Часть 6 (2/2)

Оба замолчали. Эрик спешно докуривал сигарету, одолженную Ти Спирсом, Уилл - перечитывал снова и снова дело. Даже ему в голову не приходило, что один из лучших его сотрудников окажется маньяком.

***Солнце вставало, озаряя светом ветки деревьев и вечнозеленую листву. Новый день наступал для вечно живущих жнецов. Всех тех, кто не был болен шипом смерти или не умирал от меча демона. Впрочем таких было мало. Может даже ни одного.

Докуренная сигарета легла в пепельницу, будто песчинки в часах, роняя на мутное стекло серый пепел из-под обгорелой бумаги.

— Что со мной будет? - нарушил молчание Эрик, смотря на истлевшую сигарету, будто олицетворение своей души.

Уильям поправил очки, протянув какой-то листок. Жнец сщурился, приблизив листок к самому лицу. Жаль, очки теперь не положены. Перед глазами замелькали строчки.

— Эксперимент?

— Если вы откажитесь от этого, то...

— Я понимаю. Не хочется пачкать напрямую руки в моей крови. Вот же... - Эрик зло хмыкнул, отложив листок. — Лучше бы демон добил.Уилл снова поправил очки, лишь этим жестом выдавая нервозность. Сидящий напротив блондин не был глуп. Жнецы борются с ангелами и демонами, препятствующих сбору душ, но направлять косу на тех, кто не раз защищал тебя собой и помогал в жатве... Да, никто не хотел окроплять свои руки чужой кровью сверхурочно, даже если того требовал закон, потому у них были свои ухищрения, своя тёмная сторона.

— Так вы согласны, мистер Слингби?

— Да. Дайте только ручку, у меня нет, - грустно вздохнул мистер Слингби, смотря в окно, будто пытаясь запечатлеть все краски этого мира, видные через мутные стёкла - сделать последний глоток воздуха полной грудью, прежде чем навсегда прыгнуть в тёмную бездну, полную острых камней.

Росчерк пера на бумаге, и уже через пару минут Эрика, будто долгожданного гостя, ведут едва ли не под локоток в здание лаборатории. Живые подопытные, тем более жнецы - лакомый кусочек.Плутание по коридорам уже начало утомлять, когда, наконец, блондина подвели к неказистой двери и спешно завели внутрь. Протянули какие-то бумаги.Их было двое. Первый - мужчина - брюнет средних лет с выдающимся крючковатым носом и хрипучим голосом. Он, насупившись, глядел на блондина, быстро что-то выписывая из его дела, изредка прося пояснений тех моментов, что были не ясны. В основном вопросы были по клиническим показателям здоровья, но были и такие вопросы как, например, есть ли у "пациента" фобии, или случались ли раньше панические атаки. Второй же - будто высохший сухарь, завернутый в газету-халат, пропахший, как и всё вокруг, камфорой, вазелином и прочими реактивами, быстро проверял реакции "новенького". Это?походило на обычный медосмотр, какие бывали у всех отделов раз в год.

Резкая боль уколола запястье, прервав мысль - иголка от шприца с какой-то гадостью впилась под кожу, медленно вводя её внутрь. Эрик вздрогнул, покосившись на своих собеседников. Оба врача замолкли, один не сводил суженых и безразличных глаз с движения секундной стрелки, второй смотрел в глаза. Без капли сожаления, абсолютно без эмоций. Резко перехватило дыхание, тело бросило в холодный пот, в глазах начало темнеть. Стало страшно. Мысли с бешеной скоростью забились в голове, словно пойманные птицы в сети птицелова.

"Неужели вот так можно легко прекратить... Я не хочу умирать. Мне страшно. Я ещё хочу жить. Просто хочу жить! Нет, погодите! Не убивайте меня! Дайте мне жить. Я просто хотел быть... счастливым."Глаза стали слипаться, а ноги отказывались держать. Дрогнув, засипев, Эрик сморгнул ещё раз, падая безвольной марионеткой на кафель. Но упасть не дали. Крепкая хватка, и вот уже безвольное тело волочат по белому кафелю, рывком усаживая в кресло.

Щелчок. Ещё щелчок. Руки и ноги закреплены. Дыхание стало прерывистым, а в ушах забился учащенный пульс. Эрику хотелось закричать, позвать на помощь, хоть кого-то, хоть кого-то в этом чёртовом здании, но язык отяжелел и не слушался.В затуманенной голове промелькнула мысль, заставившая содрогнуться и замереть. У его жертв тоже не было возможности спастись, позвать на помощь. Они горели в запертых домах, пытаясь горящими руками выбить дверь, они падали замертво к ногам, они истекали кровью под обломками Оперы. Все они умирали, пока один и тот же жнец с равнодушием смотрел на всё это, так же, как и сейчас смотрят на него. Рука сухаря упёрлась в лоб, напирая и укладывая голову в подобие полушлема, набрасывая сверху какую-то сеть из проводов с маленькими приборчиками.

Врачи переглянулись, достав какой-то пульт, нажали на кнопку. Ток прошиб тело волной и оно забилось в болезненной судороге. Пульс подскочил до максимума. Треск напряжения сопровождал нечеловеческий крик. Жнец бился в агонии, не в силах даже прекратить биться головой о спинку стула.

Рычажок перевелся на отметку выше. Тело выгнулось дугой, продолжая дрожать, продолжая до крошки зубов во рту биться в судорогах. Кислорода не хватало, в горле застрял ком. Ещё одно положение вверх. Блондин прикрыл глаза, уже затихая, мотая головой. Изо рта хлынула пузыристая пена, будто у загнанной лошади, а из носа - кровь, стекая к потрескавшимся губам. Сквозь сжатые губы и зубы удавалось только рычать и булькать. Перед глазами все поплыло. Было странное чувство. Будто в проекторе сжигают плёнку.

"Пожалуйста, спасите!.."В распахнувшихся снова испуганных глазах как в зеркале отражались лица врачей, даже не дрогнувших, продолжающих смотреть на жнеца, как на новую игрушку. Но вскоре и этот образ померк. Наступил тёмный, непроглядный омут и тишина.