III (1/1)

Ночь медленно опускалась на город, принося с собой легкий ветер, заставляющий укутаться в пальто. Я бреду по тихой улице Университе, только сегодня я заметил табличку на палаццо, которая гласила, что здание принадлежит департаменту гидрографической службы морского флота. Конечно, в каком-то смысле, действительно, властям, но не так всё грустно, как накрутила себе хозяйка. Табличку, к слову, я начал рассматривать, потому что с полчаса стоял у выхода и ждал, пока придет таинственный нотариус. Это оказался мужичок, который каждые четыре шага протирал своё пенсне и передвигался словно пингвин, отчего смотрелся забавно, и сначала я принял его за какого-то клерка или мелкого чиновника, но охраннику он представился именно нотариусом. Впрочем, наверное, только из-за его забавности я, вдоволь насмеявшись, успокоился насчет судьбы госпожи Моро. Вряд ли сей человечек сможет ей хоть как-то навредить, не вязались его розовые щёчки и круглое брюшко с этим.Свернув на более шумную по сравнению с улицей площадь, присаживаюсь на лавочку, слегка поежившись от прохладного ветра. В центре площади у неработающего фонтана веселятся дети во главе с веселушкой с громким голосом и удивительной улыбкой, при виде которой невозможно не улыбаться самому. И я, конечно же, сижу с самой глупой улыбкой, и мысль о том, что это прелестное позитивное создание – моя Розмари, греет мне сердце и самолюбие. Каждый день она приходила на эту площадь и играла с детьми. И каждый вечер после бесконечных поисков работы я приходил сюда, чтобы вместе с ней пойти домой. В отличие от меня, Розмари быстро смогла найти себе занятие. Ещё в первый день нашего приезда она от нечего делать начала играть здесь с детьми, причем смогла их сплотить так быстро и хорошо, что уже совсем скоро все детишки толпились рядом с ней, а не доставали прохожих. Это заметили окружающие, и каким-то до сих пор не понятным мне образом она стала некой няней этим детям. Многие родители, хозяева лавок, кафе, магазинов, с удовольствием отдали вечно путающихся под ногами детей под присмотр Розмари, за что та с лихвой получала благодарность, как устную, так и материальную. И, каждый день наблюдая за этой картиной, я начинаю всё больше думать о семейной жизни. Действительно ли Розмари готова к ней? Что, если я предложу узаконить наши отношения, и у нас появятся свои дети? А готов ли я сам к этому?- Давно ждешь? – я поднимаю голову и встречаюсь взглядом с Розмари. Погрязнув в мыслях, я совсем забылся и потерял связь с реальностью. Она с улыбкой смотрит на меня, видно, что она с трудом сдерживает смех от моего растерянного вида. Я смущаюсь и отвожу взгляд в сторону, чем вызываю всплеск хохота, короткий, но яркий. - Снова о чем-то думаешь? – она наклоняет голову набок и смотрит на меня пристально и внимательно. Я не выдерживаю взгляда и встаю с лавки.- Ни о чем особенном, - вряд ли конкретно в этот вечер это что-то особенное. – Не замерзла? – я смотрю на её платье и, немного поразмыслив, снимаю своё пальто, накидывая ей на плечи. Тут идти не далеко, замерзнуть не успею, учитывая, что у меня ещё есть пиджак, её ответ вообще не нужен. Я приобнимаю её за плечи и наклоняюсь ниже. - Не простудись, - с улыбкой смотрю на её румянец на щеках и убираю руки, хихикнув и заодно забрав из её рук корзинку с сегодняшними подарками.Не одной ей смеяться над чужим смущением. Но её румянец бесспорно красил, так что лишь несколько людная улица мешала мне наградить смущенную девушку поцелуем за красоту и старания.