ветку цветущей сливы, чтобы вот так свешивалась красиво, и можно было любоваться, как сквозь лепестки просвечивает весеннее солнце. Но не сейчас. Сейчас не получится, она не успеет. Потому что вот, снова под кожей бродит знакомый жар, придётся потратить какое-то время на битву с собой, а потом… А потом откроется люк в полу.