Часть 5. (1/2)
— Август, почему вы решили учиться в нашей школе?
— Мне, к сожалению, больше некуда идти.
Ты, моя прекрасная Герда, замираешь и строго смотришь на меня. Ты, чьи глаза, как два черных омута, погружающие в адскую бездну, в ту самую, где сатана истерзает души наши, смотришь на меня. Ты удивлена моими упреками, отказами, детскими капризами, нежеланием учиться в той или иной школе.
Ты заставляешь меня заботиться о себе. Мне, честно говоря, не нужно это образование. Сейчас я на распутье каком-то. Мне каждый день снится костер, на котором я, как Жанна Дарк, горю… Языки пламени охватывают мое тело, ласково поглаживают руки, ноги, туловище, слизывая кожу и оставляя на мне сожженные мышцы. Затем костер тушат, подносят мне зеркало. Я в панике отвожу взгляд, боясь увидеть в отражении урода. Но вместо этого я вижу прекрасного юношу, темнокожего, с алыми глазами и волосами, которые, как пламя, развеваются на ветру. Из макушки торчат два толстых выроста, напоминающие рога, а длинный хвост опоясывает мои ноги, кисточкой хлеща по земле. Вокруг меня собираются люди, падают и поклоняются мне, называя меня ?Богом своим?.
Но я-то понимаю, что стал исчадием ада. Они не слушают меня, лишь падают к земле и целуют длинную атласную мантию, которая струится сзади меня, когда я схожу с этого престола, на котором пять минут назад беспощадно желали сжечь мое тело.
Я спускаюсь вниз. Люди кричат, в панике припадают к моим ногам, пытаются поцеловать их. Я иду совершенно босой, прикрывая полуобнаженное тело длинной мантией.
Навстречу мне выходишь ты. Высокая, красивая. Волосы твои, длинной до земли, касаются пят. Тело твое, не испорченное татуировками, белоснежное и соблазнительное, манит к себе. Я, находясь в этом сонном бреду, иду к тебе. Ты протягиваешь свою когтистую руку. Наши пальцы переплетаются, и ты резко притягиваешь меня к себе, опускаешь свою руку и сбрасываешь с себя тонкую пелену, окутывающую твое стройное тело.
Предо мной обнаженная ты. В глазах твоих сладкое блаженство. Ты прижимаешься ко мне, гладишь себя руками по телу, спускаясь пальцами все ниже. Я не слушаю свой разум. Он отключен на момент этого странного сна.
Сзади тебя появляется стол. Круглый, огромный. Ты ловко прыгаешь на него, разводишь ноги в стороны, откидываешься назад и громко стонешь. Я слышу сзади хохот. Оборачиваюсь и вижу чертей сзади меня. Все те, кто целовал мою мантию, все эти люди, они — нечистая сила.
Снова хохот.
Я смотрю вперед. На краю стола сидит сам сатана. Он гладит своими отвратительными руками твои плечи… Ты ластишься к нему, одной рукой маня меня к себе.
— Чернь… Изыди. Изыди из сна моего, из жизни моей, — я смотрю на свои руки. Слова вылетают из моих уст горячим ветром, срывают с меня темную кожу, мышцы и кости мои рассыпаются, как прах, развеваемый на берегу моря.
Хохот. Снова хохот. Вы с сатаной целуетесь, упоительно и развратно, что меня начинает тошнить при виде всего этого.
Я просыпаюсь в своей постели.
Я просыпаюсь в твоих объятиях.
Я просыпаюсь в холодном поту.
Я просыпаюсьв своем мире.
Ты утверждаешь, что все это — последствия недавней ночи. Разум мой, неспособный привыкнуть к резким событиям, представляет вот такие сны.
Иногда мне снится, что мы целуемся. Потом я открываю глаза и понимаю, что в моем рту орудует язык черта. Сам сатана соизволил поцеловать меня.
Тебе завидно. Ты утверждаешь, что не каждому сатанисту снится такое. Меня же воротит каждое утро. Я не ем, не пью чай по утрам. Все это время я провожу в обнимку с унитазом. Память моя нарочито начинает играть и предоставлять картину сна.
Новые события.
Новые истязания.
И везде чернь, которая вешается мне на шею.
Я боюсь идти в церковь.Я же отказался от Бога.
Мы тогда сидим. Я что-то готовлю. Ты рисуешь в альбоме.
Я знаю, я плохой повар. Но деньги, которые мы получаем от твоего отца или от твоей работы, не позволяют нам питаться по-королевски.
Суть сейчас совершенно не в еде. Мы просто сидим на кухне. Для того, чтобы поговорить, мы всегда идем на кухню. Не только мы с тобой, но и любая российская семья. Пусть мы даже с тобой семьей не являемся, и гражданский брак, которым мы пытаемся жить, меня не устраивает, все равно все проблемы мы решаем на кухне.
Тут то ли думается здесь лучше, то ли так проще. Нельзя пойти, например, в прихожую, в ванную, в спальню и обсудить там проблемы.
Все темы, как по волшебству, возникают на кухне.— Давай откажемся от Богов, — предлагаю я. За окном собираются темные тучи. Мы разозлим добро и зло.
— Зачем? — спрашиваешь ты, делая длинную черную полосу на своем рисунке. Эта полоса перечеркивает весь твой рисунок. Ты творческая личность. Талантливее меня. Поэтому мне тебя не понять.
— Я хочу, чтобы мы поженились, — затем добавляю, — когда мне будет восемнадцать, разумеется.
Молчишь. Просто смотришь на свой рисунок.
— Атеизм тоже неплох, — продолжаю я, — сама говорила, что, может быть, Богов нет. В СССР был популярным именно атеизм. А знаешь, почему?
— Почему?— Он не заставляет человека быть зависимым. Ты сам решаешь, что хорошо, а что плохо. Ты не поклоняешься и не просишь ни у кого помощи. Ты сам себе хозяин. В атеизме ты сам себе Бог.
— Мой покарает меня за это.
— Мой Бог, наверное, тоже меня покарает. Умрем вместе, — тут я выключаю плиту и громко смеюсь. Ты подхватываешь мой смех и начинаешь хохотать вместе со мной.
Я оставляю готовку. Подхожу к тебе, сажусь на колени, обвиваю руками твои ноги. Мы смотрим друг другу в глаза.
Герда, мы с тобой одинокие люди. Выросли без внимания родителей. У нас не было друзей.
Герда, мы с тобой бродяги и отшельники. Сейчас мы, кажется, взрослые. Люди в нашем возрасте правили всей Россией пару веков назад, занимая трон Царя или Царицы. А мы?
Герда, а мы дети.
Мы довольно долго живем у тебя. До приезда твоего отца оставалось еще полгода. Я должен был найти школу, поступить в неё, нагнать упущенное, сдать единый экзамен и уехать с тобой в Лондон.
Я плохой сын.
— Мам, — звоню ей. Ты сидишь у меня на коленях и пытаешься заплести мне косички из моих отросших розовых прядей. Краска выцвела, смылась. Брови скоро станут белыми. Я сам буду белый, как снег. Тот самый снег, что растаял пару недель назад.