Взяв Розмари за руку, я утягиваю её с площади. Настроение снова поднялось, как после посещения башмачника, даже выше. Немного поразмыслив, нужно ли рассказывать Розмари о нём, решаю всё-таки оставить эту новость, надо было всё-таки дождаться решения Поля Пуаре. Точнее Пауля, надо чаще напоминать себе о том, что он не любит французский. Может, следует чаще разговаривать при нем на немецком? Но тогда это будет неуважением к его происхождению и родному языку, всё-таки обида на подстрекательства одно, а знание языка — другое. Я мысленно вздыхаю и решаю всё отложить в дальний ящик, буду решать проблемы по мере их поступления. Улыбнувшись собственной мысли, в кои-то веки правильной, полностью переключаю внимание на девушку, которая идет рядом и рассказывает о прошедшем дне: об играх, в которые играла с детьми; о священнике, который сегодня приходил к ним и предлагал пойти ей в детский дом воспитательницей; о том, как она бы отказала в этом предложении, но почему-то не смогла, и теперь сомневается, стоит ли отказываться вовсе; о том, что сегодня она выучила ещё несколько оборотов на французском во время обеда у господина Альфреда Монкрифа, бывшего учителя немецкого в школе, ныне репетитора; и, конечно же, о том, что она получила сегодня за хорошую работу. Я с несходящей улыбкой слушаю её, периодически кивая, переспрашивая что-то или же отвечая на её редкие вопросы. Её я действительно готов слушать, хоть женский треп и редко приятен, она способна привлекать внимание в отличие от той же госпожи Моро. Наверное, потому что она вкладывает больше положительных чувств и эмоций в свой рассказ, отчего он порой звучит по-детски наивно, не теряя при этом своей красоты и прелести.Дорога до дома за разговорами проходит совсем незаметно и, только после хорошего чиха уже в доме, я понимаю, что на улице всё-таки было прохладно. Получив неодобрительный взгляд от Розмари и смотрительницы по дому, вечно сидящей внизу до тех пор, пока все не вернутся, чтобы закрыть парадную дверь, я виновато улыбаюсь и прохожу вперед на третий этаж в нашу квартирку. Она небольшая, по сути: комната побольше, одновременно и спальня и гостиная, и ещё одна комната, оборудованная под кухню. Туалет и ванная общие – в конце коридора на каждом этаже. Я пропускаю Розмари вперед, включив свет в коридоре. Помогаю ей снять пальто и вешаю его на гвоздик в прихожей. Тут их всего три, вбивал я на второй день приезда. Один для моего пальто, один для шляпы. Ещё один был для пальто Розмари, но его ещё надо было купить. Мы как раз решили, что скопим на него деньги, это будет первой покупкой, потому что зима уже всеми ветрами оповещала о своём скором приходе.Проводив взглядом девушку, убегающую на кухню, я снимаю пиджак, кидая его на кровать, и плюхаюсь рядом. В кармане что-то звенит. Я совсем забыл про пресловутый бутылек. Вынув его из кармана, я снова кручу стеклянную бутылочку. Никаких этикеток, никаких подписей. Лишь следы оторванной когда-то этикетки. И никаких способов вычислить содержимое. Был вариант попробовать самому, но сколько есть разных ядов, способных отравить лишь каплей. Ещё можно было дать кому-нибудь, но у меня нет таких врагов, да и я пообещал Розмари, что больше даже не подумаю кого-нибудь отравить, а всяких собачек и кошечек мне жалко как-то. Я падаю на кровать, подняв над собой лекарство. Что же ты такое? В голову приходит запоздалая мысль о наркотиках. Это ведь вполне мог оказаться опиум. Правда, госпожа Моро и наркотики как-то не очень вставали в один ряд. Не выдержав раздумий, убираю бутылек обратно в карман и смотрю в потолок, покрытый трещинами. Может, есть смысл зайти в аптеку? А если это что-то запрещенное и меня тут же повяжут? А если просто расспросить госпожу Моро? Но она уже сказала, что это снотворное. Разъяренно стукнув по кровати от собственной беспомощности, я решаю оставить эти мысли, как и все остальные, накопившиеся за сегодняшний день, поднимаюсь и захожу на кухню, откуда уже идут запахи ужина. Розмари явно готовила лучше меня, поэтому я даже не жалею, что не ем у госпожи Моро – дома меня кормят лучше.